Читать книгу Седьмое чувство. Под знаком предсказуемости: как прогнозировать и управлять изменениями в цифровую эпоху - Джошуа Купер Рамо - Страница 5

Несколько сотен лет назад влияние Просвещения и Научной революции начало подтачивать корни древнего порядка. Мощные идеи свободы, науки, демократии и капитализма наслаивались одна на другую. Они сметали, как ураганы, общественные институты, королевства и убеждения Европы, и в процессе революции, творения, в процессе разрушения и созидания ставили точку в конце одной эпохи и писали самые первые строки новой повести человечества. Эти силы создали то, что мы сейчас знаем как современный мир: железные дороги соткали новые рынки, наука способствовала увеличению продолжительности жизни, демократия освободила политику. Перед этой неудержимой силой открылся выход в новое пространство. Мир начал раскалываться. На одной стороне были нации и народы, которые современные экономисты назвали бы «клубами конвергенции». Эта группа овладела, довела до совершенства, а затем использовала средства своей эпохи, чтобы стать индустриальной, демократической, наукоемкой и богатой. Они оставили позади эру королей и феодалов, алхимиков и всезнающих священников.

В то же время появился «клуб дивергенции». Эти нации пропустили основной поворот. Они оказались в западне. Старые идеи, бесполезные властные обычаи, безвыходный историзм – различные узы удерживали их от прерывистого перехода к новому, более совершенному благоденствию. Китай, большая часть Латинской Америки, Африка – их скачок к развитому состоянию едва состоялся. Они до сих пор еле поспевают.

Сейчас мы проходим ранние стадии перехода, который обещает повлечь за собой еще больше последствий, чем тот, что просветил и индустриализировал наш мир после длительных Темных веков. В этой главе я хочу объяснить природу этого перехода. Прежде всего, он предполагает изменение в соотношении сил. Люди и идеи, процветавшие в прошлом, могут быть не такими уж успешными в будущем. И идеи, возникающие из ниоткуда, которые выглядят удивительными, невозможными и в которые трудно поверить, могут наделить властью тех, кого мы никогда бы не вообразили контролирующими наше будущее.

Содержание происходящего перехода лучше всего отражает невероятный взрыв различных видов взаимосвязей – финансов, торговли, информационных технологий, транспорта, биологии, – потрясающий современность, а также инновационные комбинации, следующие за этими и другими скоростными новейшими веяниями. Современные, опутанные различными связями системы отличны от тех, что состоят в меньшем числе взаимодействий. И, как мы вскоре увидим, они особенно отличны от систем с низкоскоростными коммуникациями.

Сейчас мы воспринимаем энергетику коммуникативных сетей, как мы некогда воспринимали революционную роль твердокаменных учреждений вроде университетов, военных штабов или телефонных компаний. Теперь уже нельзя воспринимать операции Хезболлы, центрального банка Китая или самых больших интернет-компаний в отрыве от очевидного: их влияние распространяется через легкие импульсы оптико-волоконных сетей так же, как оно проявлялось бы при прямом физическом воздействии. Возьмем, к примеру, большую часть влиятельных геополитических сил. Величайшие новые коммерческие и финансовые предприятия. Все они сейчас почти всецело зависят от их присутствия в различных системах информационной связи.

Сетевые коммуникации появляются там, где узлы – которые могут состоять из людей, финансовых рынков, компьютеров, мобильных устройств, беспилотников и вообще любых объектов, имеющих доступ к коммутации, – соединяются с другими функциональными узловыми объединениями. Сети могут определяться географией, языком, валютой, информационными протоколами или любыми из тысяч других факторов. Люди, живущие в Бангалоре, образуют один из сетевых центров сетевого мироздания, являя собой как бы локальные соединительные коннекторы в Интернет или систему расчетов в рупиях. Человек с инженерным образованием, возможно, скажет, что сила сети – это всего лишь непрерывное суммирование всех этих пучков соединения в отдельно взятый момент. Настоящие, физические глобальные сети окутали сейчас города, которые пульсируют и развиваются с растущей, сетевой скоростью. В этом смысле Нью-Йорк является сетевым образованием, так же как и Пекин и – в меньшей степени – степи Аляски. Итак, хотя и признание XXI века урбанистическим может показаться заманчивым преувеличением, но потоки людей в города в масштабах миллиард-человек-в-десятилетие – это явный признак. Возросшее желание постоянного сплетения жизней вместе, свежего и надежного соединения, влечет нас. Разумеется, полностью виртуальные мощные инстанции сетей тоже существуют: сети компьютеров, обучающих себя чтению, или надежные, почти бесшумно жужжащие системы межсетевой защиты. Их архитектура определяется типом соединений. Их мощность определяется числом, типом и скоростью установленных и используемых связей. Сети не только обеспечивают ускорение операционных потоков рынков, новостей и инноваций. Они революционизируют природу их силы. Широкополосная связь может вызывать и даже определять события.

