Читать книгу Герой не нашего времени. Эпизод II - Дмитрий Полковников - Страница 4

16 июня 1941 года, понедельник

Где-то недалеко громыхнул выстрел. Секунд через пять в небе прошелестел снаряд, а на поле взметнулось огненное облако взрыва.

– Опять мимо. – Майор Царёв гневно посмотрел на командира дивизиона и его батарею.

Снарядов для стрельб отпустили мизер, вот и учились стрельбе с закрытых позиций артелью, а не каждый в отдельности. В артиллерии всегда есть проблемы с пристрелкой. Точечную цель с закрытых позиций и сегодня обычно поражают с первых двух-трёх выстрелов. А тут мимо летел четвёртый снаряд!

– Отражатель ноль! Угломер тридцать – ноль! Огонь! – зло бросил тот в трубку телефона.

В километре отсюда ствол пушки-гаубицы медленно опускался к земле. Выстрел! Снаряд, просвистевший над головами, тут же разметал в щепки макет дзота.

– Так все горазды!

Они учились, но корректировать огонь с закрытых позиций пока не получалось. В полку много командиров с неполным средним образованием, очень трудно давались расчёты. Кое-кто вообще лишь слышал о полной подготовке данных для стрельбы. Тут не удача, не кураж, а нудная до жути математика, и учить её некому.

Удачнее получалась стрельба по площадям. Да и сам Царёв однажды ходил по лесу, куда упало почти шестьсот его снарядов и вёлся беглый огонь из 280-мм мортир. Какие там деревья? Одни щепки и перепаханная земля. Даже трупов финнов не нашли, наверняка их разорвало на мелкие кусочки. За декабрь 1939 года на врага они потратили семнадцать вагонов боеприпасов[52].

Они стреляли так: недолёт, перелёт и третий снаряд падает рядом с орудием Константина, засыпая расчёт осколками. Пушек врага не видать, они на закрытых позициях. А у тех, кто их наводит, убийственная маскировка! Лишь однажды случилось засечь позиции финнов-корректировщиков.

Тогда он пытался засечь финские батареи по вспышкам. Запускал секундомер и останавливал, слыша звук выстрела. Время по секундомеру, умноженное на скорость звука, давало приблизительное расстояние до позиции противника, а направление Царёв определял на глаз[53].

Это уж потом «слухачи» начали расставлять свои выкрашенные в белый цвет ящики, засекая позиции финнов по звуку. Но всё равно тяжко! Пока там расшифруют чернильную ленту… И финны сразу сменили тактику. Теперь они вели огонь урывками, с расчётом, чтобы звукометристы не успели произвести засечку[54].

То ли дело, когда наводчик видит цель: экономишь боезапас и можешь послать к чёрту все эти треугольники, гипотенузы, синусы, косинусы, параболы. Как раз за такую стрельбу прямой наводкой 455-й корпусной артиллерийский полк наградили орденом Красного Знамени. Очень тяжело под пулемётным и снайперским огнём почти на руках тащить пушку через заснеженный лес к доту. Но жаль – демобилизовали прошедших огонь бойцов и взамен дали зелёную молодёжь.

Но Царёв не унывал. Надо учиться, и скоро придут в артиллерийскую инструментальную разведку новые кадры. Да и не в разведку тоже! Их управление после финской войны сразу озаботилось и начало набирать в военные училища почти идеальный состав курсантов из студентов технических и математических вузов. Те считать умеют!

Научены![55]

За них тоже серьёзно взялись. Всем, не имеющим законченного военного образования, к новому году предписывалось сдать экзамен экстерном за полный курс военного училища.

Ну а пока, после интенсивных занятий по теории и практике, подошла очередь летних стрельб. Сколько можно тренироваться «всухую», когда в специальный станок втыкали учебный снаряд, имитируя заряжание?!

На окружной полигон полк прибыл в начале июня из Пинска и не спеша отрабатывал все действия по-боевому. Жаль, снарядов для практики отвели мало.

Где-то рядом затарахтел мотоцикл.

«Ни черта себе!» – подумал Константин, глядя, с какой охраной теперь ездит Ненашев.

