Читать книгу Грехи матери - Даниэла Стил - Страница 4

Перед Амандой стояли открытыми четыре чемодана, которые она паковала одновременно, когда накануне их отъезда с работы вернулся Филипп. Кроме того, в проходе стояли дорожная сумка, специальная сумка для обуви и шляпная коробка фирмы «Луи Вюиттон», в которой уже лежало несколько головных уборов. Филипп со страхом смотрел на то, что творилось в спальне.

– На сколько дней она нас приглашает? На год? – спросил он озадаченно. – Я вижу семь сумок.

– И еще одна с туалетными принадлежностями, – напомнила Аманда, – раз их нельзя брать с собой в салон самолета.

– Ну, слава богу, – сказал Филипп, искоса взглянув на жену. – Я думал, ты возьмешь десять. А мы уложились в восемь.

– Я же не могу на такой яхте ходить в джинсах и футболке, – раздраженно произнесла Аманда, глядя, как Филипп ставит на кровать свой чемодан. Его потребности в одежде были гораздо скромнее: пара брюк цвета хаки, белые джинсы, синие джинсы, несколько рубашек, блейзер, кроссовки, шлёпанцы, мокасины, двое плавок и галстук – так, на всякий случай. Этого хватит на все возможные случаи – от ужина в ресторане до купания. И всё поместится в один чемодан.

Аманда с досадой взирала на то, как запихивает вещи Филипп. Через десять минут он был готов, а она застряла на середине процесса укладки шелковых платьев и прочих нарядов, в том числе совершенно новых. Она не собиралась надевать каждый вечер одно и то же. Аманда знала, что и свекровь не будет так поступать. Лиз и Сара – это другое дело; по мнению Аманды, обе всегда плохо одевались, хотя дочери Лиз обычно смотрелись мило.

– Ну, знаешь, это же не конкурс «Кто возьмет больше вещей». Моя сестра никогда не берет с собой больше одного чемодана.

– Это потому, что она носит одежду своих детей!

«И выглядит смехотворно, – хотела добавить Аманда, – в вещах вроде купальников для подростков». А с Сарой была просто беда. Она продолжала носить купальники того же фасона, которые носила перед замужеством восемнадцать лет назад и весила значительно меньше. Она по-прежнему придерживалась студенческого стиля и обожала одежду из комиссионок, что Аманда считала омерзительным. Ей было непонятно, как может так вести себя женщина, которая замужем за Грейсоном. Новые вещи для путешествия сама она приобретала в магазинах «Сакс», «Барнис» и «Бергдорф». Еще она купила три шляпки. Аманда избегала солнца, если не была надежно защищена солнцезащитным кремом и широкополой шляпой, благодаря чему выглядела гораздо моложе своих лет. Пока что ей, сорокачетырехлетней, успешно удавалось бороться с возрастом. Она регулярно посещала косметолога, еженедельно ходила на пилинг и несколько раз в неделю делала маски дома. Аманда не позволяла себе преждевременно стареть или плохо одеваться.

– Ты ела? – поинтересовался Филипп. Он проголодался, но Аманда не собиралась готовить ужин. Она никогда этого не делала.

– Я ела салат в офисе перед уходом, – ответила она, укладывая в чемодан очередное открытое платье. Филипп прикинул, что если жена на протяжении двух недель будет по четыре раза на дню менять наряды, то всё равно не обновит всего, что накупила.

– А ты голоден? – спросила Аманда. По выражению лица было видно, что она надеется на отрицательный ответ. Не до кухни сейчас. Завтра отъезд, надо рано встать.

– Я сделаю себе сандвич, – ответил Филипп и заметил: – Думаю, Джон и Сара полетят с нами одним рейсом.

Видно было, что эта перспектива его радовала. Братья хорошо ладили, несмотря на все различия между ними.

– Учитывая, сколько твоя мать потратила на аренду яхты, можно было бы оплатить и чартер для нас. Теперь перелет обычными рейсами превратился в кошмар.

Аманда заявила это таким тоном, будто всю жизнь летала только частными самолетами, хотя на самом деле никогда на них не летала, но очень хотела бы.

– Это было бы страшно дорого, – назидательно произнес Филипп. – Я потратил бы скорее деньги на круиз, чем на перелет спецрейсом.

Чувствовалось, что это говорит благоразумный и предусмотрительный финансист.

