Читать книгу Птицы Марса - Брайан Олдисс - Страница 4

Оказаться на Марсе…

Этот едва ли не эволюционный скачок обязан своим существованием небольшой группе просвещенных мужчин и женщин. Последовав совету выдающегося Герберта ибн Сауд Мангаляна, учебно-научные институты развитого мира объединились в конце прошлого столетия в рамках хартии, которая, по сути, возвестила о создании могучей корпорации мудрецов, а именно Соединенных Университетов. Первым делом СУ отправили к нашему планетарному соседу парочку гидрологов.

Распутная юность Мангаляна[3] прошла в Сан-Сальвадоре, островном государстве поблизости от Кубы, где он помог нескольким женщинам обзавестись детьми. Его вдохновлял божественный наказ «раститеся и множитеся». Лишь после официальной женитьбы на Бет Гал – оба с радостью предались этой устаревшей церемонии – он сам себя перевоспитал под влиянием ее очаровательного, но несговорчивого характера. На некоторое время они с Бет прервали всяческие контакты с окружающими. Занимались чтением и самообразованием, вели увлекательную жизнь затворников.

Сообща написали книгу, имевшую масштабнейшие последствия. Называлась она «Неустановившийся режим, или Начнем все заново»[4]. Согласно обычаям той эпохи, в произведение были встроены видеофильм и несколько скримерных снимков. Авторы утверждали, что живущее на Земле человечество обречено на гибель. Единственный выход – отправить лучших из лучших туда, где они смогут приложить все усилия ради создания цивилизации в истинном смысле этого слова. Скажем, на Марс и так далее. Мысль, рассчитанная в первую очередь на сенсационный эффект, но оттого не менее убедительная.

Заявление взбудоражило немало западных умов и привело в ярость еще большее число обитателей Ближнего Востока, как оно, собственно, и бывает, стоит только сказать правду в глаза. Широкая общественность обратила свой взор на Мангаляна.

Это был приятный молодой человек, рослый, подтянутый, с гривой иссиня-черных волос – и несомненным даром трепать языком.

* * *

Впрочем, по-настоящему люди взялись читать его книжку, а сам он прославился лишь после знаменитой сентенции: «Ни легких, ни пенисов не сосчитаешь. Да у нас скорее кислород кончится, чем семенная жидкость!» В ходе одного из интервью Мангалян пояснил: «Сперма всегда в моде».

«Симпатяга» – именно так многие выражали на своих разнообразнейших наречиях восхищение Мангаляном и черную к нему зависть. Взяв его книгу за источник вдохновения и руководство к действию, горстка интеллектуалов предприняла попытку объединить вузы, сочтя это первым шагом на пути к новой, удаленной цивилизации. Не приходилось сомневаться, что Мангалян был первейшим и важнейшим пропагандистом слияния в СУ.

Хотя многим эта идея пришлась по вкусу, отыскалось ничуть не меньше тех – в основном из числа старожилов трущоб, трейлерных поселков и районов для малоимущих, – кто пришел в бешенство от заложенной в эту концепцию идеи элитаризма.

Пришлось юному Мангаляну, не обремененному университетским дипломом, стать главой – правда, номинальной – вновь сформированных СУ. Он отлично понимал, что каким бы ярким светилом ни взошло всеобщее внимание, интерес толпы быстро закатывается за горизонт. Приехав по приглашению в Англию, он созвал представителей трех ведущих вузов и обрушил на них ворох проблем, связанных с объединением.

– Всякий знает, что ваша нация без ума от футбола, но QPR и QED[5] вовсе не обречены на антагонизм. Мяч в сетке – вещь замечательная, однако набрасывать сеть на новые факты ничем не хуже.

Он излагал поверхностно и тем не менее заработал себе выигрышное очко. Три первых вуза подняли порфирно-голубой флаг СУ.

Впрочем, кто-то из политиков-лефтистов не преминул заметить: «Слова подыскивает Оксфорд, зато деньги дает Китай…» И то правда, пусть об этом не любят говорить, что нынче проекты НАСА держатся на плаву благодаря пекинской валюте; маловероятно, чтобы в случае СУ хоть что-то изменилось.

