Читать книгу Игра в ножички - Дмитрий Ланев - Страница 3

Через восемь километров лес кончился, начались поля, покрытые коричнево-желтой щетиной скошенной травы и светлыми ролями упакованного сена. Вдали виднелся холм, судя по всему, остающийся справа. Где-то рядом с ним должна была быть река и сама ферма. Солнце было уже низко и било в глаза.

– Когда планируешь возвращаться, – спросил я Алену.

Ее снова начало укачивать, она лениво пожала плечами.

– Это будет центральный материал. Времени – сколько надо. Дня два, три.

– Один уже почти прошел.

– Значит, три.

– И ночи, – добавил я, усмехнувшись.

– Ты что-то путаешь, пуделек. Ночи – это у Джеймса Бонда.

– Умница, – подумал я, но вслух ничего не сказал. Все-таки она была классная журналистка. Откуда в такие годы такая уверенность и точность? Не иначе – талант.

Так – в дружеском молчании мы подъехали к большому бревенчатому дому, стоявшем на высоком цоколе, сложенном из обломков гранита. Справа от него был устроен навес, под которым стоял чистый «зализанный» «Уаз-патриот», замызганная угловатая «Нива» с прицепом и накрытый чехлом квадроцикл. На одной из балок под крышей я заметил пустое в это время года гнездо ласточек. Под этим гнездом я и оставил LC – такой же грязный, как чужая Нива.

Метрах в двухстах слева был еще один домик, небольшой и ладный, за которым вытянулись два ряда длинных, поблескивающих на солнце теплиц.

От парковки к дому вела дорожка.

– Что это за растения? – спросила Алена, указывая на пожухлые стебли, аккуратными островками покрывающие угол между дорожкой, навесом для машин и домом.

– Пионы, – ответил я.

– Пионы! – удивленно воскликнула Алена.

– А ты что ожидала? Капусту?

– Ну, не знаю. Но не пионы.

Мы поднялись по ступенькам на крыльцо. Дверь была закрыта на деревянный вороток, и в нее возле ручки видавшим виды ножом с деревянной рукояткой был приколот лист бумаги. Алена оторвала его и прочитала:

– Поешьте, отдыхайте. Буду на закате. А.

– Какое оригинальное гостеприимство! – Алена посмотрела на меня, потом повернула голову чуть больше и испуганно схватила меня за руку. Я тоже обернулся.

Две серо-черные овчарки стояли у крыльца и, свесив языки, смотрели умными глазами на нас. Их опущенные хвосты чуть-чуть шевелились.

– Нас приглашают довольно настойчиво, – сказал я и открыл дверь, поскольку ничего больше не оставалось.

До заката оставалось часа четыре.

Мы вошли на веранду. На веранде, она же что-то вроде прихожей – узкой, но шириной во весь фасад дома, с окнами в наружной стене, пахло деревом и собаками. Стены не были ничем обшиты, и из сочленений бревен кое-где торчал изоляционный материал. На глухих правых и левых торцах на вбитых в бревна гвоздях висели косы, подковы, какая-то прочая металлическая утварь, даже ржавое зубчатое колесо диаметром со среднюю сковородку. Весь этот бывалый металл носил следы чистки и в целом составлял забавную коллекцию. Там был даже краник от самовара и необычной формы ножницы. Вдоль всей внутренней стены было устроено из досок нечто вроде невысокого длинного ящика, на котором можно было и сидеть. Я это понял потому, что крышка была не цельной, и в одном месте из под нее торчал желтый полиэтиленовый пакет, точнее, его мятый край. На крючках напротив входа, рядом с дверью в дом, висели курки, плащи, а под ними на черных резиновых ковриках стояла пара сапог.

Я совершил быстрый проход по всей ширине веранды, сфотографировав рыбьим глазом обе торцевые стены, а потом еще, сменив объектив, паутину, сплетенную между каким-то ржавым тесаком, одной из полудюжины подков и ржавой шестеренкой. Паутина была пыльной и нежилой.

– Смотри, – позвала Алена.

Она стояла в углу, где висели куртки, и разглядывала небольшой деревянный сундук, стоявший на табуретке.

Алена дотронулась пальцем до щеколды, замкнутой на петлю, но без замка:

– Взглянем?

