Читать книгу Подземка - Дмитрий Дашко - Страница 1

Глава 1

Оглавление

Тяжелый замок заскрипел, противный звук ржавых, сто лет не смазывавшихся металлических пластин вырвал меня из полусна. Ключ с хрустом повернулся, дверь распахнулась, световой зайчик ударил в лицо.

Вот зараза! Так и ослепнуть можно. Я поднял руку, защищая глаза.

– Сидишь? – спросил человек с фонарем.

По хриплому, вечно простуженному басу я без труда опознал говорившего.

– Сижу, Федя.

Стоять и лежать на «губе» при всем желании не получится. Размеры не позволят – ни мои, ни помещения. Однако лучше посидеть здесь, чем встать к стенке. Уж больно последствия разные.

– Надоело? – продолжил расспросы хриплый.

– А ты как думаешь?

– Да кто тебя знает, придурка!

– За придурка ответишь, – многообещающе произнес я.

Невидимый собеседник фыркнул:

– Напугал! Уже дрожу.

– И правильно делаешь, – заметил я.

– Тебя не спрашивали. Давай вали отсюда. – Он отошел, открывая проход.

Я разозлился:

– Бегу и спотыкаюсь! Ты что, не соображаешь: я сейчас как деревянный. Шутка ли, столько времени тут проторчать! – Подумав, решил сменить гнев на милость:

– Кстати, Федя, а сколько именно меня продержали?

– Достаточно.

Да уж, Федя, наш безопасник, многословностью никогда не отличался.

– Может, поможешь? Мне самому до вечера не выбраться…

– Твои проблемы, Лось.

– Точно, мои, – согласился я. – Ладно, попробую. Встречай героев, страна.

Ноги затекли, я с трудом выбрался из конуры гауптвахты. Можно сказать, на четвереньках выполз. Брр! Бетонный пол, на который я выпал, был холодным и мокрым. Чтобы не растерять тепло, в темпе оч-чень медленного вальса размял конечности и выпрямился во весь рост. Свобода, ешкин кот!

И сразу в голове винтики со шпунтиками заработали. Быстро что-то меня выпустили, суетливо… А что из этого следует? Очень простой вывод: неспроста, то бишь по назревшей, как чирей на филейной части, причине.

Кому-то я понадобился. Интересно, кому именно и зачем? Обостренное чутье подсказывало, что ответы на эти вопросы будут дурно попахивать.

– Ты меня как – официально освобождаешь или в порыве самодеятельности?

– Полковник приказал. Будь моя воля, я бы тебя просто пристрелил или здесь гнить оставил. Меньше возни с тобой.

Если Полковник задергался, жди беды. Ни к чему хорошему его телодвижения не приводят. Я уже испытал это на собственной шкуре, а она у меня одна-одинешенька.

– За что ты меня так не любишь, Федя? – спросил я.

Ну, просто чтобы спросить.

– С какой стати мне тебя любить, Лось?! Ты что, девка какая?! – удивился мой освободитель.

– Верно, не девка. – Я проверил суставы на гибкость. – Но это ничего не значит. Разве не слышал, что отец Варфоломей глаголет: только любовь к ближнему делает нас настоящими людьми.

– Заткнись, Лось, не на проповеди. Мне и без попа тошно.

– Уже заткнулся. Цени мою готовность к сотрудничеству, Федя.

– Плевать мне на тебя и твою готовность, – безопасник скривился.

Я проделал пару упражнений. Вроде ничего, терпимо. Мышцы все еще задеревеневшие, но это не самая большая проблема в моей жизни. Самую большую зовут Полковником, и, если я жив, значит, ему это нужно.

– Что скажешь, Лось: оно того стоило? – с издевкой поинтересовался Федя.

– А ты попробуй, – посоветовал я. – Проверь на себе.

– Ну да, – хмыкнул он. – Делать мне больше нечего. Какого ты… с Полковником заспорил?

– Надо было, – огрызнулся я. – Можно подумать, ты не в курсе.

– Конечно, в курсе, – не стал отпираться Федя, – но хочу выслушать обе стороны конфликта.

