Читать книгу По дороге к любви - Дж. А. Редмирски - Страница 12

Денвер остается позади, и мы мчимся дальше, неумолимо приближаясь к конечной остановке Эндрю в Вайоминге. Не стану врать, это меня очень беспокоит. Эндрю был прав: в одиночку мне путешествовать небезопасно. Я пытаюсь понять, почему это не тревожило меня до того, как мы с ним познакомились. Может, просто с ним я чувствую себя в большей безопасности, ведь так просто представить, как он с легкостью ломает одну челюсть за другой. Черт возьми, с самого начала не надо было заговаривать с ним, а уж тем более позволять садиться рядом, потому что я… ну, привыкла к нему, что ли. Приедем в Вайоминг и расстанемся, и снова я буду смотреть в окно, как проносятся мимо пейзажи, и гадать, куда меня привезет автобус на этот раз.

– У тебя есть девушка? – спрашиваю я, чтобы только не думать о том, что через несколько часов снова буду одна.

У него появляются ямочки на щеках.

– А тебе зачем это знать?

Закатываю глаза:

– Не задирай нос, я просто так спросила. И если ты не…

– Нет, – отвечает он. – К счастью, я в этом мире одинок, как монах.

Улыбается, ждет моей очереди, а я не сразу понимаю, что должна сказать.

Господи, вот нашла, дура, о чем спрашивать.

– Я? – тычу я себя в грудь пальцем. – И у меня больше нет. – И прибавляю уже более уверенным тоном: – Я тоже, к счастью, одна, и в таком качестве хочу оставаться… как можно дольше… всегда, в общем.

Ну вот, опять. Зачем брякнула эту банальность, надо было просто сказать, что у меня никого нет, и все, и на этом остановиться.

Эндрю, разумеется, это сразу замечает. У меня такое чувство, что он замечает все, ничего не пропускает, так что при нем надо держать ухо востро и не болтать лишнего. Чуть что, сразу подловит и поднимет на смех.

– Ладно, я это запомню, – скалится он.

Слава богу, хоть больше не задает вопросов.

Он откидывает голову на спинку и отрешенно постукивает пальцами по коленке. Я потихоньку смотрю на его мускулистые загорелые руки, пытаясь разглядеть татуировки, но они прячутся под рукавами футболки. Одну из них, которая справа, я раньше успела немного рассмотреть, когда он вытянул руки, чтоб завязать шнурок. Кажется, какое-то дерево. А на руке, которая ко мне ближе, не могу точно сказать, что именно, но что-то с перьями. И еще: все его татуировки, которые я видела, однотонные.

– Что, интересно? – спрашивает он, и я даже вздрагиваю.

Мне и в голову не могло прийти, что он видит, как я их разглядываю.

– Интересно.

«Ну да, мне очень любопытно, что у него там».

Эндрю поворачивается, задирает левый рукав, и я вижу феникса со свисающим длинным красивым хвостом; кончики его перьев я и видела торчащими из-под рукава. Но покрытое перьями туловище птицы совсем худенькое, и феникс выглядит задиристым.

– Ого, вот это да… Класс.

– Спасибо. Примерно год назад сделал. – Эндрю опускает рукав. – А на эту посмотри. – Он поворачивается, задирает другой рукав, но я прежде всего обращаю внимание на вздувшиеся под футболкой мышцы живота. – Клевая, скажи? Сказочное дерево с дуплом… Мне очень нравятся такие деревья, страшные, а если приглядеться поближе…

Я придвигаюсь ближе, гляжу, куда он указывает пальцем, в дупло.

– Это моя машина, «шевроле камаро» шестьдесят девятого года. Машина моего отца, вообще-то, но он умирает… Думаю, достанется мне.

Смотрит перед собой в пространство.

Ага, вот наконец появился в лице едва заметный проблеск страдания, которое он прятал раньше, когда мы разговаривали о его отце. Оказывается, в душе он очень переживает, просто скрывает… От этой мысли у меня сжимается сердце. Я, например, не могу представить ситуацию, когда мама или папа лежат на смертном одре, а я в трансконтинентальном автобусе еду повидаться с ними в последний раз. Искоса гляжу на него, очень хочется сказать ему что-нибудь утешительное, но, боюсь, у меня не получится. Почему-то кажется, что неуместно даже заговаривать об этом.

