Читать книгу Убить Негодяев - Борис Гилл - Страница 1

Пролог.

Контузия.

Лежать было хорошо. Гладкая желтоватая стена, у которой стояла кровать, чисто выбеленный потолок и окно были смутно знакомы, создавали ощущение комфорта. В этой комнате он, возможно, бывал раньше, детали обстановки казались привычными. Маленький письменный стол напротив кровати, два отделения с одной стороны, три с другой. На поверхности зеленого сукна громоздились предметы, тоже отдаленно знакомые, назначения которых он сейчас не понимал. На тумбочке в углу стоял большой радиоприемник с проигрывателем; он знал, что это приемник, но дальше этого дело не шло. Ощупав лицо, он обнаружил, что левая челюсть ноет и немного распухла, что было вполне терпимо.

Поворачивать голову оказалось больно. Подняв руку, он осторожно порылся в своей кудрявой шевелюре и нашел источник боли на затылочной части, близко к темени. В этом месте волос почему-то не оказалось, зато пальцы нащупали покрытую чем-то засохшим неглубокую вмятину. Боль шла от нее. Он решил головой больше не двигать и сосредоточился на потолке. Мыслей не было никаких; ни где, ни почему он лежал на этой уютной кровати, и, собственно, кто он сам и откуда взялась эта вмятина на темени предстояло еще узнать, но пока путь к этому не просматривался. Он снова заснул.

Когда он проснулся, в комнате была молодая женщина. Она стояла у кровати и смотрела на него с любопытством. Он знал, что это – сестра, но не мог вспомнить ее имени. А где мама, спросили его губы. Звук получился тонким и слабеньким. Родители в отпуске, в отъезде, ты что – не помнишь, сказала сестра, глядя недоверчиво. Он не понял объяснения и промолчал. У тебя было сотрясение мозга, сказала сестра, вчера тебя привели из школы, и мы водили тебя в травмпункт, ты – что, действительно, ничего не помнишь? Они вообще-то предупреждали. Информации было много, и ему стало тяжело. Сестра покачала головой и сказала ничего, поправишься, есть хочешь? Он устал и закрыл глаза. Сестра ушла, тихо закрыв дверь.

В следующий раз, когда он открыл глаза, уже начало темнеть. Ему хотелось есть и он позвал маму окрепшим голосом, но пришла опять сестра. Теперь он назвал ее по имени. Сестра принесла ему котлету с жареной картошкой и села напротив, наблюдая как он ест. Теперь ему было ясно, что он дома, в своей комнате, родители в отъезде, и за ним присматривают сестра с мужем. Почему родители уехали, он по-прежнему не понимал, так же, как и смысл сказанного сестрой слова “отпуск”, но уже чувствовал, что скоро все прояснится. После еды он попробовал пройти от кровати к письменному столу, но голова закружилась и пришлось ретироваться в постель. Однако теперь он знал, что на столе лежат тетради и книги, “учебники”. Он даже вспомнил слово “алгебра” и попытался вызвать в памяти что-нибудь из содержания этого предмета, но категорически не смог. Это его очень огорчило.

Среди ночи он проснулся, наяву продолжая сон, в котором друг вел его в полной темноте по скользким бугристым тропинкам среди сугробов, крепко держа за локоть и, как было понятно, вел из школы домой. Всю дорогу он нес какую-то чепуху, иногда поскальзывался, но друг держал надежно и привел его домой, сдав с рук на руки сестре с мужем. Бодрствуя, он смутно вспомнил, как его – теперь уже родственники – куда-то тоже вели, там были люди в белых халатах, которые что-то делали с его головой. До и после этих смутных, не отчетливых кадров была темнота. Но теперь он твердо знал, что лежит дома, в своей комнатке, со своим окном, письменным столом и радиоприемником со стареньким проигрывателем.

Утром он помнил больше. Его звали Марк Грин (результат намеренного сокращения от “Гринберг”, предпринятого его дедом) школьная кличка – Маркиз. Домой его привел Вадька Абросимов – дружок из параллельного класса. Он был в середине десятого пред-выпускного года, на улице лежал снег и, кажется, наступал Новый Год. Зимние каникулы. Постепенно в течение дня к нему возвращались школьные предметы: алгебраические уравнения, законы физики, Пушкин и Лермонтов. Уже вечером он вспомнил о Бетховене и о черном пианино где-то в квартире. Кое-как выбравшись из постели, покачиваясь, он прошел по коридору в другую комнату и, действительно, увидел любимый инструмент, покрытый тончайшим слоем пыли. Он открыл крышку и неуверенно взял аккорд, уже чувствуя и предвкушая, как скоро вспомнит все, что выучил раньше. Сестра с выражением легкого недоверия наблюдала за его передвижениями, но ничего не говорила, и он был ей благодарен. В частности, потому, что события того позавчерашнего вечера, породившие болезненную вмятину на макушке и, несомненно, связанную с этим дефектом ощущение подвешенности по-прежнему оставались черным непроницаемым пятном.

На следующий день он помнил практически все, головная боль постепенно проходила, можно было одеться и побродить по квартире. Читать пока было трудно, голова начинала кружиться, но слушать музыку уже получалось. Днем его навестил Сашка Данилов – приятель и сосед по парте. Он рассказал Марку, что в школе был новогодний вечер с основной тусовкой на втором этаже у актового зала, и Марк, как всегда, был в центре внимания, шутил и дурачился, развлекал девчонок, а потом неожиданно исчез с одной из них, что было вполне нормально, так что никто из подвыпивших ребят не обратил на этот факт никакого внимания.

Как потом выяснилось, кое-кто внимание все-таки обратил, и через некоторое время девица опять появилась, на сей раз в сопровождении их одноклассника Валерия Гулько, с которым они очень быстро ушли с вечера. Чуть позже беспокойный Вадька озаботился длительным отсутствием Марка и пошел его искать по этажам школы. Искать пришлось недолго. В темноте третьего этажа он обнаружил Марка, лежащего на полу около железной, крашеной, чуть теплой батареи без видимых признаков жизни. Перепуганный Вадька начал поднимать Марка, что неожиданно легко удалось. Установление контакта с другом оказалось делом более сложным: Маркиз нес что-то маловразумительное, жалобно стонал и мычал, но идти мог, хоть и пошатываясь. В таком состоянии Вадька довел друга до раздевалки, нашел его пальто и шапку, кое-как нахлобучил это все на невменяемого приятеля и повел его короткой дорогой домой, лавируя между сугробами.

Марк, привстав с постели, слушал во все уши. Рассказ Сашки отчетливых воспоминаний не вызывал, но и сомнению,конечно, не подлежал. Да, праздник в школе был, по крайней мере, радостное ожидание вечера в тот день Марк припоминал. А вот с тусовкой на втором и последующими событиями на третьем этаже дело обстояло хуже. Мрак не рассеивался, а попытка припомнить обстоятельства катастрофы, тот самый момент (вероятный удар, падение, или что там произошло) вызывало новое тягостно давящее чувство. Еще не зная причины “вмятины”, он с удивлением наблюдал растущее в душе желание разрушить гипотетического обидчика, кто бы тот ни был, ударить его чем-нибудь тяжелым, убить и растоптать гада. Все это не было чем-то определенным, ворочалось где-то внутри, заставляя сердце бухать, а голову гудеть еще больше.