Филипп прошел на кухню за едой, а когда вернулся, чемоданы Аманды всё еще были открыты. Жена делала вид, что следует определенному методу отбора вещей, но, по существу, она действовала по принципу «бери всё, что у тебя есть». Филипп никак не мог понять, что она будет делать со всем этим на яхте. Но такой Аманда оставалась и на суше. В прошлом году на каникулы в замке, название которого она уже не помнила, она взяла с собой двенадцать чемоданов и сумок.

– Твоей маме всегда нравится, как я одеваюсь, – заметила она обиженно и повелительным жестом указала на чемоданы: – Теперь можешь их закрыть.

Это было напоминание Филиппу о том, какой предстоит круиз: Аманда будет выпендриваться, одеваться в новые вещи и смотреть свысока на его сестру и невестку, считая их скучными и плохо одевающимися особами. Аманда никогда не предпринимала никаких усилий, чтобы подстроиться под остальных. Филиппа она расценивала как достойную добычу, остальные же ее не интересовали, и это было заметно. Филипп не решался приказать жене быть любезной с другими, поскольку это привело бы к взрыву. В отпуске она вела себя с ним теплее, но только когда у нее бывало настроение и когда они оставались наедине. Она не любила показывать на людях симпатию, он тоже, но допускал, что яхта вроде «Леди Удача» располагает к романтике, даже притом что Аманда казалась вовсе не чувствительной к подобным проявлениям чувств. Филипп понимал, что жизнь состоит из компромиссов, и всегда снисходительно относился к тому, что, не обращая внимания на вежливость его родственников, жена не пытается выстроить с ними добрые отношения.

Аманде нравилось быть в центре внимания, в противном случае она чувствовала себя несчастной. Однако в данной ситуации главная роль принадлежала матери Филиппа. Это она зафрахтовала яхту для всех и собиралась отметить на ней свой день рождения.

Только к полуночи Аманда полностью собрала вещи и предоставила Филиппу возможность перетащить багаж в прихожую. Когда он попытался это сделать, то обнаружил, что чемоданы и сумки весят целую тонну.

– Что у тебя там? Кирпичи? – спросил он.

– Нет, туфли, – ответила Аманда с невинным выражением лица.

– Не забывай, в проспекте сказано, что в туфлях по палубе ходить нельзя.

– Не буду, – пообещала она, собираясь принять горячую ванну.

Филипп был так взбудоражен предстоящим путешествием с Амандой, что его охватило романтическое настроение, когда она пришла в спальню. Но Аманда не проявила интереса. Она заявила, что устала и утром надо рано вставать. Филиппу пришлось повременить с проявлениями страсти до прибытия на яхту. Даже накануне отъезда Аманда была, как всегда, недотрогой. Но в ту ночь это его не возбудило. Он почувствовал себя слегка униженным, повернулся к жене спиной и заснул.

Как можно догадаться, в доме Джона и Сары вечером накануне отъезда царил хаос. Джон поздно вернулся с работы, а Саре надо было еще проверить контрольные работы и ответить на миллион электронных писем от студентов летнего семестра. Алекс пригласил десяток друзей на пиццу и искупаться в бассейне. Повсюду стояли чемоданы, и ничего не было упаковано. Сара знала, что придется всю ночь стирать полотенца после ухода друзей Алекса. Она попросила сына хотя бы собрать и принести их ей, чтобы полотенца до утра, до их отъезда в аэропорт, успели высохнуть. Из экономии она отпустила дом-работницу на две недели, на время их отсутствия, и не хотела, чтобы по возвращении из Европы дома их ждали заплесневелые полотенца.

Она даже не задумывалась, что из вещей брать с собой: первое, что попадет под руку в гардеробной, с тем и поедет. А Джон только что получил письмо с приглашением принять участие в художественной выставке в Принстонском университете в октябре и находился в комнате-студии, просматривая последние работы. Он хотел удостовериться, что их достаточно для приличной экспозиции. Когда дело касалось творчества, он забывал обо всем.

Сара пошла на поиски мужа и увидела Джона. Он прислонился к стене и с неодобрением разглядывал свои работы. Ему нужно было отобрать для выставки двенадцать недавних полотен. Он даже не заметил жену, когда она вошла, а когда все-таки увидел, то удивленно посмотрел на нее.

– Просто не знаю, – пробормотал он.

Курчавые волосы Сары растрепались, на ней были обрезанные под шорты джинсы, шлепанцы и майка. Ей бы хотелось сбросить перед поездкой пару-тройку лишних килограммов, но было уже слишком поздно. Впрочем, она знала, что Джон любит ее и такой. Со времен колледжа и все восемнадцать лет брака они были без ума друг от друга.

