Читать книгу Знатная леди - Джорджетт Хейер - Страница 3

Глава 2

Оглавление

После того как мисс Уичвуд сменила дорожный костюм на одно из тех простых платьев из батиста, которые надевала, собираясь коротать вечер дома у камина, и выслушала упреки мисс Джарби в собственном своеволии, неблагоразумии и слова о том, что сказал бы ее папа, будь он еще жив, она подошла к двери Розовой спальни и постучала. Получив приглашение войти, Эннис застала свою протеже в очаровательном платье из кружевного муслина, которое лишь слегка помялось от пребывания в дорожной сумке; ее темные волосы были уже причесаны и блестели. Они вились вокруг ее головки в искусной укладке, известной под названием «Сафо», которая, как одобрительно отметила про себя мисс Уичвуд, не только очень шла Лусилле, но и выгодно подчеркивала ее молодость. На шее у нее была нитка жемчуга. Это скромное ожерелье было единственным украшением, которое она надела, но мисс Уичвуд ни на мгновение не заподозрила, что отсутствие безделушек означает бедность. Жемчуг был настоящим – как раз то, что требовалось для юной девушки, только что выпорхнувшей из пансиона. Точно таким же было и платье из кружевного муслина с высокой талией и крошечными буфами на рукавах, но его исключительная скромность являлась отличительным признаком работы высококлассной модистки[5]. Шаль, которую Лусилла как раз собиралась накинуть на плечи, была из норвичского шелка[6] и наверняка стоила своему покупателю каждый пенни из верных пятидесяти гиней. Было совершенно очевидно, что неизвестная тетя Лусиллы обладала завидными средствами и отменным вкусом, не пожалев на одежду племянницы ни того, ни другого. Столь же очевидным было и то, что модно одетая девушка, имевшая все признаки особы, независимой от рождения, встретит весьма холодный прием у миссис Нибли.

Лусилла извиняющимся тоном заметила, что платье ее безнадежно измялось.

– Понимаете, все дело в том, что я не умею укладывать вещи.

– Полагаю, вам не приходилось заниматься этим раньше, не так ли?

– В общем, нет. Но я не могла попросить свою горничную уложить вещи вместо меня, потому что она мгновенно донесла бы моей тете. Она, – с горечью заключила Лусилла, – худшая изо всех горничных, которые были у кого-либо с пеленок!

– Полностью с вами согласна, – поддержала девушку Эннис. – У меня и самой было несколько, так что я прекрасно понимаю ваши чувства. А теперь скажите, под каким именем я должна представить вас обществу?

– Я подумывала о том, чтобы взять фамилию Смит, – с сомнением протянула Лусилла. – Или… Браун, пожалуй. Что-нибудь очень простое.

– О, на вашем месте я не стала бы выбирать что-то совсем уж ординарное, – заметила Эннис, качая головой. – Оно вам не подойдет.

– Да, мне тоже почему-то кажется, что я его возненавижу, – наивно согласилась Лусилла. Поколебавшись, она сказала: – Знаете, пожалуй, я сохраню собственное имя. Ну, чтобы меня не сочли неотесанной деревенщиной, какой, боюсь, я и вам показалась, когда не позволила Ниниану сказать, кто я такая. Я страшно боялась, что вы выдадите меня моему ужасному дяде, но это потому, что я не знала ни вас, ни того, как вы добры. Так я что назову вам свою фамилию, мадам. Это Карлетон, с «е» в середине, – педантично пояснила она.

– Я постараюсь не выдать ваше «е» ни единой живой душе, – сохраняя на лице абсолютную серьезность, пообещала Эннис. – Любой может назваться Карлтоном без «е» в середине, но вот это самое «е» отличает его носителя, а ведь именно этого вы, разумеется, и хотите избежать. А теперь, когда с этой проблемой покончено, давайте спустимся в гостиную и подождем прибытия мистера Элмора.

– Если он действительно прибудет, – без особой надежды в голосе заметила Лусилла. – На самом деле это не имеет особого значения, разве что по моей совести будет нанесен тяжкий удар, хотя я и не виновата в том, что он увязался за мной. Но если с ним случится беда, я никогда не прощу себе, что бросила его одного.

– Но почему с ним обязательно должно что-нибудь случиться? – рассудительно возразила Эннис. – Мы оставили его в каких-нибудь восьми милях от Бата, а не посреди безлюдной пустыни! Если он даже не сможет нанять экипаж, то с легкостью проделает остаток пути пешком, вам не кажется?

– Нет, – со вздохом сказала Лусилла. – Он сочтет это неприличным. Мне лично нет дела до столь антикварного вздора, а вот ему есть. Я питаю к Ниниану излишнюю привязанность, поскольку знаю его всю жизнь, но не могу не отметить, что ему отчаянно недостает энергии и решительности. В сущности, он трусишка, мадам!

– Вы слишком уж строги к нему, – позволила себе не согласиться с гостьей мисс Уичвуд, вводя ее в гостиную. – Разумеется, я едва с ним знакома, но мне не показалось, что ему недостает энергии и решительности. Вы должны признать, что оказать вам помощь и содействие в бегстве – это поступок отнюдь не трусишки.