– Брось. Все равно в рапорте напишешь то, что скажет Полковник.

Федя промолчал.

Плохо быть безопасником. Поисковиком, впрочем, тоже. И здесь и там дерьмо, только во втором случае оно лежит на поверхности и его там много. В буквальном смысле.

– Ты, Лось, к себе ступай, отдохни, – посоветовал безопасник.

– Так и сделаю, – заверил я. – Всенепременно! Только ты, Федя, не расслабляйся. Бди! В редкие минуты отдыха я должен спать спокойно.


Последний вагон в составе, безнадежно застрявшем на путях, специально отвели под общагу для холостяков. Кто хотел – ограждал личное пространство занавесочками, кому было все равно – спокойно выставлял жизнь напоказ. На станции секреты долго не живут.

Я зашел в свой отсек, растянулся на лавке, подложив руки под голову, и задремал.

– Ба! Кого я вижу! Никак Лося раньше срока из собачатника выпустили?! – прозвучал над ухом насмешливый голос соседа по «апартаментам» – здоровенного, как буйвол, Антохи Игнатова.

От него, как всегда, воняло бензином. Впрочем, неудивительно. Антоха был шофером в поисковом караване. Ему по должности полагалось пахнуть горюче-смазочными материалами и прочими отнюдь не благоухающими веществами.

Отвечать на его наивно-восторженное приветствие я не стал, лишь вяло пожал руку и снова закрыл глаза.

– Хватит дрыхнуть, Лось. Неужто на губе не выспался? – не отставал Антоха.

– Как тебе сказать… Мне, понимаешь, там сон хороший снился, да вот беда: разбудили, не дали досмотреть. Так я весь в надеждах: вдруг продолжение увижу…

На самом деле несколько дней подряд я видел лишь темноту, независимо от того, спал или бодрствовал.

– Оставь нелепые надежды, Лосяра. Давай-ка я тебе лучше чайку плесну. Крепкий, горячий, как раз в твоем вкусе, – продолжил терзать меня Антоха.

– Ты, наверное, меня с кем-то путаешь. Сколько себя помню, никогда не любил твой чифирь. Мне бы водичку сладенькую, чуть подкрашенную. Можно даже слегка теплую.

– И ты будешь пить эту гадость? – удивился здоровяк.

Он сунул два пальца в рот и изобразил, будто его тошнит:

– Бэ-э!

Я выматерился:

– Сам такой! Не навязывай свои вкусы окружающим.

– Ну вот, опять не угодил, получается! – притворно расстроился Игнатов.

– Получается, что не получается, – подтвердил я. – Мне, Антон, угодить сложно. Я редкостный привереда. Но для друга готов сделать исключение. Давай свой чай и чего-нибудь из съестного, я хэзэ сколько времени не жравши.

Антон засиял:

– Так бы сразу и говорил, Лось. Узнаю старого друга.

– Еще б не узнал!

Потягивая чай, я стал расспрашивать о последних новостях на Двадцатке. Если верить другу, все вроде шло как обычно, а это в нашей не самой развеселой жизни, скорее, толстый и жирный плюс, нежели минус. И только в конце рассказа услышал главное:

– Полковник на тебя разозлился, хотел из каравана выгнать, перевести в охрану или вообще на ферму, крыс разводить, но…

– Что «но», Антон? Дурака не нашлось на мое место?

Сосед развел руками:

– Ясен пень, не нашлось. Кому охота постоянно ходить между жизнью и смертью? Под землей хоть и паршиво, но безопасней, а там… – Антон не стал договаривать.

Теперь понятно, почему меня досрочно на свободу выпустили. Некому подменить. Наверное, в этом вся прелесть моего рода занятий. Если другого не то что за серьезное нарушение, а за простое вяканье, выраженное в обсуждении приказа, могут грохнуть без особых раздумий, то поисковика, конечно, накажут, но не столь сурово. Дефицитная у нас профессия.

– Когда выходим? – спросил я.

– Часа через три инструктаж.

– Понятно.

Я зевнул. Значит, скоро на поверхность.

