Читать книгу Василий Темный - Борис Тумасов - Страница 10

Охота была удачной.

В десяти верстах от Тулы егери выгнали из леса тура. Бык был молодым и крупным. Егери погнали его криками и ударами в бубны.

На пути тура появился конный егерь. Бык не бежал, он шел уверенно, сокрушая на пути деревья, ветки. Но вот тур увидел человека на коне.

Набычившись, ринулся на него. Егерь выставил копье, и оно лопнуло, как щепка.

Конь вздыбился, егерь свалился с седла, и рога тура ударили коню в подбрюшье. Десяток стрел вонзились в тело быка. Взъяренный, он остановился. Глаза налились кровью. И тут увидел человека. Тот стоял от него совсем неподалеку. Тур набычил голову, рога выставил, побежал на человека.

Князь Борис не отскочил, он чуть подался в сторону, выставив острый нож, вонзил лезвие туру между рогами. Бык остановился, сначала упал на подкосившиеся передние ноги, чтобы тут же рухнуть.

– Хороший удар, княже, – заметил подошедший Холмский.

Они уселись в стороне, отроки разводили костер, а егери свежевали тушу.

Гридни на разостланном ковре выставили бочонок с хмельным пивом, приготовили ножи и доски для мяса.

– Я, воевода Михайло, – сказал великий князь, – первого в жизни тура свалил. И знаешь, когда он на меня пошел, дрожь пробрала, едва в бег не кинулся.

– Тогда бы он тебя настиг и на рога поддел, – произнес Холмский. – А ударил ты его метко.

– В лесах здешних туры не редкость, – заметил подошедший дворецкий.

– Ты, боярин Семен, вели отрокам, чтоб мясо поджарили с кровью, – велел великий князь. – Гавря пусть принесет…

На весь лес запахло жареное мясо.

Пока гридни возились у костра, а егери грузили тушу быка на телегу, князь Борис прилег на траве и, прикрыв очи, вспоминал происшедшее. Страха уже не было, была радость охоты, удача прошедшей схватки.

Прежде об охоте на туров читал в летописях, но вот она случилась и у него, тверского князя. На охоте случалось вепря убить, оленя свалил как-то, даже медведя поднимал из зимней берлоги, но вот тура впервой…

Гавря принес большой кусок дымящегося мяса, смотрел, как Борис ест с ножа, запивая пивом. Отроку казалось, что великий князь насытится не скоро, но он вдруг отложил нож, кивнул Гавре:

– Пора и в Тверь, подавай коня. Поди, княгиня ждет.

* * *

Тверской князь любил Анастасию с того дня, когда привезли ее из Суздаля. Невеста была совсем юная, белолицая, голубоглазая и с русой косой до самого пояса.

По Суздалю первое время тосковала, бывало ночами подушку слезами омывала. Жениха, великого князя, увидела, сердце дрогнуло. Красив и молод.

Прошло время, родила сына Михаила…

Как сегодня помнится тот трудный день родов. Князь Борис в домовой церкви молился о ее здоровье… А потом крик ребенка и голос повитухи.

Повитуха вынесла мальчика к Борису и он сказал:

– Имя ему будет Михаил, какое носил великий князь тверской, Михаил Ярославич.

Потом Борис вошел к ней, Анастасии, в спальную и, поцеловав, опустился на колени. Целуя ей руку, говорил:

– Настенушка, Бог даровал нам сына, великое благо ниспослал он, возрадуемся и возблагодарим за милость, воспосланную нам…

А потом он призвал дворецкого и повелел ему столы накрыть праздничные, да не только для бояр, но и для люда тверского.

Шестое лето Анастасия в Твери. Порой чудилось, что и родилась здесь. Воды реки те же, леса, как и в Суздале…

Будто все так, да не совсем. Суздальское торжище казалось пошумнее, хоромы и храмы кладки каменной. А здесь в Твери строят из дерева, терема рубленые. Вот и Кремник намерились из каменья возводить, а подсчитали, нет денег. И рубят пока бревенчатый…

По утрам тяжко бьет старый соборный колокол, чудом уцелевший после сожжения Твери татарами и дружиной московцев, наведенными князем Иваном Калитой.

