Читать книгу Операция «Цитадель» - Богдан Сушинский - Страница 19

…Что же касается германки Хейди, то, внешне всегда предельно сдержанная, она никогда не набрасывалась на Андрея и никогда не лебезила перед ним. Очевидно, эта ее аристократическая холодность и сдерживала мужчин, которых в возглавляемом ею санатории в общем-то всегда было в избытке.

Точно так же повела себя «холодная арийка» и в их брачную ночь. Оголив своего мужчину, она на какое-то время замерла, сидя в постели и опираясь руками по обе стороны от бедер. Сейчас она напоминала мастера-творца, который после долгих и тяжких трудов своих вдруг словно бы опомнился и решил повнимательнее присмотреться к тому, что, собственно, он сотворил.

– Я хочу, чтобы, падая в мои объятия, – едва слышно, причем по-русски, проговорила женщина, – вы проникались не только нежностью, но и мужеством. Да-да, мой генерал-генералов, мужеством воина и мудростью правителя.

В ту ночь Власов так и не понял истинного смысла этих ее слов; тогда он так и не смог понять, почему, приступая к любовным ласкам в теплой санаторной постели, эта арийка начала призывать его не к супружеской любви и верности, а к мужеству воина и мудрости правителя.

И лишь значительно позже командарм понял, что к тому времени Хейди уже не только увидела в нем потенциального вождя русского освободительного движения, но и будущего правителя России, основателя новой монархической династии. Что она не принадлежала к тем женщинам, мечтания которых ограничивались гнездовьими иллюзиями идеальной семьи. Она действительно увлеклась этим русским генералом и готова была посвятить ему остаток своей жизни, но только с одним условием: что совместный путь их станет путем к российскому трону.

С такими женщинами Власову встречаться еще не приходилось. Леди Чан Кайши уже была «императрицей» и ни к восхождению своего супруга, ни к восхождению «красного полковника Волкова» никакого отношения не имела. К тому же правительницей она представала только на фоне правящего профиля своего супруга, а в постели становилась скованной цепями сексуального рабства пленницей. Все остальные женщины или откровенно пугались его генеральских чинов и чувствовали себя «недостойными избранницами», или же старались немедленно унизить его самого до «подкаблучника в лампасах».

– Я хочу, чтобы вы не просто были одним из генералов. У вас особая судьба, мой генерал Власов, – это судьба властелина огромной державы. Многие германские генералы видят вас лишь в шинели полководца, я же сумела увидеть вас властителем трона.

С коротко стриженых волос Хейди все еще спадали огромные капли влаги, однако оба они старались не обращать на них внимания. В эти мгновения арийка напоминала некую древнегерманскую жрицу, которая, входя в шаманский транс, вводила в него и пленника, коего решено было принести в жертву богу Одину.

Склонившись над Андреем, женщина, по-лебединому изгибаясь, медленно проплыла над ним, едва прикасаясь грудью к его груди. Врываясь своей аурой в ауру мужчины, германка мысленно и эфирно замыкала их биополя и все то невидимое, но сугубо человеческое, во что она, поклонница тибетской медицины и прочих восточных поверий, безуспешно пыталась посвятить своего «генерала генералов» еще задолго до этой судной ночи.

Хейди все носилась и носилась над ним, словно коршун над слишком большой, непосильной для него добычей, настраиваясь на то, чтобы в конце концов вцепиться нее когтями и растерзать. И так продолжалось долго, немыслимо долго, пока Андрей не ожил, пока он не рассвирепел и не взорвался. Вот тогда то соблазнительница и пала ему в объятия, словно в лаву вулкана.

Тоненькая, хрупкая, коротко, под мальчишку, стриженная, Хейди почти в мгновение ока была поглощена мужчиной, как удавом. Покорная и безропотная, погребенная под метром девяносто с чем-то там мужского роста, германка самозабвенно предалась тому, что ее русский увалень умел делать непостижимо долго и неутомимо, с тем садистским самоотречением, на какое способны, очевидно, лишь такие вот могучие славяне.

– Вы растерзаете меня, Андре! Вы же меня растерзаете! – наконец взмолилась Хейди, поняв, что по каким-то непонятным ей, как медику, законам природы, «все это» у ее «генерала генералов» может продолжаться, если не до бесконечности, то уж до рассвета – точно.

