Читать книгу На что похоже счастье - Дженнифер Смит - Страница 6

Грэм рисовал этот миг в своем воображении несколько недель. И теперь, когда он наконец настал, все происходящее – этот городок, оказавшийся в точности таким, каким он его себе представлял, ряды магазинчиков, соленый бриз, дующий ему в спину, – вызывало у него такое чувство, будто все это ему снится.

Сквозь тонкую пелену облаков проглядывало размытое солнце, и голова у Грэма гудела. До Портленда он летел ночным рейсом и, как обычно, всю дорогу не сомкнул глаз. В детстве он ни разу не летал на самолете, и теперь, даже несмотря на возможность летать первым классом и частными самолетами, в воздухе ему все равно каждый раз было не по себе. Сказывалось отсутствие привычки к этому способу передвижения, хотя в последнее время большая часть его жизни проходила в перелетах.

Впрочем, все это сейчас не имело значения. Приближаясь к магазину, он ощущал, что все его чувства так обострены, как не бывало уже многие годы. Это было давно забытое ощущение. За последние два года, перевернувшие всю его жизнь, Грэм стал податливым, точно комок глины. Он свыкся с тем, что другие решают за него, что ему делать, как себя вести, с кем встречаться и что говорить при встрече. Непринужденные с виду разговоры в эфире многочисленных ток-шоу на деле велись по заранее утвержденному сценарию. О свиданиях вместо него договаривались ассистенты. Одежду ему подбирал стилист, вечно норовивший обрядить его в футболки с треугольным вырезом и обтягивающие джинсы. В прежней жизни он не надел бы ничего подобного даже под дулом пистолета.

Но прежняя жизнь закончилась миллион лет назад.

А в нынешней все обстояло именно так.

Если бы два года назад кто-нибудь сказал ему, что в семнадцать лет он будет жить отдельно от родителей – в доме, в три раза больше того, в котором он вырос, с бассейном, огромной комнатой для игр и суперсовременной охранной сигнализацией, – Грэм рассмеялся бы ему в лицо. Но, как и все остальное, что последовало за его первой ролью в кино и неожиданно обрушившейся на него бешеной популярностью, это казалось всего лишь следующим логическим шагом. Известность стала тем толчком, после которого все остальное завертелось уже неудержимо и понеслось как снежный ком. Сначала у него появился новый агент, потом новый пресс-секретарь, новый дом и новая машина, новая манера держаться на публике и новые преподаватели, задачей которых было помочь ему окончить школу без отрыва от съемок, новый имидж в обществе и, разумеется, новые, невообразимые доселе возможности влипать в неприятности.

Даже его родители переменились. Теперь, когда он заезжал навестить их, оба держались до странности скованно и тщательно подбирали слова, как будто играли на камеру. Иной раз Грэм специально делал что-нибудь такое, что в прежние времена гарантированно выводило их из себя, – к примеру, оставлял на столе грязную посуду или бросал ботинки посреди коридора, – но, вместо того чтобы, как раньше, рявкнуть на него, они лишь с непроницаемым видом обменивались взглядами и делали вид, что ничего не заметили. Все это настолько сбивало с толку, что Грэм практически перестал бывать дома.

Его жизнь в одночасье перевернулась с ног на голову. Еще совсем недавно он был самым обычным старшеклассником, который шутки ради, чтобы произвести впечатление на девушку, отправился на прослушивание, где в полутемном зале сыграл отрывок из роли Натана Детройта из «Парней и куколок»[4]. Несколько дней спустя он с потрясением узнал, что утвержден на роль в школьном мюзикле.

Его школа находилась в таком престижном районе, что Грэм порой чувствовал себя там гостем на какой-то чужой, вылизанной до блеска планете, но, поскольку от них до Лос-Анджелеса было рукой подать, большинство его одноклассников бредили Голливудом. Те, кто занимался в драмкружке, во всяком случае, уж точно. Они бегали на уроки танцев, пения и актерского мастерства. Они не пропускали ни одного номера журнала «Вэрайети», чтобы быть в курсе всех новостей киноиндустрии, а шопинг рассматривали как важный вклад в дело создания собственного неповторимого имиджа.

