Читать книгу Черные руны судьбы - Дмитрий Казаков - Страница 9

Издалека город напоминал монастырь – та же ограда, и ворота в ней, правда, все куда больше, чем дома.

Эрвину даже показалось, что над стеной торчит шпиль главного храма, остроконечный, устремленный в небеса. Но в следующий момент он сообразил, что это башня, очень тонкая и высокая, судя по всему, одна из тех, где учат магов – о таких он не раз читал в книгах.

Юноша вздохнул, поправил суму, и зашагал дальше, стараясь держаться обочины. Он уже усвоил, что если будешь топать посередине дороги, то обязательно найдется желающий наехать на тебя конем или придавить колесом телеги.

С того момента, когда на них напали людоеды, минуло три дня, и до сегодняшнего утра, когда он вышбрался на тракт, все шло хорошо.

Обитатели деревушек, через которые проходила дорога на равнины, узнавали рясу Эрвина, и относились к нему с почтением. Он благословлял их в ответ на поклоны, кивал, старясь делать это так же важно, как получалось у настоятеля, и молился, прося Вечного послать ему мудрость и оградить от опасностей.

Ночевал один раз в хижине у гостеприимного пастуха, и дважды прямо там, где застигала его ночь. Вспоминал погибших братьев, картинки из прошлого заставляли его содрогаться, и молиться снова…

Стена Кардифра приблизилась, стало видно, что у одной из створок, прислонившись к ней, стоят двое воинов в чиненых кольчугах и плоских шлемах с наносниками. Эрвин вспомнил, что видел такие на миниатюрах Цветочной Хроники, составленной эльфами сгинувшего королевства, и там подобным образом были снаряжены гвардейцы…

– Эй, куда прешь? – заданный грубым голосом вопрос заставил его вздрогнуть.

– В ваш славный город, да благословит его Вечный процветанием и благодатью, – ответил юноша.

Один из стражников, толстый, с лишаем на щеке, выпучил глаза и побагровел. Второй, длинный и сутулый, едва не выронил алебарду, а когда заговорил, то слова полетели у него изо рта вместе с капельками кипящей слюны:

– Не поминай эту мразь больше! Еще раз, и получишь в ухо, ты, козлина!

Эрвин опешил – как можно называть «мразью» Вечного, чьей милостью только и держится мир? Этот воин пребывает в тенетах заблуждения, опасного для его души, и их необходимо немедленно разрушить.

– Добрый воин… – начал он.

Но длинный зашипел, точно его укусили за мягкое место, и прыгнул к Эрвину, замахиваясь алебардой.

– Заткнись, я сказал! – рявкнул он. – Вздумаешь проповедовать – убью!

– Что такое? – в воротах показался третий обладатель кольчуги и плоского шлема, постарше, с седыми усами.

– Придурок с гор! – сообщил вытянувшийся толстяк, а сутулый заворчал, и сплюнул Эрвину под ноги.

– А ну осади, Волдырь, – велел седоусый, и взгляд его глубоко посаженных глаз обратился на юношу. – А ты иди сюда, быстро, только ничего не говори, ради когтей Стального Сокола.

Эрвину даже в голову прийти не могло, что можно ослушаться старшего, поэтому он поклонился сутулому и направился к командиру. Тут отвесил еще один поклон, глубже, как подобает при встрече с тем, кто дальше тебя прошел по духовной стезе.

– Точно, придурок, – пробурчал седоусый. – Пойдем, чтобы они нас не слышали…

Они отошли на пару десятков шагов, и очутились в проходе между башнями. Оказавшись между сложенными из камней громадами, Эрвин ощутил холод и невольно поежился.

– Слушай меня, паря, – сказал седоусый, почесывая в затылке. – Мы знаем, что вы там в горах поклоняетесь своему Вечному, и вам не мешаем, пока вы к нам не суетесь… Усек? Не понимаю, как монахи отпустили такого цыпленка вниз одного, но ты, похоже, не сечешь, что тут вашего бога считают злобным и гнусным поганцем, силой магии державшим в подчинении весь мир… Усек?

Эрвин едва не задохнулся от возмущения, и только это помешало ему брякнуть что-то грубое: неужели жители Кардифра дружно сошли с ума? отчего они начали полагать источник добра и истины злом? и как можно сравнить творца мира, чья сила беспредельна, с обычными чародеями?

– Многие верят, что вы воруете и режете младенцев, да еще и кровь их пьете, – продолжал седоусый. – Я думаю, что байки это, но тебе, цыпленок, лучше не высовываться со своим Вечным, если хочешь остаться живым и целым, конечно… Усек?

– Да, господин, помилуй вас Вечный, – сказал Эрвин.