Я ответил, что не очень-то подходит воспитанной горожанке без разрешения заглядывать в чужие сундучки. Алена покачала головой, но пальчик отдернула.

– Тебе бы чуточку авантюризма, – сказала она, – напористости…

– И баночку белил, чтобы закрашивать стыдливый румянец, – ответил я.

Вторая дверь – уже стальная с серьезным врезным замком, тоже оказалась не заперта. Овчарки цокали когтями по крыльцу, чуть слышно поскуливая. Оставаться на веранде было бессмысленно. Мы вошли дальше. Ничего особенного, никакой экзотики, ничего квази-деревенского. Просто кухня, обшитая вагонкой, с одним окном в левой стене, газовой плитой, столом, табуретками, большим холодильником, ладными самодельными шкафчиками на стенах и двумя дверями в другие помещения.

Алена толкнула меня в бок:

– Посмотри!

Я проследил за ее взглядом. Слева от холодильника стоял высокий березовый чурбан, изрубленный торец которого был таким темным, какими бывают плахи у мясников на рынках от впитавшейся крови. И так же, как на рынке, этот чурбан был посыпан солью. А на столе – на доске, которую, судя по зачерствевшим крошкам, еще утром использовали для резки хлеба, лежал длинный тяжелый нож с выгравированной надписью: "… есть много разрозненных примет, которые не предвещают ничего хорошего. Э. Хэмингуэй".

– Веселенькое начало, – сказал я, наклоняясь к ножу и поднимая фотоаппарат.

Алена промолчала. Она присела на край подоконника и что-то уже строчила в своем ай-пэде.

Я подождал, пока она закончит, и открыл следующую дверь прямо напротив входа в кухню с веранды, справедливо предположив, что справа может быть только небольшой чуланчик.

Вот тут уже была цивилизация. Хотя помещение и было сплошь деревянным, как и кухня, но оно было обширным, с окнами на три стороны. В два из них ярко светило заходящее солнце, из-за чего сучки в вагонке, которым были обшиты стены и потолок, кое-где светились янтарем.

Слева от входа начиналась лестница на второй этаж, под ней – лестница вниз, поуже первой; наверное, в цоколе тоже были комнаты. Напротив входа – западной стены, стоял диван. Кресло с широкими подлокотниками подпирало левую стенку, а в углу между ним и глухой восточной стеной с входной дверью помещался камин. Слева от камина, то есть справа от входа и напротив дивана, на стене висел телевизор. Под телевизором на самодельном стеллаже – полный комплект аудио и видеотехники. У северной стены стоял стол, стулья, что-то вроде комода.

– Здесь wi-fi работает, – сказала Алена, – не очень мощный, но есть.

– Петрович, когда описывал это место, какие слова использовал? – поинтересовался я. – Пещера отшельника? Отель пять звезд? Землянка старика и старухи у синего моря?

– Мишленовский ресторан, – съязвила Алена. Она уже подошла к столу, и сдернула салфетку с одной тарелок. Перед нами возлежал кусок буженины с аппетитной корочкой. На других тарелках были свежие огурцы, укропчик, хлеб. И прижатая к столу стаканом записка: "Остальное в холодильнике".

– Живем! – сказала Алена и бросила свой рюкзак на одно из кресел. Я свою сумку поставил на пол рядом.

– Ты заметил, что зеркала нет? – спросила Алена.

– Спасибо, что сказала. И что это значит?

– Значит, женщины нет.

– Плохо знаешь жизнь, агент 9-6-9! Штрафная пара сантиметров плюс тебе. Отсутствие зеркала не означает отсутствие женщин. Возможно, они появляются под покровом ночи и исчезают до рассвета, и им не нужны зеркала.

– Заткнись, идиот. Здесь везде одними мужиками пахнет. Ни-ка-кой косметики.

Я решил, что не воспользоваться угощением означает быть невежливым, сходил на кухню за ножом, нашел в холодильнике пиво, сделал бутерброды.

– Как ты думаешь, – спросила Алена, задумчиво глядя в окно и неторопливо работая нижней челюстью, – с чего начать с ним разговор?

– Не знаю, – честно ответил я, – я сам думаю, на чем сфокусироваться. Пока из оригинального – только нож. Но этого мало.