И тут Грэм, долговязый и нескладный, вразвалочку вышел на сцену с дурацкой ухмылкой, адресованной какой-то девице, с которой он даже ни разу не разговаривал, и каким-то образом умудрился заполучить роль. Впрочем, кроме него самого, это никого не удивило. В его жизни нечто подобное происходило регулярно. Не прилагая к тому никаких усилий, он то оказывался в составе школьной сборной по очередному виду спорта, то попадал на доску славы, а уж почетных званий от «Гордости команды» и до «Образцового гражданина» у него набралась целая коллекция. Хотелось ему того или нет, он всегда был везунчиком.

Настал день премьеры. Грэм, облаченный в слегка тесный ему костюм, со слезящимися от света рампы глазами, прилежно отыграл свою роль. После спектакля он намеревался пригласить исполнительницу роли Аделаиды на весенний школьный бал, но чем ближе к концу подходил спектакль, тем больше таяла его уверенность. Впрочем, как оказалось потом, сделать это ему все равно не светило. Отец одного из его одноклассников подыскивал нераскрученного исполнителя на роль юного волшебника в своем фильме. Роль была небольшой, но по сюжету его персонаж заставлял возлюбленную главного героя усомниться в крепости своих чувств к нему. После спектакля он поймал Грэма и предложил прийти на кинопробы. Его родители, как и он совершенно не подозревавшие, что будет, если он получит эту роль, согласились, считая это неплохим шансом, любопытным опытом, который, возможно, пригодится ему для поступления в колледж, а если дело выгорит, поможет и оплатить учебу.

Впоследствии все журналы описывали его вознесение на голливудский олимп в таких терминах, как будто он был персонажем комикса. Он, по их выражениям, «вынырнул из мрака безвестности», «вспыхнул на голливудском небосклоне стремительным метеором», «как торнадо ворвался в кинематограф». Впрочем, примерно так он себя и чувствовал. Играть ему на удивление понравилось, мир Голливуда поначалу казался захватывающим и увлекательным по сравнению с серыми школьными буднями.

Только вот никто не предупредил его, что обратной дороги из этого мира нет. По правде говоря, сейчас это казалось ему вполне очевидным, настолько само собой разумеющимся, что он мог бы и сам об этом догадаться, но пер вое время все набирало ход так медленно, словно бы нехотя, что напоминало никак не полет метеора, а скорее полет кувырком с горы. И, как большинство персонажей комиксов, он, когда почва ушла у него из-под ног, еще на некоторое время завис в воздухе, дрыгая ногами, в надежде, что не упадет, если продолжит бежать.

Он и не представлял, что ему будет так одиноко. Нет, он был вечно окружен агентами, менеджерами, режиссерами, партнерами по съемкам, преподавателями и костюмерами, пресс-секретарями, стилистами и консультантами по имиджу. Но все они казались ему какими-то ненастоящими и, стоило прозвучать команде «Стоп! Снято!», улетучивались, точно призраки. Он пытался не терять связи со школьными друзьями, но в их отношениях произошла какая-то неуловимая перемена. Они не понимали, как с ним теперь себя вести на этой незнакомой территории, не нанесенной ни на одну карту. Слишком далеко оторвался он от их мира, в котором надо было возвращаться домой не позже определенного часа, исправно делать домашние задания и ходить на тренировки по футболу. Когда же он прекратил предоставлять им свой дом в качестве плацдарма для вечеринок, то никаких других причин встречаться друг с другом у них не осталось.

То же самое было и с новыми друзьями, с которыми он знакомился на разнообразных тусовках и приемах, и с девушками, с которыми он знакомился вообще везде. Прежде все хотели с ним общаться, потому что он был забавный и умел веселиться, а самое главное – на самом деле был хорошим парнем. Теперь же он превратился в человека, с которым все хотели общаться, потому что он был красавчик и знаменитость и у него был роскошный дом или потому что им тоже хотелось того же и они думали, что он может помочь им всем этим обзавестись.

