Читать книгу Молния - Дин Кунц - Страница 15

Через неделю после возвращения Лоры в приют и за восемь дней до Рождества миссис Боумен вернула Тамми Хинсен на четвертую кровать в комнате Аккерсон. В непривычной беседе с Лорой, Рут и Тельмой миссис Боумен объяснила причину такого решения:

– Вы говорите, девочки, что Тамми не уживается с вами, однако у вас ей лучше, чем в других местах. Мы селили ее в другие комнаты, но другие девочки ее не выносят. Не знаю, что в ней такого, что делает ее парией, но ее соседки в конце концов начинают ее бить.

Вернувшись в комнату еще до появления Тамми, Тельма уселась на пол в основной позе йогов: ноги скрещены, пятки упираются в бедра. Она заинтересовалась йогой, когда битлы увлеклись восточной медитацией, и говорила, что, когда она наконец встретится с Полом Маккартни – она считала это своей неотвратимой судьбой, – им будет о чем поговорить, а именно о такой ерунде, как йога.

Теперь же, вместо того чтобы заниматься медитацией, она сказала:

– Представляете, как бы отреагировала эта корова, если бы услышала от меня: «Миссис Боумен, мы не любим Тамми потому, что она позволяла Угрю все до последнего, да еще помогала ему сладить с другими слабыми девочками, так что для нас всех она враг». Что бы сказала эта туша Боумен, если бы я ей все это выложила?

– Она сказала бы тебе, что ты трепло, – объявила Лора, плюхаясь на свою провисшую кровать.

– Верно. А потом бы она меня сожрала вместе с потрохами. Можно ли быть толще? Она раздувается с каждым днем. Люди таких размеров просто опасны: это ненасытное всеядное животное способно слопать на десерт вместо шоколадного мороженого целого ребенка.

Стоя у окна и глядя вниз на спортивную площадку, Рут сказала:

– Несправедливо, что другие девочки так относятся к Тамми.

– Жизнь вообще несправедлива, – добавила Лора.

– Жизнь не сахар, – подхватила Тельма. – Послушай, Шейн, прекрати разводить философию и выдавать прописные истины. Ты же знаешь, как это навязло у нас в зубах, хуже Бобби Джентри с «Балладой о Билли Джо».

Когда час спустя явилась Тамми, Лора нервничала. Ведь она убила Шинера, а Тамми от него зависела. Она ожидала, что Тамми будет ожесточенной и злой, но девочка поздоровалась с ней и улыбнулась искренней, застенчивой и пронизывающе печальной улыбкой.

После двухдневного пребывания Тамми в комнате стало ясно, что она сожалела о смерти Угря и потере его извращенной привязанности, но также испытывала облегчение.

После смерти Угря и Нины Доквайлер Лора по вторникам и субботам имела получасовые беседы с психотерапевтом, доктором Буном, который приходил в приют в эти дни. Доктор Бун не понимал, как Лора могла перенести потрясение, вызванное нападением Вилли Шинера и трагической смертью Нины, безо всяких психологических нарушений. Его ставили в тупик рассудительность, с какой она рассказывала о своих переживаниях, и взрослые слова, какими она объясняла свое восприятие событий в Ньюпорт-Бич. Он не учитывал, что Лора выросла без матери, потеряла отца, перенесла много тяжелых и страшных моментов и, что самое главное, горячая любовь отца закалила ее: она была жизнерадостной и неунывающей, сгибалась, но не падала под ударами судьбы. Она говорила о Шинере с полным равнодушием, а о Нине с печалью и любовью, но для психиатра ее спокойствие было скорее видимым, чем реальным.

– Значит, ты видишь во сне Вилли Шинера? – спрашивал доктор, сидя рядом на диване в небольшом кабинете, выделенном для него в приюте.

– Я только два раза его видела. И то в ночных кошмарах. У всех детей бывают ночные кошмары.

– Нина тебе тоже, конечно, снится. Это тоже кошмары?

– Совсем нет! Это хорошие сны.

Доктор был удивлен.

– А когда ты вспоминаешь Нину, тебе грустно?

– Да. Но я… Я также вспоминаю, как весело нам было ездить по магазинам, как мы примеряли платья, свитеры. Вспоминаю ее улыбку и смех.