– У меня еще парочка есть, – продолжает он, снова поворачиваясь ко мне и откинув голову на спинку кресла. – Одна вот здесь, маленькая. – Он переворачивает правое запястье и показывает простенькую черную звездочку посередине, прямо под ладонью.

Я удивляюсь, как это не заметила раньше.

– А вторая побольше, прямо на грудной клетке, с левой стороны.

– А там что? Ну, на грудной клетке? Большая?

Он тепло улыбается, в зеленых глазах веселые искорки.

– Еще какая большая. – Делает движение, словно собирается задрать футболку, но, видно, передумывает. – Ничего особенного. Просто женщина. Не хочу заголяться в полном автобусе.

Теперь мне еще больше хочется посмотреть, что у него там.

– Твоя знакомая? – спрашиваю я.

А сама глаз не отрываю от его груди, словно надеюсь, что он все-таки задерет футболку. Но увы.

Он мотает головой:

– Да нет. Вот еще! Это Эвридика. – Машет рукой, словно этого объяснения достаточно.

Кажется, какое-то древнее имя, древнегреческое, что ли, смутно знакомое, но никак не могу вспомнить, где я его слышала.

Киваю.

– Было очень больно?

Он улыбается:

– Да нет, самую малость. Вообще-то, болело, особенно на ребрах, там всегда больней всего.

– И ты плакал?

Он весело смеется:

– Не-е, не плакал, но, блин, если бы сделал чуть больше по размеру, может, и плакал бы. Шестнадцать часов под иглой, можешь представить?

Вот это да! Даже не верится.

– Неужели ты просидел шестнадцать часов?

Интересно, почему он не хочет показать эту татуировку, если так подробно про нее рассказывает? Может, не очень хорошо получилась, художник что-нибудь напортачил?

– Ну, не за один сеанс. Несколько дней делали… Я бы попросил и тебя показать татуировки, но интуиция подсказывает, что у тебя их нет.

Ишь ты, еще и улыбается снисходительно.

– И правильно сделал, что не попросил. – Я слегка краснею. – Но я иногда тоже подумываю об этом. – Поднимаю руку и показываю запястье. – Где-нибудь здесь, например, слово «свобода» или на латыни что-нибудь, я еще не думала как следует.

Я смущенно улыбаюсь. Страшновато говорить про татуировки с парнем, который в них настоящий спец.

Только собираюсь убрать руку обратно на подлокотник, как Эндрю берет меня за запястье. На секунду у меня перехватывает дыхание, по всему телу пробегает странный холодок, но, когда он начинает спокойно, будто ничего такого не происходит, говорить, это чувство исчезает.

– У девушки здесь татуировка смотрится очень изящно и женственно. – Кончиком пальца он проводит по запястью, там, где, по его мнению, нужно ее сделать. Меня снова бросает в дрожь, слава богу, внешне это не заметно. – Какое-нибудь короткое латинское изречение, главное, умное, вот здесь примерно, было бы очень здорово. – Он осторожно отпускает мою руку, и я кладу ее на подлокотник. – А я думал, если предложу тебе сделать, ты скроишь возмущенное лицо и скажешь: «Да ты что, ни в коем случае!» – смеется он, устраиваясь поудобнее в кресле.

Быстро темнеет, солнце уже почти зашло, только краешек виднеется над горизонтом, пейзаж залит оранжевыми, розовыми и пурпурными лучами.

– Хочешь сказать, что я личность непредсказуемая? – улыбаюсь я.

– Ага, как раз это и собирался сказать, – улыбается он в ответ, а потом задумчиво смотрит куда-то прямо перед собой.

* * *

На следующий день Эндрю будит меня днем, где-то после двух, на автобусной станции в Шайенне, штат Вайоминг. Чувствую, как пальцы его щекочут мне ребра.

– Приехали, – слышу его голос, разлепляю глаза и отрываю голову от окна.

Чувствую, что изо рта у меня ужасно пахнет и сухость страшная, поэтому, когда невольно зеваю, поспешно отворачиваюсь от него.

Скрипнув тормозами, автобус подъезжает к стоянке, пассажиры торопятся встать, снимают вещи с верхних полок, толпятся в проходе.