Поэтому, когда не было съемок, он сидел дома и читал подряд все сценарии, которые присылал ему его агент, пытаясь заполнить чем-то свои дни. На вечеринках он появлялся лишь изредка, обычно для того, чтобы познакомиться с каким-нибудь новым модным режиссером или сценаристом, о котором слышал много хорошего, а когда неизбежно появлялись вездесущие папарацци, мрачно улыбался и при первой же возможности старался улизнуть. Он читал столько книг, сколько не читал за все время учебы в школе. Он заказывал столько пиццы, что хватило бы накормить небольшой город. Он до одурения резался в компьютерные игры. Он завел себе поросенка и бо́льшую часть времени проводил в его компании у бассейна.

А потом его имейл случайно попал к ней.

Так он открыл для себя возможности Интернета. В его анонимности было что-то пьянящее. Внезапно его прошлое превратилось в чистый лист. Она знала о нем не больше, чем он о ней. Он перестал быть Грэмом Ларкином и превратился просто в GDL824. За этой безликой аббревиатурой мог скрываться кто угодно, сотня самых разнообразных семнадцатилетних подростков: как страстный любитель футбола, так и чемпион по шахматам, как хулиган, тайком покуривающий в кустах за школой, так и вундеркинд, перемахнувший через несколько классов и учащийся на втором курсе медицинского колледжа. Он с одинаковым успехом мог быть коллекционером бабочек, бейсбольных наград или разбитых девичьих сердец. Он мог быть фанатом рок-звезд, звезд тенниса или бесчисленных звезд на ночном небе. Он мог быть фанатом Грэма Ларкина, если уж на то пошло.

Словом, он мог быть кем угодно.

Вот уже несколько недель, с тех пор как началась подготовка к съемкам его нового фильма – на сей раз ему предстояло играть в мелодраме, чтобы продемонстрировать свои таланты в амплуа романтического героя, – он пытался сосредоточиться на студии в Лос-Анджелесе. Однако мыслями он был на другом конце страны. После того как она обмолвилась, что живет в штате Мэн, Грэм поймал себя на том, что с жадным любопытством читает обо всем, что с ним связано, как будто это была какая-то экзотическая страна.

«А ты знаешь, что официальная ягода штата Мэн – черника? – написал он ей однажды ночью. – И самое главное, что официальный десерт штата – вупис?»

«Я понятия не имею, что такое этот твой вупис, – написала она тогда ему в ответ. – А я работаю в кондитерской. Так что мне кажется, ты его просто выдумал».

«А вот и не выдумал, – ответил он. – Я вообще представлял себе, что во всех городах Мэна тротуары вымощены вуписами».

«Только не у нас в Хенли», – ответила она, и он почувствовал себя замурованным в шахте рудокопом, которому в кромешной тьме вдруг забрезжил еле уловимый лучик света.

Всего за несколько дней до этого ассистентку, отвечавшую за выбор места для натурных съемок, уволили с треском, когда выяснилось, что Северная Каролина, где по графику они должны были снимать в июне, подверглась налету саранчи. Узнав, что она умудрилась прохлопать нашествие крылатых тварей, как часы повторяющееся каждые тринадцать лет, режиссер пришел в бешенство, Грэм же тайно потирал руки.

Он предложил перенести съемки в Хенли, подчеркнув, что там имеется все, что им необходимо: сувенирные лавки, живописная бухта, каменистый пляж. Он расписывал этот городок так, будто сам неоднократно там бывал. На самом деле в последнее время он настолько часто о нем думал, что у него в самом деле было такое ощущение.

Тем не менее режиссера пришлось уламывать, и в конце концов Грэм вынужден был повести себя так, как, по мнению всех окружающих, и полагалось вести себя звезде его уровня: капризно, требовательно и высокомерно. Он сыпал угрозами и воинственно размахивал телефоном. И к его изумлению, это сработало. Отправленные на разведку новые ассистенты доложили, что город и в самом деле как нельзя лучше подходит в качестве места для съемок. Были получены все разрешения и проведены все необходимые согласования. Вторая съемочная группа заранее выехала на съемку общих планов. А Грэму и его коллегам предстояло провести четыре недели в отеле «Хенли-инн», от которого было всего три четверти мили до единственной в городе кондитерской.

Даже если бы его личная жизнь не была лакомым кусочком для журналистов и он не опасался дать пищу для слухов и домыслов, Грэм все равно ни за что не признался бы никому в том, почему ему так отчаянно нужно попасть в Хенли. В лучшем случае его сочли бы чокнутым. В худшем – маньяком.