– Ты подремли чуток, – глядя на мою сонную физиономию, сочувственно предложил Антон. – Не беспокойся, я твое снаряжение подготовил. Все в полном абажуре.

– Ага, сначала разбудил, теперь предлагаешь подрыхнуть. Да здравствует здоровая логика! Нет уж, я тогда лучше книженцию почитаю, раз делать больше нечего.

– Нормальный человек все равно нашел бы чем заняться, а ты сразу за книжку, – недовольно пробурчал сосед. – Порти глаза, раз такой грамотный.

– Спасибо за разрешение!

Я стал листать принесенную с прошлого выхода на поверхность книжку. Сам сдал в библиотеку, сам оказался единственным читателем. Народ у нас занятой, люди во время короткого отдыха предаются иным развлечениям, и не все из них одинаково полезны, как йогурты. (Кстати, что это такое? Слово помню, а что под ним понимается, ни в зуб ногой.)

Кто-то отключает сознание при помощи разнообразной гадости, которую притаскивают поисковики в обход всех инструкций, кто-то клеит подружку из девок подоступней, а кто-то разбирает и собирает автомат с закрытыми глазами, как Игнатов, у которого все равно других радостей в жизни нет.

– Слушай, приятель, перестань издеваться над железками, – вяло попросил я, когда очередные «шлеп-шлеп» и «бац-бац-щелк» меня доконали.

Сосед отложил собранный «калаш» в сторону, снял повязку и пробасил:

– Отвянь, Лось! Чего пристал к хорошему человеку?

– К хорошему?!

– К замечательному во всех отношениях.

– Кхм… Не было бы причины, не стал бы приставать. Автомат твой жалко. Сделал из боевого оружия набор «Юный техник», прости господи!

– Автомат надо холить и лелеять, тогда он не подведет.

– Тебя подведешь! Мозгами пораскинь, дружище: зачем тебе автомат? Ты кого угодно голыми руками уделаешь!

Польщенный Игнатов улыбнулся, но просьбе не внял и продолжил терзать многострадальный «калаш». Ну вот, никакого авторитета у товарищей. Сплошной игнор.

Я вернулся к прерванному занятию. Книга, вопреки многообещающей обложке, была скучной. Главный герой от страницы к странице прокачивал себя и, когда стал таким же мегакрутым, как старшина нашего каравана Димка Петренко, с чего-то вдруг решил, что напрасно потратил лучшие годы и что надо жить в гармонии и согласии с окружающей средой. С такой философией на поверхности и пяти минут не протянешь, не то что максимальные четыре часа без всяких там хвостиков.

Занавески раздвинулись. Появился улыбчивый, мелкий, похожий на хорька Толик. Еще один поисковик из нашего каравана, чтоб ему на том свете ни дна ни покрышки!

– Лось, Антоха, чего застряли? Топайте на инструктаж. Там Козлов уже полчаса на дерьмо исходит.

– Передай товарищу господину Козлову, что мы скоро будем, – сказал я, закрывая книгу.

Вот уж сподобило такую муть прихватить. Польстился на завлекательную обложку. Жизнью рисковал за-ради такой чуши. Эх, попадись мне сейчас этот автор (если он выжил, конечно), я бы показал ему, где раки на пару с кузькиной мамой зимуют.

– Щаз! – осклабился Толик. – Хочешь, чтобы мне Димка все зубы пересчитал? Валите на инструктаж, парни, да поживее.

– Ну вот, как всегда: придет Толик и все испортит, – отложил автомат в сторону Антоха. – Ты у нас прям как герой.

– Какой герой? – не сообразил «хорек».

– Обычный, из анекдота, – пояснил сосед. – Слышал о поручике Ржевском?

– Не-а, – замотал головой Толик.

– Я потом о нем расскажу, – пообещал Антон. – Тебе понравится.


Нас было шестеро: обычный состав каравана. Оптимальный, проверенный многолетней практикой. Поисковики подобрались тертые, не раз и не два побывавшие на поверхности, а это дорогого стоит. За каждого я готов отдать правую руку… ну, разве что за Толика половину мизинца, и то при хорошем расположении духа.

