Читать книгу Рабыня Малуша и другие истории - Борис Кокушкин - Страница 2

Это черт знает что! Я уже проснулся, сидел на краю дивана, спустив босые ноги на пол, открытыми глазами смотрел в окно, а странный сон все еще продолжался. И был настолько реален, что я продолжал жить в нем как соучастник происходящего действа.

…С океана дул неприятный влажный и прохладный ветер, но, невзирая на ненастную погоду, император стоял у раскрытого окна, неподвижно глядя на разбушевавшийся океан. Сегодня по одному ему понятной причине он был одет в парадный сюртук и даже нацепил с левой стороны шпагу на перевязи.

Прошло уже более часа, а он, кажется, не замечал ни прохладного ветра, ни изредка залетающих брызг дождя, даже не пошевелился ни разу, привычно заложив руку за отворот жилета. Из слабо освещенной соседней гостиной, где в креслах сидели несколько приближенных к опальному императору людей, Наполеон был прекрасно виден на фоне более светлого окна.

– Все еще мнит себя императором и величайшим полководцем, – тихо обратился к отцу молодой граф Леонтио Лас Казес. – Сейчас он напоминает помпезный памятник, поставленный самому себе. Не правда ли, папа?

– Вы правы, сын, – ответил тот. – Только если подправить некоторые его физиологические недостатки – низко опущенный вздувшийся живот, женские бедра и короткие кривые ноги.

– Прекратите, граф, – остановил их генерал Гурго. – Право же, нехорошо злословить за его спиной. Это же несчастный человек – упасть с такой вершины!

– И все-таки в нем осталось что-то притягательное, – шепнула графиня Монтолан своей соседке леди Бертран. – Не правда ли, дорогая?

– О, да! – также шепотом ответила та, тайно наблюдая за бывшим правителем Европы. – Все та же горделивая осанка, орлиный подавляющий взгляд, заставляющий трепетать женские сердца.

– Господа, я беспокоюсь за его здоровье, – встревожился доктор О’Мира. – Он слишком долго стоит на прохладном и влажном ветру. Это может привести к воспалительным заболеваниям. У него и без того здоровье сильно подорвано…

– Так пойдите и скажите ему это, – обратился к доктору граф Бертран.

– Мне кажется, отвлечь Наполеона мог бы управляющий имением господин Киприани, – после некоторой паузы ответил доктор. – Он может придумать какой-либо бытовой предлог, чтобы обратиться к нему.

– Увольте, господа, – замахал руками тот и опасливо посмотрел на парадный портрет молодого Наполеона в бытность его Первым консулом Франции, висящий в гостиной. – Вы прекрасно знаете, как он не любит, когда его отвлекают в подобный момент.

– Я предлагаю попросить Человека из Будущего, – предложила графиня Монтолан, махнув веером в мою сторону, – для императора он человек новый, не попавший под его влияние.

– В самом деле, уважаемый, – обратился ко мне генерал Гурго, – не соблаговолите ли вы выручить нас из столь затруднительного положения?

Взгляды дам и остальных присутствующих обратились ко мне, заставив смутиться.

– Но я же не вхож в ближайшее окружение императора, – слабо возразил я.

– Это не имеет большого значения, – графиня Бертран отставила книжку и слегка повернула свою прекрасную головку в мою сторону.

– Как же мне называть его? – спросил я в некоторой растерянности. – Господин, гражданин, товарищ?..

– Называйте его, как и мы, – Ваше Величество или Ваше Превосходительство, – предложил генерал Гурго.

– Для вас он может быть и Превосходительством, и Величеством. Но я – русский, а именно мои предки потрепали его, и не мне его величать такими рабскими титулами, – возмутился я. – Тоже мне, Потрепанное Величество! У меня своя гордость за великороссов.

– Но вы же умный человек, – сладким голосом пропела графиня Монтолан, бросив в мою сторону игривый взгляд.

Ох, эти французские женщины! Они одним только взглядом способны покорить сердце любого мужчины. В такой просьбе невозможно было отказать, я направился к Наполеону, соображая, как начать разговор с ним.

Тот по-прежнему стоял, обратившись в сторону волнующегося океана.

