Читать книгу Их позвал Ашт. Эротический триллер. Фантастика. Приключения - Диана Хант - Страница 6

Колонизированная луна Сьерра-Алквиста, Йор

– Иди, иди в Черный Коршун. Там тебя и сожгут. Не посмотрят, что кровь голубая, – почтенная мисс Эштон скептически жевала губами, неприязненно оглядывая новое, в пол, из плотной синей ткани, платье.

Раки наденет его завтра на собеседование. Когда пойдет в Гнездо Черного Коршуна. Раки сделала вид, что смахивает ворсинку с рукава, а мисс Эштон отвернулась. Вся поза экономки показывала, что известие о том, что Раки собирается покинуть службу у Полстейнов, ничуть ее не тревожит.

Раки упрямо закусила нижнюю губу и ниже склонилась над столом, отбраковывая незрелые, бледно-лимонные зерна курпицы от основной, яркой канареечной массы. Если сварить их все вместе, каша будет горчить, а курпичный пудинг, который хозяйка хочет на завтрак, не получится нежным и воздушным.

– Молчишь? – нахмурилась экономка и оторвала взгляд от домовой книги, куда аккуратно переписывала сегодняшние покупки. – Не хочешь говорить? А может, сказать нечего? Ишь, сопит в две дырки! – мисс Эштон жгла взглядом желтоватые страницы.

Подмечено верно: над горками курпицы раздается сопение. Никаким иным способом, того, что слышит недовольное бормотание старой мисс, Раки не показывает.

Рядом с Раки бухнулся об стол старинный железный канделябр с тремя сальными свечами. От неожиданности Раки нервно дернулась, но губ не разжала, что распалило старую экономку еще больше. Вот и заботься о неблагодарной девчонке! Ведь рта не раскроет, даже чтобы «спасибо» сказать.

Мисс Эштон нервно заозиралась вокруг. Она явно искала повод для скандала. И повод быстро нашелся: он висел на спинке стула, рядом с низким трехногим табуретом, на котором сидела Раки. И повод этот был чистым, длинным, добротно пошитым, синего цвета платьем из грубой шерсти.

В этом проклятом платье маленькая ундина завтра сбежит в Гнездо Черного Коршуна, оставив ее одну на хозяйстве. А где найти другую, такую умелую и расторопную помощницу? Еще и такую, что умеет язык за зубами держать. И вообще болтливостью не отличается.

По иронии судьбы молчание Раки, которое сейчас довело почтенную мисс до белого каления, стало основным аргументом в пользу устройства девчонки на службу в господский дом.

Раки, которую все домочадцы и слуги прозвали ундиной – за светлого, голубоватого оттенка волосы, неровными прядями спадающие до середины спины, показалась на пороге дома Полстейнов полгода назад. Вместе с десятком других претенденток, из которых явно выделялась не в лучшую сторону маленьким ростом и чрезмерной худобой. Бледная, с запавшими щеками и настороженным колючим взглядом, она молча протянула миссис Полстейн письмо с рекомендацией из ближайшего аббатства, которым заведовал пастор Смолл, давний знакомый семьи Полстейн. Пастор писал, что девчонка неплохо зарекомендовала себя на кухне монастыря и вполне может подойти дому Полстейнов, прислужницей.

Придирчиво оглядев хрупкую девичью фигурку в затертом платьице в заплатках, миссис Полстейн поманила Раки пальцем и задала несколько стандартных в таких случаях вопросов. Однозначные, лаконичные и даже скупые ответы ее удовлетворили: не смотря на явный поселенский говор, девчонка казалась не из болтливых. И не заметно было в ней поселенской вульгарности, так раздражающей чопорную миссис с тех самых пор, какона сама, совсем еще юной девочкой вошла в дом зажиточного гражданина колонизированной Американским Объединением луны. Саму миссис Полстейн двадцать лет назад отдали в этот дом за долги.

За это время из тонкой, пугливой, забитой девочки, точь-в-точь, что стоит перед ней, миссис Полстейн превратилась в важную городскую даму, грамотную и прекрасно воспитанную. Но все, что напоминало миссис о жизни в поселении, в том числе и просторечный, малограмотный говор, жутко раздражало.

– Она подходит, – кивнула миссис Полстейн экономке в сторону Раки, и развернулась, намереваясь вернуться в дом.

– Но, – робко задержала хозяйку мисс Эштон, спеша, пока та не скрылась в воротах. – Девчонка явная поселенка…

– Я вижу, – ледяные нотки в хозяйском голосе заставили бы проглотить язык кого угодно.

Но годы, проведенные бок о бок, научили госпожу и служанку слышать друг друга без слов. А еще служанку не робеть перед госпожой.