Тем временем Сашка, прихлебывая принесенный сестрой Марка чай с малиной, продолжал рассказ. В результате дальнейшего следствия, проведенного им самим, Вадькой и другими ребятами, выяснилось, что за девчонкой, которую Маркиз увел из тусовки и, очевидно, увлек на пустынный третий этаж для интимной беседы и, быть может, пары невинных поцелуев, уже некоторое время ухаживал Гулько, известный в школе спортсмен, высокий, сильный и туповатый. Сама девчонка давать какие-либо показания наотрез отказалась, но из уклончивых замечаний Гулько и общей логики событий вырисовывалась достаточно правдоподобная жестокая картина.

Стало понятно, что обнаружив пропажу дамы сердца, Гулько начал интенсивные поиски и, не найдя предмет в районе основной тусовки, поднялся на третий этаж, где и обнаружил воркующую парочку. Применив единственный известный ему прием устранения соперников, спортсмен нанес абсолютно неподготовленному к этому Марку удар в челюсть и, убедившись, что похититель его счастья повержен и не двигается, забрал свою возлюбленную и ушел. При падении Марк, повидимому, стукнулся затылком о массивную батарею и отключился. В таком состоянии его и нашел Вадька. Как могли Гулько со своей дамой спокойно уйти, не поинтересовавшись результатом действий доблестного рыцаря, было бы, возможно, непонятно чуткому взрослому; что касается подростков-одноклассников, то надо признать, что указанная моральная проблема никого особенно не волновала, кроме, быть может, доброго Вадьки. В центре внимания была другая дилемма: бить морду Гулько или, напротив, считать, что он поступил правильно, и, в некотором смысле, даже благородно, защитив даму сердца от непристойных домогательств разгулявшегося Маркиза.

Сашка считал, что бить морду надо и собирался исполнить задуманное лично, тем более, что был довольно атлетичен и в физическом развитии Гулько не уступал. У самого Марка никакого мнения на этот счет не было и, вообще, он пока не воспринимал рассказанное, как что-то реально произошедшее с ним самим. Вся история его утомила и напрягла, так что пришлось намекнуть разболтавшемуся Сашке о том, что пора и честь знать. Сашка намек понял и, пообещав свести счеты с обидчиком, отчалил. Марк же с серьезно отяжелевшей головой незамедлительно погрузился в сон.

Проснувшись к вечеру, он вспомнил недостающие детали: веселую часть вечера, и свои шуточки с Танькой П., и даже их, впрочем, совершенно невинный разговор в темном коридоре третьего этажа. Воспоминания резко обрывались с появлением в лестничном проеме темной долговязой фигуры Гулько и возобновлялись, еще туманно, ко времени тревожного путешествия с Вадькой среди застывших сугробов. Мраку, окутываещему промежуток между этими событиями, рассеяться было не суждено ни в ближайшие дни, ни когда-либо после. В остальном, если не считать вмятины на макушке, постепенно утратившей способность причинять боль, можно было считать инцидент исчерпанным Понятно было только одно: Гулько должен умереть. Он убьет его, рано или поздно.

Глава 1.

Билл Делтиер мертв.

Крепко заснувшего под утро Давида разбудил телефон, и, как всегда, он пожалел, что до сих пор не ликвидировал домашнюю линию. Несмотря на то, что большая часть сколько-нибудь осмысленных звонков совершалась по сотовому телефону, оставались еще абоненты, по разным причинам предпочитающие привычный канал: телемаркетеры, многообразные агенты с живыми, а чаще – заранее записанными бодрыми голосами роботов. К сожалению, среди всех этих многочисленных, бессмысленных и раздражающих проявлений внешней среды могли теоретически попадаться полезные сигналы, которые не хотелось игнорировать; например, неожиданное появление в эфире старого друга или деловое предложение, пробившееся через годы. Существование автоответчика как будто решало и эту дилемму, но по опыту Давид знал, что не все и не всегда решаются доверить свое сообщение безразличному устройству. Таким образом, приходилось иногда снимать трубку своего архаичного аппарата, преимущественно для того, чтобы немедленно об этом пожалеть и сразу бросить, иногда предварительно обматерив надоедливых мерзавцев. Надо заметить, что указанная мера заметного влияния на вышеупомянутых мерзавцев не оказывала, и назойливое жужжание продолжалось.

В этот раз он ответил без колебаний. Последние недели внутреннее состояние Давида отличалось некоторой неустойчивостью, какими-то неопределенными ожиданиями, уровень нервозности, в целом, был выше обычного, и это заставляло реагировать на ненавистные сигналы извне с большей готовностью.

Голос в трубке был по-американски дружелюбен и вежлив, звонил живой человек, что было уже хорошо.

“Доктор Брокман?” осведомился голос.

“Да, это я,” подтвердил Давид, удивляясь своей покладистости. Обычный ответ был из группы “Кто спрашивает?” или, попросту, “Чего надо?”

“Говорит инспектор Грегори Халстон, полиция Сан-Хосе,” отрекомендовался мужчина. “Вам знакомо имя Билл Делтиер?”

Давиду понадобилось несколько секунд, чтобы спокойно ответить.

“Да, я знаю....точнее, знал…”

“И когда вы в последний раз видели мистера Делтиера?”

Давид подумал. “Года два – три назад, точно не помню. А в чем, собственно, дело?”

“Об этом позже,” казенно отозвался инспектор, “А пока расскажите вкратце, какой характер носило ваше знакомство”.

“Все очень просто,” сказал Давид, стараясь подавить волну бешенства, даже сейчас,через несколько лет вползающую в его мозг при упоминании ненавистного имени. “Он меня нанял, и какое-то время я работал в его компании”.

“Как долго?” поинтересовался детектив.

“Три дня,” честно ответил Давид.

“Всего-то?” Инспектор, похоже, искренне удивился. “Знаете что, доктор Брокман,” сказал он после небольшой паузы, “Я думаю, нам нужно поговорить немного более подробно. И побыстрее. Как складывается ваше расписание в ближайшее время?”

Давид, работающий почасовым учителем математики, назвал наиболее удобное для него время, и разговор с представителем закона был назначен через три дня.

“Может быть, вы мне все-таки скажете, что происходит?” еще раз поинтересовался Давид перед заключительным обменом любезностями. На этот раз ответ поступил без промедлений.

“А все очень просто, как вы выразились. Два дня назад Билл Делтиер был убит при загадочных обстоятельствах. Всего хорошего”.

*****

Инспектор Халстон впервые сталкивался с убийством хай-тековского предпринимателя. Его предыдущие дела касались преимущественно дорожных катастроф, словесных конфликтов в пивных барах, редко перерастающих в рукоприкладство, семейных разборок и тому подобных не фатальных инцидентов. Рыскающие по недорогим жилым кварталам ночные подростки, частенько вламывались в интимные внутренности припаркованных на улицах автомобилей, но и эти случаи были довольно безобидны. В большинстве своем дела ограничивались хищениями беспечно оставленной на виду электроники, дамских сумочек и другого имеющего мало-мальскую ценность инвентаря (иногда благородные грабители даже оставляли ненужные им вещи и документы на месте происшествия).