Понукаемые юным импресарио по имени Мангалян, многие вузы согласились присоединиться к первой тройке, создав нечто вроде государства-общины новых эрудитов-олимпийцев. Мангалян заговорил о колонизации Марса. «МАРС, – заявил он, – означает Место Абсолютно Разумного Совершенства». Кто-то рассмеялся, кто-то показал язык, но колесики наконец закрутились.

Еще до того как университеты поставили свои подписи на бумажках объединяющего договора, на Марс был выслан дуэт исследователей-разведчиков. Поверхность планеты уже давно сняли на пленку, но вот ступить на нее пока что никому не довелось.

Разведгруппа операция «Горизонт» состояла из двух мужчин и робокара. При всей своей скромности эта экспедиция была тем фундаментом, на котором строилось будущее марсианского предприятия в целом. Если удастся обнаружить воду, да еще в достаточном количестве, то проекту дадут отмашку; в противном случае великая инициатива СУ пойдет ко дну с той же неизбежностью, что и «Титаник». Все зависело от двух знатоков-гидрологов и новомодного робокара-марсохода.

С этим механическим вьючным мулом можно было общаться голосом через скример на дальности до одного километра. Он нес на себе снаряжение. Кроме того, робокар укрывал людей от холода на период сна, а также позволял заправить баллоны кислородом.

Пока мудрецы-электронщики и юноши с инженерными дипломами и горящими глазами колдовали над марсоходом, вовсю шел отбор гидрологов. Удача улыбнулась пятидесятишестилетнему Роберту Прествику и шестидесятиоднолетнему Генри Симпсону, который прославился проектом лунного купола. Прествик обладал мясистой фигурой и выбритым до синевы подбородком. Симпсон отличался не столь мощным телосложением и был на голову ниже своего товарища. А про марсоход я уже намекал, что он был с иголочки.

Гидрологи были знакомы вот уже лет тридцать, порой сообща трудясь над разными проектами. Впервые они встретились в Чили, на Паранальской обсерватории, которая некоторое время страдала от наводнений. Сейчас они шутили: дескать, смотри-ка, теперь гидрологов решили бросить на безводную планету…

* * *

Поначалу все именно так и выглядело. Первым делом разведчики выполнили гидрологическую съемку самой выдающейся черты марсианского ландшафта, а именно так называемых долин Маринера – колоссальной раны глубиной в одну и протяженностью чуть ли не две тысячи миль. Завывающие ветра, мчавшиеся по колоссальной расщелине с востока на запад, несли с собой песчаные бури. Эта неприветливая местность заставила людей обратить взор к северу, на куда более перспективную область. Робокар доставил группу к Фарсидскому щиту, что лежал к югу от древнего исполина, потухшего вулкана Олимп, чей тезка некогда считался обителью богов. Если разведка увенчается успехом, путь на Марс будет заказан любому, кто верит в Бога.

* * *

– Дома такое увидишь разве что в декабре, где-нибудь полпятого вечера. Стало быть, у нас тут полночь, – неодобрительно буркнул Генри Симпсон на сгустившиеся сумерки.

– Не ворчи, – отозвался Прествик. – Бог по крайней мере дал нам эту планету, чтоб мы ее употребили на пользу… Стой! Кажется, унюхали воду!

Он ткнул рукой в дисплей, и его настроение полностью переменилось. Робокар шел медленно; на его мониторе змеилась зеленая мерцающая жилка. Группа остановилась для углубленной проверки.

– Девять и четыре десятых фута под землей.

Прествик на миг задумался, на что была бы похожа жизнь, если здесь поселиться. Ему уже приходилось бывать в крайне неуютных местах на родной планете. А тут как раз ничего и нет, кроме унылой пустыни, хоть с водой, хоть без…

Приблизился Симпсон, уставился на монитор поверх плеча своего коллеги.

– Ага, неплохо! Чем ближе к поверхности, тем лучше, но она не должна быть льдом.

При очередном проходе зеленые галочки слились в сплошную полоску. Полоска начала бледнеть, а потом и вовсе пропала. Симпсон почесал в затылке.

– Вышли за границу простирания, – произнес он на удивление спокойным тоном.

Затормозив, Прествик деловито предложил:

– Ну что, двинемся назад?