Почему? Объяснить можно.

Непонятно, о чем думал Создатель, наделяя Толика на редкость говнистым характером и длиннющим языком без костей. Наверное, хотел, чтобы мы чаще молились и испили горькую чашу до дна.

Путь в рай легким не бывает. Толик, очевидно, догадывался о столь высоком и важном предназначении и старался за троих. Вот и недавно не смог удержаться, сострил, и, как всегда, пошло. На то он и Толик, такова его природа, и тут ничего не исправишь.

Старшина каравана Димка Петренко, по прозвищу Ботвинник (ну любит он шахматы), скучным тоном рассказывал прописные истины, а мы стояли со скучным видом и зевали. И не Димкина это вина, что мы едва не вывихнули челюсти. Уж кто-кто, а Ботвинник, разбуди его ночью, прямым текстом отчеканит, что мы, бывавшие на поверхности каждые две недели, давным-давно вызубрили все инструкции и понимаем, когда можно просто испортить воздух, а когда наложить полные штаны.

Что поделать, порядки у нас на станции почти военные. Полковник, хоть в армии никогда и не служил, любил дисциплину со страстью истинно штатского человека, то есть следовал исключительно букве устава. Если перед выходом положен получасовой инструктаж, значит, команда получит его в полном объеме. А чтобы не филонили, приходил лично или присылал заместителя – Козлова. Кстати, впервые наблюдаю столь потрясающее совпадение характера человека и его фамилии. Пожалуй, правы те, кто считает, что она накладывает отпечаток на психотип. Впрочем, у меня фамилия из той же звериной оперы. Лосев я.

Вокруг каравана, готовящегося к выходу на поверхность, всегда собирается малышня. Детишки понимают, что могут рассчитывать на добытую наверху плитку шоколада или горсть засахаренных карамелек. Под землей на «вкусняшки» надеяться нечего. Самая калорийная еда идет тем, на ком, собственно, Двадцатка и держится: администрации, бойцам охранения, поисковикам.

Станция давно на самообеспечении. Весь найденный на поверхности улов полагается сдавать на склад, оставить чего-то себе мы не вправе. Все в общий котел, а там Полковник распределит, кому что и сколько. Разумеется, есть еще и налоги. Двадцатке приходится платить дань, как и всем остальным «цивилизованным» станциям. Раз в условленный период приезжает мотодрезина, на ней весь собранный хабар отправляется на Центральную. Чего там с ним делают, сказать не берусь. Куски с барского стола, то есть с Центральной, нам не перепадают.

На Двадцатке талонная система, привет из советского прошлого. Аккуратно нарезанные, разлинованные кусочки бумаги: белые в клеточку – на продовольствие, в полоску – на витамины, без них в подземелье не протянуть. И зеленые, тетрадочные, на которых можно прочесть отрывки из таблицы умножения, правила грамматики, – самые заветные для некоторых, не пользующихся спросом у прекрасного пола бабников вроде Толика.

А вокруг нас вертятся дети. И разве мы, караванщики, не люди? Разве при взгляде на чумазые личики тех, кто родился в вонючем и мокром туннеле, никогда не видел солнца и, наверное, проведет здесь всю оставшуюся жизнь, не дрогнет рука и не захочется припрятать шоколадную плитку в потайном кармане, чтобы потом втихаря вручить очередному любимцу и с грустной улыбкой смотреть, как он запускает острые зубки в растаявшее лакомство.

Этот пацаненок был совсем мелким, видать, недавно оторванным от материнской титьки, иначе бы он, услышав протокольную фразу Ботвинника: «Ставим часы на обратный отсчет, расчетное время двести сорок минут», не спросил:

– Дяденька, а что с вами будет, если не успеете? Вторая голова вырастет?

Толик глупо заржал:

– Во дает! Вторая голова! Лучше б второй член вырос. Я бы точно не отказался!

– Зачем он тебе? – буркнул я. – Сначала научись одним пользоваться.