– А ты как думаешь? – с озабоченным видом обратился к ней Джон. – Я не уверен, что вот эта работа вполне закончена. Я бы хотел, чтобы они дали мне больше времени на подготовку к выставке. Я не готов.

– Ты всегда так говоришь, – заверила Сара мужа, подошла к нему сзади и обняла за талию. – У тебя громадный талант, на каждой выставке все твои работы раскупают. Ты, возможно, и находишь их «не вполне законченными», но другим так не покажется. Мне нравится этот новый поворот в твоем творчестве. Это сильно.

Его палитра стала смелее. Он был хорошим художником. Дизайн был просто работой, живопись же была его любовью. Ну, и Сара, конечно. Она была любовью его жизни. Их обожаемый Алекс был плодом этой любви, а Сара – ее источником. Джон и Сара часто признавались друг другу, что ощущают себя двумя людьми с одной душой. Они чувствовали благодать в том, что нашли друг друга.

– Ты всегда говоришь, что тебе нравятся все мои работы.

Он обернулся и улыбнулся жене.

– Какая удача, что я тебя встретил!

– Слепое везение, по-моему. Я не хочу проявлять неуважение к сомнениям великого художника, но если мы не соберем вещи, то рискуем прогуливаться нагишом по потрясающей яхте, зафрахтованной твоей мамой.

Со сборами она всегда тянула до последней минуты. Во-первых, потому что не была уверена, что именно от нее требуется, а во-вторых, потому что была очень занята занятиями со студентами и терпеть не могла думать о том, что надеть, особенно для окружения, в котором жила ее свекровь. То была словно другая планета. Саре же нравился стиль жизни ее семьи. Хотя их дом в Принстоне был старым и потрепанным, он им подходил. Особенно ей.

Джон, выросший в иных условиях, чувствовал себя свободно в высших сферах, где обитала его мать, но был попросту счастлив, живя в среде университетской богемы. До брака с Джоном Сара не попадала в тот, иной мир. Ее родители были преподавателями и их друзья тоже. Она не могла вспомнить, чтобы отец когда-либо надевал галстук, а у матери обувью для выхода служили босоножки. Сара имела такие же привычки, но для Оливии приходилось немного меняться. Раньше это ее травмировало – она боялась допустить какую-то оплошность или использовать не ту вилку на званом ужине у свекрови. А теперь Сара знала, что Джон не придает этому значения и любит ее и такой.

Оливия воспитывалась в атмосфере аристократизма, несмотря на то что семья ее матери обеднела. Мэрибел унаследовала красивые серебряные столовые приборы и фарфоровую посуду. Сара ничего не знала об этом мире. А Джон в любой обстановке оставался интеллигентным, вежливым и обаятельным. Сара моментально в него влюбилась, когда они познакомились. Она понятия не имела, кто он и каким огромным состоянием владеет его семья. Он был простым, без претензий, лишенным зазнайства молодым человеком, добрым со всеми, богатыми или бедными, в отличие от его брата Филиппа, которого Сара считала снобом. Их матери снобизм был чужд, но она стала такой могущественной и успешной, что мир оказался у ее ног. Саре приходилось погружаться в этот мир только на летних каникулах и иногда во время званых обедов в доме Оливии в Бедфорде, что, впрочем, случалось редко, поскольку Оливия большую часть времени бывала в отъезде. В конечном итоге для Сары было важно только, что средства Джона обеспечивали им уверенность в завтрашнем дне, крышу над головой и хорошее будущее для Алекса. Всё остальное она расценивала как шальные деньги, в которых она не нуждалась. Она любила мужа, а не мир, из которого он вышел.

– Я каждый раз нервничаю, когда надо собирать вещи для этих поездок, – призналась она, хотя Джон это и так знал.

– Ты прелесть, я тебя люблю, – сказал он, обернувшись и поцеловав ее. Они долго обнимались. Сара сладко вздохнула. Жизнь с Джоном была настоящим блаженством.

– Для меня не важно, как ты одета. Для моей матери тоже. Ей просто хочется, чтобы нам было приятно и весело. Думаю, в этом году будет здорово.

Джон с Алексом были в восторге от перспективы путешествия на этой яхте. Сару же она пугала. По крайней мере во французском замке, который снимала свекровь, можно было поразмышлять о его истории. А яхта – это были только деньги и демонстрация благополучия, что Саре не могло нравиться.

– Ты просто хочешь порыбачить со своим братом, – сказала она.

Джон по-мальчишески ухмыльнулся. Саре он всё еще виделся студентом, а не сорокаоднолетним мужчиной, занимающим важную должность. «Какой же он скромный и симпатичный!» – подумала она. А Джон подумал, что его жена – чуткая и блистательно умная женщина.