– Именно этого я и жажду, – почти прорычал ее Андре. – А то все в стремени, да на рыс-сях.

– Это хорошо, что в вас наконец-то просыпается жажда власти, – возбужденно шептала Хейди. – Однако я хочу, чтобы власть над женщиной стала всего лишь стимулом борьбы за ту, истинную, власть правителя, которая вам предначертана.

До этой ночи Хейди уже не раз поражалась угнетенности духа своего избранника, отсутствием в нем полководческих амбиций и бонапартистского авантюризма. До поры она, как врач, списывала все эти настроения Власова то на пораженческие настроения полководца, оставшегося без армии и без родины; то на постлагерный синдром военнопленного и ностальгическое невосприятие реалий чужеземцем-перебежчиком…

– Стоит ли говорить об этом в постели, да еще и в порыве страсти? – попробовал усовестить ее командарм.

– Именно в постели об этом и следует говорить, мой генерал генералов. Неужели вам не известно, что большинство великих судеб полководцев и правителей зарождалось в союзе с женщинами. Но сами эти союзы зарождались не на полях сражений и не за трибунами парламентов, а… в постелях!

Хейди и в самом деле прекрасно знала, на что следует списывать такое вот заторможенное состояние своего генерала генералов; но так же твердо знала и то, что «списать» на что-то слабости своего мужчины еще не значит простить ему эти слабости. Она бережно хранила подписанное генералом Власовым «Открытое письмо», обращенное к советским военнослужащим и всему русскому народу, в котором тот писал: «Мы не хотим коммунизма, но мы не хотим быть и немецкой колонией. Россия должна занять достойное место в новой Европе». И не скрывала, что хранит его для «Музея русского полководца-освободителя Власова». И даже присмотрела замок на границе со Швейцарией, где этот музей можно было бы основать.

Ну а то, что в «Открытом письме» улавливался откровенный выпад против Германии, Хейди не смущало. Уже не смущало.

«Эсэс-вдова» прекрасно понимала, что речь идет о новой, послевоенной Европе, о Европе, которой предстояло, по всей вероятности, жить без Гитлера и без Сталина. К тому же она уже чувствовала себя правительницей России, пусть даже и с германскими корнями. Разве мало подобных, иностранных по крови, правительниц знала история и России, и Германии?!

Говоря своему пролетарскому генералу «неужели вам неизвестно», аристократка Хейди, конечно же, лукавила. Теперь для нее уже не было тайной, что все образование генерала генералов определялось расхожим среди белоэмигрантов термином «недоученный семинарист». Но ведь таким же недоученным семинаристом был и нынешний русский правитель – Сталин. Так что по российским понятиям такое образование диктаторов уже можно воспринимать как национальную традицию.

В ее представлении Власов, ясное дело, оставался ужасающе необразованным. Однако незнание военной истории не помешало Власову командовать целыми армиями, которым противостояли первоклассно образованные и вышколенные прусские генералы и фельдмаршалы.

– Кажется, вы начали сдавать позиции, мой генерал генералов, – на ушко проворковала ему Хейди.

– Признаю: начал сдавать…

– А вот торопиться с подобными признаниями не следует, – поучительно молвила Хейди, шаловливо проводя пальчиком по широким, мясистым губам своего Андре. – В таких случаях лучше перейти на заранее подготовленные позиции. Просто вы вдруг вспомнили, что кроме этой впереди у нас еще как минимум одна точно такая же бурная ночь, для которой нужно бы беречь силы.

– Какая еще ночь? – вновь попытался неистовствовать Андрей, неожиданно уверовав, что война и в самом деле никакого отношения к их любовному безумству не имеет. И что ему всего лишь сорок три – возраст расцвета. И что, вопреки всем смертям, что витали над ним где-то там, в Крыму, а затем в Таврийских степях, где он дважды чуть было не попался в руки махновцам; а затем под Львовом, Киевом, Москвой, Волховом…

Да, несмотря ни на что, он каким-то чудом уцелел, хотя тысячи других мужчин погибли или же оказались в тылу, но искалеченными. Он уцелел, судьба занесла его в центр Европы, чтобы здесь подарить одну из самых прекрасных женщин, которых только способна взлелеять столь скупая – как он успел заметить – на женскую красоту германская земля.

