Читать книгу С Барнаби Бракетом случилось ужасное - Джон Бойн - Страница 6

Когда миновало четыре года и ничего не изменилось, семье Барнаби пришлось смириться с тем, что это не временное явление: их младший ребенок просто таким уродился. Элистер и Элинор водили его к местному врачу – тот тщательно его осмотрел, прописал пару таблеток и велел прийти назавтра, но и после ничего не поменялось. Его возили к специалисту в город – тот прописал курс антибиотиков, но дитя продолжало летать как ни в чем не бывало, хотя у него выработался иммунитет к сильному гриппу, который на той неделе свирепствовал в Киррибилли. Наконец, его отвезли в самый центр Сиднея к знаменитому консультанту – тот просто покачал головой и сказал, что это у мальчика болезнь роста, пройдет со временем.

– С годами мальчики из всего вырастают, – улыбнулся он, пробегая взглядом довольно внушительный счет за то довольно небольшое время, что он осматривал Барнаби. – Из брюк. Из послушания. Из почтения к родителям. Вам просто нужно набраться терпения, только и всего.

Элистеру и Элинор все это ничем не помогло – у них только еще больше руки опустились.

Теперь Барнаби спал на нижней кровати в комнате Генри; к низу верхней койки пришпилили два одеяла, чтобы он не бился головой о пружины.

– Наш потолок – просто загляденье, правда? – сказал Элистер, когда наконец сняли матрас с потолка спальни. Элинор кивнула, но ничего не сказала. – Хотя надо перекрасить, – добавил он, заполняя паузу. – На месте матраса он теперь пожелтел. И цветочки можно разглядеть.

В ванной у Барнаби тоже возникли сложности, но, вероятно, описывать их здесь бестактно. Достаточно сказать, что принимать душ было очень трудно, вопрос о ванне даже не вставал, а ходить в туалет требовало таких вывертов, что растерялся бы даже бывалый акробат.

По вечерам, когда они время от времени жарили барбекю на ужин, вся семья рассаживалась за столом в саду: Элистер, Элинор, Генри и Мелани на стульях под большим тентом, а Барнаби парил под самой его верхушкой. Крепкий зеленый брезент не давал ему улететь в атмосферу. Ему не разрешали мазать кетчупом сосиски или гамбургеры – капли соуса имели скверную привычку падать на головы родни.

– Но мне же нравится кетчуп, – жаловался Барнаби, считая, что все это очень несправедливо. Он теперь, конечно, умел говорить не только «Уа».

– А я предпочитаю не мыть себе голову каждый день, – отвечал его папа.

В таких случаях Капитан У. Э. Джонз сидел на земле, задрав голову, и ждал команды. Он некогда решил, что этот летающий мальчик – его единственный хозяин, поэтому больше никого не слушался.

Но часто дни проходили довольно скучно. Вскоре после рождения Мелани Элинор бросила работу, поэтому они с Барнаби подолгу оставались одни, и одиночество их разбавлял только Капитан У. Э. Джонз. Днем они почти не выходили из дому: Элинор не хотела, чтобы люди видели их с сыном – вдруг станут пялиться и показывать пальцами. Элистер тоже отказывался брать с собой Барнаби, когда в субботу утром ходил на рынок Киррибилли искать выгодных скидок. Он знал, что неизбежно станет тем, кого сам всегда презирал, – каким-то необычным человеком.

Вот по всему по этому Барнаби рос ребенком необычайно бледным: он почти не бывал на дневном свету. Некоторое время Элинор привязывала его бельевой веревкой на заднем дворе – пусть повисит на свежем воздухе пару часов. Если дул ветерок, мальчик даже вращался там почти весь день и ровно загорал со всех сторон. Но со временем такие прогулки пришлось прекратить: в разных углах сада стояли причудливые птичьи кормушки, а четырехлетний мальчишка, привязанный за щиколотки бельевой веревкой, махал в воздухе руками как сумасшедший и скорее напоминал не мальчика на прогулке, а пугало, поэтому птицы прилетать сюда перестали.

– Он бледный, как призрак, – сказал Элистер как-то раз за ужином, подняв голову и посмотрев на сына.

– Как наши потолки раньше, – заметила Элинор. – Пока к ним не прибили матрасы.

– Но ему же вредно, нет?

– Мы уже это обсуждали, Элистер, – вздохнула Элинор, отложив вилку. – Если мы станем выводить его на улицу, что скажут соседи? Они же могут заподозрить, что мы дома все летаем.

– Ох, Элинор, ну ты скажешь, – рассмеялся Элистер. – Я в жизни не летал никогда, сама знаешь. Ногами я крепко стою на земле.

– А подумай о других детях, – добавила его жена. – Что, если в классе у Генри, например, узнают про Барнаби и решат, что Генри тоже летает? С ним могут раздружиться.

– Уверен, что вряд ли. Барнаби же летает не по своей воле, в конце концов. Он просто таким родился.

– Ты это Генри расскажи, когда его побьют на школьном дворе.