Лусилла нахмурилась и попыталась – правда, не слишком успешно – изложить обстоятельства, которые привели к участию молодого Элмора в том, что, скорее всего, было единственной авантюрой в его в остальном безупречной жизни.

– Он не сделал бы этого, если бы не был уверен в том, что лорд Айверли сочтет его поступок правильным, – сказала она. – Хотя, думаю, лорд обвинит его в том, что он не сумел остановить меня, и это будет крайне несправедливо – я так ему и скажу, если он вздумает устроить бедному Ниниану взбучку. Как он может требовать от него быть образцом мужества, когда воспитывал его в духе… в духе милой благожелательности и уступчивости? Ниниан всегда поступает так, как того хочет лорд Айверли, даже когда речь заходит о том, чтобы сделать мне предложение руки и сердца, чего он на самом деле вовсе не желает. Что до меня, то я не верю, будто с лордом случился бы сердечный приступ, если бы Ниниан отказался повиноваться ему. Но так полагает леди Айверли, а она воспитала Ниниана в уверенности, что его святой долг в том и состоит, чтобы ни в коем случае не перечить отцу. И надо отдать должное Ниниану: у него очень доброе сердце, он обожает лорда Айверли и у него очень строгие представления о… о сыновнем долге; рискну предположить, что он согласится сделать что угодно, только бы не свести отца в могилу.

Мисс Уичвуд с удивлением поинтересовалась:

– Но этот лорд Айверли… Полагаю, он и есть отец Ниниана? Он что, очень стар?

– Нет, что вы, вовсе нет! – ответила Лусилла. – Сейчас ему столько же, сколько было бы моему папе, если бы он не умер, когда мне исполнилось всего семь лет. Папа погиб под Корунной[7], и лорд Айверли – тогда он был еще не лордом Айверли, а просто мистером Элмором, поскольку старый лорд Айверли жив, – словом, он привез домой, в Англию, шпагу моего отца, его часы, дневник и последнее письмо, которое он писал моей маме, и передал ей. Говорят, после смерти папы он совершенно изменился. Они стали близкими друзьями еще в Хэрроу[8], даже поступили на службу в один полк и не расставались до той поры, пока папу не убили. История их дружбы кажется мне очень трогательной, поскольку я вовсе не жестокосердная, что бы там ни говорила тетя Клара. Но я не понимаю, зачем мы с Нинианом должны пожениться только потому, что наши отцы давным-давно составили столь идиотский план?

– Это и впрямь представляется несколько неразумным, – признала мисс Уичвуд.

– Правда? А еще из-за того, что папа, когда женился на маме, купил дом совсем рядом с Чартли-Плейс, мы с Нинианом выросли вместе и подружились, и ничто не может разубедить лорда Айверли в том, что мы не предназначены друг для друга! Вдобавок, к несчастью, Ниниан влюбился в какую-то девушку, к которой лорд и леди Айверли прониклись сильнейшей неприязнью, хотя я не представляю, как им это удалось, поскольку они безвылазно сидят в Чартли-Плейс и в глаза ее не видели. По-моему, они сочли ее слишком старой для Ниниана, и, должна признать, мне и впрямь представляется странным, почему он должен волочиться за леди, которой стукнуло едва ли не тридцать, а может, и больше.

Самой мисс Уичвуд представлялось странным вовсе не сие обстоятельство, а то, что Айверли столь серьезно отнеслись к тому, что, на ее взгляд, было самым обычным юношеским увлечением, страстным, но быстро преходящим. Она заметила с легкой улыбкой:

– Полагаю, вам это и впрямь представляется странным, Лусилла, но всем известно, что молодые мужчины склонны безоглядно влюбляться в женщин старше себя. Вот только я думаю, что из-за этого Айверли не стоило закатывать истерику.

– О да, вы совершенно правы, – согласилась Лусилла. – Господи боже мой, да еще на первом курсе Оксфорда он без памяти влюбился в какую-то девицу, и даже я видела, что она ему совершенно не подходит! К счастью, он разлюбил ее еще до того, как Айверли узнали об этом, так что волноваться им не пришлось. Но на сей раз какой-то досужий сплетник написал лорду Айверли, что Ниниан чуть ли не готов сделать предложение своей лондонской леди, ну и лорд Айверли устроил ему нагоняй, а леди Айверли умоляла не… не приближать смертный час своего отца, настаивая на сватовстве, и…

– Святые угодники! – перебила ее мисс Уичвуд. – Что за пара тупиц! Они заслуживают того, чтобы Ниниан тотчас же женился на этой неподходящей особе. – Спохватившись, она поспешно добавила: – Мне не следовало так говорить, но иногда я бываю невоздержанна на язык. Забудьте об этом. Правильно ли я понимаю, что это самое Чартли-Плейс находится где-то к северу от Солсбери? Вы живете там же?

– Нет, сейчас уже нет. Я действительно жила там, пока три года тому не умерла мама, а я переехала в Челтенхем, к своим тете и дяде; дом, который принадлежит мне, был сдан в аренду чужим людям.