По мере служебного роста инспектор Халстон подобными делами заниматься перестал. Что же касалось технических специалистов, и тем более, всемогущих инвесторов Силиконовой Долины, то эти люди, в отличие от их машин, казались надежно защищенными от мира насилия. Конкурентные междоусобицы хай-тековских гигантов, равно как и подчас ожесточенные внутренние войны инженеров с начальством за должности и зарплаты, никогда не приобретали криминального характера. В анналах Долины числилась одна единственная тридцатилетней давности история несостоявшегося убийства средней руки менеджера непосредственно в его “кубике”, причем то далекое происшествие, кроме трагического, имело также некоторый комический элемент. В ходе расследования выяснилось, что цветная работница цехового конвейера метила в своего обидчика – инженера, занимающего соседний офис, и просто промахнулась “кубиком”. Совершенный ею выстрел тоже был не совсем удачен, так что и герой-любовник и его начальник благополучно избежали летального исхода. Это не помешало окружному судье вынести несчастной мулатке максимально возможный приговор в восемь лет. Выйдя на волю значительно раньше, несчастная женщина в хай-тек не вернулась и посвятила себя богу.

Таким образом, инспектор Халстон испытывал определенную служебную скуку, усиленную его высоким и в значительной мере обоснованным мнением о своем следовательском потенциале. Впрочем, работа есть работа, платили ему, быть может, меньше, чем молодым программистам в знаменитых Гуглах и Фейсбуках, но вполне достаточно для умеренно комфортабельной жизни с женой и дочкой в одном из стандартных коттеджей солнечной столицы Силиконовой Долины и ежегодных семейных каникул в Пуэрто-Вальярте.

Не было и тени сомнения в том, что убийство Билла Делтиера, партнера инвесторской компании Бронсон и Бронсон, было преднамеренным, заранее спланированным и, к удивлению инспектора, неоправданно жестоким. Экспертиза неопровержимо доказывала, что уже после наступления смерти мистера Делтиера били ногами по лицу и другим частям тела. Сама же смерть наступила в результате не очень умелого, но, безусловно, сильного удара тяжелым и, вероятно, заостренным металлическим предметом по голове. Судя по характеру черепно-мозговой травмы, смерть наступила мгновенно, а наиболее вероятным орудием убийства была увесистая кирка, монтировка или молоток с острым наконечником. Ничего похожего на месте преступления, разумеется, не нашли, равно как и следов убийцы. Согласно данным экспертизы убийство произошло в среду 12-го апреля, между 8 и 10 вечера. Труп обнаружили рано утром 13-го, в полицию позвонил рано отправлявшийся на работу сосед покойного из дома напротив, врач-дантист.

Долговязое тело Билла лежало лицом вниз чуть наискось асфальтированной дорожки, в обрамлении розовых кустов ведущей с улицы к массивной двери в его длинный одноэтажный дом. Калифорнийская сухость, общая чистота дорожных покрытий и, как следствие, обуви жителей затрудняла поиск видимых следов преступника. Внимательный осмотр обнаружил, впрочем, присутствие мелких травинок, лиственных обрывков и микроскопических количеств почвы на лице и одежде потерпевшего, что существенной информации не добавляло и никаких индивидуальных особенностей не имело, подтверждая только посмертное избиение жертвы.

Беглый разговор с соседями инвестора дополнительных деталей также не выявил. Да, они знали высокого нескладного мужчину, занимающего дом 55 по улице Белла Ладдера и видели его спортивное Ауди ярко-желтого цвета. Ничего примечательного в хозяине этой, на взгляд некоторых чрезмерно помпезной тачки, не замечалось. Гости у него были редки, женщин не наблюдалось; впрочем, никто особенно не следил. Ближайшие соседи в виде пары индусских программистов из дома 57 по вечерам слышали раздражающие их звуки рэпа, доносящиеся из резиденции инвестора, и однажды вынуждены были постучаться в дверь Биллу с просьбой приглушить эту бессмысленную какофонию хотя бы в поздние часы вечера, на что тот, покрутив головой перед темными лицами программистов, неохотно согласился. В целом, было ясно, что, как это всегда бывает в Американских резиденциях, соседи годами жили рядом с человеком, о котором они ничего не знали и знать не хотели. Ничего удивительного для инспектора Халстона здесь не было, ибо опыта жизни в других, более тесных, шумливых и дотошных странах он не имел.

Единственным достойным занесения в карманный блокнот инспектора наблюдением было сообщение пожилой леди, проживающей одиноко в угловом доме, о некотором вполне заурядном авто, что-то вроде коммерческого грузовичка – пикапа, в день убийства непродолжительно припаркованном в районе девяти вечера напротив окон старушки и, соответственно, в ста метрах от дома Делтиера. Более тридцати лет занимая помещение (муж умер, дети разъехались), миссис Конвей натурально знала наизусть все транспортные средства своего перекрестка, как постоянные, так и гостевые, включая ежедневное расписание их передвижений. Машина, опознанная ею как “необычная”, ничем необычным в действительности не являлась: небольшой фордовский пикап, мог быть чьим угодно, например, принадлежать какой-нибудь сервисной службе, но пожилая леди настаивала на своем, ссылаясь на многолетнее наблюдение за автомобильным парком района. Снисходительно улыбаясь, инспектор занес сообщение миссис Конвей в блокнот под рубрикой “место преступления”. К сожалению, любопытство пожилой леди в тот вечер не простиралось так далеко, чтобы запомнить номерной знак или другие особые приметы. Было темно, да и зрение уже не то, но, похоже, пикап был темного цвета, черный или темно-синий, и покинул парковку он в 9:15 или около того. Разглядеть шофера было невозможно, но стврушке показалось, что он был одет во что-то, напоминающее рабочий комбинезон.

Халстон решил разделить дальнейший опрос лиц, потенциально причастных к убийству, на три группы: коллеги Делтиера по компании Бронсон и Бронсон, друзья и родственники и, наконец, люди из прошлого, в частности, сотрудники принадлежащей ему ранее малой компании “Солстик”. По логике следователя убийца должен принадлежать к одной из названных групп, а если нет – придется искать неизвестный член уравнения, вполне возможно из романтической сферы. Cherchez la femme, попросту говоря.

Как и следовало ожидать, беседы с сослуживцами Билла никакой существенной зацепки не представили. Заметная тревога в глазах инвесторов, очевидно, была в большей степени связана с неизбежным падением репутации компании в результате обнародования криминального инцидента, чем желанием помочь следствию или скорби по трагически утраченному коллеге. Стало известно, что вклад мистера Делтиера в инвесторский фонд корпорации был сравнительно невелик, что-то в районе полумиллиона, а прибыль, принесенная им в компанию за пять лет в бизнесе, хоть и положительная, серьезно уступала требуемому показателю.

