Читать книгу Как в первый раз - Дженнифер Доусон - Страница 6

Потребовалось шесть часов, несколько таблеток ибупрофена и пять мусорных мешков, но в конце концов Эван привел квартиру в порядок. Выбросив все спиртное, он позвонил в клининговую службу и договорился о ежедневных уборках. Затем постригся и побрился.

После того как Эван очнулся на больничной койке, ему не приходилось тратить столько энергии в один день, и сейчас он пыхтел и задыхался, пока бежал под послеполуденным солнцем по берегу озера рядом с Джеймсом. Эван терпеть не мог пробежки даже тогда, когда находился в самой своей лучшей форме, а сейчас, после четырех месяцев, проведенных без тренировок, ему казалось, что его легкие вот-вот разорвутся, а сердце выскочит из груди.

А брат, бежавший рядом, даже не запыхался. Он, пожалуй, выкладывался не больше, чем на тридцать процентов, – чтобы Эван не отставал. Собственно, поэтому он и позвал именно его, а не Шейна. Рядом с ним Эван мог и унизиться, потому что Джеймс никогда не стал бы над ним глумиться.

Тут Джеймс вдруг перешел на шаг.

– Почему ты остановился? – пробормотал Эван, задыхаясь.

Джеймс хлопнул его по спине.

– Ты и впрямь хочешь услышать ответ?

Эван помотал головой.

– Нет, не хочу. Жалкое зрелище, да?

– Тебе пришлось нелегко. К тому же ты несколько месяцев никуда не выходил. Думаю, имеешь право на поблажку. – Джеймс обладал весьма практичным складом ума и умел смотреть на все в перспективе.

Эван глубоко вдыхал озерный воздух, ожидая, когда сердце, наконец, перестанет колотиться. Сейчас он чувствовал себя отвратительно. А ведь всегда держал себя в хорошей физической форме – еще со школы. Неужели все пошло к черту за такое короткое время? Впрочем, ничего удивительного. Никому не пойдет на пользу ежедневное пьянство в течение нескольких месяцев.

«Один маленький шажок за раз, – напомнил себе Эван. – Просто нужно делать шажок за шажком». Он не знал, как исправить свою жизнь, зато мог бегать. И мог не напиваться и не огорчать своим пьянством близких. Оставалось надеяться, что остальное приложится. Эван со свистом выдохнул и пробормотал:

– Спасибо, Джеймс.

Брат кивнул и тут же спросил:

– Не хочешь заглянуть к нам сегодня на обед? Грейси экспериментирует, поэтому что-нибудь вкусненькое нам обеспечено.

Эван все еще не понимал, каким образом Грейси Робертс, кондитер и секс-богиня, нашла общий язык с его практичным, помешанным на здоровой пище братом. Но она сделала Джеймса счастливым, и выглядел он сейчас замечательно. Грейси обожала Джеймса и, не смущаясь, рассказывала об этом всем вокруг.

Эван искренне радовался за брата, однако сильно сомневался, что ему захочется наблюдать за домашним блаженством Джеймса и Грейси.

– Спасибо, в другой раз, – ответил он.

– Нет, ты придешь. Не хочу говорить Грейси «нет». – Это, конечно, была уловка. Насколько Эван знал, у Джеймса никогда не возникало подобных проблем со своей «второй половиной». Было ясно: он просто хотел, чтобы Эван пришел, и не желал принимать его «нет».

С Шейном Эван мог бы поспорить, но Джеймс всегда просил так мало… И никогда не осуждал его, как бы гадко Эван себя ни вел. Кроме того, он уже сто лет не ел ничего домашнего, а Грейси готовила феноменально вкусно.

– Ладно, хорошо, – кивнул Эван.

– Отлично! Ты же знаешь, как Грейси любит тебя кормить.

– Это потому, что я не жалуюсь на калории.

Джеймс засмеялся.

– Я тоже не жалуюсь. Ну, не очень часто…

– Должно быть, ты терпишь страшные мучения, Джимми. Потрясающая еда, фантастический секс – и каждый вечер красотка с пирожными.

Джеймс улыбнулся, потом с невозмутимым видом произнес:

– Даже не знаю, как я выдерживаю…

Минуту спустя они, уже молча, шли в сторону дома, где жили брат и Грейси. И Эван вдруг понял, что это лучший его день за последние несколько месяцев. Ведь он был абсолютно трезв, хорошо потренировался, а сейчас шел на обед к брату, где Грейси не позволит ему сидеть и дуться. Причем все это – только начало…

Тут он снова вспомнил о Пенелопе и о том, что наговорил ей накануне. И он знал, что должен был сделать, – хотя ужасно не хотелось. Не хотелось вовсе не потому, что она не заслуживала извинений – еще как заслуживала. Но идти к ней… Ведь это означало, что придется говорить о прошлом. А они так долго избегали этой темы, что Эван теперь не знал, к чему такой разговор приведет. Но это не имело значения. Он должен был искупить свою вину. И Пенелопа абсолютно права. Ему пора взять себя в руки и стать порядочным человеком. Поэтому он и начнет с нее – то есть с разговора с нею.