Мисс Уичвуд оказалась в некотором замешательстве. Беспечный тон, которым были произнесены эти полные грусти слова, не соответствовал их смыслу. Она неуверенно поинтересовалась:

– Очевидно, вам неприятно видеть чужих людей в своем доме?

– Вовсе нет, что вы! – беззаботно отозвалась Лусилла. – Они очень милые люди и выплачивают щедрую арендную плату, да еще и поддерживают земли в безупречном порядке. Я была бы счастлива и в Челтенхеме, если бы тетя брала меня с собой на ассамблеи или возила бы в театр, – но нет, она говорит, что я еще слишком молода и мне не пристало бывать на раутах и балах до тех пор, пока я не буду должным образом представлена обществу. Но она не считает меня слишком молодой, чтобы выдать замуж! Именно поэтому, – сказала девушка, и глаза ее гневно блеснули, – она и отвезла меня в Чартли-Плейс.

Лусилла умолкла, чтобы перевести дыхание; грудь ее бурно вздымалась от негодования.

– Мисс Уичвуд! – взмолилась вдруг она. – Это н-насколько же надо быть… безмозглым, чтобы полагать, будто Ниниан, без памяти влюбленный в другую женщину, с превеликой охотой сделает предложение мне?! Или что я окажусь настолько учтивой, что приму его? Но они верят в это! Все до единого!

Девушка умолкла, раскрасневшись, и прошла минута или две, прежде чем она сумела взять себя в руки. Тем не менее ей это удалось, и сдавленным голосом она продолжала:

– Я подумала, что, согласившись нанести визит Айверли, смогу положиться на Ниниана в том, что он будет стоять на своем, пусть даже ему не хватило… мужества сказать отцу, что он не хочет жениться на мне, пока меня не было рядом. Мне следовало бы быть умнее!

Изрядно удивленная, мисс Уичвуд осведомилась:

– Следует ли понимать вас таким образом, что он сказал отцу, будто желает жениться на вас? Если так, то не означает ли это, что…

– Не так! – отрезала Лусилла. – Не знаю, что он наговорил лорду Айверли, но мне он сказал, что скандал устраивать неразумно и что нам лучше притвориться, будто мы хотим обручиться, а потом положиться на провидение в том, что оно спасет нас до того, как мы станем мужем и женой. Но у меня нет веры в провидение, мадам, и у меня возникло такое чувство, будто… будто я угодила в западню! И бегство показалось мне единственным выходом. Видите ли, мне не к кому обратиться после смерти дяди – да и от него, пожалуй, не было бы особого толку, поскольку он всегда и во всем уступал тете Кларе. Он был милым человеком, но решительностью не обладал совершенно.

Мисс Уичвуд растерянно заморгала:

– Получается, он все-таки умер? Прошу прощения, но мне показалось, будто вы говорили, что ваш дядя непременно отыщет вас, если только им удастся расшевелить его!

Лусилла во все глаза уставилась на нее, а потом вдруг коротко и презрительно рассмеялась:

– Не тот дядя, мадам! Другой!

– Другой? Ах да, конечно! Как глупо с моей стороны полагать, будто у вас только один дядя! Но, прошу вас, расскажите мне о своем ужасном дяде, чтобы я снова ничего не перепутала. Ваш первый дядя, тот, который милый человек, был его братом?

– О нет! Мой дядя Абель был братом мамы. А мой дядя Оливер Карлетон – старший брат папы, хотя и старше его всего на три года, – сказала Лусилла к дальнейшему уничижению мистера Оливера Карлетона. – Они с дядей Абелем были назначены моими опекунами, но, естественно, оба были не обязаны заботиться обо мне, пока мама была жива, разве что управляли моим состоянием.

– А у вас есть состояние? – заинтересовалась мисс Уичвуд.

– В общем, я думаю, что есть, поскольку тетя Клара вечно пугает меня охотниками за приданым, но мне кажется, что оно принадлежит моему дяде Оливеру, а не мне, поскольку я не имею права потратить из него ни пенни. Он посылает средства на мое содержание тете Кларе, а та выдает мне «деньги на булавки». Когда же я написала ему, что уже достаточно взрослая для того, чтобы покупать себе платья сама, он ответил мне в крайне невежливой манере и отказался изменить условия. Сколько бы раз я ни обращалась к нему, он неизменно отвечает, что тетя лучше знает, как поступить, а я должна во всем слушаться ее. Он самый большой эгоист в мире и не питает ко мне ни капли привязанности. Только представьте себе, мадам, у него огромный особняк в Лондоне, но он ни разу не пригласил меня к себе в гости! Ни разу! А когда я спросила у него, не хочет ли он, чтобы я вела его домашнее хозяйство, очень грубо ответил, что хочет этого меньше всего на свете.

– Да, это было очень невежливо с его стороны, но, пожалуй, он счел вас слишком юной, чтобы управлять его домом. Насколько я понимаю, он не женат?

– Боже милосердный, нет! – ответила Лусилла. – Характерный штрих к его портрету, не так ли?

– Должна признать, что он и впрямь представляется мне крайне непривлекательным субъектом, – согласилась Эннис.

– Да, и более того, манеры у него просто отвратительные, он вызывающе высокомерен, никогда не дает себе ни малейшего труда вести себя вежливо с кем бы то ни было и… вообще, обращается с людьми с таким тупым равнодушием, что иногда так и хочется ударить его.