– Не думаю, что это…

– Дети могут быть очень жестокими, – продолжала Элинор, не обратив внимания на мужа. – Да и дома его проще держать под контролем. Подумай, что случится, когда мы его выведем. Он же просто улетит, и мы его никогда больше не увидим.

С этими словами она поднесла кусок лазаньи ко рту, но вилка зависла в воздухе: Элинор поняла, насколько проще им станет жить, случись такое с мальчиком. Элистер посмотрел на жену, и между ними что-то зародилось – какой-то микроб кошмарной мысли, так и оставшейся невысказанной. Пока.

– В общем, если тебя это так волнует, вечером после работы можешь сам его водить гулять, – произнесла Элинор мгновение спустя.

– Об этом и речи быть не может, – тут же ответил ее супруг, помотав головой, словно это предложение следовало немедленно вытрясти из мозга и ушей, чтобы оно не успело нанести никакого вреда. – Я не стану, повторяю – не стану – посмешищем для соседей.

– Ну и на меня тогда не рассчитывай.

– Может, нам кого-нибудь нанять? – спросил Элистер. – Вроде профессионала, который гуляет с собаками.

– Но тогда придется оправдываться за состояние мальчика перед чужим человеком. И глазом моргнуть не успеешь, как слухи пойдут.

– И то правда. Но как же быть со школой?

– А что школа? – нахмурилась Элинор. – Ты о чем это? Не ходит он ни в какую школу.

– Пока не ходит, но скоро же пойдет. Через несколько месяцев ему в детский сад. Придет весь такой белый, и все решат, что с ним что-то не так.

– С ним и так что-то не так, Элистер.

– А вдруг они решат, будто у него кожная болезнь? Тогда никто не захочет с ним сидеть. И опомниться не успеем, как нас потащат разговаривать к школьному врачу, а там и хлопот не оберешься. Могут и в стенгазете про это напечатать – и тогда все узнают, что я породил летающего мальчика. Нет уж, прости меня, Элинор, но я должен настоять на своем.

– На чем ты должен что? – не веря своим ушам, переспросила Элинор.

– На своем, – уже с нажимом повторил Элистер. – Я глава этой семьи, и я решил, что мы рискнем. К черту неприятные взгляды и жестокие сплетни. Мальчика надо выводить на солнышко. Завтра утром можешь и начать, когда поведешь гулять Капитана У. Э. Джонза.

Собакин хвост при этом расчудеснейшем на свете слове – «гулять», два слога, сулящие ни с чем не сравнимые удовольствия, – радостно завилял, и Элинор с неохотой согласилась. Сопротивляться у нее больше не было сил. Поэтому наутро – день обещал быть ярким и солнечным, в самый раз для того, чтобы щеки мальчика немного порозовели, – Элинор хлопнула в ладоши, призывая Капитана У. Э. Джонза, пристегнула к его ошейнику поводок, а затем встала на кухонный табурет, чтобы достать с потолка сына.

– Идем гулять, – буднично сообщила ему она.

– По дому?

– Нет, на улицу.

– На улицу? – переспросил Барнаби, ни на грош не веривший, что мама сделает так, как накануне вечером распорядился папа.

– Ну да. Но прежде, чем мы выйдем, – в общем, извини, но я должна кое-что сделать.

И Элинор достала запасной ошейник Капитана У. Э. Джонза – такой, что растягивается, – и второй поводок, которые они держали в кухонном шкафу. Через три минуты все вышли на улицу.

На улицах Киррибилли то было необычайное зрелище. Сначала двинулись к дому генерал-губернатора на самом южном кончике полуострова: повесив от стыда голову, шла взрослая женщина, в нескольких шагах впереди трусила собака неопределенной породы и неведомого происхождения, а позади на другом поводке над ними летел четырехлетний мальчик, бледный, как привидение.

Барнаби Бракет стал воздушным змеем.

Они свернули на север, к колледжу Святого Алоиза, где в пятом классе доучивался Генри. Но едва в школе прозвенел звонок и дети с топотом побежали по лестницам на переменку, Элинор заторопилась прочь, к причалу на Джеффри-стрит, – ей нравилось стоять там и смотреть на паруса Оперного театра на другом берегу залива, на городские небоскребы и отели, торчавшие на горизонте. Справа от нее гордо высился мост через гавань – он соединял пляжи Северного Сиднея с центральным районом Скалы, – и она повернулась к нему лицом – посмотреть на флаги, трепетавшие на ветру, – а затем глубоко вздохнула. Ей – хотя бы на краткий миг – стало спокойно.

– Доброе утро, Элинор! – окликнул ее мистер Чаппакуа, бывший олимпийский чемпион-марафонец: в 1976 году в Монреале он занял четвертое место по спортивной ходьбе на двадцать километров. Они встречались всегда – по утрам мистер Чаппакуа выходил на разминку с Бьюла-стрит: локти прижаты к бокам, а сам переваливался с ноги на ногу, как утка в бейсболке. – Доброе утро, Капитан У. Э. Джонз!