– А у меня вроде есть правильная мысль. Спрошу-ка я его про буженину эту. Очень нежная, у меня только бабушка такую готовит. В чем удовольствие в жизни здесь?

– Ну, наверное, это крутое начало! Прямо в сердце. Странно, что когда ты думаешь, кучеряшки не шевелятся.

– Хватит ерунду молоть, пудель!

Алена отстранила мою руку с бутылкой, из которой я хотел налить ей пива, и потянулась к рюкзаку. Достала свою бутылочку, и прямо из горлышка глотнула.

– Хочешь?

– Я отрицательно помотал головой.

– Ну, тогда музыку включи.

Алена перешла на диван и вытянулась на нем.

– А что поставить? Тут полно бардов, старый рок и классика. Стоит Сибелиус.

– Ну и оставь его.

Я включил музыку и прошелся, потягиваясь, по комнате.

– На второй этаж не хочешь подняться?

– Неудобно. Нам поесть предложили, а не шнырять по дому, – Алена начинала дремать.

Я подумал включить свет, но не стал, и сел к окну с фотоаппаратом. Оказалось, в паре сотне метров от дома протекала река, и закат мог быть красивым. Хоть я и не считаю себя пейзажистом, тем не менее, облака на закате над рекой – это беспроигрышный вариант. Я даже не поленился достать штатив. Как только закат созреет, я был готов выскочить из дома.

Между прочим, я сел очень удачно. Ибо хозяин появился именно оттуда – с реки. Сначала донесся шум лодочного мотора, затем сама лодка выскочила откуда-то справа и, заглушив мотор, по инерции подошла к деревянному причалу, над которым при наступлении сумерек зажегся фонарь. Три силуэта, темные и одинаковые в последних лучах солнца, выскочили из лодки, взяли что-то из нее и пошли к дому.

– Вставай, пора на работу, – я тронул за плечо задремавшую Алену и включил в комнате свет.

Алена томно потянулась, одернула футболку, и переместилась в угол дивана, нацелив серые глаза на дверь. Я удивился, что она не бросилась к сумке и к пудренице.

На веранде, а потом в прихожей и кухне затопали, раздался звон ведра. Дверь раскрылась и в проеме, как в раме, появился…, в общем, тут надо поподробнее.

Это пресловутое "вдруг появился" сопровождает начитанного человека с самого детства, развиваясь с ним, приобретая характерные черты времени. Сначала это сказочные богатыри, тридцать три года лежащие на печи и вдруг вскакивающие на подвиги, потом это кашка, вдруг вытекающая из чудесного горшочка, затем также внезапно появляется соперник за внимание одноклассницы и иногда выигрывает, затем также неожиданно на выборах побеждает неизвестный герой, также вдруг приходит зима и заснеженный гаишник лишает тебя в новогоднюю ночь прав.

До зимы еще было далеко, но что-то – еще неясное, но уже неожиданное, произошло. Впрочем, чему удивляться, в дом вошел хозяин.

– Алексей, – произнес вошедший, шагнув в комнату.

Он пожал мне руку, а ладонь Алены только тронул за кончики пальцев.

– Игорь.

– Алена.

– Как добрались?

– Добрались, – ответил я.

– Нас выручил неизвестный тракторист, похожий на лешего, – сказала Алена.

– Палыч? Его действительно за лешего можно принять. Теперь он хоть бороду ниже второй пуговицы обрезает, а пару лет назад вообще жуть была.

Алексей прошелся по комнате, привычным движением чуть увеличил громкость музыки.

– Рыбу на ужин будете есть?

– Вы хозяин, мы как вы, – ответила Алена.

– Так тому и быть, – Алексей повернулся к двери в прихожую, – Валя, давай всю вываливай, мы поможем.

– Потрошить на улице буду, – донесся женский голос, и кто-то снова прошел на веранду и хлопнул входной дверью.

– Мы поможем, – Алена вдруг резво оказалась возле сумки и, распотрошив ее, вытянула за красный рукав свитер.

Алексей оценивающе взглянул на нашу одежду и произнес:

– Солнце сядет, будет прохладно. Возьмите на веранде куртки.