– Какая ночь? – удивленно переспросила Хейди. – Брачная, Андре, брачная…

– А сегодня у нас с тобой что?

– Всего лишь ночь после помолвки.

– Да? – словно бы опомнился одичавший от страсти славянин. – Что ж ты меня сразу не предупредила? – Он произносил это шутя, но, к своему удивлению, Хейди вдруг почувствовала, как Андре сразу же обмяк и осторожно, словно опасаясь раздавить ее, улегся рядышком – не обессиленный и все еще страстный, но уже смирившийся с тем, с чем она лично смиряться была еще не намерена.

– Ты что же это… больше не желаешь меня, Андре? – кокетливо спросила германка, томно демонстрируя свою готовность подняться и отправиться в ванную.

– Что за странная традиция такая – помолвка? – словно бы не слыша ее, ворчал «генерал генералов». – Уж мы-то могли бы обойтись и без этого бессмысленного ритуала. Тоже мне: по-молв-ка!

– По-моему, мы и так уже давно и вполне успешно обходимся без нее. Разве я что-то напутала?

– Мне тоже так кажется.

– Но как быть с ближайшими родственниками, мамой, всем древним родом Биленбергов, ведущим свое начало от рыцаря-тевтонца, достославного Артура Биленберга, павшего в бою под Грюнвальдом? А ведь традиции в этом роду берегутся свято и неприкосновенно.

– Вот почему далеко не все в нем счастливы, – осознавая, что твоим мужем может стать русский.

– Не русский, мой генерал генералов, не русский… Не в том дело, что русский. На это теперь уже никто не обращает внимания. Даже у нас, в консервативной Германии.

– На что же обращают?

– На то, что вы – будущий правитель России. Даже в моем весьма далеком от политики роду прекрасно помнят, что ваш русский фюрер Ленин начинал готовить свой революционный поход на Россию здесь, в Германии. На деньги нашей разведки, на которые, собственно, и был однажды доставлен в Россию. И что императрица Екатерина II тоже была германкой, женой русского царевича.

– Ого, вы так далеко продвинулись в этом вопросе, императрица Хейди Великая? – иронично изумился Власов.

– Напрасно иронизируете, генерал генералов. Если бы нам удалось прийти к власти, Россия очень скоро смогла бы убедиться, что на троне ее действительно появилась Хейди Великая. И за такую правительницу русским краснеть не пришлось бы. Во всяком случае, не так, как им приходится краснеть за проделки распутной самодурши и сексуальной извращенки Екатерины II.

Власов растерянно помолчал. Он уловил, что в данном случае эсэс-вдова не шутит, и это по-настоящему озадачило его. Он давно догадывался, что Хейди стремится к тому, чтобы ее избранник не только возглавил освободительное движение, но и стал правителем России. Однако до сих пор генералу казалось, что это ее стремление объясняется лишь естественным желанием невесты видеть своего мужа уверенным в себе и успешным.

Ему и в голову не приходило, насколько глубоко эта эсэс-вдова прониклась и стремлением стать правительницей России, и величием своей будущей миссии.

– Я уже обратил внимание, что еще недавно ты в основном увлекалась житием древнеримских императоров и полководцев, однако в последнее время у тебя появилась целая библиотека книг о России, ее истории, войнах и правителях.

– Белоэмигранты стараются. Кое-кто из них уже видит себя при дворе то ли императора, то ли президента Власова. Я же стараюсь их не разочаровывать.

– Даже белогвардейцы уже потянулись к тебе, в стремени, да на рыс-сях?

– К нам, генерал генералов, к нам с вами.

– Именно так я и хотел выразиться.

– Пока что вы опираетесь только на пролетарские низы военнопленных, а следовало бы искать поддержки и в Белом движении. Некоторые его представители уже пытаются сблизиться с вами, используя меня в виде посредника. Так что вам уже пора предпринимать встречные шаги, мой генерал генералов.

– Некоторые из них я уже предпринял.

– Но при этом пытались сразу же склонить на свою сторону белогвардейских и монархических вождей, чтобы вместе с ними склонить на свою сторону все их движение. В этом ваша ошибка, мой генерал генералов. Сначала нужно навербовать из их среды своих сторонников, а уж затем, с их помощью, уламывать вождей.