Максим, подойдя к нему, отдал честь. Только после они обнялись.

– Извини, что в прошлый раз так получилось.

– Слушай, а почему тобой так пограничники интересуются?

– Знаю много, им завидно. Но всё же мы достигаем консенсуса одновременно!

– Чего?

– Удовольствие, говорю, получаем вместе. И не надо путать с коитусом! Кстати, тебе известно, что понятие «дефлорация» означает грубое изъятие у прекрасной дамы букета цветов с последующим от неё бегством?

Вечная тема военных, так и сейчас узнаём своих. А побалагурить, подшутить над товарищем и сразу над собой? Нет, что-то есть особенное в военных! Может, потому, что нельзя заниматься серьёзным делом с серьёзным лицом?

– О! Узнаю Ненашева! – захохотал Царёв. – А помнишь?…

– Нельзя мне помнить, – вздохнул Максим и взял однокашника за локоть. – Давай в следующий раз.

Панов ничего не знал о человеке, когда-то учившемся вместе с Ненашевым два года в артиллерийской школе. Кроме того, что погибнет этот майор весной 1942 года. Зато, видя потуги командиров Царёва, помнил результат.

В 1944 году двадцатитрёхлетний капитан, командир дивизиона гаубиц-пушек, скромно улыбнётся в ответ на недоумевающие взгляды коллег из ставшей союзной болгарской армии. «Мальчишка, а не командир!» Офицерам царя Бориса доверяли командовать дивизионом только после двадцати лет службы. Так сказать, в момент, когда наступает зрелость.

Что, показать, как молодые русские стреляют? Хорошо! Капитан накрыл все предложенные цели первым выстрелом. Заглянувший в гости лучший стрелок-артиллерист Болгарии за всю жизнь выпустил четыреста снарядов на полигоне, а русский за три года войны – более миллиона и всё под огнём немцев[56].

– Ты изменился.

– В лучшую или худшую сторону? – Максим сначала выпятил грудь, а потом двинул вперёд живот.

– Даже не знаю, что сказать, – скептически посмотрел на него Царёв.

Мало что осталось от того разбитного Максима. Что-то произошло с ним после увольнения.

– Вот и не говори.

– Я так понимаю, ты не водку пить приехал, а по делу.

– Слушай, это твои пушки так красиво расставлены в парке?

– Да! – с гордостью произнёс Царёв. – Позавчера только закончили. Оценил?

Его бойцы старательно расчистили дорожки, сделали прямоугольными площадки и посыпали их жёлтым песком. Даже бордюры выложили из мелких камешков и покрасили их известью в белый цвет. Пушки и тракторы расставили ровными рядами. Командиру корпуса образцовый парк очень понравился. Обязательно привезёт сюда проверочную комиссию округа.

– Оценил, – вздохнул капитан. – Но недолго музыка играла. Директива скоро придёт: всё хозяйство замаскировать и растащить по лесам. В Москве узнали, что ребята Геринга тоже поставили нам отличную оценку.

– Погоди, было же сообщение ТАСС?

– Ох, Костя, Костя! Вбивал ты колышки на границе, размечал позиции, а о целях узнать так и не удосужился. Пойдём, спрячемся от всех, просвещу.

Чем дальше перечислял немецкие части Ненашев, вскрывая артиллерийскую группировку на противоположном берегу, тем более мрачным становился Царёв.

– Так это же война!

– Да не ори ты так! Я не глухой! Доложили давно руководству, – сердито буркнул Ненашев.

– И как?

– Немец нас провоцирует и готовится к десанту через Ла-Манш. А гудят у них тракторы!

– Погоди! Ты же в разведке работаешь. А что в укрепрайоне делаешь?

– Не взяли меня в пограничники и в «джульбарсы» тоже, – вздохнул капитан. – Одни говорят, что заметен, а другие, что громко лаю.

Царёв улыбнулся. Ирония не помешала Ненашеву накрыть карту калькой, извлечённой из полевой сумки.

– Ого! Где ты так наловчился? – увидев расчёты, восхитился майор и одновременно пожалел, что не служит с ним однокашник рядом.