– А моя в машине, – Алена высунула голову из ворота свитера и нежно посмотрела на меня, – сходишь?

Если бы литературные образы могли материализоваться, то из моих глаз на пол бы высыпался целый десант смеющихся чертиков – так забавна была перемена в поведении Алены.

– Если собираетесь рыбу чистить, то возьмите мои, они попроще.

Я не стал подыгрывать «агенту 9-6-9», очевидно, решившей включить женские чары, нашарил на веранде пару курток, одну надел сам, вторую, в карманах которой болталось что-то тяжелое, сунул в руки Алене. Она не обратила на замену внимания и вышла вслед за Алексеем на улицу. Овчарка тут же вынырнула откуда-то сбоку и сунулась носом ей в ладонь. Алена инстинктивно отдернула руку, но потом все-таки наклонилась и погладила собаку по холке.

Стемнело, Алексей щелкнул выключателем на крыльце и в разных местах усадьбы зажглись фонари.

За углом дома было нечто вроде хозяйственного двора – низкий сарай с широкими воротами, штабель бревен, рядом штабель досок и бруса, аккуратно проложенных тонкими рейками. Перед сараем пара чурбанов для колки дров и небольшой столик со скамейкой.

Около стола стояла женщина в куртке цвета хаки, в широкополой ковбойской шляпе, в джинсах и сапогах. Как раз в этот момент она держала в одной руке здоровенную рыбину, а в другой длинный нож с узким лезвием. Она стояла к нам боком, и я видел только прямой нос и темные волосы, собранные в длинный хвост, свисающий из-под шляпы на спину. На скамейке стояло оцинкованное ведро с торчащими рыбьими хвостами. Освещалось все это мощным фонарем со стены дома.

– А куда Карена подевала? – спросил Алексей, когда мы подошли к столу.

– В лодку пошел, какую-то блесну он из коробки выронил.

На берегу кто-то загремел цепью, и вскоре темная фигура показалась из-за кустов, направляясь к нам.

– Ты бы фонарь взял, – крикнул Алексей.

– Я телефоном посветил, – ответила фигура.

– Нашел? – спросила женщина в ковбойской шляпе.

– А то! Сладкая моя! – ответила фигура, она же, как я понял – Карен.

– Ну, знакомьтесь: Карен, Валентина, – сказал Алексей.

– А это, – он развел в стороны руки, – гости из … – он назвал наш журнал.

– Есть такой журнал? О чем? – спросила Валентина.

– О современных землевладельцах, – ответила Алена.

– Значит, не о чем, а о ком, – сказала Валентина, укладывая рыбину на доску и примеряясь к ее голове ножиком.

– Замри! – воскликнул Карен, отступив на шаг назад и вытянув руку в сторону Валентины.

Валентина замерла с вонзенным в рыбину ножом, потом покачала головой,

– Отстань, не хватало еще здесь позировать.

– Я запомню, – сказал Карен, возвращаясь к столу и, засучив рукава, запустил волосатые руки в ведро с рыбой.

– Смотри, какая красавица!

– Рыбой ограничимся, или мясо достать, – спросил Алексей. – Рыбы много, но мясо тоже есть.

– Мясо будем у моих родителей кушать, – ответил Карен. – А здесь мы сами поймали, сами поедим.

– Ты не один в гостях, – остановила его Валентина, – не только тебя спрашивают.

Я понял, что эта пара – муж и жена.

– Мы – за рыбу, – ответила Алена.

– Я тоже рыбу, – сказал я, давая понять всем, что у нее нет никаких оснований на такое смелое «мы».

В другой ситуации я, наверное, был бы только рад ее непринужденному «мы», но в этот вечер, после откровенного издевательства у плотины, я должен был некоторое время подержать дистанцию.

– Тогда мы отвечаем за рыбу, а вы за угли, – сказала Валентина и пододвинулась, давая место Карену у стола.

– Сегодня дождя не будет, – сказал Алексей, – устроимся на берегу.

– А как называется река? – спросила Алена.

Я не удивился ее чисто женской привычке забывать все на свете в подходящий момент: я отлично помнил, что уходя вчера из офиса и заглянув через ее плечо в экран ее компьютера, я увидел прекрасную карту той местности, где мы сейчас находились.

