Читать книгу Сын цирка - Джон Ирвинг - Страница 12

В течение пятнадцати лет доктор Дарувалла будет предаваться воспоминанию о Дипе в страховочной сетке. Конечно, в этом доктор не знал меры, и таким же безмерным было его удивление, когда он размышлял о Вайноде, ставшем настоящей «лимузиновой» легендой Бомбея; в пору наибольших успехов карлика в автовождении никто бы все равно не поверил, что Вайнод управляет лимузином или, еще невероятней, что он владеет целым парком лимузинов. В лучшем случае Вайнод владел полудюжиной автомобилей; ни один из них не был «мерседесом» – включая те два автомобиля, на которых с помощью ручного управления ездил сам карлик.

Чего Вайнод довольно быстро смог достичь, так это скромного дохода от личного парка такси – или «роскошных такси», как называли их в Бомбее. Автомобили Вайнода не были роскошными, равно как карлик не мог стать владельцем этих абсолютно подержанных машин, не одолжив денег у доктора Даруваллы. Если карлик даже и был мимолетной легендой, то не из-за количества и качества автомобилей – до лимузинов им было далеко. Своим легендарным статусом Вайнод был обязан своему знаменитому клиенту, вышеупомянутому актеру с невероятным именем Инспектор Дхар. По крайней мере, Дхар время от времени жил в Бомбее.

А бедный карлик никак не мог полностью разорвать свои связи с цирком. Шиваджи – карлик-сын карлика – теперь был подростком, и как такового его раздирали противоречия. Если бы Вайнод продолжал выступать клоуном в «Большом Голубом Ниле», Шиваджи, без сомнения, отверг бы цирк; настырный мальчик, возможно, предпочел бы водить такси в Бомбее – чисто из ненависти к самой идее стать карликом-комиком. Но поскольку его отец приложил немало сил, чтобы создать парк такси и открыть свое дело, и поскольку Вайнод рвался освободить себя от опасной ежедневной молотилки «Большого Голубого Нила», Шиваджи решил стать клоуном. Следовательно, Дипа часто гастролировала вместе с сыном; и пока «Голубой Нил» давал представления по штатам Гуджарат и Махараштра, Вайнод занимался своим автобизнесом в Бомбее.

За пятнадцать лет карлик так и не смог научить жену автовождению. После своего падения Дипа отказалась от трапеции, но «Голубой Нил» платил ей за обучение детей акробатике; пока Шиваджи постигал искусство клоунады, его мать готовила «бескостных» девочек и гибких дев для номера «Женщина-змея». Когда Вайнод не выдерживал разлуки с женой и сыном, он возвращался в «Голубой Нил». Там Вайнод избегал рискованных трюков в репертуаре карлика-клоуна, довольствуясь инструктажем молодых карликов и своего сына среди них. Но взлетают ли клоуны от удара слонов по качелям, или за ними гоняются обезьяны шимпанзе, или они получают оплеуху от медведей, остается еще столько всего, чему следует научиться. Кроме требуемых навыков, которые отрабатываются годами тренировок, – как, например, соскакивать с падающего одноколесного велосипеда и прочее, – можно научить разве что лишь макияжу, координации и умению падать. В «Большом Голубом Ниле», считал Вайнод, умение падать было самым главным.

Пока Вайнод отсутствовал в Бомбее, его бизнес терпел убытки, и карлик чувствовал необходимость вернуться в город. Поскольку доктор Дарувалла бывал в Индии только наездами, он не всегда мог проследить, где находится Вайнод; как будто пойманный в ловушку нескончаемой клоунады, карлик был в постоянном движении.

Что было столь же постоянным, так это привычка Фарруха мысленно возвращаться в тот давнишний вечер, когда доктор врезался носом в лобковую кость Дипы. Но это был не единственный цирковой образ, возле которого крутились мысли доктора; разве забыть те царапающие блестки на плотно облегающем трико Дипы, не говоря уже о противоречивых запахах земного аромата Дипы, – это, разумеется, были самые живые картины цирка в памяти Фарруха. И никогда доктор Дарувалла не грезил так живо о цирке, как в пору каких-нибудь неприятностей, наваливающихся на него.

По ходу своих мыслей Фаррух вдруг сообразил, что все пятнадцать лет Вайнод твердо отказывался сдать доктору крови хотя бы на одну пробирку. Доктор Дарувалла сделал забор крови почти у всех занятых в выступлениях карликов-клоунов, почти во всех действующих цирках штатов Гуджарата и Махараштра, но доктор не взял и капли крови у Вайнода. Этот факт вывел его из себя, и все же Фаррух предпочел задержаться мыслью на нем, нежели озаботиться другой, более насущной проблемой, которая недавно возникла.

