Читать книгу Боярыня Морозова. Княгиня Елена Глинская - Дмитрий Дмитриев - Страница 7

Первые годы вдовства Федосьи Прокофьевны Морозовой шли обыкновенным порядком. Она жила, как следует большой и богатой боярыне знатного рода. Терем у нее был полная чаша, от дорогих мехов, бархата, атласа и парчи сундуки ломились. Выезжала боярыня Морозова во дворец и к родным или знакомым с подобающею барской обстановкой и пышностью, в дорогой карете, «украшенной серебром, на аргамаках многих».

Запрягали ей в карету шесть лошадей, а иногда и двенадцать; вся сбруя была серебряная, с «гремячими цепями».

За каретой ехали и шли ее дворовые слуги, человек по сто или двести, а иногда и триста. Они оберегали честь и здоровье именитой боярыни, своей госпожи. Крепостных крестьян у Морозовой было несколько тысяч, слуг и служанок при ее дворе считали сотнями

В большой чести и в славе жила Федосья Прокофьевна в Москве златоглавой.

Во дворце, в теремах царицы и царевен боярыня Морозова была своим человеком.

Но, несмотря на окружающую роскошь и несметное богатство, Федосья Прокофьевна вела жизнь почти монашескую.

Она «по понятиям и убеждениям века» уже носила в своем положении смысл монахини. Честное вдовство само собой уже приравнивалось к обету иноческому. Поэтому вся жизнь вдовы со всею ее обстановкой естественным и незаметным путем преобразовалась в жизнь монастырскую. Так же точно естественным и незаметным путем устраивалась жизнь честного вдовства, например, жизнь царевен. Не первая и не последняя была Федосья Прокофьевна, устроивши свой дом по-монастырски. Таков был господствующий идеал для женской личности, свободной от супружества[3].

Боярыня Морозова строго исполняла посты и правила церковные и келейные; этого не оставляла она и на «верху», то есть в тереме царицы и царевен.

Сестры «тишайшего» царя Алексея Михайловича вели жизнь тоже монастырскую, келейную.

«Утром после правила и книжного чтения, – пишет Забелин, – обыкновенно святого жития на тот день или поучительного слова, боярыня (Морозова) занималась домашними делами, рассуждая домочадцев и деревенские крестьянские нужды, заботясь об исправлении крестьянском, иных жезлом наказуя, а иных любовью и милостью привлекая на дело Господне. Это продолжалось до девятого часу дня и больше, то есть до полудня и больше по нашему счету. Остальное время посвящалось добрым, богоугодным делам, в числе которых первое и самое важное место принадлежало делам милосердия».

Большой терем боярыни Морозовой был переполнен убогими, калеками, старцами, старицами, юродивыми и странниками. Федосья Прокофьевна придерживалась «Домостроя», который так поучает:

«Церковников и нищих, и маломожных, и бедных, и скорбных, и странных пришельцев призывай в дом свой и по силе накорми и напои и в дому, и в торгу, и на пути: тою бо очищаются греси, те бо ходатаи Богу о гресех наших».

Не отказывала боярыня Морозова в приюте и пище выгнанным из монастырей монахам и монашенкам: она любила «мнишеский чин» и «странных пришлецов».

Нередко Федосья Прокофьевна сама прислуживала, кормила и поила из своих рук калек, убогих и другой странный народ. Дом ее был открыт юродивым, и нищим, и сиротам, и убогим, и странникам, которые «невозбранно в ее лежницах обитали и с нею ели с одного блюда».

Из числа юродивых особенной честью и уважением пользовались у боярыни Морозовой юродивые Федор и Киприан; оба они были рьяными ревнителями древнего благочестия.

Федор и летом и зимой ходил в одной рубахе, босой, с непокрытой головой.

Аввакум о нем так рассказывает: «Много добрых людей знаю, а не видал такого подвижника: зело у него во Христа вера горяча была. Не в баснях проходил подвиг… много час-другой полежит да и встанет, тысячу поклонов отбросает да сядет на полу, а иное – стоя часа с три плачет».