Глава инвесторского сообщества мистер Бронсон дал понять следователю, что во многих случаях деловые предложения покойного были недостаточно проработаны, поверхностны и, в целом, неэффективны. Туманные намеки и покашливания остальных опрошенных указывали на вполне возможный в недалекой перспективе вывод мистера Делтиера из числа вкладчиков. Понятно, что в данных обстоятельствах упомянутая деликатная операция автоматически выполнялось, что было, разумеется, зафиксировано и тут же отвергнуто следствием в качестве потенциального мотива преступления: какой смысл убивать неугодного партнера при наличии мощного аппарата Совета Директоров? Выгнать человека в условиях насмерть победившей демократии тоже нелегко, но все-таки безопаснее и спокойнее, чем убить.

Глядя на помпезный фонтан, струящий блестящие потоки брызг перед тяжеловесным серо-зеленым зданием, одну из частей которого занимала компания Бронсон и Бронсон, инспектор Халстон думал о других возможных мотивах. вытекающих, например, из зачастую сложных отношений “денежных мешков” с голодными и алчными “учеными”. Однако в контексте более чем скромной роли Делтиера в инвесторском бизнесе и на фоне упомянутого мирного течения событий в Долине эта схема казалась маловероятной. Оставались, конечно, личные мотивы, но представить себе умершего в качестве соблазнителя жен своих коллег инспектор пока не мог, хотя и решил прощупать это направление более пристально в следующем раунде переговоров с компанией Бронсон и Бронсон. Забегая вперед, отметим, что необходимость “второго раунда” вскоре отпала в связи с появлением более перспективных фигурантов.

Информация, полученная от друзей и родственников жертвы, оказалась еще более скудной по той простой причине, что оные родственников и друзей в природе практически не наблюдались. Нашелся, впрочем, престарелый отец, в состоянии глубокой деменции доживающий свои дни в старческом заведении французского города Арль. Короткий разговор со служащей заведения обнаружил полную бесполезность прямого контакта с papa D’ltier. Любопытно было, что наследник зажиточного винодела (выяснилось, что подлинное имя Делтиера было Винсен, натурально трансформированное в более привычное американскому уху Вильям, отсюда – Билл ) не видел своих родителей по меньшей мере двадцать пять лет, за исключением краткого визита в родные пенаты по случаю кончины матушки пять лет назад.

Изучая детали частной жизни Билла Делтиера, инспектор набрел на членство убитого бизнесмена в оригинальном клубе любителей птичьего пения – весьма престижном и дорогом предприятии в центре не менее престижного и дорогого города Пало-Альто – и поговорил с некоторыми его завсегдатаями. Выяснилось, что покойный усердно посещал клуб два раза в неделю, одетый всегда в оранжевые штаны, сандалии и расписную бразильскую рубаху навыпуск. В таком одеянии он проходил в самый дальний цветник и сидел там с банкой пепси-колы, блаженно ухмыляясь и подмигивая поющим птичкам. Общение с пернатыми этим не ограничивалось. Несколько членов клуба показали, что Делтиер иногда беседовал с веселыми певцами, делясь с ними своими грандиозными бизнес планами. К сожалению, детали бесед с птичками раскрыть не удалось. Члены клуба не зря платили деньги, слушая птичью музыку более внимательно, чем бормотание полоумного парня в оранжевых штанах. Некто Охел, большой начальник в известной компании Долины и давний член клуба, упомянул случайно услышанное однажды ликующее сообщение Билла, адресованное чирикающей аудитории – “я его нашел!”; но к кому или к чему относилась эта информация было надежно скрыто в глубине птичьих мозгов.

Таким образом, выходило, что наибольший интерес представляла “историческая” группа. В нее попадали сотрудники Билла по его бывшей, давно расформированной компании, а именно: Мануэль Родригес, Хосе Рамон, Алисон Блэйк и Давид Брокман. Имена последних Халстон раздобыл, изучая относящиеся к жизни убитого материалы. Конкретно выяснилось, что на мистере Делтиере ранее числилась малая компания – стартап по имени “Солстик”, в свое время бывшая основным и единственным местом его работы. Документы, касающиеся деятельности компании, были частично извлечены из доступных всемогущей полиции официальных источников, а частично найдены среди бумаг, набитых как попало в ящики огромного неуклюжего стола в одной из комнат Билловского дома. Пыльные недра кабинетного монстра обеспечили более полезную для расследования информацию, чем официальные каналы.

Инспектору и раньше приходилось иметь дело с хаотичным делопроизводством стартапов начальной фазы, зачастую балансирующим на грани легальности (а то и переходящим святую грань), но такого мутного набора сведений он, признаться, не видел. Все, что удалось Халстону выудить из пятнистой бумажной путаницы, были вышеупомянутые фамилии основных директоров компании, несколько неподписанных договоров, письма к инвесторам и маловразумительные технические предложения. Наибольшее внимание следователя привлекли два документа: расписка в получении компанией “Солстик” инвестмента в размере $50,000 от Главного Технолога, члена директората компании мистера Мануэля Родригеса. Второй документ, один из последних в хронологии стартапа, содержал предложение доктору Давиду Брокману войти в состав “Солстика” в должности вице-президента компании по науке. Некоторый интерес вызвало также заявление работающей по контракту в качестве бухгалтера мисс Алисон Блейк об уходе из компании по собственному желанию и незамедлительно; последнее условие было выделено и подчеркнуто.

Исходя из обнаруженных фактов, инспектор Халстон вполне логично решил пригласить директоров бывшей компании усопшего на беседу в свой следовательский офис.

Интерлюд 1.

Разговор в аэропорту Кеннеди.

Примерно за полгода до описываемых событий в главном аэропорту

Нью-Йорка, известном всему миру гиганте воздушных перевозок имени Джона Фицджеральда Кеннеди, можно было увидеть двух мирно беседующих молодых людей с похожими спортивными сумками. Только что отремонтированный международный зал ожидания был огромен и весь заполнен приглушенным фоном снующих взвд-вперед и ожидающих посадок пассажиров, через который прорезались мелодичные объявления о рейсах. Один из беседующих, тот что помоложе, был невысок, худощав, с нервным, слегка подергивающимся лицом и быстрой речью. Темные курчавые волосы его заметно редели, обнажая широкий лоб с уже прорезавшимся на нем неглубокими извилистыми морщинами, которые становились более заметными, когда он хмурился. Собеседник постарше отличался более плотной комплекцией, серо-зелеными глазами навыкате, рыжеватыми бородкой “ван-дайк” и усами. Когда-то пышная шевелюра его, усы и бородка начинали преждевременно седеть. Речь старшего текла более спокойно, прерываясь, впрочем, непродолжительными интервалами отрешения и меланхолическими вздохами.