Поскольку было очевидно, что с каждой секундой девушка приходит во все большее возбуждение, то появление мисс Фарлоу, пожалуй, можно было назвать счастливым случаем, положившим конец дальнейшей критике черт характера мистера Оливера Карлетона. Поведение мисс Фарлоу сообщило ее нанимательнице, что она по-прежнему полагает себя глубоко уязвленной, но намерена сносить все выпавшие на ее долю лишения с христианским смирением. Вежливость ее по отношению к Лусилле была настолько церемонной, что грозила раздавить возбужденную юную леди, а манера, в которой она выслушивала любые замечания Эннис и тотчас же соглашалась с ними, отдавала таким раболепием, что сторонний наблюдатель вполне мог заподозрить в ней невольницу властной и жестокой хозяйки. Но едва Эннис, которую подобная тактика заставила потерять терпение, уже готова была выйти из себя, как дворецкий доложил о появлении мистера Элмора, что разрядило напряженную атмосферу.

А вот молодой человек явно пребывал не в лучшем расположении духа. Мимоходом одарив Лусиллу гневным взглядом, он рассыпался в извинениях перед хозяйкой за то, что предстал перед ней в сапогах и бриджах: это нарушение правил хорошего тона явно ранило его чувствительную натуру. Напрасно мисс Уичвуд умоляла его не придавать таким мелочам никакого значения, пытаясь обратить внимание юноши на то, что и сама вышла к нему в утреннем платье. Мистер Элмор ничего не желал слушать и стремился лишь подробно изложить ей обстоятельства, каковые и вынудили его явиться, как он выразился, в образе сущего бродяги.

– Из-за спешки, с которой я пустился в наше путешествие, у меня не было времени взять с собой хоть какие-либо вещи, – сказала он. – Умоляю вас простить меня за столь недостойный вид! Равным образом и за то, что я, как мне представляется, ужасно опоздал со своим приходом. Меня задержала необходимость обзавестись дополнительными средствами, поскольку мелочь, что была у меня в карманах, я израсходовал к тому времени как добрался до Бата.

– Так я и знала, что мне не следовало оставлять тебя одного! – с раскаянием воскликнула Лусилла. – Мне очень жаль, Ниниан, но почему ты не сказал мне о том, что остался без гроша? Я взяла с собой кучу денег и, если ты хотя бы заикнулся о них, я отдала бы тебе свой кошелек.

На что мистер Элмор с содроганием ответил, что, слава богу, он пока не настолько обнищал. Ему пришлось выложить свои часы на полку, что было плохо, но все-таки лучше, нежели состригать шерсть с подруги детства. Сии таинственные слова повергли его слушательниц в замешательство, и ему пришлось объяснить, что он заложил свои часы, поскольку это было предпочтительнее, чем занимать деньги у Лусиллы. Мисс Фарлоу заметила, что подобные представления делают ему честь, а вот его подруга детства заявила напрямик, что это яркий пример тех вздорных понятий, которыми он забивает себе голову; мисс Уичвуд пришлось поспешно вмешаться, чтобы не дать спору между ними разгореться с новой силой. Мисс Фарлоу, которая, каким бы ни было ее мнение о девицах, кои убегают из дому и обманом втираются в доверие к чужим хозяйкам, питала, подобно многим старым девам, слабость к симпатичным молодым людям, предложила ему излить душу, окружив его таким сочувствием и заботой, что когда прозвенел колокольчик на ужин, он уже позабыл о своих горестях и смог сполна насладиться поданными блюдами, обильно запивая их превосходным кларетом, который поставлял сестре сэр Джеффри. В этот момент мисс Уичвуд и решила поинтересоваться у него, что он намерен делать: остаться в Бате или вернуться к своим встревоженным родителям.

– Я должен вернуться, разумеется, – ответил он, с тревогой глядя на нее. – Они ведь не знают, где я, и, боюсь, от беспокойства у отца может начаться лихорадка. Я никогда не прощу себе, если он сляжет с одним из своих сердечных приступов.

– Какой ужас! – воскликнула мисс Фарлоу. – Бедный джентльмен! И ваша мама тоже! Затрудняюсь сказать, кто из них достоин большей жалости, но, полагаю, это все-таки она, поскольку на ее плечи легла двойная забота! – Заметив на лице Ниниана виноватое выражение, она поспешила утешить его: – Но не отчаивайтесь! Зато как счастливы они будут, когда увидят вас живым и здоровым! Вы их единственный отпрыск, сэр?

– В общем, нет, не совсем единственный, – ответил он. – Я их единственный сын, но у меня есть еще три сестры, мадам.

– Четыре, – вмешалась Лусилла.

– Да, но я не считаю Сапфиру, – пояснил он. – Она уже давно замужем и живет в другой части страны.

– Насколько я понимаю, у вашего отца слабое здоровье, – сказала мисс Уичвуд, – и поэтому очень важно не заставить его тревожиться ни мгновением дольше необходимого.