Доктор Дарувалла был трусоват. То, что мистер Лал упал на поле для гольфа «мимо сетки», было еще не причиной, чтобы умалчивать о неприятных новостях для Инспектора Дхара. Доктор просто не осмеливался сказать о них Дхару.

Для доктора Даруваллы было характерно сыпать шуточками, когда он занимался беспокойным делом самокопания, а для Инспектора Дхара было характерным молчать («характерным» или нет – в зависимости от слухов о нем, в которые вы верили). Дхар знал, что Фаррух любил мистера Лала и что его грубоватый юмор чаще всего включался, когда он хотел отмахнуться от неприятностей. В клубе «Дакворт» Дхар на протяжении почти всего ланча слушал, как доктор Дарувалла не переставая сыпал остротами насчет этого нового оскорбления, нанесенного парсам: вместо того чтобы приступить к очередному мертвецу в Башнях Молчания, стервятники нанесли визит мистеру Лалу на поле для гольфа. Фаррух с мрачным юмором рисовал завзятых зороастрийцев, которые встали бы на дыбы из-за вмешательства мертвого гольфиста в сообщество грифов. Доктор Дарувалла полагал, что следовало бы спросить мистера Сетну, оскорблен ли он лично этим фактом; весь ланч пожилой стюард сподобился выглядеть крайне оскорбленным, хотя источником конкретно этого оскорбления была вторая миссис Догар. Было ясно, что мистер Сетна не одобрял ее, какие бы у нее ни были намерения.

Она специально села за стол так, чтобы иметь возможность есть глазами Инспектора Дхара, который ни разу не ответил на ее взгляд. Доктор предположил, что это еще один случай того, как отвязные женщины ищут внимания Дхара, – он знал, что это бесполезно. Ему хотелось предупредить вторую миссис Догар, что ей ничего не светит, кроме отчаяния, когда обнаружится, что для актера она пустое место. А пока она даже отодвинулась со стулом подальше от стола, так чтобы привлечь внимание своим пупком, прекрасно обрамленным смелыми цветами ее сари; ее пупок был нацелен на Дхара как единственный и решительно настроенный глаз. Хотя усилия миссис Догар, похоже, не были отмечены Инспектором Дхаром, доктор Дарувалла с трудом заставлял себя не смотреть на нее.

С точки зрения доктора, ее поведение было постыдным для замужней леди средних лет – доктор Дарувалла подсчитал, что ей было слегка за сорок. Однако Фаррух находил вторую миссис Догар привлекательной, причем в угрожающем варианте. Он не мог точно определить, что именно привлекает его в этой женщине, чьи руки были длинными и неподобающе мускулистыми и чье худое, с резкими чертами лицо было почти по-мужски красиво и вызывающе. Ее грудь, без сомнения, была хорошей формы (возможно, даже упругой), а ее ягодицы – крутыми и крепкими, особенно для женщины ее возраста, и несомненно, что ее длинная талия и вышеупомянутый пупок были дополнительным вкладом в приятное впечатление, которое она производила в своем сари. Но она была не в меру высокой, ее плечи были слишком развиты, и руки казались чрезмерно крупными и беспокойными; она перебирала столовые серебряные приборы, играя с ними, как скучающий ребенок.

Далее Фаррух бросил взгляд на ноги миссис Догар – в данный момент одна ее ступня была обнажена. Должно быть, она стряхнула туфли под столом, но все, что было видно доктору Дарувалле, – это ее освещенная солнцем грубоватая стопа; тонкая золотая цепочка свободно висела на ее удивительно мощной лодыжке, и широкое золотое кольцо охватывало один из крючковатых пальцев.

Возможно, миссис Догар привлекла внимание доктора тем, что напомнила ему кого-то, но он не мог вспомнить, кого именно. Какую-нибудь давнюю кинозвезду? Затем доктор, чьими пациентами были дети, решил, что, возможно, он знал новую миссис Догар еще ребенком, – причина его внимания к этой женщине была, помимо прочего, еще и в этой раздражающей неизвестности. Более того, вторая миссис Догар казалась моложе доктора Даруваллы не больше чем на шесть или семь лет; практически у них могло быть одно детство.

Дхар застал доктора врасплох, сказав:

– Если бы ты видел, Фаррух, как ты смотришь на эту женщину, думаю, ты бы смутился.

В состоянии смущения доктор имел неприятную привычку резко менять тему разговора.

– А ты! Видел бы ты себя! – сказал доктор Дарувалла Инспектору Дхару. – Ты выглядел как дурацкий инспектор полиции – то есть как действительно что-то дурацкое!