Пенелопа еще не переоделась после занятий йогой, когда в дверь позвонили. Она нахмурилась. Для доставки – уже слишком поздно. Может быть, это Софи? Та иногда заскакивала к ней после работы. Пенелопа босиком подошла к двери. Увидев сквозь стеклянные панели человека, стоявшего у порога, замерла в изумлении. Потом несколько раз моргнула и снова посмотрела. Да, Эван. Но что же теперь делать?.. Она уже решила притвориться, что ее нет дома, но тут он тоже ее увидел, и взгляды их встретились…

Чуть помедлив, с гулко бившимся сердцем, она отперла замок и, открыв дверь, стала в проеме так, чтобы он не смог ворваться в дом.

Эван был в джинсах и в черной футболке, натянувшейся на его широкой груди. Он побрился и постригся. А зеленые глаза – вовсе не остекленевшие от пьянства! – внимательно смотрели на нее. И выглядел он… Он был удивительно красив.

Смущаясь своих штанов для йоги и крохотного топа, Пенелопа провела ладонью по затянутым в хвост волосам и холодно произнесла:

– Добрый вечер, Эван.

Он окинул ее взглядом и спросил:

– Можно войти?

– Зачем? – Пенелопа судорожно вцепилась в дверной косяк. Она не хотела видеть его в своем доме!

На щеке у него дернулся мускул.

– Хочу с тобой поговорить.

– Нам не о чем говорить, Эван.

Он тотчас же покачал головой.

– Нет, не согласен. А теперь… Пожалуйста, впусти меня. Или будем разговаривать у двери?

Пенелопа прикусила губу и, окинув взглядом улицу, подумала о соседях, которые могли заметить у ее порога одного из самых узнаваемых чикагских футболистов. А ей ужасно не хотелось, чтобы ее имя оказалось на страницах газет.

Вздохнув, она отступила на несколько шагов, впуская гостя. И стиснула зубы, когда он, проходя, задел ее плечом. От него больше не несло алкоголем – напротив, пахло свежестью с каким-то пряным оттенком. Ей всегда нравился его запах. Она любила сидеть, уткнувшись носом в его шею и вдыхая этот аромат.

Пенелопа помотала головой, словно отгоняя ненужные воспоминания, и так же холодно проговорила:

– Кухня дальше по коридору.

Его плечи, казалось, полностью заполнили коридор, когда он шел к просторному помещению в дальнем конце дома.

– Этот дом очень похож на тебя, – сказал он вполголоса.

И действительно, сочетание чистых линий и комфорта – это, пожалуй, и впрямь было как бы ее отражением. И еще – мягкие кремовые оттенки, серые тона и всплески красного. Все намекало на модерн, но Пенелопа выбирала мебель за ее удобство. И все тут было устроено весьма рационально благодаря тому, что кухня ничем не отделялась от гостиной.

Пенелопа зашла за кухонный «остров» с его сланцевыми стойками, серыми шкафчиками и техникой из нержавеющей стали и, высокомерно взглянув на гостя, проговорила:

– Поскольку ты ничего обо мне не знаешь, ты не можешь об этом судить.

Эван остановился по другую сторону «острова». Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза.

– Я знаю тебя лучше, чем тебе бы хотелось, – сказал он наконец. О господи, почему после всех этих лет он поднимает тему их прошлого? И вообще, было гораздо проще, когда Пенелопа знала, что он пьян. Но сейчас-то… – Так вот, я хочу попросить прощения за тот вечер, – продолжал Эван. – Я вел себя безобразно.

– Да, – коротко кивнула Пенелопа. Она чувствовала, что ее влечет к нему так же, как когда-то, и поэтому он должен был немедленно уйти. – Это все? – спросила она.

Эван уперся ладонями в барную стойку и посмотрел на нее напряженным взглядом.

– Мне ужасно неловко, – пробормотал он.

– Да, понимаю. – Она снова кивнула. – Что ж, извинения приняты. Ты выполнил свой долг, а теперь можешь уйти.

Его губы искривились в усмешке.

– Извинения приняты, но я не прощен, так?