– Совершенно верно, мадам! – воскликнул он, поворачиваясь к ней. – Он подорвал здоровье на Полуострове[9], где его дважды ранили, а в плече у него до сих пор сидит пуля, которую хирурги так и не смогли извлечь даже после многочасовых пыток, которым его подвергли. Он страдает приступами особенно опасной лихорадки, которую подцепил где-то на границе с Португалией и от которой так до конца и не оправился. И хотя он никогда не жалуется, мы – моя мать и я – уверены, что боли в плече сильно досаждают ему. – Поколебавшись, молодой человек застенчиво добавил: – Видите ли, когда отец чувствует себя хорошо, он – самый дружелюбный человек на свете и… и самый ласковый и заботливый отец, какого только можно желать, но неважное здоровье делает его очень… раздражительным и склонным к возбуждению, а это для него плохо. Поэтому, как вы понимаете, очень важно не совершать ничего, что способно вывести его из себя.

– Я прекрасно вас понимаю! – сказала мисс Уичвуд, сочувственно глядя на него. – Завтра вам непременно следует отправиться домой, причем самым скорым способом. Я ссужу вас суммой, необходимой для того, чтобы рассчитаться за гостиницу, выкупить часы и нанять почтовую карету, а взамен вы можете выписать мне переводной вексель на свой банк. Не нужно так ощетиниваться!

При этих словах она улыбнулась, и Ниниан, который поначалу оцепенел, обнаружил, что улыбается в ответ, и, запинаясь, сообщил, что чрезвычайно ей обязан.

Лусила, однако же, нахмурилась.

– Да, но… Нет, я понимаю, что это твой долг – вернуться домой, но что ты скажешь, когда тебя спросят, что сталось со мной?

Он в полной растерянности уставился на нее и после паузы, в течение которой пытался найти выход из столь затруднительного положения, сказал:

– Не знаю. Я скажу, что не могу ответить на этот вопрос, потому как дал тебе слово, что не выдам тебя.

Все, что Лусилла думает об этом, можно было без труда прочесть по ее лицу.

– С таким же успехом ты можешь сразу сообщить им, где я нахожусь, потому что твой отец напомнит тебе о сыновнем долге, и ты падешь перед ним ниц, как бывает всегда! О, почему, ну почему ты не сделал так, как я тебя умоляла?! Я знала, что нечто подобное обязательно случится!

Он покраснел и сердито ответил:

– Если уж на то пошло, то почему ты не сделала так, как я тебя умолял? А ведь я предупреждал, что из твоего бегства ничего хорошего не выйдет! Если же ты вознамерилась обвинить меня в том, что я вызвался сопровождать тебя, когда понял, что ты не желаешь прислушиваться к голосу рассудка, то это… это просто неслыханно! Хорош бы я был, если бы позволил глупой девчонке из пансиона в одиночку странствовать по окрестностям!

– Я не глупая девчонка! – вспылила в ответ Лусилла.

– Глупее не бывает! Ты даже не знала, что твое имя должно значиться в списке пассажиров, чтобы получить место в дилижансе! Или что почтовые кареты из Бата не идут в Эймсбери! В хорошенькую передрягу ты попала бы, не догони я тебя!

Мисс Уичвуд поднялась из-за стола и решительно заявила, что дальнейшие разговоры они продолжат в гостиной. Мисс Фарлоу тут же заявила:

– О да! Так будет гораздо лучше, потому что сюда в любой момент могут войти Лимбури или Джеймс, а слугам нежелательно знать, о чем говорят хозяева, хотя тот же Лимбури, очень респектабельный мужчина, по моему мнению, все-таки склонен подслушивать; как-то так получается, что слуги всегда и все о вас знают, а как еще они могут добиться этого, если не торчат у замочных скважин, я не представляю! Эймсбери? Никогда в жизни там не была, но я знакома с несколькими людьми, которые частенько наведываются туда, так что о нем мне известно все, причем из первых рук. Стоунхендж![10]

На этой торжествующей ноте она одарила всю компанию победной улыбкой и проследовала за мисс Уичвуд. Ни один из юных гостей мисс Уичвуд, с самого рождения воспитываемых в строжайших правилах приличия, не сказал ни слова в ответ, но они обменялись весьма красноречивыми взглядами, и молодой мистер Элмор негромко осведомился у мисс Карлетон, при чем тут, черт побери, Стоунхендж?

Когда гости с комфортом расположились в гостиной, мисс Уичвуд непринужденно заявила, что, обдумав их проблему, она пришла к выводу, что самое мудрое в положении Ниниана – без утайки рассказать об их эскападе отцу, матери и миссис Эмбер. Она не смогла удержаться и рассмеялась при виде написанного на их лицах ужаса, но тут же авторитетно заявила:

– Видите ли, мои дорогие, собственно говоря, другого выхода нет! При иных обстоятельствах – например, если бы миссис Эмбер дурно обращалась с Лусиллой, – я, быть может, и согласилась бы сохранить ее присутствие здесь в тайне, но, насколько я могу судить, ничего подобного не было и в помине.