Толик на подначку не обиделся (он вообще редко обижается), лишь ухмыльнулся, обнажив спрятанные за мясистыми губами гнилые зубы. При тусклом свете ламп аварийного освещения о дефектах его внешности можно было только догадываться, но я видел неказистую физиономию поисковика наверху, когда гигантская, поросшая шерстью тварь сорвала с Толика респиратор и едва не вцепилась в горло. Солнце тогда светило ярко, так ярко, что слепило даже в очках с темными светофильтрами. Каждый из нас в тот день нахватался «зайчиков» на неделю, вот почему мы прозевали внезапную атаку затаившейся гадины, которая определенно знала, откуда выходят на поверхность люди, и «пасла» добычу в надежном укрытии.

Она выскочила из-за угла и без труда распластала Толика на растрескавшемся асфальте. Я и глазом моргнуть не успел. Секунду назад впереди маячила спина напарника – пятнистая зеленая куртка с капюшоном, подобранная во время удачного набега на магазинчик «Охота и рыболовство», могла служить маяком посреди серо-коричневых каменных джунглей.

До входа в подземку оставалось всего ничего, фактически мы были почти дома, я расслабился, и, как выяснилось, напрасно: мерно шагавшего поисковика будто снесло порывом шквального ветра.

Толик оказался погребенным под огромным, урчащим от ненависти и голода мохнатым комом, который норовил вцепиться в горло. Зверь шипел, издавал странные душераздирающие звуки. Я едва не нажал на спусковой крючок, но в последний момент сообразил, что могу подстрелить напарника.

Меня сразу прошиб холодный пот. Вот так, за здорово живешь, едва не грохнул Толю.

Поисковик отчаянно сражался за свою жизнь, переплетенные тела человека и монстра катались из стороны в сторону. Шла жестокая схватка. Не знаю, каким чудом мне удалось отпихнуть тяжеленную тушу твари и влепить ей короткую очередь прямо между глаз. Создания, встречающиеся на поверхности, бывают живучи, но эту скотину я мгновенно отправил в ее персональное загробное пекло и удостоился от Толика обычного кивка в благодарность.

Мы привыкли рисковать, привыкли спасать и спасаться. Если хочешь умереть от старости, ты должен быстро бегать и хорошо стрелять. Впрочем, при столкновении с гарпией бег не поможет. Крылатый монстр догонит любого спринтера, тогда вся надежда на меткость и на то, что не изведешь автоматные рожки, прежде чем сдохнет последняя из гарпий.

Мы приблизились к гермоворотам. Позади всех топал Игнатов. В руках у него канистра с бензином. Во время последней поездки мы сожгли почти всю горючку, пришло время заправлять транспорт заново.

Я остановился, подождал соседа:

– Слушай, Антоха, скажи: почему мы не называем себя сталкерами? Вроде классное слово, красивое и непонятное.

– А из какого оно языка? – поинтересовался Игнатов.

– Из английского, кажется.

– То есть из языка тех, кто обеспечил нам столь роскошное существование, – обведя взглядом мрачную нору подземелья, резюмировал друг. – Потому и не говорим. Язык врага тоже враг.

– Ну знаешь… Какие теперь враги? И, раз уж ты поднял эту тему, может, первыми наши начали, а те защищались?

– Наши… – Антон усмехнулся. – Вряд ли. Наши только тырить горазды… были. – Последнее слово он произнес с особым удовольствием.

– Не думаю, что «были». Для правительства наверняка какие-нибудь спецбункеры придуманы, со жратвой под завязку и с длинноногими официантками.

– Сдается мне, как раз по этим спецбункерам и лупили в первую очередь. Сомневаюсь, что кто-то там выжил.

– Слушай, если мы с тобой, нормальные люди, выжили, то эти суки и подавно. Закон такой: дерьмо не тонет и не гибнет. Ты вон на Козлова взгляни. Как думаешь, кто из нас первым загнется? Зуб даю, да что там зуб – челюсть: мы с тобой, а Козлов всех нас переживет, ибо дерьма в нем больше, чем он весит.