– Жаль, что в нынешний период нового освоения России пионерам этого дела не дано права переименовывать географические объекты, – Карен многозначительно поднял нож, – я мог бы предложить неплохое название для речки…

Валентина не дала ему договорить. Ее резкий юмор давал понять, что брак их – как брак иглы и наперстка: толкаются, а тянут одну нитку.

– Если бы тебе дать на это право, ты бы и Ключевскую сопку назвал бы мангалом, шашлычник!

– Женщина! Не смей смеяться над любовью мужчин к мясу! Это бесперспективно и опасно с точки зрения эволюции! – ответил Карен.

Алена использовала такой гастрономический поворот разговора в своих интересах:

– У вас буженина на столе была великолепная. На углях готовили? – спросила Алена.

– Не знаю, ответил Алексей, – угостили. Но неплохая – это правда.

Алексей показал, где у него стояла поленница, и ушел куда-то за дом. Я набрал дров и пошел в сторону берега. Алена поплелась за мной.

На берегу был устроен круг из больших камней, на которых кое-где лежали досочки. Посредине большого круга был сложен круг поменьше – кострище, а рядом с ним еще один очаг – пониже и продолговатой формы. Три чурбана образовали вокруг кострища импровизированный столик.

Я бросил поленья на землю, сложил шалашик.

– Спички не взяли!

– Возьми, – Алена стояла у меня за спиной.

Я повернулся. Она мило улыбалась и протягивала ко мне две руки: в одной был нож в кожаных ножнах, во второй спички.

– Нашла в карманах, – сказала она, решила, что пригодятся.

– Умница, – ответил я, присел, настругал щепок и запалил огонь.

Алена села на камень, оперлась подбородком на ладони.

– Тихо как. Сеном пахнет.

Ветерок действительно доносил легкий запах скошенной травы. Удивительно, что Алена обратила на это внимание. Насквозь ведь рафинированная девочка. Не иначе, как в роль вживается.

– Я с детства этот запах помню. Маленькая была, меня на каникулы в деревню отвозили, к дедушке с бабушкой.

И у этой девочки с обложки было совсем не глянцевое детство!

– А теперь что? Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел. В журналисты попал… Колобок ты, а не "агент 9-6-9", – сказал я.

– Хоть здесь перестань дурачком прикидываться. Никто же не смотрит, – ответила Алена.

Смотрела на нас зелеными глазами только одна из овчарок. Она неслышно подбежала со стороны дома и сейчас стояла в паре шагов от нас, изредка приоткрывая пасть и свесив язык.

– Иди ко мне, – позвала овчарку Алена.

Собака поняла, и, опустив голову, подошла к ней.

– Хорошая, добрая, вонючая, – сказал Алена, поглаживая собаку по голове.

Со стороны дома послышалось шуршание, и из сгустившихся сумерек вышел Карен.

– Не помешаю?

– Нет, что вы, – ответила Алена.

– Там уже достаточно рыбы. Сейчас руки помоют, и придут.

– А куда Алексей уходил? – спросила Алена.

– У него ведь живности много. За сараем – кролики, птица разная. Там, дальше – коровник. Завтра утром – парное молоко. Не жизнь, а песня! Только гор не хватает.

– Ну, на одном молоке не проживешь, – заметила Алена.

– А вы, однако, правы, – ответил Карен. – Значит, песня короткая, чтоб работе не мешать.

Я хотел добавить, что эта утренняя красота, которую Карен назвал песней, длится не дольше завтрака. Но не стал вмешиваться в разговор. Фотографу вообще лучше помалкивать и во время кнопку нажимать.

Овчарка встрепенулась и повернула морду. Из темноты в круг света от костра вошла Валентина с ведром в одной руке и пачкой бумажных тарелок в другой. Карен потянулся к огню и поворошил обугленной палкой угли, затем смахнул с одного чурбана невидимые травинки.

– Поставь сюда!

Следом за Валентиной в круг света вступил Алексей, сопровождаемый второй псиной. Выудил откуда-то из темноты, из-за камней закопченную решетку для гриля, раскрыл ее на чурбане.

Карен засунул руку за спину и достал квадратную бутылку виски.

Алексей перешагнул через камни, скрылся в темноте и вернулся из нее со вторым чурбаном, который устроил, поворочав, ближе к огню.