– Это правда, – признался он. – Мы с Филиппом говорили об этом сегодня утром. Кстати, мы летим в Ниццу одним рейсом.

– Надеюсь, твоя мама заказала нам места в эконом-классе? – обеспокоенно спросила Сара, пока Джон старательно убирал свои картины и гасил свет в студии. Отбором работ для выставки придется заняться по возвращении. Сегодня на это нет времени. – Мне противно, что она тратит такие деньги на бизнес-класс.

Сара наотрез отказывалась летать даже первым классом. Она говорила, что это безнравственно, и не хотела, чтобы Алекс набирался плохих привычек или забывал об истинных ценностях.

– Думаю, стоит ожидать, что она заказала бизнес– или первый класс, – мягко произнес Джон, стараясь подготовить жену. Он знал свою мать. Оливия ни за что не отправит их во Францию эконом-классом. Она заботилась об их комфорте и хорошем обслуживании на всем пути. И он рассмеялся, думая, насколько его жена отличается от жены Филиппа. – Держу пари, что Аманда ворчит, что мама не заказала для нас спецрейс. Каждый год одно и то же.

– Это безумие, – воскликнула Сара неодобрительно. Но для Аманды это было характерно. Сара смирилась с невесткой, однако каждый год той удавалось досадить ей. – Я бы частный самолет не нанимала. Твоей маме следовало бы раздать эти деньги бедным.

– Не беспокойся, она жертвует достаточно.

Сара это знала, иначе бы не согласилась на путешествие. Ей не по душе была сама идея траты таких денег. Она не могла, да и не хотела, себе представить, сколько пришлось заплатить за аренду яхты. Мысль об этом приводила ее в содрогание.

По пути из студии в спальню они зашли на кухню и увидели в окно Алекса с друзьями. Гостей собралось много, мероприятие стало походить на вечеринку. Шестеро мальчиков играли в бассейне в водное поло. Сара вышла через заднюю дверь к бассейну и напомнила, чтобы они не играли грубо. Потом вернулась на кухню, где Джон уплетал пиццу, и тоже взяла себе кусок. Это было подобие ужина, а Саре еще предстояло собрать свои вещи и вещи Алекса. Она знала, что Джон справится сам.

– Да не беспокойся ты за них, они хорошие ребята, – пожурил ее Джон, но у Сары вид был весьма озабоченный.

– Не хочу, чтобы кто-то из них получил травму. Они играют слишком резко. Каждый год кто-то из детей знакомых получает травму в бассейне. Благодарю покорно, только не у меня.

Сара беспокоилась за сына и за других подростков. Год назад одного из ее студентов парализовало после столкновения в бассейне. Такое случалось, и она не хотела, чтобы подобное повторилось.

– Они просто дурачатся.

Алекс любил спорт. Он входил в школьную сборную по плаванию, играл в футбол и баскетбол и был спортивным от природы. В семнадцать лет он больше увлекался спортом, чем девочками, что в некотором роде было облегчением для родителей. Драмы, несчастная любовь, разбитые сердца – это было не про него. Он любил тусить с друзьями и приглашать их к себе. Иногда у них собиралась дюжина его приятелей и полдюжины студентов Сары, это скопище располагалось на кухне, в гостиной или устраивало барбекю на заднем дворе. Дом Сары и Джона был открыт для молодежи. Такую жизнь они сами выбрали.

Когда они пришли в спальню, Сара со страхом посмотрела на пустые чемоданы. Она, как всегда, понятия не имела, что в них класть. Джон засмеялся, видя это, и потянул жену на кровать. Он скользнул ладонью ей под майку и стал поглаживать полные груди. Он любил тело Сары, любил всё в ней. Аккуратно, мягко он принялся стаскивать с нее шорты. Сара тут же отстранила его, вскочила и закрыла дверь, защелкнув на замок.

– В доме дети! – напомнила она мужу.

Тот рассмеялся:

– А когда их нет?

У них получилось завести только одного ребенка, но чужие дети постоянно мельтешили под ногами. Жизнь и смех наполняли комнаты, молодежь была везде. Такой дом Джону хотелось бы иметь в детстве: дружелюбный, неформальный, в котором не приходится тосковать по родителям, потому что они почти всегда рядом.

Закрыв на замок дверь спальни, Сара вернулась в кровать, и они стали с жаром целоваться и ласкать друг друга, в считанные минуты сбросили с себя одежду, Джон погасил свет, и они дали волю безудержной страсти. Потом, спустя долгое время, они лежали, переводя дух, исполненные счастья, прильнув друг к другу, словно спасшиеся в шторм пловцы.