Редкий командир мог так тщательно выполнить полную подготовку к стрельбе с закрытых позиций. Ни хрена себе! Тут сопряжённые и навесные траектории. В готовые формулы осталось внести коэффициенты на износ ствола и погодные условия.

– Ненашев, почему ты не в моём штабе? Не провалили бы проверку весной.

– Стоп, а почему я остаюсь на полигоне?

Царёв тоже был не лыком шит и спокойно думал. Тут предложен тактически выгодный, но совершенно не совпадающий с планом прикрытия вариант.

– Полк, по плану прикрытия, – при этих словах Царёв изумленно поднял брови, а Максим словно прочитал его мысли, – прибывает из Пинска и на месте получает задачу. Так что знакомлю с обстановкой на том берегу по старой дружбе. Документы направлены в разведотдел армии, но пока пройдут все инстанции, можешь остаться без полка.

– Хочешь сказать, что скоро начнётся?

– У пограничников есть мнение: всё решится в ближайшие дни. Но! Я тебе ничего не говорил и не показывал. А кто со мной приехал, подтвердит, что мы увлечённо пили водку. Хочешь, кстати? – Максим завораживающе забарабанил пальцами по литровой фляге.

Царёв в ответ поморщился, он все прекрасно понял.

– Даже если растащу пушки по позициям, вряд ли что смогу сделать. Мы взяли с собой снаряды для учебных стрельб, ну и НЗ в передке – двенадцать штук на пушку, остальное в Пинске. А связь? И кто мне даст оборудовать НП на границе?

Майор знал, что говорил. По норме на 122-мм пушку один боекомплект составлял восемьдесят снарядов, а для 152-мм орудия – шестьдесят.

– Всё знаю! – Ненашев, скривившись, убрал документы обратно в сумку, оставив лишь одну бумагу. – Ничем помочь не смогу. Хотя погоди! Я, когда сюда добирался, видел, как знакомые тебе ящики везли куда-то. В месте, где железная дорога пересекается с шоссе, есть чей-то склад. И замнём тему. Вдруг врут погранцы, и обойдётся без стрельбы?

– Хорошо бы, – вздохнул Царёв. – Погоди, а почему именно так?

Его палец, путешествуя по листу, вопрошающе остановился около мест расстановки батарей.

«Ступай туда и стреляй в том направлении», – поморщился Панов, ну не выходил из него «наш человек в другом мире». Ему всё больше верилось, что он вместе с Костей тянул лямку в училище, прыгал через забор за пивом и к бабам.

Майор имел полное право на сомнения, и Саша ответил:

– Где наши зенитчики? Вот-вот, на сборах под Минском. Расставишь, как на схеме, и лес, если начнётся, сразу подожжёшь. Готовь соляру, пусть зелень дымит гуще. Обязательно проверь противогазы. Ещё бы в твой образцовый парк брёвен на колесах напихать… Чисто из моей антифашистской вредности.

– Ты очень изменился, Максим.

– Сейчас узнаем! Эй, стаканы неси, а? – Ненашев извлёк из коляски трёхлитровую флягу, предназначенную окончательно утопить в прозрачной жидкости все сомнения Царёва, а анекдотов у Панова хватит на триста лет жизни. Так что, вовремя включая «интеллектуальный ресурс», смажет шутками любые воспоминания.

– А взойдём ли мы? – усомнился «однокашник», судорожно глотая воздух и оценивая посудины.

Гонишь первач, соблюдай технологию. Доктора правильно пишут про некачественный самогон, не упоминая те, первые слёзы из свёклы крепостью градусов так шестьдесят и потом обязательно настоянные на полесской клюкве или бруснике…

А по-простому, надо дружить с местным населением. Качественный продукт и сейчас делают исключительно для себя, обходясь по утрам без компота с хрустящей квашеной капустой.

– Обещаю. А если надоест, то остановишь! – наливая ещё по полстакана, заявил ему Ненашев, чуть мрачнея.

Обязательно взойдём. Куда-то. Вместе или по отдельности. Панов окончательно перестал парить над действительностью, теперь он в неё верил.

Но убив пафос в душе, Максим рассказал Константину байку: как старательно строили немцы ложный аэродром, дождавшись от англичан одной бомбы из дерева. А заодно посоветовал заехать к нему на границу, посмотреть на забавных зверьков в мышиной форме.