К обоим гидрологам вернулась привычная невозмутимость.

– Не спеши… Тут что-то…

Симпсон наморщил лоб. Ему показалось, что доносится еле слышный гул и какое-то капанье, словно из подтекающего крана. Шумы исчезли, затем вернулись, причем на сей раз капало громче.

– Определенно здесь что-то есть. Вероятно, вода. – Симпсон поежился: звуки к себе не очень-то располагали. – Не лошадь же мочится по соседству, в самом деле, – кисло добавил он.

Сейчас и у Прествика лоб собрался в складки. Переглянувшись с напарником, он скривился. Оба отлично понимали, что заброшены на недружелюбную планету, а это открытие автоматически продлевает срок их командировки. Обидно: еще бы с недельку бесплодных поисков, и они уже мчались бы домой. Как раз к Рождеству. Увы, теперь грозит переработка, пусть и очень хорошо оплачиваемая.

– Подай-ка вперед, – обратился Симпсон к марсоходу. – Только потихоньку, понял?

Хрустя щебнем, они поползли дальше, не сводя взгляд с монитора. На экран опять вдруг выскочила зеленая полоска, раздалась в ширине. От нее ответвилась тонкая жилка, уходившая за край изображения. Изменился и звук: сейчас к нему подмешивалось гудение, будто кто-то немузыкально мычал себе под нос.

Полоска расширилась еще больше, напоминая вену.

– Сколько до зеркала? – спросил Симпсон.

– До-верхней-границы-эхосигнала-девятнадцать-запятая-девять-футов, – бесстрастно откликнулся робот.

Гидролог вздохнул.

– А до дна?

– До-нижней-границы-эхосигнала-двадцать-восемь… поправка… двадцать-девять-футов.

Напарники переглянулись.

– Целое озерцо? Неплохо.

– Только не забудь пометить, а закартографировать подробнее еще успеем.

Они выбрались наружу и стояли с подветренной стороны вездехода, пока тот устанавливал цветной маркер с внутренней кодировкой, которую мог считывать любой другой робот, если, конечно, он тут хоть когда-нибудь появится.

Безрадостная мысль. И вообще вся эта экспедиция сплошная тоска. Должно быть, здесь так и останется пустыня на веки вечные. Симпсона передернуло.

Гидрологи приступили к трассировке. Когда карта была готова, на разведчиков смотрело пятно в форме паука, от озерца-живота которого тянулись многочисленные лапки. Разведчики не испытали ни радости, ни огорчения. Они просто решили устроить привал.

– Мы с тобой уже не первой молодости – даже ты, – вздохнул Прествик.

– Шутить изволите.

* * *

Втиснуться в узкие карманы лежаков было нелегко, тем более что спать приходилось, в чем были одеты: в утепленных комбинезонах, с дыхательными масками и сапогами. Симпсон вылез наружу и, привстав на цыпочки, заглянул поверх крыши вездехода. Марс походил на старинную черно-белую иллюстрацию, одну из тех, что печатали в давно отмерших бумажных газетах начала двадцатого века. Там и сям торчали немногочисленные загадочно-угрожающие силуэты непонятно чего – эмблемы некоего космического беспорядка. В нескольких шагах от Симпсона стояла его жена Кати.

Он было окликнул ее, однако звук замер, не долетев. Чем ближе Симпсон придвигался, тем бо́льшим свинцом наливались ноги. Над макушкой мельтешило что-то белое, но голова отказывалась смотреть вверх.

– Бог ты мой, до чего здесь гладко… – Ему хотелось сказать «гадко», но не получилось. – Фсе ижжа главитации, – пояснил он сам себе. – Убы одлябли.

Где-то впереди торчала гора Олимп. Как титька. Как у жены.

– Кати! – крикнул он. В нарушение законов перспективы она отдалялась с каждым его шагом. Голова будто перевернутая сосулька. Без лица. На плечах плащ с длинным шлейфом. Симпсон пустился бегом. – Постой! Постой!

А она и не думала двигаться. Просто стояла и таяла.

На месте Кати высился ледяной палец-«монах». Скалистый шпиль, закутанный в многослойную мантию из инея. Вещь негодная для любви, разве что для ненависти.

– О-о, не надо так… – взмолился Симпсон.