– Зачем тебе мое прощение? – Пенелопа прислонилась к стойке. – Ведь прежде оно тебе не требовалось, верно?

Его зеленые глаза сверкнули, и он со вздохом проговорил:

– Мы оба знаем, что ты меня никогда не простишь. Да и не должна.

Пенелопа отвела взгляд и посмотрела на картину над камином. Холст в красно-белых тонах.

– Не знаю, что ты хочешь от меня услышать, Эван.

– Ты ничего не должна говорить. Я просто хотел, чтобы ты знала: мне очень стыдно.

– Теперь знаю, – сказала Пенелопа, по-прежнему не глядя на него.

– Зачем ты приходила?

Она откашлялась. Чуть помедлив, ответила:

– Я ведь уже говорила… Я приходила ради них. Подумала, а вдруг ты прислушаешься к кому-нибудь, кто тебе не родственник…

На несколько секунд воцарилось молчание. Потом он снова заговорил:

– То, что ты тогда сказала, – это было для меня очень важно. И это все изменило. Я оказался в скверном положении, и ты, как обычно, сделала именно то, что следовало, – заставила меня образумиться. Так что спасибо тебе.

Ничего более приятного Эван не говорил ей уже много лет, и эти его слова словно вернули ее в прошлое; она вспомнила, каким он был когда-то. Вспомнила не только их страсть, но и те часы, когда они болтали обо всем на свете.

Ох, она не хотела это вспоминать! Хотела по-прежнему держаться за то состояние гнева, которое помогало ей сохранять рассудок. Помогало сохранять сердце твердым и холодным.

Но все же она поступила правильно, когда пришла к нему. Ведь Шейн и Мадди теперь получат столь необходимое им облегчение…

Пожав плечами, Пенелопа проговорила:

– Не за что меня благодарить. Я же знаю, что футбол – это главное в твоей жизни.

Он со вздохом кивнул.

– Да, верно.

– Но если ты попытаешься… Я уверена, ты найдешь что-нибудь новое, что можно любить, – продолжала Пенелопа.

– Надеюсь, – отозвался Эван. И тут же, снова вздохнув, добавил: – Но я не знаю, что мне теперь делать…

Когда-то он говорил, что она – единственный человек, которому он может сказать абсолютно все. Когда-то она знала все его тайны. А теперь… Во всяком случае, она не хотела, чтобы он страдал. Пристально взглянув на него, Пенелопа сказала:

– Это всегда было твоей проблемой – уверенность в том, что в игре – вся твоя жизнь.

– Потому что это правда.

– Но даже если и так, тебе придется найти способ жить дальше. Тебе всего тридцать три, перед тобой – целая жизнь.

Он провел ладонью по волосам и пробурчал:

– У меня нет такого ощущения.

– Не становись одним из тех парней, которых ты терпеть не можешь, Эван. Романтизация прошлого вместо планирования будущего? Ты никогда себе не простишь, если так поступишь. Так что придется тебе строить новую жизнь. И поверь, это не так уж сложно.

Он посмотрел в окно, выходившее в патио. Снова взглянув на Пенелопу, сказал:

– Ты всегда умела говорить начистоту. Именно это мне нравилось в тебе больше всего.

Она пожала плечами. Даже на пике своей страстной влюбленности в Эвана Пенелопа всегда говорила то, что думала. Людей, целующих его в зад, ему и без нее хватало. Хотя, конечно же, она тешила его самолюбие множеством других способов.

– Наверное, тебе пора уходить, – сказала она, помолчав.

Их взгляды снова встретились. И тотчас же возникло напряжение.

– Прости меня, – пробормотал он, выпрямившись.

– Все нормально, Эван. – Когда-нибудь (правда, она не знала, когда именно) он не будет иметь над ней власти. Но то время еще не наступило, поэтому она хотела, чтобы он побыстрее ушел.

А он откашлялся и сказал:

– Тем вечером я не должен был тебя трогать.

Черт возьми! Почему он не уходит?! Пенелопа шумно выдохнула и проговорила:

– Это не важно. С этим уже покончено. Давай все забудем и начнем жить дальше.

– Ты всегда была для меня наркотиком. Придется воспользоваться методом «холодной индейки»[3].

О господи, опять этот его голос!.. Низкий и глубокий… Именно такой у него был голос, когда он что-нибудь шептал ей на ухо. И тогда она переставала сдерживаться.

Пенелопа помотала головой. «Не думай об этом!» – приказала она себе. Да, конечно, было ужасно, когда он держался с ней как с незнакомкой, но вот такое… Это и вовсе невыносимо.

– Все это происходило давным-давно, когда мы были детьми, – сказала Пенелопа.