После чего он поднял голову – и заметил, как над ними парит Барнаби. Приветливость мигом схлынула у него с лица. Мистер Чаппакуа родился и всю жизнь прожил в Сиднее. Своим городом он очень гордился – и его жителями, и его прекрасными традициями. Несколько лет назад он даже выдвигался в парламент – и тоже занял четвертое место. Он регулярно писал письма в газету «Сидней морнинг геральд», а в них жаловался на все, что не соответствовало его нормам жизни, которые были крайне высоки.

– У вас мальчик летит, миссис Бракет, – произнес он в ужасе. Назвать ее фамильярно по имени он вдруг оказался решительно не в силах. – Летит!

– Правда? – переспросила Элинор, задрав голову, будто и для нее это огромный сюрприз.

– Вы же сами это знаете. У вас он на поводке! Вот к этому все катится, миссис Бракет? Вот до чего, значит, опустился Сидней, великолепнейший город на свете?

Элинор открыла было рот оправдаться, но слов в защиту поведения своего сына не нашла, и шокированный мистер Чаппакуа просто рыкнул что-то, как разбуженный волк, повернулся и зашагал домой к миссис Чаппакуа. Та предположила, что где один такой, там найдутся и другие и весь город вскоре уже будет кишеть этими мерзкими существами.

Хотя Элинор это столкновение унизило, Барнаби было все равно: его целиком захватили новые виды, что ему теперь открылись. Он посмотрел вниз на Капитана У. Э. Джонза; тот, почуяв восторг хозяина, радостно завилял хвостом. Барнаби щурился на утреннем солнышке – лучи отражались от воды, и волны пускали разноцветные радужные зайчики. Из-за поворота от Круглой набережной к Нейтральной бухте шел паром, и Барнаби захотелось на него – посмотреть бы, что еще есть в тех дальних далях, куда его никогда не пускали.

– Я так и знала, что ничего хорошего не выйдет, – сердито сказала Элинор, повернулась и зашагала туда, откуда они пришли. – Теперь только и разговоров у соседей будет. Чем скорее, Барнаби, я уведу тебя домой, тем лучше.

Но, подходя к дому, они встретили на улице еще одного соседа – вернее, соседей, сразу двух. Звали их Джо и Элис Моффэт, и они были какими-то крупными знатоками компьютеров (так Элинор, по крайней мере, рассказывали). Они держались за руки и весело болтали на ходу, однако, увидев Элинор, Барнаби и Капитана У. Э. Джонза, остановились как вкопанные и воззрились на них, разинув рты от удивления.

– Это надо сфотографировать, – сказал Джо Моффэт, выуживая из кармана смартфон и целясь им в Барнаби. Это был неумытый молодой человек, на лице у него постоянно красовалась эдакая неопрятная полубородка, и носил он только футболки и шорты, а на ногах – шлепанцы. Хотя, поговаривали, стоил что-то около миллиарда австралийских долларов. – Эй, миссис Бракет! Не шевелитесь, будьте добры? Я пытаюсь вашего мальчика снять.

– Не стану я вам не шевелиться, отсталое вы животное, – рявкнула Элинор, проносясь мимо него так, что чуть не сбила с ног его жену. С такой скоростью неслась она, что Барнаби в лицо задул ветер – до того сильный, что волосы его затрепетали сзади, а сам он стал тормозить всю троицу, что в этих обстоятельствах было даже как-то забавно. – И пожалуйста, хватит на меня пялиться – это невозможно невежливо.

– Только один снимок, прошу вас, – сказал Джо, догоняя Элинор. – Всем интересно такое увидеть.

Не хотелось бы мне вам сообщать, что именно ему на это ответила Элинор, но это было грубо. Она бежала до самого дома – к восторгу Капитана У. Э. Джонза, который обожал знатные пробежки. Бедняга же Барнаби только дрожал от холода. Оказавшись дома и в безопасности, Элинор отцепила поводок от собачьего ошейника, и пес немедленно сбежал на задний двор делать свои собачьи дела. Затем она отцепила второй поводок, и Барнаби воспарил к своему цветастому матрасу средней жесткости из «Дэйвида Джоунза».

– Такое поведение неприемлемо! – крикнула мальчику Элинор, грозя пальцем. Теперь она так злилась на него, что в голове у нее снова зашевелились нехорошие мысли. – Я этого не потерплю, Барнаби Бракет, ты меня слышишь? Я твоя мама, и я требую, чтобы ты немедленно прекратил летать. Спускайся сейчас же!

– Но я не могу, – грустно ответил ей сверху Барнаби.

– Немедленно вниз! – закричала она, багровея от злости.

– Я не умею, – отвечал мальчик. – Я такой, и все тут.

– Ну тогда извини, – сказала Элинор уже тише и покачала головой. – Но мне в таком случае просто не нравится, какой ты.

И с этими словами она ушла на кухню, закрыла за собой дверь и весь день потом больше ни с кем не разговаривала.