Сидя по соседству в мягких удобных креслах, молодые люди ждали посадок на свои лайнеры. Более молодой пассажир периодически проверял посадочный талон на давно предвкушаемый полет в Париж, на что его более опытный сосед смотрел с понимающе снисходительной улыбкой, ожидая в свою очередь посадки на Франкфурт с продолжением до С. Петербурга, где жила его дочь. По их оживленному разговору было трудно предположить, что ребята познакомились совсем недавно; тем не менее, именно это произошло около часа назад, когда они случайно оказались в одном отсеке зала ожидания.

“Ну, что тебе сказать, Марк,” говорил старший. “Два года в Штатах, конечно, очень мало, чтобы разобраться в этой гигантской системе, этой удивительной смеси гадостей и прелестей, но я рад, что тебе пока нравится и все удается. Посмотрим, что ты скажешь лет через пять-десять…”

“А что я скажу лет через пять-десять?” с наскоком спрашивал Марк.

Давид подумал, как трудно в нескольких словах передать свежему эмигранту свой двадцатилетний опыт, зная наверняка, что ему все равно не поверят, пожалуй и не поймут. Сказал наобум шутливо:

“Уж точно будешь благодарить судьбу за нашу встречу…”

При этих словах младший из собеседников внимательно посмотрел на вздыхающего ветерана.

“Может быть, может быть…”

“А знаешь что,” продолжил Давид, “Расскажи-ка подробнее о своей специальности и работе. Идеи есть?”

Марк начал рассказывать, постепенно загораясь. Глаза его поблескивали, щеки порозовели, подергивания лица участились. Давид смотрел на парня с симпатией, испытывая редкое ощущение близости и понимания.

“Кажется, я разболтался,” неожиданно прервал себя Марк. “Твоя очередь…”

“Ты извини, старичок,” сказал Давид, “но…что у тебя с лицом, просто нервы или болячка какая-нибудь?”

Марк помрачнел, ответил неохотно: “Упал в молодости неудачно, башкой о батарею…” – и осекся.

“Понятно…” сказал Давид, расспрашивать дальше было неудобно.

В этот момент репродуктор зала ожидания активировался и сообщил о задержке нескольких вылетов, в число которых попадали и рейсы новых приятелей. В результате беседа наших друзей существенно затянулась, и множество вопросов, касающихся их предыдущей жизни и совместных планов на будущее, были обсуждены. Марк отправился на посадку первым, а Давид остался сидеть, думая о невероятности этой встречи и перемалывая про себя подробности разговора. Никто из друзей во время беседы не обратил внимания на сидящего неподалеку остроглазого, хорошо одетого человека, как будто погруженного в чтение журнала, а на самом деле с интересом прислушивающегося к беседе земляков. Этого третьего молчаливого участника конференции звали Борис Черницкий и, по странному совпадению, он жил и работал в Силиконовой Долине штата Калифорния.

Глава 2.

Директора компании “Солстик”.

Алисон Блэйк сняла со спины видавший виды рюкзачок, бросила его на пол и уселась на стул, настороженно глядя на инспектора Халстона. От предложенного кофе она отказалась в пользу стакана воды, из которого немедленно отхлебнула. На вид бывшему бухгалтеру компании “Солстик” было лет сорок; бледная, макияж минимальный, ногти необработанные. Одежда типично американская: потертые джинсы, мешковатая черная кофта, из под которой торчало что-то полосатое, когда-то белые кроссовки. Посидев несколько секунд прямо, Алисон подобрала ноги под себя и продолжала собеседование в такой позе. Обстановка комнаты для интервью была спартанской и по-американски невыразительной.

“Знаете, почему я вас пригласил,” осведомился Халстон, любезно улыбаясь.

“Не имею понятия,” был ответ. “У меня вообще-то на работе завал, так что нельзя ли побыстрее.”

Инспектор вежливо улыбнулся.

“У меня, видите ли, тоже завал – человека убили, вашего бывшего начальника, кстати”.

“Ну, а я-то здесь при чем?” огрызнулась дама.

Опытный слух инспектора отметил некоторую неуверенность в голосе бухгалтера. Нет сомнения, что она знала о происшествии – редкой сенсации Долины, уже переданной всеми возможными каналами информации.

“Вы ведь работали на мистера Делтиера, правда?”

Алисон усмехнулась. “Если бы я убивала всех, на кого работала, вы не успевали бы трупы убирать…”

“Понятно,” сочувственно заметил Халстон. “Не откажитесь все-таки рассказать подробнее о вашей работе в компании. Я понимаю, что прошло несколько лет, но…что вспомните. Кстати, встречались ли вы с мистером Делтиером после ухода из компании?”

“Нет, слава богу,” был ответ. “Честно говоря, и работала-то я там недолго, месяц или два. Та еще компашка. Что делать – никто не знает, солидного инвестмента не припомню, в общем, артель Кусты и Хвосты, даром что имя звучное.”

“Что вас заставило так поспешно уволиться?” спросил инспектор.

“Я не помню всех деталей, припоминаю только, что президент парил нам мозги, обещая неслыханный рост капитала, потом нашел и принял на работу какого-то русского специалиста – гения, а платить-то было нечем. Деньги в компании закончились еще неделю назад. Когда я ему на это указала, он отмахнулся, заставил меня оформить бумаги по найму, и все такое. Это было уже на грани закона, и я решила побыстрее уйти, чтобы не вкапаться”.

“И что же случилось после этого?”

“Ей-богу не знаю, не мое это дело. Нашла другой контракт и забыла “Солстик” как страшный сон. Похоже, они вскоре развалилилсь, что меня не удивило, позорная компашка.

“А как складывались ваши отношения с президентом пока вы работали и особенно после расторжения договора.”

Алисон шмыгнула, спустила ноги на пол и подозрительно воззрилась на инспектора.

“Я вам так скажу, в этой шарашке были люди, которых он кинул гораздо сильнее чем меня. А я его почти и не видела, на работе-то он появлялся редко”.

“Кого вы имеете в виду?”

Алисон Блэйк задумалась.

“Ну, во-первых, этот новый – большой русский ученый, как его Билл описывал. Он ему много чего пообещал, представляю реакцию русского, когда до него дошло. К тому времени меня, слава богу, уже не было, так что их разборок я не видела. Но главный пострадавший там, конечно, Мануэль Родригес. Насколько я понимаю, компания существовала на его деньги, и Билл его жестоко обманул. Хороший парень был Мануэль, последнее время ходил черный, как туча, постоянно ругался с Делтиер и матерился по-испански.”

Бывший финансовый директор проявляла признаки нетерпения, поминутно поглядывая на часы. Причин для дальнейшего задержания свидетельницы не было. Напоследок следователь еще раз спросил, не встречалась ли она со своими бывшими коллегами после ухода и, получив отрицательный ответ, отпустил дамочку восвояси, даже не выяснив, где она была во время убийства. “Успеется”, подумал Халстон. Всерьез подозревать эту растрепанную худосочную курицу в нанесении смертельного удара с последующим истязанием тела он никак не мог. Возможно было соучастие, но, откровенно говоря, найти основания и здесь было затруднительно.