Ребят из полка Царёва, аккуратно размечавших места наблюдательных пунктов, рядом с его дотами Панов видел неоднократно, так пусть и их комполка посмотрит, что к чему.

Мысль завести вторую печать возникла у Панова спонтанно, но…

В 1942 году некий Павленко создал Управление военных работ из дезертиров, уголовников, родственников и хороших знакомых. Занимались злодеи хищениями и аферами в строительстве аж десять лет, пока в 1952 году не оказалось, что за хорошо охраняемым забором, откуда каждый день выезжают грузовики, тракторы и экскаваторы, орудуют жулики во главе с бравым орденоносным «полковником».

А в лихие 1990-е криминал так и норовил найти «подход» к командирам воинских частей. Они, как и расстрелянный проходимец, шли по знакомому пути, желая избежать любого контроля. Вооружённая охрана неизменно заворачивала любого «пинкертона», решившего узнать о людях, подозрительно копошившихся у военных.

Вот и пан Новицкий превратился в начальника склада, надев поношенную форму старшего лейтенанта интендантской службы. Так он только выиграл. Теперь шпионить за Красной армией можно изнутри.

Саша скептически смотрел на обрадованного перспективами контрразведчика. Результат пограничного сражения не изменить, и всё, что соберёт поручик, можно сразу занести в глубокие анналы.

Но бездельничать поляку он не дал.

Новицкий набрал себе человек тридцать, и жили они как «большевики», проводя строевые занятия, уча устав и охраняя песчаную площадку, постепенно наполнявшуюся тяжёлыми ящиками с боеприпасами.

Склад находился в небольшом лесном массиве, что неподалеку от деревни Скверики. Рядом – шоссе и железная дорога, так что возить груз труда не составляло. А где-то рядом гремели выстрелы орудий. В двух километрах южнее – окружной артполигон.

Пан Александр с изумлением узнал, как просто у русских обделывать дела и насколько наглым и беспринципным может быть Арнимов, казалось способный изымать имущество большевиков вагонами. Вот это масштабы!

У двух нянек дитя без глаза. Штаб армии за снабжение войск не отвечал, а лишь писал заявки. А выполнял их Наркомат обороны, отправив в каждую армию по человеку из Главного интендантского управления, и не одного, а с целой командой, управлявшей собственными автобазами, топливными базами и различными складами[57].

Благодаря своему «канцелярскому» набору, пишущей машинке и ряду средств, купленных в аптеке, Максим до совершенства довёл технологию подделки накладных, вписывая то, что считал нужным, или меняя цифры в ту или иную сторону. Засветить Сашу могла лишь тщательная, начатая одновременно у всех вольных и не вольных участников проверка или опытный, в смысле вооружённый хорошей оптикой, взгляд криминалиста.

Но Брест был перегружен боеприпасами, и пока всё сходило с рук. К множеству военных складов добавился ещё один. И всё логично, никакой самодеятельности. В УРе могли быть и артиллерийские дивизионы, так что никто не удивился заявкам на осколочно-фугасные выстрелы к пушке-гаубице[58].

Недовольных не было. Даже среди тех, кто разгружал ящики с грузовиков, принадлежащих армейской автобазе. Пан поручик сразу установил железный порядок, где даже самый зачуханный боец ходил с отменной офицерской выправкой.

Максим сожалел лишь об одном: больше чем полтора боекомплекта он «украсть» не мог. Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным, вот и здесь превышение нормы сразу ставило склад на особый учёт, и неминуемая проверка могла бы сразу испортить замысел.

Была, правда, ещё одна отдушина. Полноценный батальон Ненашева должен был насчитывать полторы тысячи бойцов, вот и брал капитан всё, что положено по штату, заранее зная, что придётся вооружать ещё и саперов.

– Вы знаете, что ваша дама работает на ОГПУ? – Новицкий пристально посмотрел на Арнимова.

– На погранохрану НКВД, – машинально уточнил Максим.

– Даже так? – Что-то, усеянное зубами, хорошо клацнуло рядом.

