Читать книгу Величина качества. Оккультизм, религии Востока и искусство XX века - Борис Фаликов - Страница 9

Крупнейший исследователь эзотеризма Антуан Февр называет имагинацию одной из главных его характеристик. На русский это слово переводится буквально – «воображение», но в эзотерическом контексте оно имеет не только когнитивный, но и онтологический смысл. Эзотерическая космогония предполагает наряду с видимым космосом наличие мира невидимого, отделяющего его от мира духовного. Собственно, его присутствие не отрицают и авраамические религии, но они предупреждают верующих об опасности. В промежуточном мире легко заплутать на пути к Богу[14]. В православном богословии есть термин «прелесть», он свидетельствует о том, что неосторожный мистик, прельщенный видениями, может отклониться от своей истинной цели. Но для эзотерика промежуточный мир составляет смысл существования, ибо в нем скрываются секреты овладения духовным и материальным космосом. Главным инструментом передвижения в нем и является имагинация. Недаром знаменитый исследователь ислама Анри Корбен (1903–1978) назвал этот мир mundus imaginalis.

В оккультизме это понятие приобрело дополнительный смысл. Перемещение оккультиста в астральном и прочих мирах оказалось сродни научному эксперименту. Правда, главное условие достоверности эксперимента – его повторяемость – принесла тем же теософам немало хлопот. Проблемы с повторяемостью заставляли даже самых одаренных из них прибегать к цирковым фокусам. Репутация Елены Блаватской была подорвана именно этим обстоятельством.

Однако новых художников это не смущало. Для них главным достоинством имагинации были не оккультные фокусы, вроде писем от гималайских махатм, падающих с неба, а то, что она открывала двери в невидимые миры. Образы, которые виделись им в минуты вдохновения, теперь можно было вызвать с помощью той же «духовной науки» Рудольфа Штайнера. И, самое главное, как всякой другой науке, ей можно было обучиться. Это и привлекало творцов. Белый брал у Штайнера уроки медитации, используя теософскую/антропософскую оптику в романе «Петербург»[15]. Правда, некоторых «астральные полеты» скорее пугали, мешая собственному творчеству, как пожаловался Франц Кафка Рудольфу Штайнеру при личной встрече[16]. Но они составляли меньшинство.

Сходные техники путешествий в промежуточные миры, связанные с обретением сверхъестественных способностей (сиддх), имелись и в индуизме и буддизме. Однако, как и в авраамических религиях, задерживаться в них не рекомендовалось, чтобы не помешать обретению высшей цели (индуистская мокша, буддийская нирвана). Об этом предупреждали многие наставники, начиная с самого Будды и автора «Йога-сутр» Патанджали. Последний пишет: «Эти (способности) – (интуитивное) провидение и прочие, появляющиеся (у йогина), сознание которого сконцентрировано, служат препятствиями, поскольку они противодействуют видению, (обретаемому) в таком (состоянии сознания)»[17]. Однако на Запад эти упражнения попадали в оккультной упаковке и в таком виде усваивались в модернистских кругах. Книга по индуистской йоге, обнаруженная учеными в домашней библиотеке Кандинского и Габриэле Мюнтер (1877–1962)[18], принадлежала перу американского теософа Уильяма Аткинсона (1862–1932), выступавшего под псевдонимом Йог Рамачарака. Русский и французский переводы книги были весьма популярны среди новых художников обеих стран.

Но и тогда, когда техники эти стали попадать на Запад из рук самих восточных наставников, диковинные видения и образы ценились в них выше освобождения из плена сансары. Неудивительно, что эти трудные инструменты легко заменялись более простыми – по большей части галлюциногенами типа мескалина и ЛСД, весьма популярными как у самих оккультистов (Алистер Кроули), так и у творцов нового искусства. Олдос Хаксли назвал свою знаменитую книгу «Двери восприятия» (1954), сославшись на Уильяма Блейка, но эти двери вскрывались с помощью нехитрой отмычки.

Повальный характер охота за психоделическими видениями приобрела во времена контркультуры. Напрасно тибетский тулку Чогьям Трунгпа (1940–1987) называл их «двойной иллюзией» и «суперсансарой»[19]. Отказываться от того, что подогревало творческое воображение, никто не собирался.