****

Хосе Рамон свято верил в судьбу. Дева Мария, медальон с изображением которой день и ночь болтался между его мощными грудными мышцами, внимательно следила за непростым течением жизни Хосе и, как он считал, охраняла его от несчастий. Было время, когда он усомнился в могуществе своей заступницы, но к счастью для себя продолжал носить медальон, креститься и бить надлежащие поклоны по воскресеньям в церкви. Преданность Хосе была вознаграждена. В тот день, когда он прочитал в газете о загадочном убийстве мерзавца Билла, он вознес глаза к небу, многократно перекрестился, поцеловал свой медальон и немедленно позвонил Мануэлю, чтобы поделиться новостью об их бывшем боссе. К его удивлению, реакция прежнего компаньона была далека от радостной. Тревожный голос Мануэля сообщил ему о повестке инспектора Халстона явиться в полицейский участок “для выяснения относящихся к преступлению деталей”. Следуя неясному внутреннему чувству, о получении такой же повестки Хосе ничего не сказал, тем более, что сроки явки существенно разнились. Инспектор хотел видеть Мануэля раньше. “Это хорошо,” думал Хосе про себя.

События трехлетней давности оставили мрачный след в судьбах обоих друзей, причем Хосе всегда понимал, что, по правде говоря, его друг Мануэль Родригес тогда пострадал много больше, и в моральном и в финансовом аспектах. Действительно, год работы в “Солстике” (“если это можно назвать работой”, добавлял про себя Хосе) для него самого закончился очередным переходом в статус временно безработного с неизбежным уменьшением дохода, опять же временным. Что касается его старшего товарища Мануэля, занимающего в компании жулика Делтиера более высокую позицию и отдавшего в развитие бизнеса практически все свои накопления, потери были неизмеримо больше. К этому можно добавить, что, в отличие от молодого Хосе, Мануэль содержал дом и семью, в состав которой входила неработающая жена Габриэла и двое дошкольного возраста сорванцов.

Президент Делтиер обманул их с Мануэлем совершенно гнусным и бесстыдным образом. Почти год он водил друзей за нос, ссылаясь на поступающие в самом скором времени капиталы и заставляя выполнять не совсем понятные закупки и налаживать непонятного назначения оборудование. Предметом бизнеса, согласно Биллу, были механизмы по установке солнечных батарей на крышах частных строений, и весь тот злополучный год он делал вид, что работает в прямом контакте с серьезным профессором из Стэнфордского университета. Революционные идеи последнего должны были воплотиться в “Солстике” с неизбежным в таких случаях убедительным финансовым успехом. Как выяснилось много позже, никакого профессора в помине не существовало, а время предполагаемых консультаций со Стэнфордским ученым Билл проводил, слушая голоса певчих птичек, впрочем, недалеко от прославленного университета. Выяснилось также, что никаких мало-мальски стоящих идей у мистера Делтиера не было, равно как и сколько – нибудь существенного образования в избранной области техники.

По истечении того сумбурного года, когда первичный Мануэлевский капитал истончился до пределов, допускаемых квантовой механикой, а работающая по контракту финансовый директор (проще – бухгалтер) Алисон Блэйк начала проявлять признаки беспокойства (и тайно искать контракта на стороне), президент Делтиер торжественно объявил персоналу, что он нашел первоклассного специалиста по солнечной энергетике, некоего “русского” по фамилии Брокман, и намерен немедленно ввести нового ученого в состав компании с последующим изменением тематики в пользу предложений русского гения. Услышав новость, Мануэль и Хосе совершенно оторопели и потребовали объяснений. Их в частности интересовала судьба “Стэнфордского профессора” и финансовое положение компании. Последнее включало вопрос об источнике оплаты труда нового начальника и, собственно говоря, о необходимости его нахождения в компании (опять же в контексте “профессора”).

Ничего вразумительного от лидера “Солстика” в ответ не поступило, и вскоре смущенно улыбающийся новый начальник был представлен изумленным сотрудникам в качестве вице-президента компании по науке. Торжествующий оттенок в выражении лица русского ученого горячим latinos категорически не понравился, равно как и его нелепые вопросы. В этот же вечер после ухода “русского” накалившийся до точки кипения Мануэль ворвался в кабинет президента с целью выяснить детали происходящего и, в частности, статус его вложенного в компанию капитала. Диалог начальников происходил на высоких тонах (причем большую часть аргументов обезумевший Мануэль доносил по испански, к ужасу понимающего его Хосе) и закончился оглушительным звоном хлопнувших дверей, сначала президентского кабинета, а затем и входной в компанию. С наружной стороны последней в тот момент оказались основные директора “Солстика” Мануэль Родригес и Хосе Рамон (Алисон к тому времени уже ушла, предчувствуя недоброе).

Доблестные мексиканцы в компанию не вернулись, побудив свеженанятого вице-президента Брокмана недоумевать по поводу странной тишины и безлюдности будущего гиганта индустрии. Победившие смуглость багровые щеки и побелевшие от ярости глаза amigo Мануэля, долго после этого качались перед мирным лицом Хосе, безуспешно пытавшегося остановить поток изрыгаемых другом проклятий в сторону негодяя Делтиера и его нового русского заместителя. В мутном потоке поношений и обвинений просматривались и вполне недвусмысленные угрозы жизни и здоровью президента “Солстика”.”Я убью этого подонка!” провозглашал Мануэль после очередной кружки мексиканского пива. “Не говори так, amigо, не накручивай себя,” увещевал его Хосе, чувствуя беспомощность своих миротворческих усилий.

Гнев Мануэля был более, чем обоснован. Результат расследования, проведенного неистовой жертвой проходимца Билла, показал, что мистический Стэнфордский профессор, идеи которого должен был претворять в жизнь великий “Солстик”, был ни чем иным, как плодом фантазии президента Делтиера. Дополнительно стало ясно (из разговора с немногословной и недружелюбной Алисон), что единственным источником средств компании был капитал Мануэля, безответственно потраченный на бессмысленные покупки и налаживание никому не нужного оборудования и на грошовую зарплату сотрудников, ожидающих скорого изменения ситуации. Суммируя данные поисков, Мануэль пришел к выводу, что они с Хосе стали жертвами самого бессовестного надувательства. Первоначальный инстинкт выходцев из Центральной Америки в таких случаях предполагал venganza brutal в отношение “обманщика”, что и звучало в пивных завываниях Мануэля. Настроенный более миролюбиво, Хосе искренне надеялся, что amigo образумится и всячески его утешал.

Свою утешительную роль как всегда играло время. По мере отдаления эры Солстика, Хосе к своему удовольствию стал замечать, что глаза его друга темнеют, щеки восстанавливают свою здоровую природную смуглость, а воинственные тирады в адрес ненавистного начальника происходят реже и менее агрессивно. Но Хосе знал своего amigo. Видимое успокоение могло ничего не означать, а могло означать плохое. “Он убьет его”, думал Хосе иногда, глядя в нарочито спокойное лицо друга со сжатыми губами и странным выражением глаз. Новое предприятие друзей в форме сдачи в рент и доставки бытовой техники дрейфующим по территории Долины программистам начало приносить устойчивый доход, и семья Мануэля вздохнула с облегчением; удалось даже отдать старшего сына в хорошую платную школу, что было мечтой мамы Габриэлы, хорошо знакомой с особенностями обучения в бесплатных общественных школах. Жизнь семьи Родригес таким образом налаживалась. Оставалось надеяться, что визит к инспектору Халстону никакими грустными последствиями не обернется, о чем молилась по ночам мама Габриэла и Хосе Рамон, поглаживающий на груди свою всемогущую деву Марию.