– О, нет-нет! – быстро сказала Лусилла. – Я никогда этого не говорила! Но есть тирания другого рода, мадам. Я не могу объяснить вам, что имею в виду, да и вы, вероятно, никогда не сталкивались ни с чем подобным, но… но…

– Да, на себе я никогда ее не испытывала, но понимаю, что вы имеете в виду, – сказала Эннис. – Это тирания слабых, не так ли? Ее оружием служат слезы, упреки, обмороки и прочие недобросовестные способы, к которым прибегают нежные, беспомощные женщины, подобные вашей тете.

– О, значит, вы понимаете! – воскликнула Лусилла, и лицо ее просветлело.

– Конечно, понимаю! Но и вы, в свою очередь, должны попытаться понять мои чувства. Совесть не позволит мне прятать вас, Лусилла, от вашей тети. – Выразительно воздев палец, она заставила умолкнуть девушку, с губ которой уже готов был сорваться протестующий возглас. – Нет, позвольте мне закончить. Я намерена написать миссис Эмбер и попросить ее разрешить вам провести несколько недель у меня в гостях. Завтра Ниниан возьмет с собой это письмо и, я надеюсь, сумеет заверить ее в том, что я – заслуживающая доверия и крайне респектабельная особа, вполне способная позаботиться о вас.

– Можете не сомневаться, мадам! Я приложу все усилия! – с энтузиазмом воскликнул Ниниан. Но потом его охватили сомнения, и чело его затуманилось. – Но что мне делать, если она не согласится? Видите ли, она очень беспокойная женщина и почти никуда не отпускала Люси одну, поскольку вечно боится, что с ней случится что-либо ужасное. Например, что ее похитят, что и впрямь произошло с одной девушкой в прошлом году, но, разумеется, не в Челтенхеме, где такого не может случиться никогда.

– Да, и с тех пор как умер дядя Абель, она каждый вечер запирает на замок все окна и двери, – подхватила Лусилла, – дворецкого заставляет забирать с собой на ночь все столовое серебро, а собственные драгоценности прячет под матрасом.

– Бедняжка! – снисходительно заметила мисс Уичвуд. – Если она такая нервная, то ей нужна хорошая сторожевая собака.

– Она боится собак, – мрачно сообщила Лусилла. – И лошадей тоже. В детстве у меня был пони, на котором я каталась каждый божий день. Ох, Ниниан, помнишь, какое славное тогда было времечко, когда мы отправлялись на поиски приключений или скакали вслед за охотничьей партией, чего нам не разрешалось категорически, но егермейстер был нашим добрым другом и говорил лишь, что мы – парочка продувных мошенников, которым самое место в Ньюгейте![11]

– Еще бы, клянусь богом! – воскликнул Ниниан, глаза которого вспыхнули озорным огнем. – Он был славным малым! А помнишь, как твой пони вдруг заупрямился и встал, как вкопанный, а ты через изгородь полетела прямо на вспаханное поле? Я уж думал, что мы никогда не отчистим твое платье от грязи.

При воспоминании об этом Лусилла весело рассмеялась, но вскоре смех ее угас, и она с грустью заметила, что те деньки давно миновали.

– Я знаю, что мама купила бы мне гунтера[12], когда я подросла и стала слишком высокой для старого маленького Панча, а вот тетя Клара отказалась наотрез! Она заявила, что не будет знать ни минуты покоя, пока я буду во весь опор носиться по окрестностям, а если уж мне так хочется прокатиться верхом, то в Челтенхеме к моим услугам превосходные конюшни, где имеются надежные грумы, чтобы сопровождать молодых леди во время конной прогулки на спокойных старых клячах. Именно так! – добавила она, когда Ниниан издал презрительный смешок. – А когда я воззвала к своему… невыносимому дядя Карлетону, он ответил, причем самым неразборчивым почерком, который я когда-либо видела, что моя тетя Клара – наилучший судья в том, как я должна вести себя.

– Должен сказать, со стороны он кажется поразительным тугодумом, – согласился Ниниан. – Но на самом деле он совсем не такой. Хотя не исключено, что он просто не одобряет участия женщин в охоте.

– И не он один, – подхватила мисс Фарлоу. – Мой собственный дорогой отец никогда не позволил бы мне охотиться. Не то что бы я выражала такое желание, даже если бы меня научили ездить верхом, чего не случилось.

Поскольку сказать на это было нечего, в комнате воцарилось гнетущее молчание. Нарушила его Лусилла.

– Имейте в виду, – сказала она, – моя тетя непременно напишет дяде Оливеру, а тот велит мне поступать так, как скажет она. Не верю, что у меня есть какая-либо надежда.

– О, не отчаивайтесь! – жизнерадостно возразила Эннис. – Меня ничуть не удивит, если ваша тетя проникнется признательностью, узнав, что вы находитесь в надежных руках, и не станет возражать против того, чтобы вы продлили свой визит ко мне. Не исключено, что она даже будет рада небольшой передышке. А если она обдумает этот вопрос, то наверняка поймет, что вернуть вас немедленно – значит, породить волну скандальных слухов и сплетен, которой она всеми силами наверняка хотела бы избежать. Ниниан сопровождал вас сюда, потому что я пригласила вас погостить, – что может быть более естественным? Вот только где мы могли познакомиться?