Мир был пуст. В зените висела крошечная далекая искорка.

– Ужас по имени Деймос… – Симпсон перешел на шепот. Он подписался на все это предприятие, лишь бы убежать от собственного одиночества, что нахлынуло после смерти жены. А в результате? Да здесь вся планета гудит эхом одиночества…

Его жена уже никогда не ступит на Марс. Об этом месте и сам Господь не слыхивал. Вот почему оно оставалось незанятым и нежеланным. «Продам в хорошие руки». Симпсон рухнул на колени.

Словами не выразить, насколько перевернулось все его существование со смертью Кати.

Он лежал, застигнутый своего рода параличом. Глупо утверждать, что он не горевал по ней. И точно так же будет глупо умолчать, до чего… интереснее… стало жить.

А что, если это и впрямь была Кати? Что, если это он сейчас умирает? На снежном смертном одре…

Над ним склонялся Прествик. Донеслось озабоченное:

– Дружище, что с тобой?

Симпсон пришел в себя – будто всплыл из пучин океана.

– Приснится же такое… Что за жуткое местечко – Марс! С какой стати кому-то вообще захочется тут жить? Как на кладбище, честное слово!

Прествик объяснил, что его коллега издавал во сне странные звуки, и посоветовал принимать на одну снотворную пилюлю больше, после чего вообще сменил тему.

– Помнишь, в свое время астрономы считали, будто за орбитой Плутона есть еще одна крупная планета? Потом они заявили: мол, нет там ничего, хотя позже обнаружилась Эрида. Вот к ней теперь и устремятся. Она лежит за поясом Койпера.

Симпсон ничего не понял; в голове по-прежнему бултыхалась жижа сновидения.

– Господи, с каким удовольствием я бы сейчас выпил… Этим сволочам что, жалко было дать нам в дорогу бутылочку рома?

– А-а, так ведь ром стоит денег. И нас сюда заслали не пьянствовать.

– Я бы этих трезвенников…

Наступила мрачная тишина, пока Прествик не нажал наконец кнопку на панели:

– Робот, пару чашек кофе.

– Одну-минуту.

Когда Прествик заговорил вновь, его голос звучал не столь уверенно:

– За эту работу нам платят хорошо, спору нет. Я, к примеру, до сих пор рассчитываюсь с колледжами за обучение сыновей. С другой стороны, у нынешнего задания есть очень неприятные особенности. Если этот СУ-проект выгорит, религию поставят вне закона по всей планете. Понаедут сплошные атеисты.

– Да плевать. Пусть хоть черту сбагрят этот Марс.

Престон присел на лежаке, обхватив руками колени.

– Не скажи. Я серьезно. Понимаешь, с годами начинаешь смотреть на вещи глубже. Потребности, сожаления, желания… То, как работает импрессионный участок мозга… Я по молодости только и был озабочен, как бы с кем-то переспать. Помнишь ту работу в Чили? Я тогда подцепил… а может, это она меня подцепила?.. В общем, была такая Кармен. Я-то думал, развлечемся ночку да разбежимся, а оно возьми и затянись… Странная это вещь. То были сами по себе, а то вдруг вместе, да еще как… Она так мило умела смеяться… – Престон задумчиво умолк. «А ведь еще никто и никогда не смеялся на Марсе». – Кармен! Помнится, до ее дома добирались на древнем автобусе. Она держала меня за руку, ладонь шершавая. А у меня гладкая-прегладкая – встреча двух миров, – даже неудобно стало. Все заморское брало за душу. Хлебом не корми, дай только отыметь кого-то из местных… Она жила в маленьком поселке под Сантьяго. В город подалась на время; услышала, мол, туристы-иностранцы при деньгах, вот и решила слегка подзаработать, ерзая на спине. Так оно и вышло. Но знаешь, ее дом… Господи, я и не думал, что на свете бывает такая нищета. Она жила в лачуге, а сбоку типа навеса… как бы сарай, что ли, с крышей из жестяной гофры, где держали осла с тележкой…

– Ты мне все уши прожужжал своими ненаписаными мемуарами! – насмешливо отозвался Симпсон. – Хорошо еще, не про хронический запор и боль в гонадах, как прошлый раз. Извращенец.