А истина заключалась в том, что он неожиданно для самого себя по уши влюбился в девушку, которую никогда не видел. Мало того – он даже имени ее не знал.

Он понимал, что это смешно. Если бы ему попался сценарий с подобным сюжетом, он сказал бы, что так не бывает.

Но это никак не меняло его чувств.

Наверное, проще было бы ничего не придумывать, а попросить ее о встрече. Но вдруг она не испытывала к нему ничего такого? Вдруг она видела в нем просто друга по переписке? Сейчас у него хотя бы был предлог для появления в городе.

Ведь нужно же им было где-то снимать свой фильм.

Съемка сцен с участием Грэма была назначена только на завтра, и когда он сказал Гарри Фентону, своему стремительно лысеющему менеджеру, что хочет приехать на место заранее, вид у того стал озадаченный.

– Ты же никогда никуда не приезжаешь заранее, – сказал он, но Грэм лишь пожал плечами.

– По сценарию я прожил здесь всю свою жизнь, так что мне необходимо освоиться, чтобы полностью вжиться в роль, – заявил он, повторив как попугай слова одного своего напыщенного коллеги, с которым они вместе играли в трилогии «Цилиндр». Пожалуй, Грэма Ларкина он научился играть так же талантливо, как и все свои остальные роли.

Увидев вывеску кондитерской, Грэм слегка замедлил шаг. Он затылком чувствовал репортеров. Они шли за ним по пятам, точно стая голодных акул. Солнце пригревало плечи. Футболка уже начинала липнуть к спине. Навстречу ему шла тоненькая рыжеволосая девушка, и когда Грэм посмотрел на нее, в ответном взгляде ее зеленых глаз ему почудился безмолвный упрек. Он так зациклился на том, чтобы попасть в этот город, что ему совершенно не пришло в голову, что здесь ему могут быть вовсе не рады. Он снова взглянул на нее, и на этот раз она улыбнулась, но у него возникло такое чувство, будто эта улыбка – что-то вроде оценки, которую она вынесла ему, некое резюме, знать которое ему, пожалуй, не очень-то и хотелось.

Впрочем, теперь беспокоиться об этом было уже поздно. Он остановился перед входом и прищурился, глядя на стеклянную витрину, но отражавшееся в ней солнце слепило его. Ему отчаянно хотелось увидеть, как она выглядит, хотя он и знал, что это ничего не изменит. Он очень давно уже не испытывал ни к кому таких чувств. Его звездный статус был чем-то вроде золотого ключика: он мог нести несусветную чушь или унылую нудятину, мог вообще ничего не говорить – и все равно нравиться девушкам. Но вместо того чтобы придавать уверенности, такое положение вещей подрывало его решимость, потому что не существовало способа оценить, как к нему относятся на самом деле.

До сих пор. Потому что Грэм точно знал: этой девушке, которую он никогда в жизни не видел, он нравится. Не его звездный имидж, а он сам.

И она тоже ему нравилась.

Он толкнул дверь и, когда звякнул колокольчик, опустил голову, так что его лицо оказалось скрыто козырьком бейсболки. Покупателей в кондитерской не было, и он старательно не отрывал взгляда от черно-белых квадратиков пола, пока не очутился перед прилавком. Те времена, когда он испытывал робость перед девушками, давно остались в прошлом, однако сейчас его охватило необъяснимое волнение, и он не сразу смог заставить себя поднять на нее глаза.

Когда он наконец решился, то с облегчением увидел, что она вполне симпатичная, с миндалевидными глазами и длинными темными волосами. Впрочем, это обстоятельство он отметил мимоходом. Куда больше его занимали слова, вышитые на кармашке футболки.

«Элли, – подумал он, наконец-то узнав, что скрывалось за инициалами. – Элли О’Нил».

Она с волнением смотрела на него. Лицо ее выражало смесь потрясения и восторга. Кивнув ей, он подошел к витрине с мороженым и сделал вид, как будто выбирает. Но на самом деле он прокручивал в голове тот диалог между ними, когда он несколько недель назад в шутку отправил ей письмо-анкету с вопросами о разных вещах, которые нравятся больше всего.

«Ну уж нет, не буду я ее заполнять, – написала она в ответ. – Ни за что не поверю, что тебе позарез необходимо знать, какой сорт мороженого я больше всего люблю».