Ухает колокол каменного собора Св. Спаса Преображения, и мерный звон его разносится по Твери, ее окрестностям, летит в Заволжье. Откликаясь ему, трезвонят колокола церквей…

Вот такую Тверь и полюбила княгиня Анастасия. И хотя Суздаль и Ростов, с их церквями каменными, монастырями, стенами и башнями затмевали бревенчатую Тверь, но была она, эта Тверь, богата своим приволжским торгом, торговлей хлебной на всю Русь. Купцы тверские цену себе знали и хоть богаты были, но не щедры. И князь Борис у них редко одалживался.

Иногда княгиня Анастасия думала, чем же так приглянулась ей Тверь? Эвон, в Ростове и Суздале все благостно, особенно когда бьют колокола и их перезвон стелется над городами и лесами, полями и озерами. А Тверь не жила тихо, она была суетливая, хлопотная. Во всем, чем жила Тверь, княгиня Анастасия видела соперничание с Москвой. В политических пристрастиях она с первых дней встала на сторону Твери. И даже в величии она была тверичанка. Такую Тверь, с ее горькой судьбой, полюбил и великий князь Борис Александрович. В какие края не забрасывала бы его судьба, в Орду ли, в Литву, не видел он красивее отчей земли.

Возвращаясь с охоты, любовался, как поднялись яровые хлеба, колос ржаной наливается, скоро золотом отольет. На опушке ближнего леса разлилось озерцо. Вдоль берега оно поросло зеленью молодого камыша. По озеру плавал выводок диких уток.

Если объехать озеро стороной и чуть углубиться в лес, дорога приведет на заимку к пасечнику Матвею.

А дальше, где, казалось бы, самая глушь, скит отшельника Пахомия…

Понимал князь Борис Александрович, в обустройстве уступает Тверь и Суздалю, и Ростову, где церкви красивее и монастыри богаче, но через Тверь шел торговый путь с севера на юго-восток. Хлеб и всякое сырье – богатство тверское.

Торговый люд по Волге, Мологе и Тверце плавал, и все дань князю платили. Теперь Москва у Твери на пути поднялась, а ко всему митрополия в Москве. Да и тверские монастыри московским уступают, что женский Софийский, что мужские – Отрочь и Шошенский. Но князь верит, настанет тот день, когда и по святости, и по богатству превзойдут тверские монастыри московские. Но на то время надобно.

И князь Борис мечтой этой жил. Доколь князю тверскому голову клонить перед московским князем?

Вот и Анастасия об этом же в первую брачную ночь сказала. Хоть и обидно было Борису слушать это, а согласился.

С утра боярин Черед отправился на дальнюю вырубку, где артель, наряженная боярином Морозовым, лес заготавливала для Кремника.

Издалека послышались удары топоров, треск и грохот падающего дерева.

Выбрался Черед с дворовыми на полянку, мужики уже сучья обрубали. Глухо стучали топоры, въедаясь в дерево. Бригадир, оголенный по пояс, хрипло распоряжался.

Заметив слезавшего с коня боярина, подошел неторопко. Черед промолвил:

– Князь Борис говорил, ты мастеровых загонял?

– То с какой стороны глядеть, – почесал бороду бригадир. – А вот коли бы с моей, то мы за третий десяток дерев валим.

Тут мужик с волокушей подъехал и вскоре потащил бревно к штабелю.

– А когда, Осип, ты бревна в Кремник перетаскивать намерился?

– Неделю-другую, и переволочим.

– Хм. А управишься?

– Нам, боярин Дмитрий Никитич, ответ нести. Ведь мы за угловую стрельницу в ответе.

