Читать книгу Легион. Стивен Лидс и множество его жизней - Брендон Сандерсон - Страница 8

Мне требовалось пять мест в первом классе. Это не понравилось вышестоящим Моники, многие из которых не одобряли меня. Я встретил одного из них в аэропорту, некоего мистера Давенпорта. От него пахло трубочным дымом, и Айви раскритиковала его за дурной выбор обуви. Я передумал спрашивать у него, можем ли мы воспользоваться корпоративным самолетом.

Теперь мы сидели в салоне первого класса. Я лениво листал толстую книгу на раскладном столике моего кресла. Позади меня Джей Си хвастался Тобиасу оружием, которое ему удалось протащить под носом у охраны.

Айви дремала у окна, возле нее было свободное место. Моника сидела рядом со мной, уставившись на пустое сиденье.

– Значит, Айви у окна?

– Да, – сказал я, переворачивая страницу.

– Тобиас и морпех позади нас.

– Джей Си – «морской котик». Он бы пристрелил вас за эту ошибку.

– А оставшееся место?

– Пустует, – сказал я, переворачивая страницу.

Она ждала объяснений. Я их не предоставил, а вместо этого спросил:

– Так что же вы собираетесь делать с этой камерой? Если предположить, что она действительно существует, в чем я пока не уверен.

– Есть сотни применений, – сказала Моника. – Охрана правопорядка… шпионаж… создание подлинных исторических хроник… наблюдение за ранним формированием планеты в целях научных исследований…

– Уничтожение древних религий…

Она подняла бровь:

– Вы религиозный человек, мистер Лидс?

– Часть меня религиозна.

Это была чистая правда.

– Что ж… – сказала Моника. – Давайте предположим, что христианство – обман. Или, возможно, движение, начатое некими людьми из лучших побуждений, но разросшееся сверх всякой меры. Не лучше ли будет это разоблачить?

– Это не совсем тот спор, в который я готов вступить, – сказал я. – Вам понадобится Тобиас. Он философ. Но мне кажется, он дремлет.

– Вообще-то, Стивен, – сказал Тобиас, наклоняясь между нашими сиденьями, – мне очень любопытен этот разговор. Кстати, Стэн наблюдает за нашим продвижением. Он говорит, что впереди атмосферный фронт, – возможно, нас немного потрясет.

– Вы на что-то смотрите, – заметила Моника.

– Я смотрю на Тобиаса. Он хочет продолжить разговор.

– Я могу с ним поговорить?

– Думаю, можете – через меня. Но должен предупредить. Не обращайте внимания на то, что он говорит про Стэна.

– А кто такой Стэн?

– Астронавт, которого слышит Тобиас, – предположительно, он вращается вокруг планеты на спутнике. – Я перевернул страницу. – Стэн в основном безвреден. Он сообщает нам прогнозы погоды и тому подобное.

– Я… понимаю, – проговорила она. – Стэн – еще один из ваших особенных друзей?

Я усмехнулся:

– Нет, Стэн ненастоящий.

– Вы же вроде бы говорили, что они все ненастоящие.

– Ну да, конечно. Они мои галлюцинации. Но Стэн – нечто особенное. Его слышит только Тобиас. Он у нас шизофреник.

Она удивленно моргнула:

– Ваша галлюцинация…

– Что?

– Ваша галлюцинация галлюцинирует.

– Да.

Она откинулась на спинку кресла с обеспокоенным видом.

– У них всех свои проблемы, – сказал я. – Айви страдает трипофобией, хотя большей частью контролирует себя. Просто не подходите к ней с осиным гнездом. У Армандо мания величия. У Адолайн – ОКР[2].

– Пожалуйста, Стивен, – попросил Тобиас, – скажи ей, что я считаю Разона очень храбрым человеком.

Я так и сделал.

– И почему же? – спросила Моника.

– Быть одновременно человеком науки и религии – значит создать внутри самого себя нелегкое перемирие, – сказал Тобиас. – В основе науки лежит принятие только той истины, которую можно доказать. В основе веры лежит определение Истины как недоказуемой по сути. Разон храбрый человек из-за того, что он делает. В связи с его открытием одна из двух вещей, которыми он дорожит, рухнет.

– Может, он фанатик, – предположила Моника. – Слепо шагает вперед, пытаясь найти окончательное подтверждение своей правоты.

– Может, – согласился Тобиас. – Но истинные фанатики в подтверждениях не нуждаются. Их дает им Господь. Нет, я в этом вижу кое-что еще. Человека, стремящегося объединить науку и веру, первого – возможно, в истории человечества, – кто действительно нашел способ применить науку к высшим истинам религии. Я нахожу это благородным.

Тобиас откинулся на спинку кресла. Я перевернул последние несколько страниц книги, пока Моника сидела в задумчивости. Закончив, я засунул книгу в карман переднего сиденья.

Кто-то зашуршал занавесками, входя к нам из эконом-класса.

– Здравствуйте! – раздался приветливый женский голос, приближаясь по проходу. – Я не могла не заметить, что у вас тут есть лишнее место, и подумала – может быть, мне позволят присесть.