Федора как распространителя старой веры отдали под начало рязанскому архиепископу Илариону, но оттуда он бежал и нашел себе пристанище у добросердечной боярыни Морозовой. О своем побеге Федор рассказал Аввакуму и боярыне Морозовой, облекая побег в форму чуда, так:

– В Рязани, на дворе у архиепископа Илариона, меня прежестоко мучили, боярыня милостивая! Били плетьми меня нещадно всякий день и скованного в железах держали, принуждая к новому антихристову таинству. И я уже изнемог. В нощи моляся, плачу, говорю: «Господи, аще не избавишь мя, осквернят меня и погибну, что тогда мне сотворишь?» И вдруг железа все грянули с меня, а дверь отперлась и отворилась сама. Я, Богу поклонясь, и пошел. К воротам пришел – и ворота отворены. Я по большой дороге к Москве напрямик…

Федора впоследствии сослали на Мезень.

А другой юродивый, Киприан, известен был даже самому государю и бывал во дворце и в теремах. Он не раз просил царя Алексея Михайловича о восстановлении древнего благочестия. Киприан свободно ходил по улицам, по площадям и торжищам и, нисколько не боясь, громко обличал новизны патриарха Никона.

Под конец он был сослан в Пустозерский острог и там казнен за свое упорство. Старообрядцы причислили Киприана, так же как и Федора, к лику своих святых страстотерпцев.

Боярыня Морозова, окружая себя «борцами за старую веру», которых преданность и усердие к старообрядчеству дошли до фанатизма, разумеется, сама сделалась их последовательницей. В наставницы, или в руководительницы, к ней приставлена была монахом-старообрядцем Трифилием, удаленным из Симонова монастыря, инокиня Меланья.

– Тверда ли ты в вере? – спросил как-то у боярыни Морозовой монах Трифилий.

– Не знаю, отче, как и ответить. Я смиренно прошу твоих молитв! Да укрепит и утвердит меня Господь в нашей правой вере!

– Я и то, боярыня, молюсь за тебя.

– Молись, отче, молись, о том прошу усердно.

При этих словах Федосья Прокофьевна чуть не до земли поклонилась старообрядцу.

– А хочешь ли я дам тебе в наставницы едину благоговейную инокиню Меланью?

– О том прошу, отче.

– Добродетелями Меланья вельми преукрашена.

– Приведи ее ко мне, отче Трифилий, пожалуйста, приведи!

– Ладно, приведу… А что, боярыня, ясти и питие для меня, многогрешного, приготовлено ли? – нахально спросил Трифилий, меняя разговор.

– Как же, отче, как же… Я ждала твоего прихода и закусочку велела сготовить…

– Какую?

– Балык осетровый, белуга, белорыбица, осетрина разварная… икорка… Приготовлены и грибки белые, и рыжики, и пирог с рыбной начинкой, пирог на меду с яблоками… оладьи с вареньем…

– Изрядно!.. А питие уготовила еси?

– Как же… Много настоек разных приказала на стол поставить, также и вина заморского, браги хмелевой и меду янтарного… Все приготовлено.

– Изрядно!.. За сие хвала тебе, вдова честная, Федосья Прокофьевна!

Трифилий, в сопровождении радушной хозяйки боярыни, отправился в расписную столовую палату, где был накрыт обильный разными закусками и винами стол.

Из-за стола монах-старообрядец не мог уже выйти: он изрядно поусердствовал около вин и браги, ноги отказывались ему служить. Трифилия слуги боярыни Морозовой бережно вынесли из столовой в сад проветриться и положили его в беседке на мягком пуховике.

Федосья Прокофьевна так возлюбила инокиню Меланью, что никогда с ней не расставалась, избрала ее себе в наставницы, с иноческим смирением отдалась ей под начало и до самой смерти ни в чем не ослушалась ее повелений. Эта старообрядка Меланья скоро забрала весь терем Морозовой под свое начало и повелевала всем как хотела.