Я встал несколько сзади и справа от него и после недолгой паузы негромко сказал:

– Море, как люди, – в вечном движении, и каждая волна, что человек, – то взлетит вверх, то падет вниз.

Наполеон резко повернулся и вопросительно посмотрел на меня, – не намекаю ли я на его судьбу?

Но я продолжал задумчиво смотреть в окно, не реагируя на строгий взгляд бывшего императора. Видимо, успокоившись, он негромко ответил:

– И предсказать, как поведет себя та или иная волна, невозможно.

– Да, если это касается простого человека, – заметил я.

– А человека необычного?

– Некоторые поступки таких людей предсказуемы заранее, и исход их зачастую предопределен.

– И мои решения в том числе? – заинтересованно обратился Наполеон ко мне.

– Тот, кто затевает масштабные войны, не задумывается о возможном конечном результате. И конец их в итоге трагичен. Достаточно вспомнить великих Атиллу, Кира, Дария…

– А как же Александр Македонский? – с ехидцей спросил мой собеседник.

– Ну, тот слишком рано помер и не успел дойти до своего логического завершения.

– В чем же моя ошибка?

– Главная – в том, что вы пошли на Русь. Эту страну невозможно завоевать силой оружия.

– А как же татаро-монголы, которые поработили вас на триста лет? – снова усмехнулся Наполеон.

– О, это было тогда, когда Русь не была единой, а состояла из разрозненных и неподвластных кому бы то ни было княжеств, нередко воевавших друг с другом. Да и сама страна сосредоточилась преимущественно на небольшом пространстве в Восточной Европе, а на правом берегу Средней и Нижней Волги, в степи, бродили отряды кочевников. Так что дорога на Русь была открытой. И еще: татаро-монголы эпизодически совершали короткие набеги на русские княжества и, пограбив и захватив пленных, убегали восвояси. На постоянной основе они никогда не находились на нашей территории. Долго держаться у нас они не могли…

– Потому что вы воюете не по правилам, – вставил бывший император.

– Вы имеете в виду партизан? – спросил я.

– Да, эту серую, дикую массу.

– У нас есть старинный опыт борьбы с агрессорами. Так и во времена татаро-монгольского нашествия захватчиков громили ушкуйники. Они на своих судах – ушкуях – спускались по Волге и били татар, а казанского хана даже заставили платить дань.

– Такие же дикари, как и партизаны!

– Перестаньте, – отмахнулся я. – В вас говорит обида, не более того. Когда в ваш дом забирается грабитель и начинает убивать стариков и женщин, грабить нажитое с трудом имущество, насиловать жену и дочерей, вы не станете задумываться о каких-то «правилах». Вы сделаете все возможное, чтобы прогнать или даже убить его.

После затянувшейся паузы Наполеон ответил:

– Возможно, вы и правы. Могу ли я предложить вам в честь знакомства бокал горячего грога? Тем более что становится все прохладней.

Мы вошли в каминную комнату и сели в кресла возле очага. Наполеон поднял руку, и тут же в каминную вошел камердинер Маршан. Отдав короткое распоряжение, Наполеон снова обратился ко мне:

– Россия представляется весьма привлекательной страной в плане своей огромности, людских и стратегических ресурсов. Но, наверное, вы правы в том, что этот огромный пирог нельзя проглотить целиком: страны Европы слишком слабы, чтобы освоить его. И невозможно откусить только один небольшой кусок и успокоиться на этом. Любой рачительный хозяин стремится залатать порванный сюртук, залатать прореху. Кроме того, ваш климат и культура вашего народа слишком отличаются от европейских и не могут быть совмещены в одночасье. И горе тому, кто задумает не просто совершить комариный укус, а с широко раскрытой пастью пойдет на вас, – он непременно подавится. Что, собственно, и случилось со мной и моей армией.

– К сожалению, не все это понимают, – ответил я.

– Были прецеденты после меня? – коротко спросил мой собеседник.

– К сожалению, – вздохнул я. – Немцы в середине XX века повторили вашу ошибку. В бойне, развязанной ими, погибло около 50 миллионов человек.