– …Передать не могу, как было здорово находиться рядом с ней. Вот он, подлинный мир – до того всамделишный, что у меня после нее даже краник подтекать начал. Спали на голом матрасе. У нее был какой-то мужик, но он свалил, едва родился ребенок. На время отлучек за дитем присматривала бабка. Она же и осла кормила. Уж эта старушка знала, каким сволочным бывает племя в штанах… А Кармен все нипочем. Характер от природы – во! – не прошибешь. Тяжеленькие такие, аккуратные титьки, немножко с растяжками. Заранее ждала от мужиков, что они будут бросать своих баб, пускай те как знают сводят концы с концами да детей растят. Вкалывала как про́клятая, развозила что-то на осле этом с тележкой… Ладно, извини. Увлекся. Просто знаешь… ну… уж очень богатый жизненный опыт.

– Интересно, какая доля женщин живет примерно как Кармен? – отозвался Симпсон. – Сдается мне, отыщется немало местечек похуже, чем Сантьяго.

– Видел бы ты ее взгляд по утрам… Чистая львица, ей-богу… Тьфу ты, вот я завелся, спасу нет! Седьмой десяток не за горами, вроде уже не мальчик. Но есть женщины, которых хоть убей не забудешь.

– Вольному воля, – позевывая, сказал Симпсон. – Что до меня, то я в Сантьяго предпочитал снимать гостиничных девок классом повыше. То что надо для койки и полнейший ноль для души. Тепленькая внутри, холодная снаружи.

Появился кофе в двух запечатанных пластиковых чашечках.

– Я к тому клоню, – продолжал Прествик, отхлебывая безвкусную жидкость, – что Кармен ничего не знала. Ни крошечки из той груды умствований, которая нам так знакома. Всяческие городские премудрости. И при этом разбиралась в вещах, нам недоступных. Когда дадут электричество на один час, в каком месте можно зачерпнуть чистой воды из реки, как сегодня чувствует себя старый ослик, как починить колесную ось, как пользоваться уличным сортиром, никому не мешая, как поддерживать огонь в очаге, чтобы не спалить всю хибару, как печь лепешки… всего не перечислишь. Наука выживания. Или как поддерживать отношения с местным священником. Я его, кстати, встретил. О них любят посплетничать, но это был воистину святой. Не задумываясь, помог бы Кармен, если б, скажем, у ее осла появилась копытная гниль… А всякий раз, когда они с матерью начинали жаловаться на жизнь, он отвечал: «Ничего страшного. Христа – и того распяли…» Мне довелось с ним пересечься. Его звали Феста, или что-то в этом духе. И знаешь, я до сих пор не забыл тот разговор. Так вот он заявил, что мужики идиоты. Потому как не ценят женщин, а ведь те дарят жизнь. Сказал, что есть женщины с особыми качествами. И для примера назвал Кармен. Дескать, появляется чувство уюта – так и сказал: именно уюта, – стоит только о ней подумать. Он не имел в виду сексапильность, потому что им, священникам, не положено испытывать половое влечение. Но даже вдали от нее ощущался уют… Гм, уют… Мы сидели, пили местное вино. И вот он говорит, священник этот, мол, просыпаюсь порой по ночам, весь горю, уж так ее хочется… А я-то с ней спал. Отлично понимал, о чем бормочет этот бедолага… – Прествик на секунду умолк. – А с другой стороны, у массы баб… – Он не договорил, и слова растаяли в безбожной ночи. – Нутром чую, промашку мы дали. У нас, на Западе. По-другому бы надо…

Он вновь помолчал.

– Меня послушать, так можно решить, я в том поселке годами жил. А провел-то всего два дня. Крысы меня доставали. Мы такие изнеженные… Но Кармен – да почитай, все местные – уж не знаю как, но у меня мозги по-другому заработали.

Симпсон просто ответил:

– Завидую. Честно.

– Эх, Кармен…

Между ними упало молчание, только слышалось, как губы отхлебывают жидкость.

– Я понимаю, о чем ты, – наконец сказал Симпсон. – Серьезно. Прямо-таки декорация к фильму «Простая жизнь». А если твои дети заболеют? Или ты сам? Кстати, этот ее бывший мужик, скот двуногий. Что там с ее триппером? К врачу ходила?