Распространяющиеся, постоянно уплотняющиеся сети можно отследить и систематизировать. Они, аккумулированные воедино, отражают то, что мы начинаем понимать как энергетический потенциал глобальной сети. Под этой фразой мы подразумеваем не просто Интернет, Twitter или сетевую валюту вроде биткоинов, хотя это, безусловно, тоже своеобразные проявления влияния сети. Энергия сети – нечто большее. Она представляет собой потенциально всеобъемлющий охват, исторически новый, связывающий между собой миллиарды жизней и десятки миллиардов сцепленных сенсоров и машин. В каждый момент она приобретает все больший масштаб: больше сенсоров, больше ссылок, больше точек. Каскады, эпидемии и взаимодействия повсеместны в сетях, и в своих столкновениях они производят неожиданные новшества: сплетение генетики с базами данных, к примеру, или терроризма с мобильными мессенджерами.

Ученые, занимающиеся изучением сетей, называют такой тип изменения «взрывной перколяцией», что означает мгновенное смещение в природе системы, когда та переходит на следующий уровень взаимодействия. Такое слияние множества узлов в одну ткань – подобно тому, как телефоны связываются между собой, образуя телефонную систему, – не многим отличается от конденсации молекул воды в капли при снижении температуры. Вот у тебя в руках напиток, – мгновение спустя ты держишь лед. Когда в один день у тебя только несколько подключенных пользователей, а на следующий на Facebook или на YouTube уже миллиард человек. Сформировалась новая сущность. Или: в один момент у тебя сердитые фундаменталисты; в следующий – объединенное террористическое движение вроде ИГИЛ или Аль-Каиды. Терроризм, мишенью которого столько же является наша психология и чувство защищенности, сколько и любая физическая структура, – это древняя проблема, но он эволюционирует и становится тем более эффективным, когда он существует в мире сверхбыстрых сетевых медиаресурсов и обмена информацией. Сетевые технологии делают с террористическими атаками то же, что порох сделал со снарядами. Они усиливают эффект. И это делает их еще более привлекательными для террористов. Что, в свою очередь, провоцирует еще большее число атак.

Такие элементарные фазовые переходы, в которых «больше» означает «иначе», широко распространены в природе: в формировании кристаллов, например, или в разрушении экосистемы, когда истребляют ключевую в ее жизни особь. Они случаются и в сетях. Возьмите карту Соединенных Штатов и начните произвольно чертить линии между городами. Сначала вы получите несколько изолированных пар. Дальше, по мере того как вы продолжите чертить, эти пары объединятся в группы. Наконец, спустя несколько десятков прочерченных дорог все будет связано между собой. Именно такой переход ждет нас в сферах безопасности, финансов и политики. И именно поэтому эра, в которую мы входим, будет отличаться от эры, которую мы оставляем позади, настолько же, насколько эпоха Просвещения отличалась от Темных веков.

Революция свободных идей, граждан, торговли и капитала Просвещения XVII и XVIII веков требовала новой чувствительности. Ее требует и наше время. Оно уже настаивает на ощущении энергетики, исходящей от коммуникативных связей. В этом есть своя ирония. В тот самый момент, когда мы считаем себя наиболее свободными, – удобством мобильных телефонов, легких авиаперелетов и неограниченных коммуникаций, – мы обнаруживаем себя безысходно опутанными по рукам и ногам. Что относится к машинам, всюду окружающим нас, то относится и к нам самим. Мы – это то, к чему мы оказываемся присоединенными. И освоение этого соединения оборачивается современной версией наполеоновского «coup d’oeil» (предсказания) – существенного навыка нашего времени.

Через несколько веков наши правнуки обернутся на наше время и дадут ему название, так же как мы дали название Просвещению. Может быть, они назовут его «Эрой коммуникаций» или чем-нибудь в этом роде. Они выявят победителей и проигравших нашего времени, так же как и мы выявляем таковых, рассуждая о Рационализме или о Возрождении. Это отдаленное поколение, несомненно, будет осведомлено о новом «клубе конвергенции», появляющемся сейчас, пусть даже мы еще толком не знаем, кто в него входит. Мы уже сейчас можем видеть щедрые вознаграждения, коими сейчас осыпаются нации, компании и люди, освоившиеся с этим новым свойством чувствительности. Они понимают его соединительную силу. Они знают, как манипулировать им и извлекать из этого выгоду. Все они разделяют понимание того, каково это – постоянно быть окруженным непрестанно разрастающимися дебрями связей.

Этот новый набор энергитических сил взаимодействия, многим невидимый, сейчас оказывает беспощадное, дробящее давление на привычные структуры старой эпохи. Усилия наших дорогих институтов – конгресса, армии, СМИ, вузов, нашего некогда инклюзивного капитализма – выполнять задачи, которые они когда-то эффективно и со вкусом исполняли, – явный признак этого сдвига. Многократные падения правительств. Годы затяжной войны. Отсутствие СМИ, которым можно было бы доверять. Завышенные, пропитанные долгами мерки, которым наша экономика не соответствует. Более чем когда-либо неравномерное распределение доходов. Увеличьте масштаб наблюдения, так чтобы он охватил Европу, Средний Восток и Азию, и вы увидите похожие отчаянные попытки вызволить экономику из пучины финансовых крахов и противостоять национализму и беспорядкам. Энергия, пульсируя и разрывая, исходит сейчас прочь из старых, некогда востребованных людей и институтов. Если этот исход на данный момент положил конец лишь энциклопедиям, телефонным компаниям и традиционному сервису такси, то это лишь потому, что он только начинается. За всеми этими провалами и усугубляющимся развалом многих структур стоит нечто общее – сила коммуникативных трансформаций.