Старший воин покачал головой и беззлобно рассмеялся:

– Спрячь язык поглубже в задницу, там он целее будет, или вали побыстрее из Кардифра, нам лишний труп на улицах ни к чему… Иди, паря, и гляди по сторонам, тут город, а не горы.

– Да, господин, – повторил юноша, и на этот раз удержался, не упомянул Властителя.

Приходя в чужой дом, лучше соблюдать установленные там правила, даже если они тебе не нравятся. По крайней мере поначалу, пока Вечный не помог тебе разобраться, что здесь к чему, и как можно принести свет истинной веры в души тех, кто в слепоте духовной не желает его видеть.

– Так-то лучше, иди, – и седоусый потрепал Эрвина по плечу.

За воротами обнаружилась небольшая площадь, от которой начинались две улочки, и зажатое между ними здание без окон с плоской крышей, на коей виднелся золоченый диск. От него навстречу юноше захромал облаченный в рубище старик с торчащим из рукава обрубком предплечья.

– Помогите, добрый господин, несчастному калеке, во имя Сияющего Орла, да светит он над миром… – запричитал он, постанывая, покашливая, и хитро кося куда-то в сторону.

– Чем я могу помочь вам, отец? – спросил Эрвин.

Старик поперхнулся, на мгновение прервался, но заканючил с новой силой, вдвое громче, чем раньше:

– В бедности загинаюсь, видят Небеса… поесть не на что купить, добрый господин!

Эрвин улыбнулся, и потащил с плеча суму.

Старик принялся кланяться, бормоча о том, что он никогда не забудет сего благодеяния, и будет молиться за милостивого господина. При виде серебряного фавильского кната глаза его округлились, брови поднялись, а казавшийся нескончаемым поток слов пресекся.

– Вот тебе, отец, – сказал юноша, протягивая нищему монету. – Скажи, а что это за здание?

Старик приоткрыл рот, то ли собираясь отвечать, то ли заорать от страха, но денежку схватил. Кнат исчез где-то в лохмотьях, и только после этого к однорукому вернулся дар речи.

– Но как же не знать такого? – проговорил он. – Это дом Сияющего Орла…

Эрвин нахмурился – он хорошо знал, как должен выглядеть храм, и видел, что строение с плоской крышей не отвечает Святым Канонам. Хотя в Кардифре, похоже, и не слышали о канонах, как не слышали о том, что Сияющий Орел – лишь одно из имен Вечного.

Странно, ведь старшие братья время от времени приходили сюда.

Почему они молчали?

– Спасибо, добрый господин, спасибо, век вас не забуду, – бормоча подобную ерунду, однорукий старик бочком отодвинулся, и Эрвин остался один перед святилищем ложной веры.

Подумал, не зайти ли внутрь, но затем оставил эту мысль.

* * *

Он ходил по городу и смотрел, и все было ему интересно.

Улицы, сплошь занятые лавками, где продавали одежды из ярких тканей, посуду из металла, глины и дерева, инструменты, оружие и украшения. Горожане, суетливые и говорливые, все время куда-то спешащие, и почти не обращающие внимания друг на друга. Дома, большие и маленькие, выстроенные только что, и наполовину развалившиеся от старости.

На Эрвина и его рясу глазели, но не особенно нагло, тут же забывали, отворачивались, чтобы купить или продать что-то. Дети тыкали в него пальцем, но стоило послушнику глянуть в их сторону, немедленно прятались, а кое-кто из взрослых косился неприязненно.

В один момент он понял, что устал и проголодался, и пора поесть.

Харчевни попадались на каждом шагу, и в одну из них, под вывеской с двумя ложками, Эрвин и зашел. Оказался в темном помещении с низким потолком, настоящая смесь из запахов ударила в нос, сидевшие за низкими столиками люди дружно уставились на него, и стало тихо.

– Мир вам, – сказал юноша, склоняя голову.

– И тебе мир, – отозвался крошечный мужик в белом фартуке, судя по всему – хозяин. – Если ты явился для того, чтобы поесть, то проходи вот сюда, к свободному месту, и брюхо твое вскоре возрадуется.

– Спасибо, господин, – и Эрвин двинулся к цели, стараясь никого не толкнуть и не задеть.

Едва он занял крошечную табуретку у стены, и опустил суму на пол, едоки перестали таращиться на юношу, а гомон зазвучал вновь. Хозяин исчез, а когда вернулся, то притащил большую миску, от которой поднимался пар, хлеб на маленьком подносе и кувшин.

– Похлебка из бараньих потрохов, – объявил он торжественно. – И пиво.

Эрвин кивнул и, несмотря на голодное бурчание в желудке, про себя прочитал предтрапезную молитву. И только закончив ее, взялся за ложку, и принялся за суп, от которого зверски разило чесноком.