– А угрызения совести? Ты чувствуешь себя виноватой в том, что случилось с Ниной?

– Нет. Может быть, Нина не умерла бы, если бы я не пришла в гостиную и не привела за собой Шинера, но я не испытываю чувства вины. Я старалась быть хорошей приемной дочерью, и они были счастливы со мной. Просто жизнь преподнесла нам большой сюрприз, но это не моя вина. Сюрприз – это всегда сюрприз, от него не спрячешься.

– Сюрприз? – переспросил доктор в недоумении. – Значит, ты считаешь, что жизнь – это череда неожиданностей? Как в немой комедии?

– До какой-то степени.

– Значит, жизнь – это комедия?

– Нет, жизнь – вещь серьезная и смешная одновременно.

– Разве это возможно?

– Если вы этого не понимаете, – сказала Лора, – то, наверное, вопросы должна задавать я.

Лора заполнила целые страницы следующей тетради своего дневника замечаниями о докторе Буне. О неизвестном ангеле-хранителе там не было ни строчки. Она даже старалась не вспоминать о нем. Он ее подвел. А Лора привыкла рассчитывать на него. Усилия, которые он приложил для ее спасения, заставили ее почувствовать себя особенной, и эта мысль служила ей опорой после смерти отца. Теперь она раскаивалась, что посмела надеяться на кого-то, кроме себя, когда речь шла о ее жизни. Она по-прежнему хранила, но больше не перечитывала ту записку, что он оставил на столе после похорон отца. И с каждым днем прошлые подвиги ее хранителя во имя ее блага все более казались вымыслом, нечто вроде сказок о Санта-Клаусе, которым она давно не верила.

В день Рождества девочки вернулись к себе в комнату нагруженные подарками, полученными от благотворительных обществ и просто отдельных жертвователей. Вечер завершился пением рождественских песен, и Тамми удивила Лору и близнецов, присоединившись к хору. Она пела негромким, дрожащим голосом.

Прошло еще немного времени, и она почти перестала грызть ногти. Она еще не преодолела целиком свою замкнутость, но казалась более спокойной и довольной собой, чем когда-либо прежде.

– Теперь, когда нет этого извращенца, – сказала Тельма, – она, смотришь, и оправится.

Двенадцатого января 1968 года, это была пятница, Лоре исполнилось тринадцать лет, но она не отмечала день рождения. У нее не было настроения.

В предыдущий понедельник ее перевели из приюта Макилрой в Касвелл-Холл, приют для старших детей в Анахейме, в пяти милях от ее прежнего места обитания.

– Жди нас в мае, – успокаивала ее Тельма. – Второго мая нам исполнится тринадцать, и нас только тут и видели. Мы будем снова вместе.

Когда воспитательница из Касвелла приехала за ней, Лора не хотела оставлять старое место, но потом подчинилась судьбе.

Приют Касвелл-Холл размещался в старом школьном здании, где классы были превращены в спальни, комнаты отдыха в кабинеты воспитателей. Атмосфера Касвелл-Холла была более казенной, чем в приюте Макилрой.

Касвелл был также опасней приюта Макилрой, потому что здесь жили подростки, многие из которых были настоящими малолетними преступниками. В стенах Касвелла можно было достать марихуану и другие наркотики, и среди юношей, а также и девушек часто вспыхивали драки. Возникали группы, как это было и в приюте Макилрой, но только в Касвелле многие из этих групп по своей организации, действиям и поступкам мало чем отличались от уличных банд. Воровство было обычным делом.

Лора очень скоро поняла, что в жизни выживают два типа людей: первые, как она сама, черпавшие необходимую стойкость в той любви, которая некогда выпала на их долю; и вторые, не знавшие этой любви, в чьих душах жила ненависть, и находившие жалкое удовлетворение в драках и проявлениях мести. Они отвергали нормальные человеческие чувства и в то же время завидовали тем, кто был на них способен.