– Да не мог я там оставаться. Ты бы тоже не смог. Меня-то подлечили, когда я вернулся.

Симпсона уже не тянуло на продолжение беседы.

– Слушай, давай отключим запись, а? – предложил он, но Прествик будто не услышал.

– Я не мог… мы не могли жить в Чили. Если честно, жуткая страна, жуткая политика. За все спасибо Хартии вольностей. Но ты задумайся, в каком мире мы вообще живем? Сами себе мозги промываем и за это же себя корим. Да и то, насколько известно, наши мозги лепились по ходу дела: сначала какие-то морские чудища, чтоб им пусто было, потом вышло нечто вроде обезьяны. И тут как ни тужься…

Симпсон застонал:

– Боб, хватит, я тебя прошу. Уже тошнит от вечных напоминаний: дескать, мы все спустились с деревьев. Во-первых, мы давно не обезьяны. Тут, знаешь, большая разница. И во-вторых, ты хоть раз видел обезьяну-гидролога? Президент банка – еще куда ни шло, но чтоб она была гидрологом?

– Да нет же, дружище, я не об этом. Просто хотел сказать, что спасибо Дарвину со товарищи, нас освободили от Ветхого Завета. Я в восторге. Некогда мы были простой деревенщиной, считали Землю центром мироздания. Эволюционные перспективы куда волнительнее, чем любая из всех прочих теорий. Но… такое впечатление, что нам до сих пор требуется вера. Вера, понимаешь? Любая. Сдается мне, наши с тобой мозги – пардон, мозги современного человека – под завязочку забиты ошибочной верой. Конторской макулатурой. Верой в информацию. Обо всем и ни о чем. Может статься, родилась эта вера в день бомбардировки Хиросимы, чему сто лет в обед. Так вот с тех самых пор мы алкаем знаний: про квантовую теорию, массу, энергию, пространство и время, ДНК, нейроны-протоны, космологию-геологию, кредитную карточку и элементарный скример. Про все биты информации, рассыпанные по нашим столам. Вот в чем наша вера. Бог-отец, Бог-сын и прочие отправлены в ссылку взамен чего? А вот чего: Ее Величества Экономики, безбожной и неблагодарной Экономики. И как всякий верующий – где угодно, в любую эпоху, – мы сами не догадываемся, во что это обошлось человеческому духу… Кармен – католичка. Она расплатилась триппером. А мы, носители ментальной гонореи, депортируемся на Марс…

«Тебя уже несет», – хотел сказать Симпсон, но не решился.

Генри не привык к подобным разговорам. Конечно, после смерти жены он уже не так часто играл в гольф, отдав предпочтение артистическому клубу, где обсуждались самые разные вещи, но даже сейчас ему не хотелось спорить с Прествиком. Вместо этого – сам понимая слабость аргумента – он заметил:

– В этом есть и немало преимуществ. У меня, например, диагностировали болезнь Альцгеймера – и вылечили. Да Бог с ним, с прошлым; смотри какие у нас нынешние выгоды.

– А-а, тебе не нравятся напоминания о прошлом? Как и о прародителях-обезьянах?

Симпсону уже становилось не по себе. Он ответил, начиная заводиться:

– Я читаю современные романы. Не думаю, что возьму в руки роман десятого века – если они вообще существуют.

Прествик достал старомодную книгу в бумажной обложке и поднял яркость своего фонарика.

– Генри, ничего, если я тебе кое-что прочитаю вслух? Это про одну женщину времен двенадцатого столетия, хотя биография написана позднее, после ее смерти. Вот взял с собой, и это при том, что пару раз ее уже читал. А все потому, что здесь описана разительно иная жизнь. Все по-другому и в то же время похоже… Ее звали Кристина Маркиэйтская.

– Не удивляйся, если я засну, – предупредил Симпсон.