– Ну коли так, и я спокоен. Поеду на другие делянки…

К обеду воротился боярин в Тверь, однако домой не поехал, долго ходил по Кремнику, к работе мастеровых приглядывался, мастерством плотницким любовался. Без скоб вязали сруб, в бревенчатые проемы землю сыпали, хворост укладывали.

Мастер Еремей, вогнав топор в бревно, прокричал весело:

– На века ставим, боярин! Таку стену никакой таран не прошибет.

– Коли бы так, – кивнул Черед. – На Бога уповать будем, Еремей…

А дома за трапезой жене Акулине похвалялся:

– Порадовали, порадовали меня мастеровые, мамушка, что на делянке, что в Кремнике. К работе охочи тверичи, любо глядеть.

* * *

Разговор был долгий – начался еще засветло, закончился при вторых свечах.

Пожаловались гости торговые, на пути к Нижнему Новгороду на их корабль напали казанцы. Много товара забрали, а кто сопротивлялся, убили.

Гости торговые защиты просили.

Князь Борис Александрович с боярином Семеном, верным дворецким, и с князем Михаилом Дмитриевичем Холмским совет держали.

Говорил Борис Александрович:

– Коли мы на эту дерзость не ответим, то казанцы нам дорогу перекроют.

– Истино так, – согласился дворецкий. – Но как наказать их, Казань нам не осилить.

– Разбойный народ, – промолвил Холмский. – От ордынского семени пошли. Потворствовать нельзя, корабли слать надобно.

– Оно-то так, – кивнул боярин Семен, – да тут одним-двумя кораблями не отделаешься. Тут флот надобен, а где он у нас?

– Казанская орда в силе, на нее не одним удельным княжеством идти надобно, – сказал Холмский и посмотрел на князя. Борис Александрович согласно кивнул.

– Казань в одиночку не одолеешь, а Москве не до Твери, у Москвы свои заботы.

– Каков совет твой, княже? – спросил дворецкий.

– Мыслю я, бояре, хоть и не одолеть нам Казани, но прогнать разбойников от Нижнего Новгорода нам под силу. Надобно нарядить корабли, ратников послать, людей охочих. Чтоб казанцы руку тверичей почуяли.

– Разумно, княже, хоть и не близок путь.

– А кого воеводой?

– Воеводой слать боярина Репнина.

Дворецкий закивал согласно.

– Репнин – воевода умелый. Да и хаживал на татар.

– Это ты, княже, верно на боярина Василия указал, – согласился Холмский. – Пусть готовит ратников и охочий люд.

– А в помощь ему нарядим боярина Кныша, – сказал Борис Александрович и поднялся, отпуская дворецкого и Холмского.

* * *

Из Твери по всей земле тверской поскакали гонцы великого князя Бориса звать охочих людей на Казань.

И шли из Торжка и Кашина, из сел и деревень шел народ, тянулся к пристани на Волге. Собирались в отряды ополченцы, выкрикивали своих атаманов. Ватажники приоружно, кто с мечом иль луком, топорами да вилами двузубцами, а все больше с дубинами.

Тут же по берегу шалаши и навесы ставили, на кострах еду немудреную варили, а иные по тверскому торжищу бродили.

С утра и допоздна гомон висел над Волгой.

А в стороне, чуть выше пристани, ровно гуси, покачивались на воде десятка полтора суденышек рыбацких, какими и поплывут охочие и ратники на Казань.

Накануне отплытия привезли обозами мешки кожаные с сухарями и крупами, ящики с салом вепря и бочонки с солониной, рыбу сухую, вяленую.

Великий князь Борис велел воеводе, боярину Кнышу взять под свою руку ополченцев, а главным воеводой поставил боярина Репнина.

По зыбким сходням перетащили на суденышки грузы, распределили гридней и ополченцев, кому на каком судне плыть.

Ждали своего часа…

И он настал. Заиграли трубы, ударили барабаны. На головное судно пронесли стяг дружины и святую хоругвь.

Владыка Вассиан с причитом освятил воинство, а князь Борис Александрович в окружении бояр произнес громко, чтоб слышали все:

– С Богом!