Его напряженный взгляд, казалось, пригвоздил ее к месту.

– А сейчас, Пенелопа, когда я сорвался… Знаешь, я только об этом и думаю… О том, как бы попробовать тебя.

Она сделала глубокий вдох. Вот они, последствия ее необдуманного поступка! Ох, зачем она его впустила?! Ведь когда она оказывается рядом с Эваном, в голову ей приходит все та же мысль: «Всего разочек, всего один разочек…»

Но этого не должно быть! И не важно, что ей ужасно хочется получить дозу Эвана. Его губы, его ласки и поцелуи ничего не изменят. Необходимо вернуть все обратно. Они должны снова стать незнакомцами.

– Мне давно не пятнадцать, Эван. Я не могу исправить то, что в тебе когда-то поломалось.

Он обошел стойку и остановился прямо перед ней. Остановился слишком близко. И в груди снова возникла знакомая боль.

– Дело не в этом, Пенелопа.

– Нет, именно в этом. Я не могу стать бальзамом для твоих ран. Больше не могу.

Он долго всматривался в ее лицо, потом заявил:

– Мне все равно, что ты говоришь, потому что я знаю: ты чувствуешь то же самое.

Чувствует ли?.. Ох, еще как чувствует! Словно тело само, против ее воли, стремилось к нему. Но она не поддастся.

– Ты должен уйти, Эван.

Но тут он потянулся к ней, а она… Вместо того чтобы отпрянуть, Пенелопа осталась стоять на месте – словно к полу приросла. Эван же запустил пальцы ей в волосы и подергал ленту, удерживавшую хвост.

Дыхание ее участилось, и она облизнула губы, думая обо всем том, что следовало бы сказать ему. Но Пенелопа так ничего и не сказала. И не оттолкнула его. Однако сейчас оттолкнет. Скоро. Через минуту.

А он развязал ленту и бросил ее на стойку. Волосы упали ей на плечи.

– О боже, эти локоны… – Эван шагнул к ней еще ближе. – Они мое слабое место.

– Эван, пожалуйста… – прохрипела Пенелопа.

– Пожалуйста – что? – Он прижался к ней, и ее тело мгновенно ожило – по жилам понесся адреналин.

А рука Эвана теребила ее волосы, и это было так мучительно знакомо, что ей пришлось прилагать немыслимые усилия, чтобы держать глаза открытыми.

– Я хочу сказать… Пожалуйста… – Она умолкла. Тело ее пылало.

Он прикоснулся большим пальцем к ее губам и тихо проговорил:

– Ну, скажи, что ты не думаешь об этом. Скажи, что не вспоминаешь все то, что я делал с тобой когда-то.

Желание казалось живым существом, пылавшим внутри нее. Умолявшим сдаться. И ведь так хотелось отдаться ему… Наверное, они даже до спальни не дошли бы… Но нет, пора стать сильной и положить конец этому безумию.

Она положила ладонь ему на грудь и проговорила:

– А знаешь, что я вспоминаю еще чаще? То, как ты взял мою девственность и швырнул ее мне в лицо на следующее же утро. И я чертовски хорошо помню всех тех женщин, что ты выставлял передо мной напоказ последние шестнадцать лет, при этом делая вид, что меня не существует.

Боже, зачем она это сказала?! Этого нельзя было говорить!

Голова Эвана дернулась – словно она влепила ему пощечину. И глаза его тотчас же потухли. Он отпустил ее и отступил на шаг. А она в тот же миг почувствовала, что ей его ужасно не хватало. Пенелопа задержала дыхание, ожидая, когда на его лице появится самодовольная ухмылка, которую она так хорошо знала.

Но Эван лишь провел ладонью по волосам и со вздохом сказал:

– Ты права. Я это заслужил. Я больше тебя не побеспокою.

Едва сдерживая дрожь, Пенелопа скрестила на груди руки.

– Значит, вернулся к норме? – спросила она.

– Ты же этого и хотела, да?

Нет, она этого не хотела. Но добилась именно этого. И так, наверное, будет лучше.

– Да, этого я и хотела. – Ей ужасно хотелось, чтобы он продолжал настаивать. Но она, сделав над собой усилие, окинула его презрительным взглядом и проговорила: – Тебе придется трахнуть другую женщину, чтобы забыть о своих проблемах.

Он помрачнел и отступил еще на несколько шагов. После чего тихо сказал:

– Отлично, Пенни. Прости, что побеспокоил тебя. – Резко развернувшись, он вышел из кухни.

Через несколько секунд грохнула входная дверь. На том и завершилась финальная глава драмы «Эван и Пенелопа».