«Еще как необходимо, – ответил Грэм. – Ты не представляешь, как много это о тебе говорит».

«Ну-ка, ну-ка… – написала она. – Если я скажу, что люблю мороженое с орехами, значит у меня трудные времена. Если скажу, что люблю ванильное, значит я зануда…»

«Примерно в этом духе, – ответил он. – Я лично люблю фруктовый лед. Что это обо мне говорит?»

«Что у тебя отличный вкус, – был ее ответ. – Я тоже его люблю».

Она подошла к нему и остановилась перед витриной с другой стороны.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спросила она, и он со страхом уловил в ее голосе знакомые нотки. Это был тот самый медоточивый тон, каким разговаривали многие агенты и менеджеры в Голливуде. Он криво улыбнулся ей, но ничего не сказал, и она хихикнула. У Грэма засосало под ложечкой.

– Мне фруктовый лед, пожалуйста, – сказал он и отважился бросить взгляд в ее сторону, надеясь, что она поймет, кто перед ней.

Но она лишь кивнула и потянулась за стаканчиком, и он понял, что этого было недостаточно. Ну разумеется, недостаточно. Он принялся лихорадочно соображать, как бы еще дать понять ей, что это он, что бы такое упомянуть из их переписки, какую понятную только им двоим шутку ввернуть, но тут за спиной у него послышался громкий стук – кто-то из фотографов задел камерой витрину, – и Грэм понял, что, наверное, сейчас не самый подходящий момент.

– Вот увидите, вам здесь понравится, – прощебетала она, протягивая ему мороженое. – Летом у нас очень здорово.

Тон у нее был легкомысленный и неприкрыто кокетливый, и Грэму пришлось напомнить себе, что несправедливо ожидать от нее, что она должна оказаться совершенно не такой, как все остальные девушки. Как только она поймет, кто он – кто он на самом деле, – все встанет на свои места, а до тех пор не имеет смысла удивляться тому, как она игриво перекинула волосы за спину, накладывая ему мороженое.

– Правда? – Он положил на прилавок десятку и жестом показал, что сдачи не надо. – А есть тут у вас какое-нибудь хорошее место, где можно поужинать?

– «Омаровая верша», – чуточку жеманно улыбнулась она. – Обожаю этот ресторан.

Грэм кивнул.

– Что ж, – сказал он, – в таком случае приглашаю вас туда сегодня вечером.

– Меня? – словно не веря своим ушам, переспросила она. – Это не шутка?

– Нет, не шутка, – подтвердил он и улыбнулся своей голливудской улыбкой, той самой, которая в прошлой жизни вовсе не была особенно неотразимой, но теперь каким-то образом обрела любопытное свойство заставлять сердца девочек-подростков таять.

– С удовольствием! – практически взвизгнула она.

Он кивнул, и повисла неловкая пауза. До него не сразу дошло, что, наверное, нужно договориться о времени.

– Ну что, встретимся там часиков в девять?

Она явно смутилась:

– Думаю, в девять они уже закроются.

– А-а, – кивнул Грэм. – Тогда в семь тридцать?

Она кивнула и протянула ему пластмассовую ложечку. Он не сразу взял ее; должно быть, сказывалась бессонная ночь в самолете, потому что на него вдруг резко навалилась усталость. Где-то в глубине души непонятно с чего начал грызть червячок разочарования. Ведь ему так сильно этого хотелось. Оказаться в этом городке, с этой девушкой. Она была не только симпатичной, но и очень славной, к тому же явно горела желанием пойти с ним на свидание. На что еще он рассчитывал?

Грэм воткнул ложечку в мороженое, которое уже начало подтаивать, и вскинул стаканчик в прощальном жесте. Она помахала рукой в ответ. Он развернулся и был немедленно встречен ураганом фотовспышек из-за стекла витрины. На краткий миг Грэм закрыл глаза, но вспышки все не угасали, и он уже не мог различить ничего, кроме их ослепительного света.

* * *

От: EONeill22@hotmail.com

Отправлено: воскресенье, 9 июня 2013 11:11

Кому: GDL824@yahoo.com

Тема: на что похоже счастье

Смена времен года