– Ух ты! – произнес Джон с хрипотцой.

– С тобой всегда «ух ты»! – радостно ответила Сара в темноте. – Я надеюсь, мы никогда не будем слишком старыми для этого.

– Думаю, никогда, – сказал Джон, поворачиваясь на бок, чтобы посмотреть на жену при свете луны. Он подумал, что Сара – самая красивая женщина, какую он когда-либо видел, и такой она была для него все двадцать лет брака. Он и раньше, и сейчас так считал. – Думаю, я буду затаскивать тебя в постель, когда нам будет по девяносто. Как только Алекс уедет учиться в колледж, я буду каждый вечер гоняться за тобой голый вокруг кухонного стола.

– Жду не дождусь, – улыбнулась Сара, садясь и включая свет. Чемоданы были на прежнем месте и не упаковались чудесным образом сами, пока их владельцы занимались любовью. – Черт, нам же надо собираться!

Еще следовало отвести собаку к соседям, которые обещали о ней заботиться в их отсутствие. Дел у Сары в тот вечер было еще много.

– Отведешь Джеффа?

– Конечно! – добродушно произнес Джон. – Соберу свои вещи, когда вернусь.

– Только, будь добр, откажись от вина, если предложат, а то просидишь у соседей всю ночь! – предупредила его Сара.

Джон улыбнулся, натягивая джинсы. Душ можно принять по возвращении. Ему очень нравилось ощущение того, что всего несколько мгновений назад их тела были соединены в одно целое.

– Да, босс! – пошутил он, открывая дверь.

Их кровать была в беспорядке, и любой, кто зашел бы, мог догадаться, что тут происходило. В их доме это было делом обычным. Они часто не могли устоять перед страстью и были известны своей привычкой «пойти вздремнуть». Теперь Сара с Джоном надеялись на возможность проводить много времени наедине в своей каюте на яхте.

Спустя полчаса, когда Джон вернулся, он застал Сару лихорадочно укладывающей в чемодан джинсы, выцветшие походные шорты, футболки со слоганами или надписью «Принстон» и ситцевые платья в цветочек, которые она носила годами и брала во все летние поездки. Еще она положила две пары шлепок и любимые мексиканские сандалии, а также пару кроссовок на случай, если придется ходить по пересеченной местности или лазать по скалам. Она знала, что свекрови это не свойственно, но Лиз любила бегать, и, может быть, с ней и с молодежью удалось бы выбраться в поход. Аманда, понятное дело, будет ходить в золотых босоножках на шпильках.

Когда Сара закончила, близилась полночь. К тому времени Джон сложил в свой чемодан летние слаксы цвета хаки, легкий синий блейзер, джинсы, несколько голубых рубашек и мокасины, которые собирался надевать на ужин без носков. Он прекрасно знал, какая одежда подходит именно для такого круиза. Сара добавила к своим вещам пару платков и устало посмотрела на мужа. Тот лежал на кровати и смотрел телевизор. Алекс всё еще был во дворе с друзьями. Она закрыла свой чемодан и поставила его рядом с чемоданом Джона.

– Ну вот, готово, – сказала она так, словно покорила Эверест. Сборы в поездку со свекровью именно этим для нее и были. – Как думаешь, когда надо отправить детей по домам?

– Может, в час? Алекс собран?

– Наверное, нет. Сейчас проверю.

Сара планировала это сделать сама, но когда пришла в его комнату, то увидела, что сын собрался. Он взрослел. Его чемодан, спортивная сумка, сумка с камерой и кейс с компьютером стояли рядком на полу. Алекс был в полной готовности, и это радовало. Теперь оставалось только прибрать на кухне и перестирать гору полотенец, когда уйдут его друзья. Она вернулась в спальню и еще час смотрела с Джоном телевизор, а за это время друзья Алекса сами разошлись по домам. Большинству девочек родители не разрешали поздно ходить по улицам, и ребятам пришлось их провожать. Во втором часу Сара встретила Алекса на кухне – он выбрасывал пустые коробки из-под пиццы.

– Спасибо, мама. Мы хорошо повеселились, – сказал он, целуя мать в щеку. – Помочь тебе с полотенцами?

– Конечно, – улыбнулась она в ответ.

Сара знала, что она счастливая женщина. У нее был замечательный, любимый муж и потрясающий, не менее любимый сын. Алекс был похож на Джона, но у него были курчавые волосы, совсем как у матери. Только если у Сары летом во влажном климате Нью-Джерси волосы еще больше вились и торчали во все стороны, словно наэлектризованные, то у Алекса они были более послушными, что очень ему шло.