– Остальные еще хуже, – все еще не оборачиваясь, но уже мягче сказала миссис Полстейн.

Так Раки совершила головокружительный карьерный скачок – из поломоек богомольни – в прислужницы приличного дома.

Год исправной службы, вкупе с основными обязанностями, такими, как мытье полов и окон, натираемый до блеска хрусталь, вытряска половиков и пушистых настенных ковров, таскание тяжелых, оттягивающих руки корзин с рынка, сбивание масла вручную – так больше любит хозяин, готовка, большую часть которой составляет выпечка – в Йоре все помешаны на куках, запеченных или жареных кусочках теста с пряностями, и прочая грязная и не очень работа на кухне, научил Раки мало-мальски грамотно изъясняться. Настолько, что когда прислужница отвечала хозяйке, поселенский говор не заставлял ту меняться в лице, словно на зубах оскомина.

А еще этот год в тепле, достатке и душевном спокойствии, оказался самым… если не счастливым, то уж точно спокойным, в жизни Раки.

Что до тяжелой работы – к ней Раки не привыкать, да и работа в доме Полстейнов даже отдаленно не напоминает поселенский быт. А с монастырем и сравнивать нечего.

Раки почти перестала вскакивать по ночам от каждого шороха, приниматься то и дело судорожно шарить под подушкой в поисках тупого старого ножа, прислушиваться – не пора ли бежать. Первое время подрывалась, но вспомнив, где она, успокаивалась: отсюда не надо бежать, скрываться, прятаться. Здесь некого бояться. И здесь можно позволить себе такую роскошь, как просыпаться среди ночи для того, чтобы подумать, или даже читать книги – не то, что в монастыре, где на сон выделяется три-четыре часа… Там просто физически было не до страхов.

А здесь… Тоже некого было бояться… Весь год было некого! До прошлого туздьика.

А теперь… И из дома Полстейнов нужно бежать. Разнежилась, дура, начала привыкать чувствовать себя в безопасности.

Было ли раньше хоть вполовину так хорошо, так спокойно? Раки смело может сказать, что нет. Сколько себя помнит. Может, когда-то, еще в младенчестве – ведь сумела выжить в родном поселении.

И вряд ли это чаяниями матери.

Поселенские женщины, хмурые, неприветливые, преждевременно старые, и они находили место для детей в суровых, закаленных тяжкой жизнью, сердцах. Даже когда продавали заезжим пигмеям тоа, отдавали за долги, направляли в аббатства и богомольни, потому что нечем кормить. Но и они, бывало, выли в голос, или хотя бы плотно сжимали губы, не желая показывать миру скорбь. Потому что любили своих детей.

Почему же мать у Раки совсем другая?

Может, потому, что Раки совсем не похожа на нее? Бледная, худенькая, с жемчужно-голубыми, тонкими прямыми волосами, даже отдаленно не похожа на дебелую румяную поселянку Кэтти с облаком вьющихся светло-каштановых волос с небольшой проседью у висков.

В том, что мать ей родная, Раки не сомневалась – не в духе Кэтти благодетельствовать кому бы то ни было. А Раки, как ни крути, прожила бок о бок с матерью пятнадцать лет. И ушла из дому не потому, что выгнали. Сама сбежала.

Может, дело в том, что Раки похожа на никогда не виданного отца?

Был ли отец хорошим человеком? И мог бы быть таковым, если бросил их, когда Раки, по словам матери, исполнилось всего два года?

Раки не помнит отца. Иногда, по утрам, пока сон не полностью еще покидает Раки, в воздухе, словно из тонких светящихся нитей ткется расплывчатая фигура высокого сутулого мужчины с длинными, жемчужно-голубыми, как у Раки, косами. Мужчина представляется каждый раз почему-то на пороге, и лучи света, бьющие из-за спины, мешают разглядеть лицо. В том, что перед ней отец – Раки не сомневается.

Жизнь научила Раки осторожности, а способность улавливать самые потаенные, тщательно скрываемые помыслы, была с детства. И от этой фигуры мужчины с длинными волосами не веет ни подлостью, ни трусостью. Никакого неприятного отклика не рождается в груди Раки. Интуиция, – слово, выученное в доме Полстейнов, – говорит Раки, что отец не был плохим человеком.

Но почему тогда он бросил ее? И заставил мать выбрать такой низкий, такой ущербный и недостойный путь? Ведь если бы не крайняя нищета… так говорит Кэтти. А у Раки нет оснований ей не верить.

И верить – тоже.

А может, отец не уходил от них? Или ушел, но не по своей воле? Может, он умер?

Нет, он жив. Та самая интуиция говорит Раки, что жив.

***