В Касвелле Лора все время была начеку, но не дала страху взять над собой верх. Головорезы были страшными и жалкими одновременно, а в своем позерстве и непременных стычках даже смешными. В Касвелле никто не разделял ее мрачный юмор: она не нашла здесь вторых сестер Аккерсон; поэтому она заполняла своими впечатлениями аккуратные тетради дневников. Она ждала, когда сестрам исполнится тринадцать, а пока это был монолог, обращенный к самой себе; это было время самоизучения и обогащения, время дальнейшего знакомства с комическим и в то же время трагическим миром, в котором она жила.

В субботу тринадцатого марта Лора читала у себя в комнате, когда вдруг услыхала, как одна из ее соседок, известный нытик Фрэн Виккерт, рассказывает в коридоре о пожаре, в котором погибло несколько детей. Лора не прислушивалась к разговору, пока не уловила слово «Макилрой».

Ее мгновенно охватил страх, сердце замерло, руки похолодели.

Уронив книгу, Лора выскочила в коридор, испугав собеседниц.

– Когда? Когда случился пожар?

– Вчера, – ответила Фрэн.

– И сколько… сколько погибло?

– Не много, кажется, двое, а может, и один человек, но говорят, там стоял запах горелого мяса. Представляете, какой ужас…

Лора схватила Фрэн за плечи.

– Ты знаешь имена?

– Ты что, с ума сошла?

– Скажи мне имена!

– Я не знаю никаких имен. Господи, да что это с тобой?

Лора не помнила, как рассталась с Фрэн, не помнила, как выскочила за ворота приюта и очутилась на авеню Кателла, далеко от Касвелл-Холла. На авеню Кателла располагались торговые склады, в некоторых местах на ней не было тротуаров, и Лора бежала по обочине дороги, а мимо проносились автомобили. От Касвелла до приюта Макилрой было пять миль, и Лора плохо знала дорогу. Но она полагалась на свое чутье и бежала до изнеможения, то замедляя шаг, то снова пускаясь бегом.

Наверное, надо было сразу пойти к кому-то из воспитателей в Касвелле и спросить имена детей, погибших на пожаре. Но Лора уверила себя, что ей следует проделать весь трудный путь до приюта Макилрой; что только от этого зависит судьба близнецов Аккерсон; что, позвони она в приют, ей наверняка скажут, что сестер нет в живых; но, если она преодолеет бегом все пять миль, сестры будут целы и невредимы. Это было чистое суеверие, но она поддалась ему.

Смеркалось. Когда Лора добралась до приюта, мартовское небо было багряным от заката, а края редких облаков словно охвачены пламенем. С облегчением она увидела, что пожар пощадил фасад старого особняка.

И хотя она обливалась потом и еле держалась на ногах, а голова разламывалась от боли, она не замедлила шага, а поспешила дальше. Она встретила шестерых детей в коридоре на первом этаже и троих на лестнице, двое позвали ее по имени. Но она не задержалась, чтобы расспросить их о пожаре. Она должна была увидеть все своими глазами.

На последней площадке она почувствовала запах пожара: едкая смолистая вонь от сгоревших вещей, стойкий кислый запах паленого. А когда она открыла дверь в коридор на третьем этаже, она увидела открытые окна по концам коридора, а посередине вентиляторы, которые разгоняли воздух, насыщенный запахом гари.

В комнате Аккерсон была новая некрашеная дверь и новая дверная рама, но стена была обожжена и испачкана сажей. Написанное от руки объявление предупреждало об опасности. Все двери в приюте не имели замков, и Лора, не обращая внимания на записку, настежь распахнула дверь, вошла внутрь и увидела то, чего так страшилась: полное разрушение.

Свет позади в коридоре и красный закат в окне недостаточно освещали комнату, но Лора увидела, что из нее вынесли остатки сгоревшей мебели; в комнате не было ничего, кроме страшных следов пожара. Пол был черным от сажи и обуглился, хотя доски и сохранились. Стены закоптились от дыма. Створки стенных шкафов сгорели до основания, несколько полусгоревших кусков дерева висели на расплавившихся петлях. Окна или вылетели, или были выбиты теми, кто пытался спастись от языков пламени; зияющие оконные проемы были закрыты прозрачным пластиком. К счастью для обитателей приюта, огонь распространялся вверх, а не в стороны и выжег потолок. Лора взглянула вверх, где в темноте виднелись толстые обгоревшие чердачные балки. Она не увидела неба – значит, пожар удалось потушить до того, как загорелась крыша.