– Глуп тот, кто не учится на чужих ошибках…

– Я обратил внимание, что у вас постоянно подавленное настроение, – я перевел разговор на другую тему. – И вы практически не обращаете внимания на прекрасных дам, живущих рядом с вами…

– Это не дамы, это – самки с постоянной плотской потребностью.

– Это же естественно, – возразил я. – Самой природой женщины стимулированы на размножение, что невозможно без физиологических контактов.

– К сожалению, их постоянная потребность в плотских наслаждениях приводит к распаду семей, в результате чего дети, произведенные ими, зачастую остаются сиротами, – начал рассуждать Наполеон. – И здесь ничего нельзя поделать. Неверность заложена в их природе.

– Нельзя же всех женщин стричь под одну гребенку, – не согласился я.

– Я не имею в виду тех женщин, которые вынуждены постоянно работать, чтобы обеспечить свою семью. Этим не до безудержного секса, – продолжил свою мысль собеседник. – Но так называемые «дамы света», а попросту плесень общества, не работают, поэтому плотские наслаждения выпираются у них на первый план.

– Простите, вы намекаете на неверность Жозефины? – после недолгой паузы робко спросил я.

– Не только на нее, но и на многих моих женщин, равно как и на самого себя, – задумчиво проговорил он.

Я удивленно посмотрел на него. Тот, видя мое недоумение, пояснил:

– Все дело в новизне плотских ощущений и привыкании, после которого новизна пропадает, а человек, будь то мужчина или женщина, испытывает потребность в поиске и возобновлении новой новизны наслаждений.

– Но существует нравственная и моральная ответственность перед плодами этих наслаждений, – возразил я. – Я имею в виду детей.

– Вот здесь и возникает коллизия: с одной стороны, долг перед детьми, с другой стороны, неистребимый человеческий эгоизм, когда человек в первую очередь думает о себе.

– Вы извините меня, но мне, человеку, интересующемуся историей, любопытно узнать, например, были у вас дети от Луизы де ла Плень?

– Господи, и эта ничем не примечательная женщина сохранилась в памяти потомков? – удивился Наполеон.

– Благодаря связи с вами, – польстил я ему.

– С этой ветреной женщиной у меня была мимолетная связь. Совместных детей не было.

– В наше время в соответствующих кругах рассуждают о наследственности на генном уровне. Как вы оцениваете способности ваших наследников?

– Никакими особыми способностями они не отличались, невзирая на то, что я предоставил им отличные стартовые возможности.

– Чем это объясняется?

– Я думаю, что они не воспитывались отцом непосредственно, а были предоставлены наемным воспитателям и учителям, личностям в какой-то мере ординарным.

Поэтому дети и не смогли унаследовать способности родителя. Взять хотя бы одного из моих сыновей, Шарля, графа Леона, человека пустого и совершенно бездарного. Впрочем, довольно об этом. Вы – человек из далекого будущего, недоступного для меня. Скажите, за двести лет появились ли в мире личности, сопоставимые по популярности со мной?

– Для меня до сих пор остается непонятным, почему наивысшей популярностью пользуются люди, отличающиеся крайним самомнением, амбициозностью, пренебрежением к своим подчиненным. С античных времен и до наших дней наиболее запомнились не, скажем, мыслители типа Фалеса, Анаксимандра, Геродота и иже с ними, а полководцы и правители-самодуры наподобие семейства Птолемеев, Нерона, Калигулы, Гая Юлия Цезаря…

– Вы и меня относите к этой когорте? – коротко спросил Наполеон.

– Вы же прекрасно понимаете, куда вас следует отнести, – я был безжалостен. – А самыми известными в последней истории были Ленин, Сталин, Гитлер, пролившие моря крови как своих, так и чужих людей.

– По их вине погибло больше людей, чем во время моего правления? – Бонапарт внимательно посмотрел на меня.

– Вы – агнец по сравнению с ними…

…В это время резко зазвонил телефон. Помотав головой, чтобы прогнать сновидение, я нехотя взял трубку, но не стал отвечать, а посмотрел на лежавшие рядом с телефоном книги Леонтия Раковского «Кутузов. Священной памяти 1812 года» и М.Н. Загоскина «Рославлев или русские в 1812 году». «Нет, больше нельзя читать до поздней ночи, – решил я для себя, – иначе можно свихнуться…»