– Стаканы и вилки? – вопросительно сказала Валентина, оглядывая чурбаны, – не принесли!

– А где они? – Алена легко поднялась.

– На кухне.

Алена упорхнула в сторону светящихся окон дома. Одна из овчарок побежала за ней, а вторая, насторожив уши, смотрела на реку.

Валентина засунула обе руки в ведро и начала вынимать из него куски рыбы, и раскладывать их на решетке. Закат, костер, ее ковбойская шляпа, тонкие пальцы с перстнем, уверенно управляющиеся с белыми ломтями рыбьих тушек – все это было красивой картинкой. Я вынул из сумки фотоаппарат.

– Снимайте, но использовать только по согласованию со мной, – сказала Валентина, не повернув даже головы.

– А я не гордый и не прячусь, – Карен пригнул к себе голову овчарки, – ну, сфотографируемся на память?

Я сделал несколько снимков и показал их Карену.

– Почему собаки всегда получаются лучше, чем я? – с артистическим возмущением спросил Карен.

– Забудь три языка, забрось живопись, прекрати преподавать, высунь язык – и тоже обретешь такую первобытную привлекательность, – Валентина не меняла манеры шутить и обращалась со словами небрежно, как с хорошо знакомыми драгоценностями.

Алексей в этом диалоге не участвовал. Он перекладывал угли из костра в жаровню, ворошил их и только улыбался уголками губ.

Я сделал несколько фото его лица, красного от бликов пламени, крупным планом и, рассматривая их, удивился, что щетина на его подбородке была не очень-то заметна. Похоже, он брился еще утром. Странно, что меня это удивило, наверное, такой у меня в голове сидел стереотип: фермер, рыбалка, борода. Я вспомнил некоторых своих знакомых. Уж не хотят ли они обрести первобытную привлекательность после того, как получили свои дипломы?

В сопровождении овчарки вернулась Алена. Она поставила на чурбан пять нормальных стеклянных стаканов, положила рядом вилки, и села не на то место возле меня, откуда поднялась, а немного дальше – на высокий плоский камень. Перед тем, как сесть, поправила что-то в заднем кармане. Сказала, оправдываясь:

– Одноразовых не нашла.

– У Алексея из одноразовых не пьют, – ответил Карен, – ни-ко-гда!

– Я и хлеб захватила, – Алена выложила из пакета большие ломти хлеба и пристроила их там же на чурбане.

– Не сидите на камнях, – сказал Алексей, выудил откуда-то из тьмы за собой серый кусок доски и подал Алене.

– Спасибо, сказала Алена, – но мне показалось, что камень теплый.

– Показаться может, но тут, на берегу, все быстро остывает.

– А потом память на всю жизнь, отдается в каждом шаге, – сказал Карен, отвинчивая колпачок с бутылки.

– Подожди, – остановил его Алексей. – Может, моей?

Карен широко улыбнулся, завинтил колпачок обратно и поставил бутылку на землю у камня.

– Знаешь, что не откажемся! Да, сладкая?

Алексей пошарил в своей брошенной на камни куртке и достал бутылку – тоже квадратную, но с горлышком, залитым красным сургучом.

– Дай-ка посмотрю, – Карен взял бутылку и стал рассматривать горлышко.

– Ого, товарный знак! Фирменный стиль! Это что, редиска, свекла?

– Репа, – ответил Алексей. – С нее все началось.

Я посмотрел на Алену. Было интересно, как она начнет работать. Достанет айфон, или по старинке блокнот с карандашом.

Но Алена пошла круче, просто в пике какое-то. Она взяла стакан с прозрачной жидкостью, и сказала:

– Я, конечно, здесь оказалась по работе. Но можно, я сегодня не буду работать. Никаких вопросов, никаких интервью. У вас тут так хорошо, простор, закат, река.

– Дело ваше, – ответил Алексей.

Он пристраивал на углях решетку с рыбой. Пристроил, повернулся к нам, взял свой стакан.

– Буду банален, но – за здоровье!

– И за контакт цивилизаций, – сказал Карен. – Шутка ли, Высший Разум в лице представителей респектабельного СМИ приземлился у костра на берегу речки без названия и пьет фермерский самогон из репы.