Вновь прибывшая была круглолицей, миловидной молодой женщиной лет тридцати. У нее была смуглая индийская кожа и темно-красная точка на лбу. Она носила одежды замысловатого фасона, красные с золотым, с индийской штуковиной типа шали, накинутой на плечо и обернутой вокруг тела. Я не знаю, как такое называется.

– Это еще что? – нахмурился Джей Си. – Эй, Ахмед! Ты же не собираешься взорвать самолет, правда?

– Меня зовут Кальяни[3], – сказала она. – И я совершенно точно не собираюсь ничего взрывать.

– Хм… – сказал Джей Си. – Какое разочарование.

Он откинулся назад и закрыл глаза – или притворился, что закрыл. Один глаз был чуть приоткрыт и следил за Кальяни.

– Почему мы держим его при себе? – спросила Айви, потягиваясь и просыпаясь.

– Вы все время вертите головой туда-сюда, – сказала Моника. – Кажется, я пропускаю целый разговор.

– Так и есть, – сказал я. – Моника, познакомьтесь с Кальяни. Она новый аспект и причина, по которой нам понадобилось пустое место.

Кальяни радостно, с широкой улыбкой протянула руку Монике.

– Она тебя не видит, Кальяни, – сказал я.

– А, точно! – Кальяни прижала ладони к лицу. – Простите, мистер Стив, я в этом деле новичок.

– Все в порядке. Моника, Кальяни будет нашим переводчиком в Израиле.

– Я лингвист, – сообщила Кальяни с поклоном.

– Переводчик… – проговорила Моника, покосившись на книгу, которую я отложил. Иврит – синтаксис, грамматика и лексика. – Вы только что изучили иврит.

– Нет. Я просмотрел достаточно страниц, чтобы вызвать аспект, который на нем говорит. У меня нет никаких способностей к иностранным языкам. – Я зевнул, гадая, осталось ли время в полете, чтобы Кальяни изучила еще и арабский.

– Докажите, – потребовала Моника.

Я приподнял бровь.

– Я должна убедиться, – попросила Моника. – Прошу вас.

Я со вздохом повернулся к Кальяни.

– Как сказать на иврите «Я хотел бы попрактиковаться в говорении на иврите. Не могли бы вы побеседовать со мной на вашем языке?»

– Хм… «Я хотел бы попрактиковаться в говорении на иврите» звучит немного странновато. Может, «я хотел бы улучшить мой иврит»?

– Ну да.

– Ани роцэ лешапер эт аиврит шели, – сказала Кальяни.

– Черт, – сказал я. – Язык сломаешь.

– Выбирай выражения! – одернула меня Айви.

– Это не так уж трудно, мистер Стив. Давайте попробуем. Ани роцэ лешапер эт аиврит шели.

– Эни роте зиле шапер хап… эр ав… – пробормотал я.

– О боже! – ужаснулась Кальяни. – Это… это ужасно. Давайте я буду говорить вам по одному слову зараз.

– Звучит заманчиво, – сказал я и махнул рукой одной из бортпроводниц – той, которая объявляла на иврите правила безопасности полета в самом начале нашего рейса.

Она с улыбкой спросила:

– Чем могу помочь?

– Э-э… – начал я.

– Ани, – терпеливо проговорила Кальяни.

– Ани, – повторил я.

– Роцэ.

– Роцэ…

Было немного непривычно, однако мне удалось договорить фразу до конца. Бортпроводница даже поздравила меня с этим. К счастью, перевести ее слова на английский было проще – Кальяни мне в этом помогла.

– О, у вас ужасный акцент, мистер Стив, – сказала она, когда бортпроводница ушла. – Мне так неловко.

– Мы над этим поработаем, – пообещал я. – Спасибо.

Кальяни улыбнулась мне и обняла, потом попыталась обнять Монику, но та не заметила. Наконец индианка села рядом с Айви, и они начали дружески болтать. Я вздохнул с облегчением. Проще жить, когда мои галлюцинации находят друг с другом общий язык.

– Вы уже говорили на иврите, – упрекнула меня Моника. – Вы его знали до того, как мы взлетели, и последние пару часов просто освежали знания.

– Думайте что хотите.

– Но это невозможно, – продолжила она. – Человек не может изучить новый язык за считаные часы.

Я не стал утруждаться и поправлять ее, уточняя, что я его не учил. В противном случае мой акцент не был бы таким кошмарным и Кальяни не пришлось бы направлять меня слово за словом.

– Мы в самолете, охотимся за камерой, которая может снимать прошлое, – сказал я. – Почему так трудно поверить, что я только что выучил иврит?

– Ладно, ладно. Притворимся, что так и вышло. Но если вы способны учиться так быстро, почему вы до сих пор не знаете все языки – и вообще все возможные области?

– В моем доме для этого недостаточно комнат, – сказал я. – По правде говоря, Моника, я ничего такого не хочу. Я бы с радостью освободился от всего, чтобы жить более простой жизнью. Иногда мне кажется, что вся эта банда в конце концов сведет меня с ума.