****

Инспектор Халстон с интересом всматривался в дружелюбное лицо Давида Брокмана. Несмотря на значительное присутствие “русских” специалистов в Долине, инспектору не приходилось лично встречаться с представителями этой группы. В сводках полиции иногда значились инциденты с русскими туристами (преимущественно пьяные дебоши и драки), но компетенции местных полицейских там вполне хватало, и привлечение профессионального детектива не требовалось. Опять же, в данном случае дело касалось не туриста, жаждущего напиться “в Америке” (и похвастаться этим достижением перед своими дружками по возвращении), а законным образом натурализованного эмигранта и гражданина США.

Похвастаться знанием психологии и поведения “русских” инспектор не мог. Сведения об этой группе эмигрантов были противоречивы. С одной стороны бытовало пришедшее из эпохи холодной войны мнение, что люди “оттуда” в массе своей безнадежные пьяницы, воры и хулиганы, что отчасти подтверждалось слухами об особенностях бизнеса с “новой Россией”. Альтернативные отзывы рисовали русских эмигрантов людьми образованными, нередко творческими и, к удивлению, работящими.

Последнее мнение доминировало в Долине, где участие “русских” в хай-тековских проектах было достаточно представительным. Внешность человека, сидящего напротив инспектора, вполне соответствовала творческой категории: крутой лоб, внимательные глаза слегка навыкате, начинающая седеть профессорская бородка, не совсем приглаженная редеющая шевелюра. Наблюдательный инспектор заметил, что взгляд его гостя, в основном, спокойный и сосредоточенный, иногда приобретал выражение печальной отрешенности, как бы уводя его носителя в другое грустное измерение. Предварительное “гуглование” подозреваемого выявило, что доктор Брокман в недалеком прошлом занимал ведущие позиции в нескольких перспективных стартапах (включая злополучный “Солстик”), в последние же годы поддерживал более скромный статус учителя математики в частной школе. С этого нетипичного обстоятельства инспектор и начал разговор.

“Я так понимаю, доктор Брокман,” сказал он, “что вы в прошлом успешно работали в электронной индустрии, а потом переключились на преподавание математики в школе. Довольно необычное развитие карьеры, не правда ли?”

“Тому были причины,” спокойно ответил учитель математики.

“И какие же?” с любопытством спросил Халстон. Он не был уверен, что избранный маршрут беседы окажется эффективным, но опыт учил начинать с общечеловеческих вопросов. Кроме того, ему было действительно интересно, что могло побудить высокого класса хай-тековского спецмалиста “опуститься” до уровня школьного учителя.

На мгновение лицо Давида ушло в отрешенность. Очнувшись, он сказал: “Не знаю, как объяснить.... неудачный опыт стартапов, общее разочарование. А потом…”

Следователь терпеливо ждал. Неожиданно Брокман улыбнулся.

“Мир тесен, мистер Халстон. Тот негодяй, который окончательно разрушил мою веру в хай-тек, а заодно и карьеру, по всей вероятности и есть причина моего здесь присутствия, не так ли?”

Халстон мысленно поздравил себя: тема была выбрана правильно.

“Да-а, вполне возможно. Вы имеете в виду мистера Делтиера?”

“Именно так,” подтвердил Давид.

“Можете пояснить?”

Брокман вздохнул. Потом посмотрел на следователя с еле уловимой лукавинкой.

“Я стараюсь вспоминать об этом негодяе как можно реже и, если честно, ни малейшей скорби по поводу его кончины не испытываю.”

Инспектор открыл свой блокнот и послал приветливый взгляд в направлении допрашиваемого. Доктор Брокман ему определенно нравился.

“Ну, хорошо, доктор, давайте отложим на время исторические подробности и поговорим конкретно. Где вы были 12 апреля между 8 и 10 вечера?”

Давид пожелал узнать, каким днем недели было 12 апреля. Узнав, что среда, с облегчением вздохнул.

“В среду у меня вечерние занятия до 9:30. Обычно я задерживаюсь на полчаса – час, проверяю домашние задания и заношу сведения о текущем уроке в систему.”

“Как я могу подтвердить эту информацию?”

“Да, как угодно,” улыбнулся учитель. “Можете спросить у моих студентов или у секретарши Лоры; она уходит позже всех, обычно в 10 или 10:30 вечера. Еще легче проверить мой электронный журнал. С этим может помочь та же Лора.”

Халстон слушал и делал пометки в своей книжке. Любопытный наблюдатель мог бы заметить, что записи инспектора были полной абракадаброй. Следователь прекрасно запоминал детали, а блокнот использовал исключительно в целях психологического воздействия на допрашиваемого: пусть видит, как все серьезно.

“Куда вы поехали после занятий?” продолжал Халстон.

“Нет сомнения, что домой,” отвечал Брокман. “Среда в школе самый тяжелый день, и после шести часов занятий я совершенно вымотан.”

“Понятно. Правильно ли я понял, что в районе десяти вы были дома, усталый, и, видимо, достаточно скоро легли спать?”

“Вы совершенно правильно поняли,” улыбнулся Давид.

“И по пути домой никуда не заезжали, скажем, заправиться или купить сигарет?”

“Насколько я помню, никуда. А откуда вы знаете что я курю?”

“Я знаю о вас много больше, чем вы думаете, доктор Брокман,” ответил Халстон, послав Давиду свой особый следовательский взгляд, от которого учителю на секунду стало не по себе.

“Ну, и в заключение нашего первого разговора,” сказал Халстон, выделив числительное, “подскажите, кто мог бы подтвердить ваши передвижения после выхода из школы и до отправки в постель.”

Давид вздохнул и в упор посмотрел на следователя.

“Не думаю, что это возможно. Теоретически где-то по дороге могут быть видео камеры, или возле моего дома, но об их существовании мне ничего неизвестно, а видеорегистратора у меня нет. Очень сожалею.”

“Жаль,” прокомментировал инспектор. “Будем разбираться. А пока оставайтесь в городе, пожалуйста.”

“Ничего себе!” возмущенно произнес Давид. “У меня через месяц запланирован отпуск, летние каникулы, знаете ли. Неужели придется отменять?”

“Будем надеяться, что ко времени вашего отпуска следствие будет закончено или ваше алиби полностью подтверждено,” улыбнулся Халстон. “В противном случае…мне очень жаль…”

На этом беседа инспектора Халстона с одним из потенциально главных подозреваемых закончилась. Выяснение деталей необычно короткой службы Брокмана в компании Билла Делтиера инспектор отложил до следующей встречи, полагая, что для создания начальной картины событий логичнее будет сначала опросить бывшего главного технолога компании Мануэля Родригеса. Внутреннее чутье Халстона определенно вело его в направлении обиженного Биллом начальника.