Они вместе загрузили стиральную машину, потом Сара проверила, не осталось ли на улице пустых стаканов и тарелок, заметила только несколько пустых банок от газировки в мусорной корзине и внесла ее внутрь. Алекс пошел спать. К двум часам ночи полотенца постирались, и в доме воцарилась тишина. Ночь предстояла короткая. Им надо было встать в четыре, в пять выехать в аэропорт и прибыть туда к шести, чтобы зарегистрироваться на восьмичасовой рейс. К счастью, можно было выспаться в самолете. Перелет в Ниццу занимал шесть часов, прилетали они в восемь вечера по местному времени и рассчитывали к десяти быть на яхте.

Сара скользнула в кровать рядом с Джоном. Ощутив ее, он улыбнулся и просунул ладонь ей между ног. Он был слишком сонным, чтобы еще что-то предпринять, и Сара свернулась калачиком возле него. Джон обнял жену и опять погрузился в сон. Ему снилось, как они с Сарой занимаются любовью на яхте.

Было еще темно, когда братья Джон и Филипп, соответственно в Нью-Джерси и Нью-Йорке, поднялись, чтобы успеть на самолет. Лиз в своем доме в Коннектикуте тоже была уже на ногах. Вечером она с Софи и Кэрол улетала самым поздним рейсом во Францию, а до того надо было еще поработать над книгой. С этой историей всё получилось как-то удивительно. Идея ее написания совершенно внезапно осенила Лиз, это не было похоже на то, чем Лиз занималась прежде, – отчасти фантастика, отчасти реальность. Она начала ее в тот день, когда от матери пришло приглашение принять участие в летнем семейном путешествии. Это была история о девочке и ее вымышленных друзьях: одинокий ребенок в мире, который он сам придумывает и населяет. Прототипом девочки была сама Лиз. В детстве у нее была придуманная подруга, которая помогала ей в минуты одиночества и растерянности. Лиз казалось, что в процессе написания книги она открывает для себя некоторые тайны собственной жизни. Книга получалась не объемной, но глубокой, и Лиз не могла бы сказать с уверенностью, худшее это из того, что она когда-либо писала, или лучшее. Она работала над книгой днем и ночью на протяжении шести недель. Книга была почти закончена, но Лиз хотела до отъезда еще кое-что отшлифовать. Никто еще не читал ни слова из написанного, она никому не говорила о своей работе и, как всегда, испытывала страх. А вдруг эта книга станет окончательным подтверждением отсутствия у нее таланта и начала сумасшествия? Это не был роман, это была книга для детей, фантазия, которая совершила скачок прямо из ее воображения на страницы. И вот, в день отъезда, когда солнце еще только вставало, Лиз неистово работала.

Софи и Кэрол приехали из города накануне, упаковали свои вещи и оставили сумки у матери. Позже и Лиз тоже собралась, и вот шесть чемоданов ждали у двери. Лиз должна была забрать их и встретиться с дочерьми в аэропорту. Из дома ей следовало выезжать в восемь вечера. Она проработала пятнадцать часов кряду и остановилась, только когда на часах высветилось семь. Так происходило на протяжении полутора месяцев. Работа над книгой ее захватила. Лиз подумывала, не попросить ли Сару почитать роман в круизе, но вдруг ей не понравится? Мысль об очередном провале была для Лиз невыносима.

Сара многие годы писала повести и рассказы. Они были высокоинтеллектуальными и печатались в университетских изданиях. О них никто никогда не слышал, но Лиз их читала и считала хорошими. Стиль Сары напоминал Джойс Кэрол Оутс, которая также преподавала в Принстоне и была литературным кумиром Сары. Лиз раздумывала о том, стоит ли показывать книжечку в жанре фэнтези золовке; она не знала, что делать со своим творением дальше, потому как звонить агенту не хватало смелости. Наконец, прекратив работу в семь вечера, она решила, что сделала всё, что могла. Она распечатала текст, сунула его в ручную кладь вместе с ноутбуком и пошла принять душ. У нее оставался час на подготовку к отъезду. Такси в аэропорт было вызвано.