– То есть вы… еще не сошли с ума?

– Боже мой, нет. – Я внимательно посмотрел на нее. – Вы в это не верите.

– Вы видите людей, которых нет, мистер Лидс. Такое непросто принять как данность.

– И все же я живу хорошей жизнью. Скажите-ка… Почему вы считаете сумасшедшим меня, но не человека, который не может удержаться на одной и той же работе, изменяет жене, не владеет собой? Его вы называете нормальным?

– Ну, возможно, не совсем…

– Множество «нормальных» людей на самом деле не контролируют себя. Их психическое состояние – стресс, беспокойство, разочарование – мешает им быть счастливыми. По сравнению с ними, думаю, я просто образец стабильности. Хотя, должен признаться, было бы неплохо, если бы меня оставили в покое. Я не хочу быть особенным.

– Так вот откуда все это взялось, верно? – спросила Моника. – Все эти галлюцинации?

– О, вы у нас теперь психолог? Прочитали умную книгу, пока мы летели? Где ваш новый аспект – давайте-ка я пожму ей руку.

Моника не попалась на приманку.

– Вы создаете иллюзии, чтобы навязать им разные вещи. Ваш блистательный ум, который вы считаете обузой. Ваше чувство долга – галлюцинации вынуждают вас покидать дом и отправляться на помощь людям. Это позволяет вам притворяться, мистер Лидс. Притворяться, что вы нормальный. Но в этом и состоит подлинное заблуждение.

Я поймал себя на том, что хочу, чтобы полет поскорее закончился.

– Я никогда раньше не слышал этой теории, – тихо сказал Тобиас сзади. – Возможно, в ней что-то есть, Стивен. Мы должны сказать об этом Айви…

– Нет! – рявкнул я, поворачиваясь к нему. – Она уже достаточно покопалась в моих мозгах.

Я снова сел прямо. На лице Моники опять появилось выражение, которое вечно появляется у «нормальных» людей, когда им приходится иметь дело со мной. Как будто им приходится перекладывать динамит, надев на руки кухонные прихватки. Когда на меня так смотрят… это гораздо больней, чем ощущать себя тем, кто я есть.

– Скажите-ка, – проговорил я, чтобы поменять тему, – как же вы позволили Разону провернуть такой фокус?

– Не то чтобы мы не приняли мер предосторожности, – сухо заметила Моника. – Камера была под надежным замком, но мы не могли полностью контролировать, что с нею делает человек, которому заплатили за ее изготовление.

– Тут кроется что-то еще, – не отступил я. – Не обижайтесь, Моника, но вы из тех корпоративных типов, которые любят юлить. Айви и Джей Си давным-давно поняли, что вы не инженер. Вы либо скользкий исполнительный менеджер, которому поручили разобраться с нежелательными элементами, либо скользкий начальник службы безопасности, занятый тем же самым.

– И какая часть из этого не должна меня оскорбить? – холодно спросила она.

– Как же Разон получил доступ ко всем прототипам? – продолжил я. – Вы, конечно, скопировали чертежи без его ведома. Конечно, вы передали версии камеры в лаборатории-сателлиты, чтобы они могли разобрать их на части и спроектировать заново методом обратной инженерии. Довольно трудно поверить, что он каким-то образом нашел и уничтожил все это.

Несколько минут она постукивала кончиком пальца по подлокотнику, а потом призналась:

– Ни одна из них не работает.

– Вы в точности скопировали чертежи?

– Да, но ничего не вышло. Мы спросили Разона, и он сказал, что еще не все отладил. У него на любой случай имелись оправдания, но проблемы с собственными прототипами тоже были. Это область науки, в которую еще никто не вторгался. Мы первопроходцы. Без ошибок не обойтись.

– Все правда, – сказал я. – Но вы в это не верите.

– Он что-то сделал с этими камерами, – продолжила она. – Каким-то образом добился того, что они не работают, если его нет рядом. Он мог заставить любой из прототипов функционировать, если у него было достаточно времени, чтобы повозиться с устройством. Если мы ночью меняли одну копию на другую, она работала. Потом мы меняли ее снова – и она переставала работать.

– А другие люди могли использовать камеры в его присутствии?

Она кивнула:

– И даже некоторое время после того, как он уходил. Каждая камера вскоре переставала работать, и нам приходилось приводить его обратно, чтобы он ее починил. Вы должны понять, мистер Лидс. У нас было всего несколько месяцев, на протяжении которых камеры хоть как-то функционировали. Бо́льшую часть пребывания Разона в «Азари» его считали законченным шарлатаном.

– Полагаю, не вы.

Она ничего не ответила.

– Без него, без этой камеры вашей карьере конец, – сказал я. – Вы его финансировали. Защищали. А потом, когда устройство наконец-то заработало…

– Он меня предал, – прошептала Моника.

Ее взгляд был далеко не приятным. Мне пришло в голову, что, если мы действительно разыщем мистера Разона, я, возможно, сперва напущу на него Джей Си. Ведь Джей Си захочет его пристрелить, а вот Моника разорвет бедолагу на части.