Я не двигаюсь с места, на душе кошки скребут, осторожно поглядываю на Эндрю. Еще немного – и меня охватит приступ настоящей паники. Конечно, я знала, что это рано или поздно случится: Эндрю уйдет и я останусь одна. Но я совсем не ожидала, что так перетрушу. Как маленькая испуганная девочка, которую вытолкнули в мир: мол, живи как хочешь, и сама заботься о себе, больше некому.

«Черт! Черт! Черт!»

Не могу поверить, что я так привыкла к нему. Сама виновата, вот и расхлебывай теперь.

Боже, как страшно остаться одной.

– Выходим?

Он уже стоит в проходе, протягивая мне руку. Ласково улыбается, не умничает, не отпускает ехидных шуточек в мой адрес… Еще бы, ведь мы больше никогда не увидимся. Нет, конечно, мы не влюбились друг в друга, ничего такого, что за дикая мысль, но все равно, когда несколько дней едешь в одном автобусе с человеком, которого никогда прежде не встречал, знакомишься с ним, понимаешь, что тебе нравится с ним общаться, между вами словно возникает невидимая нить. Тем более если вы с ним очень похожи и у вас так много общего. Ты привязываешься к нему, это естественно, и ты чувствуешь боль, когда наступает пора расставаться.

Но говорить обо всем этом ему нельзя. Это глупо. Сама впуталась в эту историю, сама и распутывайся. Ничего, как-нибудь справлюсь. А там будь что будет.

Улыбаюсь, беру его за руку. Мы идем по проходу, он впереди, я за ним. Чувствую, как пальцы его осторожно сжимают мою ладонь. От них словно струится теплый ток, перетекая в меня, как будто он передает мне энергию, которая поможет мне быть увереннее, когда я останусь одна.

– Ну, Кэмрин… – Он смотрит на меня, словно хочет, чтобы я подсказала ему свою фамилию.

– Беннетт, – улыбаюсь я, вспомнив, что нарушила собственное правило.

– Ну, Кэмрин Беннетт, приятно было познакомиться на дороге в никуда.

Он поправляет на плече сумку и сует руки в карманы джинсов. Заметно, как напряжены мышцы.

– Желаю тебе найти то, что ты ищешь.

Пытаюсь улыбнуться, и у меня даже получается, хотя и довольно криво.

Я тоже поправляю сумочку на одном плече и ремень большой сумки на другом, а потом обе руки безжизненно повисают вдоль тела.

– Мне тоже было приятно с тобой познакомиться, Эндрю Пэрриш, – говорю я, хотя мне хочется сказать совсем не это.

Не то я хочу сказать. И вообще, хочу, чтобы он проехался со мной еще немножко. Хоть чуть-чуть.

– У меня к тебе просьба, если ты не против.

Он явно заинтригован, в лице любопытство, даже голову наклонил.

– Конечно не против. Что за просьба? Что-нибудь эротичное?

Ямочки становятся еще глубже, красивые губы разъезжаются в улыбке.

Я смущенно хихикаю, опускаю глаза, кажется, уже красная как помидор. Делаю паузу, перед тем как продолжить, потому что просьба моя никак не вяжется с его игривостью. Перестаю улыбаться, с искренним сочувствием гляжу ему прямо в глаза.

– Если твой папа умрет, – начинаю я и вижу, что игривое выражение на его лице пропадает, – не сдерживайся, поплачь как следует, хорошо? Неспособность плакать – это очень плохо. Ты и представить себе не можешь, как это ужасно, когда не можешь плакать, в конце концов начинаешь видеть мир… в самом мрачном свете.

Он долго смотрит на меня, не говоря ни слова, потом кивает, лицо серьезно, только где-то в глубине глаз теплится едва заметная благодарная улыбка. Протягиваю руку, чтобы попрощаться, он тоже, но держит мою руку на секунду дольше, чем принято в таких случаях, потом тянет к себе, чтобы обнять меня. Я тоже крепко обнимаю его, хотя на самом деле мне хочется крикнуть ему в лицо, что мне страшно, что я не хочу, чтобы он бросал меня здесь одну… но понимаю, что не могу.

«Держись, Кэмрин!»

Он отпускает меня, в последний раз кивает, дарит свою очаровательную улыбку, которую я так быстро успела полюбить, и уходит. Все. Я осталась одна. Стою на этой станции как столб, кажется, проходит целая вечность, а я все никак не могу двинуться с места, ноги не слушаются. Вижу, как он садится в такси, смотрю ему вслед, пока такси не исчезает из виду.