Лусилла улыбнулась, но попытка вышла жалкой, и не потребовалось много времени, дабы убедить ее в том, что иного выхода из сложившегося положения попросту нет. Эннис жалела девушку от всего сердца, поскольку было очевидно, что миссис Эмбер настолько серьезно прониклась возложенной на нее ответственностью, что довела бедного ребенка едва ли не до отчаяния своей чрезмерной заботой и опекой.

Еще до того как им подали чай, Эннис отвела Ниниана в библиотеку, где и написала письмо, которое он должен был отвезти миссис Эмбер, и вручила ему сумму денег, достаточную, чтобы покрыть расходы, которые он понес. Лусилле она сказала, что нуждается в его помощи при составлении письма, хотя на самом деле главной ее целью было разузнать недостающие подробности о бегстве Лусиллы. Бо́льшую часть услышанного из уст девушки она отбросила, сочтя их девичьим преувеличением, но к тому времени, как Ниниан изложил ей свою версию событий, она поняла, что Лусилла нисколько не преувеличила оказываемое на нее давление, и легко смогла представить себе воздействие, которое оно произвело на столь тонкую и чувствительную натуру. Никто не обходился с нею дурно, но она задыхалась в тисках заботы, которой ее окружили не только тетка, но и лорд и леди Айверли, и все три сестры Ниниана; даже Элиза, которой исполнилось всего десять лет, прониклась к ней дружеской симпатией и опекала ее самым назойливым образом. Корделия и Лавиния, о которых у мисс Уичвуд сложилось представление как о пресных и скучных девицах, возможно, заявили ей, что с нетерпением ожидают того дня, когда смогут назвать ее сестрой. Это, как беспристрастно заметил Ниниан, было серьезной ошибкой, но ему и в голову не приходило, что и его собственное поведение оставляло желать лучшего. Для мисс Уичвуд было очевидным, что его сыновняя почтительность чрезмерна; когда она спросила его, готов ли он на самом деле жениться на Лусилле, молодой человек ответил:

– Нет, нет! То есть… словом, я имею в виду… В общем, я не знаю, но, полагаю, должно случиться нечто такое, что помешает этому.

– Но, насколько я понимаю, мой дорогой мальчик, – сказала мисс Уичвуд, – ваши родители очень вас любят и никогда вам ни в чем не отказывали.

– В этом все и дело! – с готовностью подтвердил Ниниан. – Все, все мои желания исполнялись, поэтому… как я могу быть таким неблагодарным, чтобы отказать им в их просьбе? Особенно, когда мать со слезами на глазах умоляла меня не разбивать единственную надежду, которая еще оставалась у моего отца.

Столь трогательная картина не произвела на мисс Уичвуд особого впечатления. Она сухо заметила, что не возьмет в толк, почему его любящие родители так настаивают на его женитьбе на девушке, которую он не хочет брать в жены.

– Она – дочь лучшего папиного друга, – с благоговейным трепетом в голосе пояснил Ниниан. – Капитан Карлетон покупал Олд-Манор в надежде, что два поместья объединятся в конце концов посредством этой женитьбы.

– Насколько я понимаю, капитан Карлетон был состоятельным джентльменом.

– О да! У всех Карлетонов денег куры не клюют! – сказала Ниниан. – Но это не имеет никакого касательства к делу.

Мисс Уичвуд подумала, что, напротив, это имеет к делу самое прямое касательство, но предпочла оставить свои мысли при себе. Спустя мгновение Ниниан сказал, слегка покраснев при этом:

– Осмелюсь утверждать, что мой отец никогда не вынашивал меркантильных планов, мадам! Единственное его желание – обеспечить мое счастье; он полагает, что из-за того, что мы с Люси подружились еще в детстве и… очень друг другу нравились, то и теперь прекрасно поладим в качестве мужа и жены. Но этого не будет! – с ненужной горячностью провозгласил Ниниан.

– Да, не думаю, что у вас получится, – согласилась мисс Уичвуд, в голосе которой прозвучало нескрываемое сомнение. – Я и впрямь озадачена тем, что же подвигло ваших родителей думать иначе.

– Они считают, что несдержанность и порывистость Люси объясняется ее крайней молодостью и назойливой опекой со стороны миссис Эмбер, и надеются, что я смогу справиться с нею, – сказал Ниниан. – Но мне это не удастся. Я никогда не мог удержать ее от проказ и мальчишеских выходок, даже когда мы были детьми; и… я не хочу быть женатым на упрямой девчонке, которая считает, что разбирается во всем лучше меня, и говорит, что мне недостает смелости, когда я пытаюсь отговорить ее от чего-либо совсем уж возмутительного. Я действительно пытался помешать ей сбежать из Чартли, но сделать это можно было, лишь применив грубую силу. И, – откровенно добавил он, – к тому времени как я догнал ее, она уже добралась до деревни и заявила, что если я прикоснусь к ней хоть пальцем, она криком позовет на помощь и будет царапаться, лягаться и кусаться. Что ж, если у меня не хватило духу проверить, отважится ли она на это, пусть я буду трусом. Но только представьте, какой поднялся бы скандал, мадам! Она бы перебудила всю округу – ведь некоторые фермеры уже собирались на работу в поле. Так что мне пришлось смириться. А потом Лусилла заявила, что раз никто из них не поверит, если она скажет, что не желает выходить за меня замуж, то ей, дескать, ничего более не остается, кроме как убежать. Должен признать, я склонен согласиться с нею. Но когда она попыталась убедить меня отправиться домой и сделать вид, будто я ничего не знаю о том, что она еще до рассвета удрала из дому, я не смирился! Каким бы жалким типом я выглядел, если бы позволить глупой девчонке отправиться неизвестно куда без защиты!