– Что вас удивляет? Если хотите судить человека по его друзьям, то знайте – у Иуды они были безупречны.

– Хочу попросить вас быть осторожнее. Последние дни вы плохо выглядите.

– Думаю, не ошибусь, если не стану вам возражать.

Пан Александр умолк. То, что человек работает против Советов, не вызывало никаких сомнений. Но чистый прагматизм капитана постоянно заставлял поляка злиться. Контрразведчик чувствовал себя уязвлённым. Почему-то местной обстановкой Арнимов владел гораздо лучше, постоянно делая убийственно точные прогнозы.

Директивы правительства Сикорского предписывали ждать удобного момента. Когда большевики и немцы обескровят друг друга во взаимной бойне, они восстанут и вернут себе всё, и даже больше. Тактика, сработавшая на благо Речи Посполитой после Первой мировой войны, должна повториться и сейчас.

Арнимов вздохнул и спросил, как будет выглядеть новое «чудо над Вислой», когда армия коммунистов встанет на Одере и Рейне?

– Но вы же сами уверены, что красных выбьют из Бреста.

– Ну и что? Они могут отступать хоть до Урала, но всё равно сломают Гитлеру хребет.

– Вы симпатизируете азиатам?

– Я думаю, что вам скоро придётся подружиться с русскими.

– Англия нас предаст? – вырвалось у Новицкого.

– Аккуратнее выбирайте слова. Страна, которую вы назвали, – лишь маленькое государство, правда, с огромным чувством величия! А у Британской империи, над которой никогда не заходит солнце, нет постоянных друзей, но всегда есть постоянные интересы. Её судьба решится в России. На континенте больше не осталось сил, способных остановить вермахт. И не надо скрипеть зубами. Лучше хмурое лицо друга, чем улыбка врага.

«A friend’s frown is better than a foe’s smile», – машинально перевёл Новицкий и поджал губы. Нельзя же быть настолько циничным.

– Не обижайтесь, поручик. «Германизация», «украинизация», «полонизация» хороша для туземцев, живущих где-то далеко. Обыватель, читая газеты, обязан восхищаться солдатами, наконец-то научившими дикарей пользоваться зубной щёткой. А вы что, действительно считали белорусов в Войске польском солдатами второго сорта?

– То наша проблема! – Поручик выдал вековой убийственный аргумент.

– От можа до можа? Как эти? – Ненашев щёлкнул каблуками, поднял правую руку вверх с распрямленной ладонью под выверенным углом в сорок пять градусов. Сокрушенно посмотрел и пробормотал: «Mit Adolf Hitler in ein neues Europa!»[59] Затем брезгливо стряхнул с нее нечто невидимое, но очень отвратительное и иронично посмотрел на поручика.

– Что вы себе позволяете?

– Да всё гадаю, почему у вас нет заморских территорий?

Поручик сжал губы, вспоминая, как по Варшаве ходили длинные колонны людей с плакатами морской колониальной лиги «Почему нас там нет?», требуя своей доли в африканских колониях у Англии, Франции и почему-то Португалии[60]. Как им хотелось дешёвого сырья и слуг с далеких континентов!

– Пан Александр, представьте, что будет, если такая штука взорвётся на спиртозаводе в Бресте?

– Решились на диверсию против Советов?

– Зачем ещё другим оккупантам пить вашу водку?

– Неужели узнали дату?

– Даже время. Двадцать второго, в три пятнадцать по берлинскому времени.

– В три часа пятнадцать минут? – Новицкого пора зила не дата, а точность, вплоть до минуты.

– Что вас удивляет? Хотите пари?

В ответ поляк просветлел и улыбнулся: вот оно! Событие, которое униженная Речь Посполитая ждёт уже почти два года. Две главные силы зла сойдутся в смертельной битве, истребят друг друга, а потом…

– Ещё одна новость. – Арнимов демонстративно зевнул. – В час ночи ОГПУ отправит последний эшелон в Сибирь. Конвой – тридцать человек[61].

– Но там почти нет поляков! – возразил пан Александр, понимая, к чему клонит Ненашев.

– Да, в вагонах будут ещё евреи, белорусы. Все, кто признан неблагонадёжным. В случае успеха о вас, как об истинных освободителях от ига большевизма, будут говорить примерно год.