Я снова одна. За тысячу с лишним километров от дома. Куда я еду, зачем, что хочу найти? Просто еду, путешествую, так сказать. Никогда не представляла, что могу выкинуть такое. И мне очень страшно. Но надо довести дело до конца. Надо, потому что мне необходимо побыть одной, подальше от дома, от всего, что заставило меня пуститься в эту авантюру, в результате которой я оказалась здесь.

Беру себя в руки, иду искать, где можно присесть. До следующего автобуса в Айдахо еще четыре часа, так что надо чем-то занять себя, как-то убить это время.

Прежде всего направляюсь к торговым автоматам.

Сую в щель монеты, жму кнопку хрустящих хлебцев, самая здоровая еда из всего, что здесь продается, но в последнюю секунду мой палец сам делает странный вираж, жмет на другую кнопку, и в приемную нишу падает отвратительный шоколадный батончик, от которых, говорят, толстеют. Схватив этот брикет суррогатной еды, иду дальше, к автомату, торгующему содовой, минуя ряд холодильников с водой и соками, и беру бутылку газированной бурды, от которой портятся и зубы, и желудок.

Если бы сейчас это увидел Эндрю, он был бы очень доволен.

«Проклятье! Хватит, забудь про Эндрю!»

Тащусь дальше, ищу какую-нибудь скамейку, где можно переждать этот день.

Через четыре часа автобус не приходит, жду еще два. Диспетчер объявляет, что автобус задерживается из-за поломки в пути. По всей станции раздаются разочарованные и возмущенные крики.

Отлично. Просто отлично. Застряла на автобусной станции, черт знает где, могу и всю ночь тут проторчать, спать буду, свернувшись калачиком на пластмассовых стульях, на которых и сидеть-то неудобно.

А что, если пойти в кассу и взять билет еще куда-нибудь?

«Правильно! Ура! Проблема решена!»

И чего раньше думала? Сидела, как дура, целых шесть часов коту под хвост. Можно подумать, что мне обязательно надо в этот гребаный Айдахо только потому, что у меня туда билет в кармане.

Хватаю вещи, иду через автовокзал мимо толпы пассажиров, у которых, похоже, нет моих проблем, подхожу к кассе.

– Мы уже закрываемся, – говорит кассирша.

– Подождите, прошу вас! – Я почти умоляю ее, а сама взволнованно стучу ладонью по стойке. – Мне срочно нужен билет, все равно куда. Пожалуйста, я буду вам очень благодарна!

Пожилая женщина с жесткими, как проволока, волосами морщит нос и отправляет за щеку жвачку. Тяжело вздыхает и щелкает по клавишам компьютера.

– О, большое вам спасибо! – говорю я. – Вы удивительная женщина! Благодарю вас!

Она закатывает глаза к потолку.

Срываю сумочку с плеча, роюсь, достаю кошелек на молнии.

– Куда вам? – спрашивает она.

Отлично, вот это вопрос, просто вопрос вопросов, на миллион долларов вопрос! Оглядываю стойку, ищу какой-нибудь «знак», типа той печеной картошки на автостанции в Северной Каролине, но ничего подходящего не вижу. Женщина, похоже, начинает нервничать, я еще больше волнуюсь, никак не могу придумать хоть что-нибудь.

– Ну что же вы, мисс? – тяжело вздыхает она и смотрит на часы. – Я уже пятнадцать минут как закрыта. И мне очень хочется поскорей домой, я проголодалась.

– Да-да, простите…

Достаю из бумажника кредитную карту, протягиваю.

– Техас, – говорю я, сначала неуверенно, но потом вдруг понимаю: да, это именно то, что надо, будто слово это вертелось на языке и вот само соскочило. – Да, пожалуйста, до любой станции в Техасе, будьте добры.

Она приподнимает кустистую рыжеватую бровь:

– Вы что, не знаете, куда вам ехать?

Я отчаянно киваю головой:

– Мм… Да-да… Просто мне нужен ближайший, который идет в этот штат. – Я улыбаюсь ей, надеясь, что она проглотит всю эту чушь собачью, что ей не придет в голову спросить у меня документы, уж больно подозрительная девица стоит перед ней. – Я здесь уже шесть часов. Поймите, я больше не могу…