– Ничего, если что, взбодрю пинками. Так вот эта юная особа, нареченная при рождении, между прочим, Феодорой, прожила свою жизнь девственницей. Не как нынче, не как моя Кармен. Не важно. В общем, ей так хотелось. И вот она стала невестой Христовой. Пусть даже сам Он не обращал на нее никакого внимания… Девушка она была умная, самостоятельная, но родителям – точь-в-точь как сейчас – втемяшилось в голову замужество. Обручили нашу глубоко религиозную скромницу с неким Беортредом, причем хитростью. Она и поклялась, что ни за что не даст себя испоганить. Сравни с нашими временами… Отец притаскивает ее к настоятелю, и тот спрашивает: «Как смеешь ты позорить родителей?»

Симпсон глядел в марсианскую тьму, где горели звезды, и молчал.

– Она возразила очень достойно: «Все чтят вас за знатока Святого Писания, вот и ответьте мне, будет ли злом брак, куда меня загоняют силой, если я сама против и к тому же нарушу при этом клятву, которую принесла Господу нашему Христу еще в детстве?»

Прикрывая зевок, Симпсон сказал:

– Язык у нее подвешен, спорить не буду, но жили-то они из ошибочных предпосылок. Для двенадцатого века сойдет, однако не для нас же.

– Я что хочу этим сказать… Да, они ошибались, но чем современные догматы лучше? Читаем дальше?

Прествик перелистнул страницу.

– По словам книги, «ее родители не умели видеть дальше богатств мира сего». Звучит вполне современно, не так ли? Несмотря на всю черствость родителей и тяготы, Кристина оставалась, как о том всегда и говорила, Христовой невестой. Сиречь девственницей.

– В наши дни ее бы сводили к психиатру, лечить фригидность, – ухмыляясь, заметил Симпсон. – Слушай, как тут все же тесно. Даже задницу не почесать.

– Вот именно, причем сейчас ее родителей судили бы за жестокое обращение с дочерью, которая так и так пострадала бы. В скримерах полно аналогичных историй.

– Короче, дальше что?

– Продажных епископов хватало во все времена. Заручившись поддержкой одного из них, Беортред объявляет о законном браке с Кристиной и в час триумфа открыто над ней потешается. Тогда она спрашивает: «Скажи мне, Беортред, и да пребудет с тобой милость Господня, что бы ты сделал, если б вдруг пришел кто-то, отнял меня у тебя и женился бы на мне?» На это он ответил с яростью: «И минуты не стал бы терпеть, не сойти мне с этого места. Коли надо, убил бы его голыми руками». А она ему – люблю это место – она ему говорит: «А ведь ты Христову невесту похитить задумал. Смотри, кабы в гневе своем Он тебя не прихлопнул».

Симпсон хмыкнул:

– Положим, она была не дура. Но Христова невеста… Кто нынче этому поверит?

Прествик грустно ответил:

– В том-то и дело, что никто. Сегодняшние девочки-подростки на Западе теряют невинность годам к пятнадцати, да еще гордятся этим.

– Так и что с этой твоей Кристиной? Поди, в монастырь подалась?

– А куда еще ей было идти, в те-то дни? Да и сейчас тоже…

Они вновь помолчали. Затем Симпсон произнес:

– Мы хотя бы с ними лучше теперь обращаемся.

И решил, что заработал очко.

* * *

Разведмиссия «Горизонт» представила совету директоров Соединенных Университетов отчет с положительными выводами. Выполнена успешная картография подземных рек, обнаружен также резервуар H₂O с неустановленными характеристиками. К отчету прилагалась карта Фарсиды, где синими жилками ветвилась сетка водоводов.

Оба гидролога пришли к заключению, что эта область вполне годится для заселения, во всяком случае, с точки зрения водоснабжения.

Отчет стал тем импульсом, которого недоставало для решительного старта беспрецедентного проекта: колонизации Марса.

Тут же был нанят маркшейдер по имени Моисей Баррин, которому поручили проработку участков под запланированные марсианские жилища, именуемые башнями. От него требовалось разграничить площади этих небольших поселений. Работал он по картам, составленным как миссией «Горизонт», так и по данным, которые собирал еще марсоход «Кьюриосити». Позднее Баррин попал в число первых колонистов.

* * *

Издаваемая Ватиканом газета «Послание» предупредила об опасности морального разложения на планете, где не ступала нога Христа.

В кое-каких скримерах появились мультфильмы, где бродит одинокий Иисус, бормоча себе под нос: «Эх, кого бы тут спасти…»