– Вы уже и над этим успели поразмыслить, моя Хейди Великая?! – не смог скрыть своего удивления командарм. – Почему я узнаю об этом только сейчас и почему в постели?

Хейди окончательно выбралась из-под тела мужчины и уселась в постели, свесив ноги на пол. В ту же минуту комната начала наполняться гулом множества авиационных моторов, предупреждавшего обитателей санатория, что приближается волна англо-американских ночных бомбардировщиков. Нетрудно было определить, что и на сей раз они проходят стороной. К счастью, на картах пилотов этот горный санаторий пока что не значился в качестве объекта для бомбардировок, и это его спасало.

– Что же касается моего личного увлечения Россией, – вновь заговорила Хейди, как только стало окончательно ясно, что обе волны бомбардировщиков, прошли севернее санатория, – то должна же я представлять себе, на что, в какую страну, какой народ, в какую историю вхожу, чем рискую и на что могу рассчитывать. Разве я не права, мой генерал генералов?

– О, что вы, что вы, Хейди Великая, вы, как всегда, правы! – оторопело уставился на нее Андрей.

– Не паясничайте, мой генерал генералов. Вам это уже не пристало. Возможно, вам это покажется странным, однако я всерьез подумываю над тем, чтобы нанять кого-то из уцелевших в Мюнхене английских аристократов и благодаря ему пройти «курс подготовки леди и джентльмена». Можно, конечно, прибегнуть и к помощи иезуитов, но тогда придется смириться с их религиозными отклонениями от сути подготовки.

Хейди все еще сидела рядом с ним, и видно было, что теперь она уже не торопится идти в душ. В такой позе положив одну руку ему на грудь, вторую – на низ живота, она была похожа на защищавшую свою добычу тигрицу, готовую в любое время, если не зарычать, то уж, во всяком случае, оскалиться.

– Ты поражаешь меня своей предусмотрительностью.

– Путь к трону будет нелегким, поэтому готовлюсь быть твоим помощником, секретарем, распорядителем двора и, само собой разумеется, личным врачом. Ты не должен отвлекаться по мелочам, а заниматься исключительно армией и высокой политикой.

– Ты действительно веришь, что мое восхождение возможно?

– Вы – разве нет, мой генерал генералов?

– В общем-то… – замялся Власов – в сорок втором в это верилось больше. Слишком много времени упущено.

– Но мы должны верить в это, господин Власов. Иначе кто же будет верить тогда в нас с вами?

– В таком случае, ты – единственный человек в Германии и во всей Европе, который действительно рассчитывает, что когда-нибудь генерал Власов вернется в Москву, но уже как ее правитель.

– С Европой мы с вами еще объяснимся, Андре, – теперь уже решительно оставила их внебрачное ложе Биленберг. – Понятно, что каждый новый правитель должен совращать Европу, как нетронутую девку. Но уж кто-кто, а вы на это способны, мой генерал генералов, я в этом уверена.

– Кто же сумел убедить вас? – Власов по-прежнему обращался к ней то на «ты», то на «вы» в зависимости от тона, в котором происходила беседа.

– Вы, мой генерал генералов. Кто же еще?

Власов грустно улыбнулся и, откинувшись на подушку, вновь потянулся за сигарой.

– Странно, что мне это удалось, в стремени, да на рыс-сях.

– Но разве убедили вы только меня? А германское командование?

Вместо ответа Власов отрешенно покачал головой: «Будто она не знает, что до сих ни один из высокопоставленных чиновников рейха, не говоря уже о фюрере, не принимал меня?! Что ни один приказ германского командования до сих пор не позволяет создать мне – в казармах, а не в листовках – эту самую Русскую освободительную армию».

Нет, разрозненные части и подразделения уже, конечно, существуют. Мало того, они разбросаны по всей Европе, от Польши до Атлантического побережья Франции, и от Прибалтики до Северной Италии. Но это еще не армия. И тем более – не русская освободительная. Хотя солдаты некоторых русских частей уже носят нашивки «РОА», однако по-прежнему полностью подчиняются командованию вермахта.

– И все же вы, Хейди Великая, – пока что единственный человек в Европе и во всем мире, кто искренне уверовал в могущество и непобедимость моей несуществующей армии.