Караван всегда провожал кто-то из начальства, Козлову пришлось шагать за нами до гермоворот. Вид при этом у него был испуганно-брезгливый. Он жутко боялся словить какую-нибудь заразу с поверхности, на нас смотрел как на смертников.

А что, пожалуй, Козлов прав: все мы смертные, но поисковики смертны вдвойне. В нашем распоряжении всего четыре часа пребывания на поверхности, двести сорок минут, и шут его знает, сколько это в секундах. Проще мозги сломать, чем подсчитать. Стоит ненадолго застрять, и… нет, не буди лихо.

Я суеверно сплюнул три раза через левое плечо. Жаль, из деревянных предметов в зоне досягаемости только голова Толика, но она ему может наверху пригодиться.

Надо уложиться в срок, который начнут отсчитывать темные пластмассовые часы с большим циферблатом. Скоро Ботвинник даст команду, время на них побежит в обратную сторону.

Часы эти – наша гордость и спасение. Склад с китайским ширпотребом поисковики обнаружили лет пять назад. Он был практически нетронут. В куче абсолютно бесполезных здесь, в подземелье, вещей нашлась большая партия электронных часов и – о чудо! – элементов питания к ним.

– Здорово, мужики! – Охранник возле гермоворот перекинул «калаш» за спину, нажал на рычаг.

Створки, которые, как говорят, способны выдержать взрыв чуть ли не атомной бомбы, раздвинулись. Понятия не имею, что произошло в других городах, но по нам шарахнули отнюдь не ядерной бомбой.

Военные твердят о химическом и биологическом оружии, целью которого было уничтожение живой силы и полное сохранение материальных средств. Те, кто нас бомбил, были практичными людьми, вот только им уже никогда не воспользоваться плодами своих трудов. Что-то пошло не так. Немногие выжившие перекочевали в катакомбы метро, оставив все имущество на зараженной поверхности, находиться на которой можно не больше четырех часов. Затем поисковиков ждут двухнедельные «каникулы». За это время самые страшные токсины, переизбыток которых вызывает либо долгую и мучительную смерть, либо почти мгновенную мутацию, выводятся из организма.

– Мужики, – тихо, чтобы не слышал Козлов, попросил охранник, – если курево попадется, прихватите мне пачку. В долгу не останусь. Мяса вам притащу. У меня жена на ферме работает, она сверх пайки подкинет. Ну, что скажете?

Игоряха Белых, единственный семейный из всех нас, сдержанно кивнул. У него две обузы: больная жена и маленькая дочка. Стандартной продуктовой пайки, которая выделяется поисковикам, для одного здорового мужчины в самый раз, а для семьи из трех человек ничтожно мало. Довольствие для женщин и детей скудное, на грани выживания. Так что ради лишнего куска мяса Игорь готов притаранить с поверхности даже рояль.

– Будет возможность, достану. Только стопроцентной гарантии дать не могу.

– Спасибо!

– Пока не за что, – ответил Игорь.

У него осунувшееся лицо, впалые щеки и стеклянные глаза, как у наркоманов, но Игорь ничего такого не употребляет, иначе его в два счета выставили бы из поисковой партии. Нет, тут что-то другое. Он искренне переживает за больную жену, а дела у нее идут все хуже и хуже. Так, во всяком случае, говорил Док, а он врет только в исключительных случаях.

В былые времена Двадцатка снаряжала по три-четыре каравана одновременно, но это было так давно, что кажется неправдой. С той поры утекло много воды и угробилось море народа.

Мы перешагнули символический порог, разделявший Двадцатку и внешний мир. Еще минута, и я увижу поверхность. Снова.

Не верится, что я когда-то жил там, с родителями, с братом и сестрой. Иногда они приходят ко мне в снах.

– Приготовились! – коротко бросил Ботвинник.

Мы послушно надели респираторы (тщетная надежда остановить хотя бы часть невидимой дряни), надвинули на глаза пластмассовые очки, они у всех разные, очень яркие и непривычно красивые. Похожие я видел в съежившемся от сырости журнале, на развороте которого изображался лыжник. Он несся с бешеной скоростью по горному склону, вызывая у меня жгучую зависть, ведь я никогда не увижу заснеженных гор и не смогу с них прокатиться. Да чего уж там, существует масса вещей, которых никто никогда не увидит.