В широком смысле Седьмое чувство – это способность смотреть на любой объект и видеть, как именно на нем сказывается информационное взаимодействие. Не важно, что вы делаете: командуете ли вы армией, управляете компанией, входящей в Fortune 500, вынашиваете замысел великого произведения искусства или думаете о будущем образовании ваших детей, – сейчас этот навык является показателем понимания этого влияния. Он означает способность видеть не только выдающиеся составляющие современной жизни, но также и банальные: солдата, долю акций, язык – и в это же самое мгновение сознавать факт того, что взаимосвязь меняет свойства предмета. Медицинская диагностическая машина впечатляет; та, что подключена к базе данных и способна ускорять, улучшать или доводить до совершенства вынесение диагноза, – революционна.

Акт соединения наших тел, городов, идей – всего, тотально всего, – вместе привносит решительно новую динамику в наш мир. Она создает сверхплотные концентрации силы. Одновремено оно создает условия для комплексного и моментального хаоса. Следуя логике французского философа Поля Вирильо: «Когда мы изобретаем корабль, мы также изобретаем кораблекрушение. Когда мы изобретаем самолет, мы также изобретаем его крушение». Конечно, мы можем рассчитывать на то, что сеть сотворит сетевое происшествие, – много происшествий. Острота неожиданности, трагедии, богатства и надежды будет более привычной сейчас, чем в революционные времена. Мы все сталкиваемся с возможностями и уязвимостями, которые мы лишь смутно осознаем.

Великим открытием Просвещения было то, что свойства объекта изучения – человека, территории, отданного голоса, доли чего-либо – изменились, когда он освободился от оков традиции, невежества, привычек или страха. Крестьянин, обретший личную свободу, стал гражданином, что изменило его политические воззрения, его экономические надежды, его способность учиться и учить. Этот сдвиг вызвал столетия разрушений. Мир перетасовал сам себя. Наша эра Седьмого чувства ничем не будет отличаться. Когда мы соединены, сила смещается. Она меняет то, что мы есть, что мы можем ожидать, как нами можно манипулировать, атаковать или обогащать. Мы живем в относительно раннюю эру соединений. Дело не только в том, что большую часть мира еще только предстоит соединить; оно также состоит в том, что сама природа соединения меняется. Оно становится мгновенным. Оно стремительно оттачивается и улучшается через применение искусственного интеллекта. Простое соединение уже превратилось в могущественную силу. Можно представить, на что способны мгновенные, обеспечивающие доступность к любым информационным базам данных сети.

Возьмем в качестве примера инструмент, которым сейчас пользуется почти всякий, – английский язык. Любой язык является своего рода инструментом, сила которого зависит от того, кто и как им пользуется. Как широкое применение долларов, фунтов стерлингов или золота – для покупки шелка, вкладов или запихивания под матрас – является проявлением сети обмена, так же и английский язык является узловым элементом для передачи информации. Когда испанские, ливанские и русские исследователи объединяются для моделирования молекулы вещества, когда астронавты общаются на Международной космической станции, когда банкиры определяют финансовую политику в ходе очередного непредвиденного кризиса, они используют мощный стандартизированный инструмент, предназначенный для совместного использования, делающий их работу возможной и эффективной. В этом смысле английский язык, так же как французский до него, имеет весомое преимущество: чем больше людей пользуются им, тем сильней стимул изучать его. Но если подумать об английском языке в сетевом ключе, то вывод становится другим.

Английский язык – средство связи, настолько же важное для соединения людей, как в некоторых системах кабель важен для соединения компьютеров. Ученые, занимающиеся информацией, называют английский язык «протоколом». Вы, наверное, знаете это слово из сферы дипломатии, где протоколы определяют все: начиная от расположения президента во время обеда до способа доставки письма дипломату. Протоколы – это то, что удерживает любую запутанную ситуацию – переговоры, банковский семинар, свадьбу – от превращения в невразумительное месиво. Английский предотвращает превращение Международной космической станции в космическую Вавилонскую башню. HTTP, протокол, переводящий цифровые биты в организованные веб-страницы, позволяет Интернету функционировать. Благодаря SWIFT, протоколу для банков и потребителей, в Париже можно расплачиваться американскими картами. Протоколы – своды правил. В Интернете, к примеру, протоколы размещают каждый бит информации в надежном, строгом порядке, так же как дипломатический протокол рассаживает послов во время переговоров. Вот почему компьютеры могут сообщаться друг с другом. Но протоколы состоят не только из битов. Они также могут быть использованы для организации сетей торговли или рынка ценных бумаг. Создание протокола и управление им, таким образом, означает возможность контроля почти всего важного, что есть в системе. «Протокол, – писали технологи-теоретики Александр Галлоуэй и Юджин Текер, – это система для поддержания организованности и контроля в сетях».