Читать книгу Офис-дзен (сборник) - Даниэль Орлов - Страница 14

Круглый стол. Очень круглый стол с дыркой посередине. В геометрии такая фигура называется «тор». Среди нормальных людей она называется «бублик». Комната с такой хернёй в центре – чаще всего гальюн, но в нашем случае это переговорная. Судя по названию, здесь должны вестись переговоры. Собственно, здесь должны сидеть люди и переговариваться о чужих деньгах, обращаясь друг к другу по имени отчеству через переводчика. Переводчик должен заменять «ну вы охуели!» на что-то типа «указанные вами сроки видятся нам избыточно оптимистичными». Но два раза в неделю тут просто кого-то интенсивно любят даже без словаря.

Когда любят Шуркафана, Шуркафан визжит и отмахивается финансовой документацией. Когда любят Андрюху, Андрюха сверкает очками и обижается. Андрюха обижается и разговаривает на специальном бизнес-языке, которого главный директор не понимает. И Шуркафан не понимает. Из всех присутствующих этот язык понимает только супербухгалтер, потому что у неё хорошее образование. Но супербухгалтер это скрывает, чтобы не усугублять свою участь. Она вообще слишком много скрывает. Поэтому супербухгалтера любят особо радостно. Главному директору нравится, как она краснеет, потеет и начинает облизывать губы кончиком языка. Всем это также кажется эротичным.

Директора по строительству Сергей Сергеича тут не любят, потому как Сергей Сергеич сам кого хочешь полюбит, а это уже насилие. Сергей Сергеич тесть главного директора, а в армии дослужился до старшины. Коммерческого тоже не любят, потому что по образованию он врач-гинеколог и любить его неприятно. Коммерческий скользкий. Когда человек скользкий, его трудно удержать на месте, он выскальзывает. Коммерческого зовут Слава. Имя хорошее, но скользкое. Никогда сразу не угадать, какой именно Слава перед тобой: Ярослав, Станислав, Изяслав или какой ещё.

Здесь любят юриста Леночку. Любят начальника службы безопасности по фамилии Гудненький. Любят пить кофе из чашек с логотипом компании, которые были сделаны в количестве двадцати штук после проведения трёхмесячного тендера. Любят директора управляющей компании Мундевского.

Кстати о Мундевском… Мундевский бисексуален. Его любят в самом начале, а потом Мундевский сам всех любит вперед главного директора, показывая рвение и молодцеватость. Других способов нет – он непьющий. За это его не любят и презирают. Но ему похрен. У него большой японский автомобиль, жена-прокурор и военно-морское училище за широкими плечами. В его кабинете висит портрет главного директора, выполненный в масле по фотографии из газеты. Главный директор на этом портрете старше и стройнее, нежели в жизни. Перед ним раскрытая книга. Толстая раскрытая книга. Толстая раскрытая книга и чернильница. Главный директор на этом портрете смотрит внимательно и даже немного ласково. Это враньё. И за это Мундевского ещё больше призирают. Но ему всё равно, похрен.

Остальные тут приходящие. Их вызывают, когда устают любить перечисленных или когда хочется чего-то нового (фантазии всякие, то да сё). А к этому принято готовится. Мужчины особенно тщательно гладят брюки и долго выбирают, какой галстук надеть. Женщины прыскают на себя дорогие духи и рисуют себе изумлённые и грустно-счастливые глаза. Остальные что-то часами распечатывают на принтере.

Меня обычно зовут в самом конце. Меня зовут, когда все уже ослабли. Когда все ослабли ниже пояса и укрепились в мысли, что наступил пиздец и полное бессилие. Они уже наступили вместе, но ещё ничего не сделано. Всех уже отлюбили, а ещё ничего не сделано. Вернее, бесплодной была любовь. Литературщина? Не вопрос! Потому лучше так: пиздец стал отчетливее. Они уже отлюбили всех, но их всех вместе так никто и не полюбил. И то, что мы сделали все вместе, никто не полюбил. И то, что мы не сделали, но ещё только собираемся сделать, уже никто не собирается любить. Это пиздец.

И тогда они зовут меня и ждут от меня чуда. Они ждут, что я начну преломлять хлеба и ходить по воде. Им не нужны фокусы с носовым платком. Им не хватит кроликов из портфеля, сотенной банкноты из-за уха и бородатой женщины. Они не хотят бородатых женщин. Они хотят чуда. Все вместе хотят чуда. Даже Андрюха с запотевшими очками и Шуркафан. Шуркафану больно сидеть. Он хочет в туалет, но стесняется. Он хочет домой к жене, но опять стесняется. Он хочет в Пермь к любовнице. Но прежде он хочет чуда. Ибо чудо – это прекрасно. Если не будет чуда, не будет и Перми. Не будет Уфы, не будет Нижнего Новгорода и даже Купчина. Даже сраного Купчина не будет. Зачем Купчино человеку с отбитыми яйцами и больной задницей?

И тогда прихожу Я. Я прихожу в чёрном плаще и в чёрном берете. В чёрном берете с монограммой и пером. На моих руках перчатки, и это компенсирует банальные Carlo Pazolini на моих ногах. Я появляюсь из ниоткуда в свете лучей проекторов. Я появляюсь под звуки Massive Attack, записанных фоном к презентации. Я раздвигаю руками в перчатках море их слёз. Я втыкаю зубочистку в центр экрана, и из зубочистки вырастает дерево. И дерево плодоносит мечтами. Я появляюсь в сиянии известных людей, которые верят и любят всё, что мы сделали и всё, что мы только собираемся делать. Я становлюсь выше небес, видимым всем живым существам через всемирную сеть. И все видят меня и все любят всё, что мы сделали, и всё, что мы только собирались сделать. Я извергаю из тела своего золотой луч, и по этому лучу люди идут туда, где мы что-то сделали. Люди идут и оставляют там свои деньги. И их деньги становятся нашими деньгами. И денег этих становится так много, что даже часть денег уже можно дать мне. Мне можно посвятить эти деньги в виде премии или в виде повышения оклада. Мне все равно. Я Будда, и это уже мои деньги. И мне все равно, как их зовёт супербухгалтер. И всем уже всё равно. Все уже уверовали. И они уверовали в меня. Они уверовали в меня так, что я уже могу просить бюджет. Я могу просить бюджет, и мне будет даден бюджет. И этому бюджету будет дано имя. Я дам имя бюджету. И имя бюджету будет «Полный пиздец».