Здесь было свежо, очки сразу запотели. Я бережно протер их чистой тряпочкой. Без очков как без рук. Приходится носить, чтобы не ослепнуть. Мы привыкли к полумраку, солнечный свет губителен для глаз подземных жителей. Лет десять назад поисковики попробовали выходить по ночам. Не знаю, кому из начальства пришел в голову столь смелый эксперимент, но из того похода вернулось меньше половины, а у тех, кто выжил, волосы посеребрила седина.

Ночной город намного опасней дневного. В нем правят бал такие создания, о которых не хочется думать.


Мы не успели отойти от гермоворот. Помешал вестовой из штаба.

– Хорошо, что я вас догнал, – обрадованно сказал он. У него на руке была красная повязка. – Только что с Центральной пришла телефонограмма. Генерал приказал изменить маршрут вашей партии. С Полковником согласовано.

У каждой станции, которая подчиняется Центральной, есть карты с нанесенными маршрутами. Специально придумано, чтобы караваны не пересекались и не ловили рыбку в чужих угодьях. У тех, кто занимается браконьерством, могут возникнуть серьезные неприятности, особенно если налетишь на поисковую группу, промышляющую в своем районе. Случались и перестрелки. В прошлом году ребята с Четырнадцатой вздумали пошалить в нашем квадрате. Я шлепнул двоих и до сих пор не жалею о содеянном.

– Что за маршрут? – спокойно спросил Ботвинник, сняв мешавший говорить респиратор.

– Да необычный какой-то, – смущаясь, ответил вестовой. – Можно взять у вас карту? Я покажу.

– Показывай.

Димка вытащил из планшетки карту с карандашными разметками, протянул парнишке. Вестовой ткнул указательным пальцем:

– Вот, приказано съездить сюда.

Ботвинник присвистнул:

– Далеко. А какого… надо переться именно туда? – не выдержав, закричал он.

Вестовой будто сделался меньше ростом, втянул голову в плечи, с опаской посмотрел на автомат Димки и почти шепотом сказал:

– А я тут при чем?! Мне велено передать, я и передал. Чего кричать-то?!

– Дайте взглянуть, – протянул руку Козлов, который дотоле вел себя так, будто его ничего не касалось.

Он быстро пробежал по карте глазами и с безмятежной улыбкой вернул ее Ботвиннику:

– Ничего страшного в новом маршруте не вижу, уважаемый. У вас есть транспорт, горючка, боеприпасы. Слетаете мигом туда и обратно. Что вас так смущает, Петренко?

– Многое, товарищ Козлов. Во-первых, конечная точка маршрута пролегает в местах, куда никто из нас еще не совался. Кто или что там нас ждет, одному Богу известно. Во-вторых, дорога займет много времени, а у нас время – самый ценный и, главное, лимитированный ресурс. Боюсь, угробят нас по пути.

– Что вы предлагаете? Не подчиниться Центральной, устроить мятеж? Я правильно вас понимаю? – приняв воинственную позу, поинтересовался Козлов.

Он даже на цыпочки привстал, чтобы хоть чуточку сравняться в росте с Ботвинником.

Димка промолчал, и молчание его было красноречивей слов.

Ссориться с Центральной нам не с руки. Оттуда идет энергия, питающая свет на станции и в туннелях, электричество, от которого работают воздушные и водяные фильтры. В конце концов, тот же телефон, прямая связь с остальным подземным миром. Станции, которые спорят с Центральной, превращаются в изгоев и существуют недолго. Разве что Тридцать Пятая, но это особый случай. Разговаривать о ней считается дурным тоном, практически это табу.

Генерал, которому подчиняются все администрации, – самый большой «пахан» подземного мира.

Я никогда его не видел и к этому не стремлюсь.

– Я всего лишь хочу услышать объяснения, почему мы должны изменить маршрут, – глухим голосом сказал Ботвинник.