Стоя под душем, она думала о написанном и молила Бога, чтобы это было хорошо. Возможно, и не получилось, но Лиз знала, что сделала всё, что в ее силах. Лиз мечтала о том, что ее книга будет близка и понятна людям, будет для них значима так же, как для автора. Но как страшно показать роман кому-то постороннему! Лиз даже дочерям не говорила, чем занимается. У нее было слишком много незаконченных рассказов, стихотворений, неосуществленных набросков, которые лежали в письменном столе. На этот раз она закончила начатое, притом всего за полтора месяца. Сюжет сыпался из нее подобно жемчужинам разорванного ожерелья, а она бережно собирала рассыпавшиеся драгоценности.

Девочки помогли ей собрать вещи и поделились кое-какой одеждой, потому что все три носили один размер. У Лиз было два старых раздельных купальника, которые она обычно и надевала, а ее дочери в Европе предпочитали загорать топлес, как многие их ровесницы. Лиз тоже могла бы так ходить, фигура позволяла – рождение двоих детей ее не испортило, но она думала, что мать бы этого не одобрила. Лиз знала, что от нее, сорокачетырехлетней, ждут соблюдения приличий. Да и команда на яхте многочисленная. В остальном у нее были или старые летние вещи, или одежда, одолженная у дочерей. Ничего потрясающего в шкафу не водилось, да она и не придавала этому значения. Аманда, конечно, будет одета как на картинке, но для Лиз это было излишне хлопотно. Однако она знала, Филиппу нравилось демонстрировать свою жену.

Лиз была готова вовремя, но тут вспомнила, что не приготовила одежду для самолета. Она заглянула в шкаф, но не нашла ничего подходящего. Потом открыла шкаф Софи, просмотрела вещи, которые та решила не брать с собой, и нашла старые белые шорты, белую хлопчатобумажную рубашку и старые сандалии на шнуровке. Длинные светлые волосы Лиз всё еще были влажными после душа, она просто откинула их назад. Краситься не стала: всё равно в ночном перелете делать нечего – только спать. Когда приехала машина, Лиз вынесла багаж на порог. Пока водитель загружал чемоданы, она проверила, погашен ли свет, включила сигнализацию, еще раз убедилась, что рукопись при ней, и затем закрыла на два замка входную дверь.

Когда она уже села в автомобиль, зазвонил сотовый – это Софи звонила, желая удостовериться, что мама выехала. Она выполняла в семье обязанности организатора. Кэрол же всегда была рассеянной, да и Лиз постоянно что-то забывала: то сумку, то ключи. Но на этот раз она ничего не упустила.

– Ты включила сигнализацию? – спросила Софи строго, почти уверенная, что Лиз этого не сделала, и была очень удивлена утвердительным ответом. – А свет погасила? Паспорт взяла?

– Конечно!

Лиз могла бы возмутиться этими вопросами, но знала, что дочь задавала их с добрыми намерениями: мама многие годы была известна своей забывчивостью.

– А наши чемоданы взяла?

– Нет, только свои, – невинно пролепетала Лиз, подтрунивая над Софи. Та ахнула, и Лиз рассмеялась: – Кажется, я взяла их все.

«И еще рукопись», – мысленно добавила Лиз.

– Я тебя встречу в аэропорту, – сказала Софи. Они с Кэрол ехали в аэропорт, чтобы прибыть раньше и встретить маму.

На этот раз Лиз испытывала удовлетворение от того, что ничего не забыла. На протяжении шести недель, пока рождалась книга, она чувствовала себя лучше, чем многие годы перед этим. Она даже была почти готова провести две недели с матерью. Всю свою жизнь она остро нуждалась в ее одобрении, но никогда не чувствовала, что заслужила его. Не потому, что Оливия осуждала дочь, но потому, что сама ощущала себя неудачницей. Ее дорога была усыпана разбитыми мечтами, неудачами в отношениях, разочарованиями и данными себе, но не выполненными обещаниями. Единственное, что ей удалось, так это стать хорошей матерью своим дочерям. Она была наделена материнским инстинктом, которого никогда не было у Оливии. Зато Оливия создала мощную империю, чего никогда не сделала бы Лиз. Пока она не смогла даже написать книгу, которая имела бы успех. Возможно, на этот раз все пойдет по-другому, но Лиз было трудно в это поверить.

С матерью невозможно было не только соперничать, но и быть ее достойной. Лиз воспринимала ее как некую недосягаемую богиню, живущую на вершине горы, на которую нет дороги. Ребенком она мечтала порадовать ее, сделать так, чтобы мама ею гордилась. Она так сильно этого хотела, что никогда не предпринимала к этому попыток. Как произвести впечатление на богиню, если ты простая смертная? Летние путешествия были для нее пыткой, они напоминали обо всех детских стремлениях, которые не осуществились и уже никогда не осуществятся. Она не винила Оливию, как это делали Кассандра или Филипп. Лиз знала, что мать была занята, однако она оставила в душе дочери голод, который ничто не могло утолить или заполнить, кроме любви к Софи и Кэрол. Обе дочери появились у нее волею случая, но оказались истинным даром, гораздо большим, чем их отцы.