****

Марк поднялся со скамейки навстречу вышедшему из здания Давиду.

“Ну, что, отмазался?” спросил, с тревогой всматриваясь в лицо Давида.

Марк выглядел больным: запавшие бледные щеки, темные полукружия под глазами. Тонкие губы подергивались в такт с неровным дыханием. Худенькое тело тоже дергалось; таким его Давид еще не видел.

“Успокойся, Марик, все нормально. Ты же знаешь, что я в тот вечер был в школе. Ты-то как? Смотреть на тебя страшно.”

“Очень за тебя беспокоился,” извиняющимся голосом сказал Марк.

“По тому, как ты выглядишь, похоже, беспокоиться надо за тебя.”

“Да, я ничего…переживу. Могло быть хуже.”

Давид внимательно посмотрел на друга

“Что ты имеешь в виду? Куда же хуже?”

“Не хочу об этом говорить…” пробормотал Марк.

“Понимаю. Я не спрашиваю подробностей, и ты не будешь, правда? Нам же еще надо супер-элемент построить, помнишь?”

“Помню, помню…”

После паузы Давид сказал : “Инспектор смышленый, позовет еще раз, полагаю.”

      “Почему ты так думаешь?” тревожно спросил Марк.

“Понимаешь, он меня про работу в “Солстике” толком не спросил, а на вид не из тех, кто мог пропустить. Там же не я один пострадал, могут быть и другие подозреваемые,” сказал с улыбкой Давид.

“Ну, ты уж подготовишься как следует,” сделал попытку улыбнуться в ответ Марк.

“Да, уж попробую. Ладно, пошли работать.”

      “Пошли,” уже веселее отозвался Марк.

Интерлюд 2.

Бизнесмен Валерий Гулько.

Клавдия Николаевна закончила редакцию договора и послала файл на печать. Солидных размеров принтер немедленно отреагировал, булькнул, хрюкнул, втянул в себя новый лист бумаги и начал деловито постукивать, выпуская страницу за страницей. Клавдия Николаевна терпеливо ждала, прислушиваясь к голосу хозяина, проникающего наружу через массивную дверь кабинета, на которой сверкала золотая табличка с ярко-красной надписью “В.И.Гулько. Генеральный Директор”. Валерий Иванович предпочитал яркие краски в окружающем пространстве.

“Ну, что там, готова писулька?” оторвавшись от телефонного разговора, крикнул хозяин в дверь.

“Уже печатается,” крикнула в ответ женщина и стала собирать отпринтованные страницы, скрепляя законченные копии фирменными зажимами.

“Давай, скорее,” скомандовал Гулько, уже вышедший из двери в плаще и шляпе. Клавдия Николаевна заторопилась, неловко складывая копии в большую черную папку с золотым тиснением “ГулПерДост”, что означало, конечно “Гулько. Перевозки и Доставка”. Официально фирма занималась внутригородскими и междугородними перевозками мебели, что хоть и приносило небольшой доход, но в большей степени служило благопристойной вывеской, за которой прокручивались значительно более прибыльные операции.

“Говорил же, бля, вчера надо было все сметать. Когда ты слушать будешь, кляча старая, “ беззлобно сказал начальник.

“Простите, Валерий Иванович,” виновато отозвалась секретарша.

“Теперь я опаздываю из-за тебя, а эти мудаки ждать не любят. Сто раз тебе говорил: все должно быть готово минимум за сутки. На хрена я тебя держу здесь, не понимаю.”

С этими словами директор Гулько швырнул черную папку в свой серебряный дипломат и, не прощаясь, вышел в коридор здания, где располагался его офис. Женщина облегченно вздохнула, закурила (“бросать, надо бросать”, подумала привычно ) и некоторое время посидела с закрытыми глазами под успокаивающие звуки уличного транспорта. Клавдия Николаевна боялась и ненавидела своего начальника. С самого начала ее, вот уже трехлетней, деятельности в ГулПерДосте было не понятно, зачем он нанял ее, сорокалетнюю женщину средней внешности, в качестве личного секретаря. Более молодые и вполне смазливые особи часто вспархивали и выпархивали из кабинета босса, заставляя секретаря брезгливо прислушиваться к звукам бессмысленных хихиканий и повизгиваний посетительниц. Любая из этих барышень могла быть его секретаршей и строить глазки многочисленным клиентам компании, но удивительным образом всемогущий босс предпочитал ее, тихую незамужнюю бывшую библиотекаршу.

Объяснение, конечно, существовало. Достоинства Клавдии Николаевны в глазах хозяина были несомненны: честность и надежность с одной стороны, боязнь потерять работу – с другой. Последнее в условиях новой России представлялось фактором критичным, из которого, собственно, вытекала преданность и стабильность секретаря. Все это Валерия Ивановича вполне устраивало. Баб ему хватало, в том числе и среди сотрудниц бизнеса, а найти исполнительную и покорную секретаршу было задачей непростой. Опять же, кого еще он мог звать старой дурой, коровой, черепахой облезлой и другими изысканными определениями из своего обширного лексикона, получая при этом почти физическое удовольствие и не опасаясь отпора или каких-нибудь бабских глупостей. С ужасом пережив непривычное ей обращение, каждый день преодолевая нестерпимое желание бросить все к черту и уехать к маме в Псков, женщина постепенно привыкла и стала иногда даже находить своеобразное удовольствие в этих, ставших рутинными, оскорблениях и поношениях. В конечном счете чего еще можно было ожидать от бывшего бандита. К сожалению, с течением времени дела в империи Гулько стали ухудшаться, а комментарии начальника превращаться во что-то уже совершенно непотребное, так что мысли о смене работы и маме в Пскове периодически возвращались.

Звонил телефон. Клавдия Николаевна переложила сигарету в другую руку и сняла трубку. Принимать и передавать заказы на перевозки и доставки занимало большую часть ее служебного времени. В оставшееся время она разбирала как попало оформленные документы, в числе которых попадались и коряво написанные от руки расписки в получении сумм за выполненные заказы. Подобные финансовые документы складывались в отдельную кучку и, разумеется, никакому официальному учету не подлежали, а деньги делились неизвестным ей образом между начальником и исполнителями. Кроме того, Валерий Иванович вел свое отдельное делопроизводство, касающееся, как подозревала секретарша, товаров особого свойства, о которых ей и думать не хотелось.

Ядро ГулПерДоста было вполне логично сформировано из бывшей Гульковской братвы, пробившейся под началом своего атамана через лихие 90-е и нашедшей относительно безмятежное пристанище в компании Валерия Ивановича. Нескольких бойцов, впрочем, пришлось потерять в схватках с конкурентами и ментами, и надлежащие вечера памяти безвременно ушедших братанов регулярно проводились в элитном баре “Якорь” и других шикарных ресторанах С.Петербурга, куда Клавдию Николаевну к ее счастью не приглашали. Доставка и сбыт наркоты, составляющий теневой оборот бизнеса, был для экс-бандитов семечками по сравнению с героическими деяниями 90-х.