И судна, осевшие под грузами, медленно, под веслами, отходили от пристани. А на речной глубине подняли паруса, пошли вниз по Волге…

* * *

Дневная жара спала только к вечеру. Борис Александрович приехал на ловы, когда солнце уже клонилось к закату. Гавря принял княжьего коня, отвел в сторону. Не видел, как бригадный артельный, постарше князя лет на двадцать, подошел к Борису, указал на широкий плес, где четверо артельных заводили бредень. Он был широкий, и те, кто был на глубине, шли медленно, лишь головы из воды торчали, а двое, согнувшись, брели едва ли не по берегу.

Князь спросил:

– Кой раз заводят, Любарь?

Артельный, седой, бородатый, в старой, но еще не обветшалой рубахе, ответил с достоинством:

– В первом разе седни. Днем, в жару, к чему бредень таскать, рыба на ямах лежит.

Борис ничего не сказал, присел на валун, а Гавря наблюдал за рыбаками, они тащили сеть. Бригадир закричал тем, дальним:

– Эгей, лешаки, там яма, стороной, стороной обходи!

Бредень тянули медленно, тяжело. Те, кто брел по глубине, принялись сводить конец, направляясь к берегу. Гавре не терпелось. Видел, где гузырь бредня, воду заколобродило, заколебало. Но вот сошлись рыбаки, потащили сеть, прижимая нижнюю бечеву.

Вода сходила с бредня, гузырь зашевелился, засеребрилась рыба. Но не туда Гавря обратил взгляд, а к тому валявшемуся в гузыре бревну. Сом, огромный, он шевельнул хвостом, ударил и задвигался, таща сеть в воду.

Тут уже все, и Гавря, и князь, бросились вытаскивать бредень далеко на берег. А сом бился, головастый, упругим туловищем давил рыбу…

Уже по темну сидели вокруг костра, а на треноге висел казан и булькала уха из сома, артельный бригадный Любарь рассказывал:

– Ты, княже Борис, на ловах гость редкий, не то, что отец твой Александр. Тот, поди, не было лова без него. Мы ноне сома вытащили не малого, а вот при отце твоем, княже, выволокли, поверь, раза в четыре поболе. Сеть изорвал, рыбаря Акимку хвостом пришиб. Я в ту пору в твоих летах был, княже Борис, из Новгорода Великого в тверские края попал. Князь Александр, отец твой, сказывал, сом тот всем сомам прародитель.

Гавря Любаря слушал, а сам на казан поглядывал, уж больно уха дразнила. А Любарь сказывал:

– А в Новгороде живя, где только не побывал, на море Белом, на Северах, в краях студеных. Семгу ловил. Вкусна рыбка, что в вареве, что на костре запеченая…

Тут, на тверской земле, повидал великого московского князя Василия Дмитриевича. Ухой его кормил. Он с женой своей, из Литвы ворочаясь, на ловах наших задержался… Крепка княгиня его Софья Витовтовна, ох как крепка и грозна. По всему, великий князь московский жены своей побаивался…

Борис хмыкнул в бороду, бросил:

– Не Софьи Витовтовны, великого князя Витовта, тестя своего.

– Может, оно и так, княже, но Софья Витовтовна уважения достойна.

– Что ж, Любарь, не стану отрицать того. И сегодня, коли бы не княгиня Софья, разве удержался бы Василий на великом княжении московском. Его бы дядя Юрий с сыновьями скинули со стола.

Любарь плечами пожал:

– Княжьи заботы, княжьи хлопоты. Знаю одно, раздоры княжеские ни Москву не красят, ни Тверь. И не к добру ведут княжества…

Уху хлебали молча. Взошедшая луна отражалась на плесе. И слышалось, как щука гоняет мелочь, будто россыпь по воде. Изредка какая-то крупная рыба выбросится и, ударив хвостом, уйдет на глубину…

Только к рассвету вернулся князь с Гаврей в Тверь.