Брак с отцом Софи не был бы долгим, даже если бы он не погиб, а Джаспер, отец Кэрол, был красивым, самовлюбленным и ненадежным человеком. Он оказался безобидным, слабым, стал отцом очаровательных детей, которые были на него похожи, но ничего для них не делал. Еще один мужчина, с которым у Лиз возник короткий роман после Джаспера, был не лучше. Она сама признавала, что совершенно не разбирается в мужчинах. Она всегда обращала внимание на их слова и внешность, а не на поступки. Все они были красивы, но ни один не был способен на серьезные отношения. Казалось, что она выбирает людей или неспособных любить, как ее мужья, или недосягаемых, как мать. Лиз требовался мужчина, похожий на отца, но такие ее не привлекали, и в результате она была обречена на одиночество и разочарования. И в последние годы она сдалась и решила, что уже поздно устраивать свою судьбу. В свои сорок четыре года она больше не надеялась найти любовь своей жизни, а когда уж очень недоставало мужской ласки, ей вполне хватало коротких романов.

Девочки ждали ее в аэропорту. Втроем они зарегистрировались и были в хорошем настроении. И тут Софи обратила внимание, какие у мамы длинные ноги. Эти три красавицы стояли у стойки регистрации и привлекали оценивающие взгляды мужчин.

– Мама, где ты взяла эти шорты? – спросила Софи с подозрением.

– В твоем шкафу. Я забыла отложить вещи для перелета. Могу тебе вернуть их на яхте.

У Лиз был виноватый вид, и Софи улыбнулась. Кэрол не обратила на них внимания – говорила по мобильному с другом.

– Я их оставила, потому что они слишком короткие. Они смотрятся весьма сексуально, – заметила Софи слегка неодобрительно. Шорты и вправду были чересчур коротки, чтобы ходить в них в общественном месте.

– Поверь мне, в моем возрасте это не страшно, – заверила дочь Лиз. Ее волосы к тому времени высохли и мягкими волнами обрамляли лицо.

– Это ты так думаешь. Только что с десяток мужиков пялились на тебя.

– Не волнуйся, в самолете я прикроюсь пледом.

На Софи было короткое белое льняное платье, а на Кэрол – мини-юбка в цветочек, белая футболка и сандалии. Обе девушки выглядели отлично. Обе были красивы, как и родители, разве что у Софи волосы были темные.

Они заняли свои места в первом классе. Всем приглашенным Оливия тоже забронировала первый класс. Она хотела, чтобы начало путешествия получилось достойным – комфортабельным, радостным и приятным, чтобы оно стало маленьким подарком родным. Лиз с дочерьми, устроившись в креслах, были в восторге. Девочки решили смотреть кино, а Лиз сказала, что хочет спать. Но вместо этого после взлета достала из сумки рукопись и стала ее опять редактировать. Это продолжалось уже несколько недель. Дочери даже не заметили, что она читает. Они сидели рядом и обсуждали предстоящее плавание. Обе любили бабушку и всегда получали удовольствие от общения с ней. Она с ними была гораздо заботливее, чем с собственными детьми. Теперь у нее было больше времени, а внучки больше интересовались ею, ее делами, бизнесом – в общем, миром Оливии.

После взлета стюардесса предложила шампанское. Девушки взяли по бокалу, а Лиз попросила «Кровавую Мэри». Она медленно потягивала ее, спокойно работая над книгой, потом отставила коктейль на столик и забыла о нем, а когда спустя полчаса самолет вошел в зону турбулентности, стакан опрокинулся ей на колени. Стюардесса тут же принесла полотенца и помогла вытереть разлитый напиток. Лизе удалось спасти рукопись в этом происшествии, но шорты Софи и ее собственная белая рубашка были испачканы. Переодеться было не во что. Лиз посмотрела на дочерей, рассмеялась и пожала плечами. Ничего, переодеться можно будет по прибытии на яхту.

Спустя два часа, когда самолет летел над океаном, три женщины, разложив кресла, подложив под головы подушки и укрывшись пледами, крепко спали. Несмотря на обычное беспокойство Лиз по поводу перспективы времяпрепровождения с родственниками, все они знали, что им предстоят сказочные две недели. И за исключением небольшой накладки с «Кровавой Мэри», начало оказалось прекрасным.