– Так вот, значит, что произошло! – В голосе мисс Уичвуд проскользнули уважительные нотки.

– Да, и если бы меня не разбудил лунный свет, упавший мне на лицо, я бы ни сном ни духом не подозревал о том, что она задумала! – с горечью подтвердил Ниниан. – Разумеется, я встал, чтобы поплотнее задернуть занавески, и вот тут-то и увидел Люси. Она шагала прочь от дома по подъездной аллее с дорожной сумкой в руках. Да, я готов признать, что сожалею о том, что увидел ее, но раз уж так вышло, что мне еще оставалось, как не последовать за ней?

– Даже не представляю, – призналась мисс Уичвуд.

– Теперь вы понимаете, как все получилось? Мне понадобилось некоторое время, чтобы одеться, тайком выскользнуть из дома и добежать до конюшни, так что к моменту когда я закончил запрягать свой кабриолет и отделался от Соуэрби – одного из наших грумов, который в ночной рубашке вышел посмотреть, кто это крадет посреди ночи коляску, – Люси была уже на полпути к Эймсбери. Я догадался, что она направится той дорогой, поскольку поначалу решил, что она собирается вернуться в Челтенхем, да и, по-моему, из Эймсбери в Мальборо ходит дилижанс, а Мальборо стоит как раз на почтовом тракте в Челтенхем. Я счел этот план совершенно безумным, но все-таки он оказался куда разумнее ее идиотских намерений в отношении Бата. Я сделал все, что мог, стараясь убедить ее отказаться от таких пустоголовых намерений, но все было бесполезно, поэтому, когда она заявила, что не мытьем, так катаньем, но доберется до Бата, мне показалось, что самым правильным будет отвезти ее туда самому.

Последние слова молодой человек произнес, едва ли не оправдываясь, но выглядел он при этом очень застенчивым, и мисс Уичвуд без труда сообразила, что Люси, обладающая куда более сильным характером, по сути, сделала его невольным соучастником. Вслух же она заявила, что да, он, без сомнения, поступил правильно, и посоветовала ему без утайки рассказать своему отцу о чувствах, которые вызывает в нем предполагаемая женитьба.

– Можете мне поверить, – сказала Эннис, – они вряд ли станут для него откровением теперь, когда Люси со всей очевидностью продемонстрировала, как к этому относится она сама. Не удивлюсь, если он испытает облегчение от того, что оказался избавлен от такой невестки.

Приложив печать к только что написанному письму, она встала из-за стола и сказала, передавая ему послание:

– Вот, возьмите. Надеюсь, оно ободрит миссис Эмбер и, быть может, даже убедит ее в том – хотя мне она представляется исключительно глупой женщиной, – что самым мудрым поступком с ее стороны будет позволить Лусилле оставаться под моей опекой до тех пор, пока она не оправится после всех этих треволнений. А теперь давайте вернемся в гостиную. Лимбури сейчас уже должен подавать чай.

Она первой вышла из библиотеки и уже подходила к гостиной, когда раздался стук во входную дверь. Поскольку она не ожидала никаких визитеров, то решила, что это какой-нибудь посыльный, и прошла в гостиную. Но через несколько минут на пороге появился Лимбури и доложил:

– Милорд Бекенхем, мадам, и мистер Гарри Бекенхем!

5

Портниха; хозяйка магазина платьев или шляп.

6

Еще в XIV веке, по приглашению короля Эдварда III, в Норвиче стали селиться умелые и богатые фламандские ткачи. И легендарные «норвичские шали» из шелка вплоть до XX века пользовались неизменным спросом у модниц не только Лондона, но и других столиц Европы.

7

Корунна (Ла-Корунья, Испания) – место сражения 16 января 1809 года между отрядами англичан под командованием сэра Джона Мура и войсками армии Наполеона под командованием маршала Сульта.

8

Одна из известнейших и старейших британских публичных школ для мальчиков, расположенная ныне лондонском районе Хэрроу.

9

Имеется в виду Пиренейский полуостров периода наполеоновских войн.

10

Внесенное в список Всемирного наследия каменное мегалитическое сооружение (расставленные в определенном порядке гигантские каменные глыбы) в графстве Уилтшир. Находится примерно в 130 км к юго-западу от Лондона, в 3,2 км к западу от Эймсбери и в 13 км к северу от Солсбери.

11

Место расположения и одноименное название долговой тюрьмы (разрушена в 1902 году).

12

Верховая лошадь, рожденная от чистокровного верхового жеребца и упряжной кобылы. В Англии и Ирландии издавна использовалась в конной охоте, где от лошади требуется большая сила, выносливость и способность преодолевать различные естественные и искусственные препятствия.

Знатная леди

Подняться наверх