– А чего тут неясного? Всю близлежащую округу мы уже исползали, обшарили большинство магазинов, аптек, утащили почти все полезное. Ну, то, до чего смогли добраться. С каждым разом уловы караванов все беднее и беднее. Глядишь, пройдет немного времени, и вы вообще начнете возвращаться пустыми. Вот, чтобы избежать грядущего порожняка, Генералу и вздумалось отправить вас на новое пастбище. Так сказать, пощипать травку в местах, куда еще никто не ступал.

– Ни я, ни мои люди не являются овцами. Щипать травку мы не намерены, – вспылил Ботвинник.

– Это я фигурально выражаясь, – спохватился Козлов. Он вдруг напрягся, лицо его стало жестоким: – В любом случае вы обязаны подчиниться приказу. Ступайте к машине, или придется доложить о вас куда следует. Со всеми вытекающими последствиями.

Димка усмехнулся. На каждой станции есть свои безопасники, Двадцатка не исключение. Вот только наш безопасник – Федя – его лучший кореш. Хотя на Димкином месте я бы не рыпался. Если перед станцией встанет угроза отключения электричества, не спасет и друг. Законы под землей простые. Подставил станцию – получи пулю. Может, даже от старинного приятеля.

Ботвинник, понимавший это не хуже меня, раздосадованно сплюнул, да так метко, что попал на высокий армейский ботинок Козлова, но зам сделал вид, что ничего не заметил и отвернулся.

– Ладно, – устало сказал Димка. – Идем наверх, ребята. Будь что будет, и пропади оно все пропадом.

– Аминь! – дурачась, добавил Толик.

Мы потянулись вереницей. Сначала по застывшим ступенькам эскалатора, потом по бетонным ступенькам перехода. Наши следы четко отпечатывались в толстом слое пыли. Они вели наверх, туда, где лежало то, что некогда было огромным пятимиллионным городом с красивыми дворцами, закованной в гранит набережной, шпилем Адмиралтейства и разводными мостами. У него было красивое название, у этого города, вот только мало кто теперь произносит его вслух. Мы выходим не в город, мы выходим на поверхность.

Я хоть что-то помню или стараюсь вспоминать, остальные, наоборот, пытаются забыть прежнюю жизнь. Они винят прошлое в наших бедах, ненавидят его. Поэтому даже старое название станции стерто из памяти, для всех она давно уже стала просто Двадцаткой.

– Саня, пошел! – командует Ботвинник.

Раз мы при исполнении, для него я не поисковик по прозвищу Лось, а Саня. В устах Ботвинника мое имя звучит почти как офицерское звание. Мелочь, а приятно.

Я вылетаю как пробка из бутылки, за мной, страхуя, выбегает Игорь. Когда спину мне прикрывает он, можно не бояться – Игорь надежен как кремень. Впрочем, бдительности терять не стоит. Проголубоглазишь опасность, и все, амба! И никто не узнает, где могилка твоя.

Не узнает, потому что ее, собственно, и не будет. Твари, бродящие на поверхности, с одинаковым удовольствием жрут живое и мертвое человеческое тело. Лопают они и друг друга. Сам видел, как две гарпии, заклевав третью, преспокойно поедали ее, пока остальные атаковали наш маленький отряд.

Я огляделся. Так, что тут у нас? Вроде все нормально, глазу не за что зацепиться. Впереди и позади никого, а шуршащие звуки издает ветер, который гоняет мусор по пустым улицам. Летят полиэтиленовые пакеты (они, наверное, и нас переживут), желтые обрывки газет, пыль поднимается клубком.

Господи, как тут страшно! Мне ни капельки не стыдно признаться: я боюсь больших открытых пространств, здесь ты как на ладони, виден со всех сторон. Хочется прижаться к стене и, пятясь как рак, забраться обратно, под спасительную защиту гермоворот. Такая вот клаустрофобия наоборот, когда нет ничего милее нависших сводов и желтого света аварийки.

Оп-паньки! Что это вон там, за полуразрушенным киоском?

Подземка

Подняться наверх