Дхара раздражало, когда доктор Дарувалла говорил на таком до абсурда неестественном английском; это был даже не тот английский, что в песнях с привкусом хинди, который также был неестествен для доктора Даруваллы. Это было хуже; это было что-то крайне фальшивое – вымученный британский отзвук того индийского английского, модуляции которого широко использовали юные выпускники колледжа, работающие консультантами продуктов питания и напитков в компании «Тадж» или продуктовыми менеджерами для «Британия Бисквитс». Дхар знал, что этот неудобоваримый акцент был голосом самосознания Фарруха – но только не здесь, не в Бомбее.

Спокойно, но на чистейшем английском Инспектор Дхар заговорил со своим возбужденным компаньоном:

– Ну так какой слух обо мне будем распускать сегодня? Может, мне обложить тебя на хинди? Или сегодня больше подходит английский как второй язык?

Сардонический тон Дхара и сами слова больно задели доктора, несмотря на то что такие манеры были торговой маркой персонажа, придуманного доктором Даруваллой и проклинаемого всем Бомбеем. Хотя тайный киносценарист так и пребывал в моральном сомнении относительно своего творения, это сомнение было неразличимо в беззаветной привязанности, которую доктор испытывал к молодому человеку. Публично или приватно, это была демонстрация любви доктора Даруваллы к Дхару.

Но язвительный характер замечаний Дхара, не говоря уже о жалящей интонации, с которой они прозвучали, ранили доктора Даруваллу; и все же он взирал на слегка поношенного красавца-актера с большой нежностью. Дхар позволил своей усмешке смягчиться до улыбки. Порывисто, что встревожило ближайшего официанта, находящегося в режиме постоянного наблюдения, – это был тот самый бедняга, в чей ежедневный круг обязанностей попала гадящая ворона плюс проблемные супница с половником, – доктор потянулся и схватил руку молодого человека.

На чистом английском доктор Дарувалла прошептал:

– Мне действительно очень жаль – я имею в виду, мне очень жаль тебя, мой дорогой мальчик.

– Напрасно, – шепнул Дхар в ответ.

Его улыбка исчезла, сменившись усмешкой; он освободил свою руку, которую держал доктор.

Скажи ему сейчас! – произнес себе доктор Дарувалла, но не осмелился – он не знал, с чего начать.

Они тихо сидели за чаем с какими-то сластями, когда к их столу приблизился настоящий полицейский. До этого их – не очень убедительно – опросил дежурный офицер из полицейского участка Тардео, некий инспектор. Инспектор прибыл с командой помощников и констеблей на двух джипах – что, как полагал доктор Дарувалла, едва ли было необходимо для случая смерти гольфиста. Инспектор из Тардео был вкрадчиво-снисходителен с Дхаром и услужлив с Фаррухом.

– Надеюсь, ви простите меня, доктор, – начал дежурный офицер; его английский был натужлив. – Примите все мои извинения, что отнимаю ваше время, сэр, – обратился он к Дхару, который ответил ему на хинди.

– Ви не осматривать тело, доктор? – спросил полицейский; он настаивал на своем английском.

– Конечно нет, – пожал плечами Дарувалла.

– А ви никогда не трогать тело, сэр? – спросил дежурный офицер знаменитого актера.

– Я никогда его не трогать, – по-английски ответил Дхар, безупречно сымитировав полицейского, с его акцентом хинди в английском.

Когда дежурный офицер направился к выходу, его тяжелые башмаки слишком громко стучали по каменному полу обеденного зала клуба «Дакворт»; таким образом, уход полицейского вызвал вполне предсказуемое неодобрение со стороны мистера Сетны. Несомненно, старый стюард не принял и то, в каком состоянии находилась форма дежурного офицера; его защитного цвета рубашка была испачкана тхали[11], который инспектор, должно быть, вкушал за ланчем, щедрая порция дхала[12] выплеснулась на его нагрудный карман, а грязноватый воротник полицейского был покрыт яркими пятнами (очевидно, от оранжево-желтой куркумы).

Но второй полицейский, который теперь приблизился к их столу в Дамском саду, был не просто инспектор; это был человек более высокого ранга – и заметно более опрятный. Он был, по крайней мере, похож на заместителя комиссара полиции.

Исходя из своих знаний сценариста – поскольку киносценарии для Инспектора Дхара прочно базировались на реальности, если не на эстетической приятности, – Фаррух определил, что они будут иметь дело с заместителем комиссара криминального отдела полицейского управления района Крауфорд-Маркет.

– И это все из-за гольфа? – шепнул Инспектор Дхар в ухо доктору, но не так громко, чтобы приближающийся детектив мог его услышать.