Лора дышала тяжело, с трудом, не потому, что не отдышалась после тяжелой дороги, а потому, что страх больно сжимал ей грудь, перехватил горло. И каждый вдох горького угарного воздуха вызывал тошноту.

С той самой минуты, когда в Касвелле она услышала о пожаре, она уже знала правду, но не решалась признаться себе в этом. У Тамми Хинсен как-то нашли банку с бензином для зажигалок и спички: она собиралась поджечь себя. Уже тогда, узнав об этом запланированном самосожжении, Лора не сомневалась, что Тамми доведет дело до конца, потому что самосожжение было для нее самой подходящей формой самоубийства: соединение внешнего огня с внутренним, который сжигал ее многие годы.

«Боже милостивый, сделай так, чтобы в комнате была одна Тамми, когда начался пожар».

Еле держась на ногах от едкого запаха дыма и шока при виде разрушения, Лора выбралась в коридор из опустошенной пламенем комнаты.

– Лора, это ты?

Лора подняла голову и увидела Ребекку Богнер.

Дыхание с хрипом неровно вырывалось у нее из груди, но она сумела произнести:

– Рут… Тельма?

Мрачное выражение на лице Ребекки лишило Лору надежды, что близнецам удалось спастись, но Лора повторила дорогие ей имена, и в ее голосе прозвучали просительные, жалобные нотки.

– Там, – сказала Ребекка и показала в конец коридора. – Предпоследняя комната слева.

С внезапной надеждой Лора бросилась туда. Три кровати в комнате были не заняты, на четвертой лицом к стене кто-то лежал; на тумбочке рядом горела настольная лампа.

– Рут, это ты? Тельма?

Девочка медленно поднялась с кровати, это была одна из двойняшек, целая и невредимая. На ней было неряшливое, мятое серое платье, волосы не причесаны, лицо опухшее, глаза влажные от слез. Она сделала шаг навстречу Лоре и остановилась, как будто у нее не было больше сил.

Лора бросилась к ней и обняла.

Девочка положила голову Лоре на плечо и наконец заговорила полным муки голосом:

– Лучше бы это была я, Шейн. Почему выбор пал на нее, а не на меня?

Сначала, пока она не заговорила, Лора принимала ее за Рут.

Отвергая неизбежное, Лора спросила:

– А где же Рут?

– Ее больше нет. Умерла. Я думала, ты знаешь. Нет больше моей Рут.

Лора почувствовала, как что-то внутри у нее сломалось. Потрясение было столь глубоким, что высушило слезы; она онемела, застыла на месте.

Они долго стояли без слов, обняв друг друга. Стемнело. Они подошли к кровати и сели на край.

Какие-то девочки появились в дверях. Наверное, они жили вместе с Тельмой, но Лора махнула рукой, чтобы они не мешали.

Не поднимая глаз, Тельма сказала:

– Я проснулась от крика, ужасного крика… и свет был такой яркий, что я не могла смотреть. Вдруг я поняла, что в комнате пожар. Тамми горит. Пылает, как факел. Бьется на кровати в пламени и кричит…

Лора обняла ее, ожидая, когда она снова заговорит.

– Пламя перебросилось с Тамми на стену и побежало прямо вверх, загорелась кровать, потом пол, вспыхнул ковер…

Лора вспомнила, как Тамми пела вместе с ними на Рождество и как она постепенно, с каждым днем, обретала душевное равновесие. Теперь стало ясно, что это спокойствие было спокойствием человека, который решил положить конец своим мукам.

– Кровать Тамми была ближе всех к двери, дверь загорелась, и я разбила окно возле меня. Я позвала Рут… она… она крикнула, что идет, все заволокло дымом, я ничего не видела. Хэтер Дорнинг, она спала на твоей кровати, подбежала к окну, и я помогла ей выбраться, дым вытянуло через окно, и я увидела, что Рут пытается набросить на Тамми свое одеяло, чтобы сбить пламя, но одеяло тоже загорелось, и я видела, что Рут… Рут… Рут тоже горит.