Был так голоден, что не почувствовал вкуса, и опомнился, только когда миска опустела. Потянулся за пивом, и в этот момент дверь харчевни открылась, внутрь заглянул однорукий старик, с которым разговаривали у ворот, а за ним вроде бы показался кто-то еще.

Хозяин поспешил навстречу, но новые гости почему-то не стали заходить, потоптались на пороге, и исчезли.

– И чего им надо? – сердито буркнул крошечный обладатель белого фартука.

Эрвин попробовал пиво, и нашел, что оно похуже того, что варили в монастыре, хотя и крепче.

– Еще? – спросил появившийся рядом хозяин.

– Нет, благодарю, да помилует тебя Веч… – юноша осекся, и очень вовремя. – Скажи, господин, откуда уходят торговые караваны, я хотел бы присоединиться к одному из них.

Умирающий брат-наставник объяснил, что одинокому путнику разумнее всего пристать к купцам, из Кардифра отправляющимся во все края мира, и хотя бы часть пути одолеть в компании. Пусть не в первый день, но рано или поздно найдется обоз, что идет в нужном направлении, и за деньги юношу возьмут на одну из телег.

– Никак выперли из монахов? – крошечный мужик понимающе хмыкнул. – Понятное дело, молодому парню там тоска смертная, ни девок, ни танцев, ни подраться… Слушай сюда, я все тебе объясню.

Эрвин возражать не стал, а хозяин начал рассказывать про Торговые ворота на противоположном краю города, где собираются караваны, и что туда нужно приходить к вечеру, чтобы договориться с кем-то из купцов, а на рассвете, переночевав на одном из постоялых дворов, отправиться в путь.

Говорил он витиевато, как старый брат-жертвователь, взявшийся читать проповедь, но все по делу.

– Благодарю, господин, – сказал юноша. – Позволь заплатить тебе за еду.

Серебряный кнат произвел на хозяина харчевни куда меньшее впечатление, чем на однорукого старика. Он деловито забрал монету, а в ответ вручил Эрвину несколько чуть меньшего размера, и отчеканенных из меди.

А увидев, что гость недоуменно хмурится, проговорил со смешком:

– Не пялься на них, словно девственница на член. Это сдача, ведь не может миска похлебки и кувшин пива стоить кнат. Никто в Кардифре не посмеет сказать, что Жирный Джикс обсчитывает гостей!

– Да, да, благодарю, – Эрвин поклонился, захватил суму, и начал проталкиваться к выходу.

За дверью наткнулся на однорукого старика, что стоял, прислонившись к стене.

– О, добрый господин, это вы, я шел за вами, специально искал вас! – воскликнул тот громко и радостно.

– Отчего же не зашел?

– Побоялся прервать вашу трапезу, – старик подскочил и неожиданно крепко взял Эрвина за локоть. – Господин, не побрезгуйте проявить вашу доброту еще раз, во имя Небес не откажите бедному калеке в просьбе.

– Ты хочешь еще денег? – у Эрвина мелькнула мысль, что он дал однорукому слишком много, и что тот теперь не отстанет.

– Нет, нет! Как можно такое подумать? – старик приложил руки к груди и помотал головой. – Вы и так были щедры, словно пьяный купец, обмывающий удачную сделку. Речь идет о другом… – глаза его как-то хитро моргнули, взгляд ушел в сторону. – Ваш брат по вере может покинуть этот мир без предсмертного напутствия… Тут, неподалеку, на соседней улице…

– Так чего же мы ждем? Вперед! – сказал юноша.

Долг служителя Вечного состоит не только в том, чтобы читать погребальные молитвы, но и утешать тех, кто готовится оставить бренное тело, чтобы душа их очищенной попадала в объятия бога.

– Да, да, за мной, добрый господин… – и старик заковылял по улице, то и дело оглядываясь.

Эрвин пошел следом, про себя обращаясь к Вечному, прося у него мудрости и понимания, а также красноречия, чтобы его слова оказались действенными, и помогли умирающему обрести покой.

Миновали перекресток, в центре которого располагался колодец, и свернули на улочку, такую узкую, что двум пешеходам, чтобы разойтись, пришлось бы двигаться боком. Когда за спиной послышались шаги, юноша попытался развернуться, увидеть, кто это так торопится следом.

Но он не успел – сильный удар обрушился на затылок, и на глаза словно опустилось черное покрывало. Понял только, что падает, а откуда-то из мрака пришел голос мертвого брата-наставника, сказавший громко и отчетливо «На каждое дело, свершенное с добром в сердце, приходится два таких, что основаны на зле и корысти».

И убитый людоедом монах, похоже, знал, о чем говорил.