Мы выпили. Я смотрел на Алену. Она хватанула большой глоток и чуть не поперхнулась.

– Как? Лучше, чем раньше? – спросил Алексей.

– Хорошо, – ответил за всех Карен.

– Я так и думал, – согласился Алексей, – с медом лучше.

Потом посмотрел на Алену и пояснил:

– Это не самогон. Просто настойка. Древний рецепт.

– Ну да, подтвердил Карен, – репа и мед, остро и пряно, горько и сладко, как судьба художника.

– Хорошо сказал, – ответила ему Валентина, – иначе кто бы догадался, что среди нас художник. А теперь все ясно!

Она внимательно посмотрела на Алену, потом пристально вгляделась в ее лицо и спросила:

– Вы, – она назвала фамилию Алены. Мы что-то читали ваше. Помнишь, Карен? Год назад. Там и фотография ваша была. Кажется, это было эссе об этих идиотах – «биорисовальщиках». Представляете, – Валентина заговорила громче, обращаясь ко всем нам, – придумали новое течение. Рисуют молоком, кефиром, где-то слайсы мяса или сыра лепят. Потом под стекло – и к людям!

– Долго такая живопись держится? – задал вопрос Алексей.

– Не очень, – ответил Карен, – плесень – лучший критик. Ничего не говорит, ничего не пишет. Просто все жрет.

– Но ваша статья, – он обратил взгляд к Алене, – мощнее плесени. Вы так тонко, так изящно с ними расправились. В общем чисто по-женски не оставили камня на камне.

Я впервые увидел, что Алена может смущаться. Я это понял по ее еле дрогнувшим губам, небольшой ямочке, возникшей на щеке, и глазам, которые она спрятала в квадратное око стакана.

– Спасибо, мне приятно, что вы читали.

– Читали, не то слово! Радовались, наслаждались, – Карен болтал остатками настойки в стакане.

– У вас есть стиль – сдержанный, точный, со взглядом в перспективу, – продолжила Валентина таким голосом, как будто диктовала статью.

– Как у Коко Шанель – маленькое черное платье, но – в журналистике, – прервал ее Карен. – Ну, что, не пора рыбу переворачивать?

Я заметил, что при упоминании француженки ресницы Алены дрогнули, а темные зрачки метнулись в сторону Алексея.

– К маленькому черному платью нужен бриллиант. Идеально, если им становится сама женщина. В данном случае – автор, – добавил я, не сбившись ни разу. Мне редко приходится говорить среди интеллектуалов. Обычно я их фотографирую, потом смотрю на снимки и раздумываю: в чем же проявляется интеллект. Фотография – честное искусство.

В ответ на мои слова Алена бросила на меня уничижительный взгляд:

– Коко Шанель, между прочим, сказала, что роскошь – это вызов не бедности, а вульгарности, – и она снова махнула ресницами в сторону Алексея.

А он в это время поворачивал решетку, поливал чем-то куски рыбы, снова поворачивал и чем-то поливал. Другими словами – колдовство было в разгаре.

– Мы, кстати, за знакомство так и не выпили. Первый тост ведь за здоровье был, тост землепашцев, – сказал Карен, подливая в стаканы из бутылки с красным сургучом на горлышке.

Чокнулись, сдвинув стаканы над чуркой с хлебом.

– Карен, просто художник. Муж мадам, – Карен церемонно склонил голову в сторону Валентины.

Валентина полезла в карман, вынула кожаную визитницу, достала две карточки и протянула одну Алене, вторую мне. "Галлерея…", директор, – прочитал я. Стал понятен ее интерес к живописи, к художникам, к алениному творчеству в том числе.

– Готово, – Алексей снял с углей решетку и по дуге, рассыпая по воздуху клочья дымка и запаха, перенес ее к нам.

Валентина проворно раздала бумажные тарелки.

– Помидоры здесь, в тазике. Лук, укропчик, прочие части натюрморта. Сначала смотрим, потом едим, – Карен двигал по пожухлой траве тазик с зеленью, устраивая его в равной досягаемости от всех коленей.

Соответственно, колени двигались тоже, сдвигаясь к огню, к чурбанам, к натюрморту, который предстояло разрушить.