– Почему год?

– Сначала немцы исполнят вашу голубую мечту: отомстят евреям за поддержку большевиков. Постепенно убьют всех: мужчин, женщин, детей. Впрочем, к чему жалеть жидов? Но далее начнется «ассимиляция» белорусов и «украинизация» поляков. Все станут очень заняты и сердиты друг на друга.

Саша знал, что на самом деле события сложатся не так. Хуже. Даже демократически избранный президент Польши потом заявит, что нельзя дальше, как страус, прятать голову в песок.

После ухода сильной власти решать национальный вопрос начали «патриоты» с дубьём в руках. Причём так, что даже у евреев вырывался искренний вопль облегчения, когда застучал на порогах кованый сапог немецкого солдата. Их уже нельзя было запросто убивать на улицах.

А что? В местечке Едвабне Белостокской области вдохновлённый общей идеей коллектив граждан одной очень европейской национальности скинулся на керосин и инициативно загнал жидов в сарай. Они никому даже пальцем не позволили тронуть своих евреев. Всё обошлось без пролития крови. Немцы всё равно их убьют, так не пропадать же добру рядом?[62]

Славные, милые и добрые соседи.

Национализм, впавший в крайность. Всё, что живёт рядом, выглядит и говорит иначе, следует искоренить, желательно без пролития крови. Крики не в счёт. Убивать «иных» приятно и выгодно – остаются вещи, освобождаются дома и квартиры.

Максим поморщился, вспоминая Баку.

Видела бы та скотина с пятном, одевшая на социализм «человеческое лицо», настоящее народное «волеизъявление». Как много дала перестройка армянскому и азербайджанскому народу! Под гнётом царизма, сталинской диктатуры и в удушливой атмосфере застоя они не могли даже мечтать об освободительной борьбе друг против друга[63].

«Дьявол!» – зло задышал Новицкий.

– Держите крепче, а то взорвётся, – буркнул капитан, сунув в руки поляка снаряд.

Пан Александр согнулся. Комплекция и возраст дали о себе знать. Да и неудобно долго держать в руках груз весом в сорок с лишним килограммов. Он круглый, скользкий от масла и без ручек. Максим тут же подхватил чушку обратно.

– Не удержали? Не удержите и ситуацию. Сообщу ещё одну плохую новость. Немцы не врут, что вернут собственность владельцам. Но когда всё заработает и наладятся поставки вермахту, их отправят в концлагерь.

– Вам это сказал тот пожилой немец? – перебил его Новицкий.

– Да какая вам разница, – вздохнул Ненашев.

Если так пойдёт дальше, станет барон в истории «настоящим» антифашистом. Но почётную должность героя «прибалтийского» сопротивления он уже заработал честно.

– А вы знаете человека, предупредившего жителей, что их деревню большевики могут сжечь?

Капитан пожал плечами. Знать метеосводку в воскресенье 22 июня – его обязанность, как артиллериста. А остальное… Скажем так: минимизация будущего ущерба. Но получается, что информаторы у пана поручика неплохие.

– Почему? Неужели вы не боитесь?

– Я работаю над вашей репутацией!

И что? Из множества зол выбрать одно, меньшее. Так какое оно, меньшее?

Советские партизаны не получат здесь массовой поддержки в 1941 году, как и во множестве мест Западной Белоруссии. Сначала народ должен был от немцев озвереть.

Тогда пусть лучше какая-то власть, чем кровавая вакханалия. Любой заслон от тех, кто пёр в Полесье с Западной Украины. Впрочем, Армия крайова давно начала беспокоиться и принимать меры. Фашистов встретят милые граждане былой Речи Посполитой с хорошим знанием немецкого языка и займут большинство мест в оккупационной администрации. Многих в 1943 году казнит гестапо, когда, наконец, нападёт на след польского подполья.

Максим помолчал, а потом спокойным тоном выдал:

– Знаете ли, пан поручик, что в криминальной полиции Варшавы служат две очаровательные немецкие барышни. Милые существа, мухи не обидят. Так вот, когда на улицах убивают кого-то из рейха, они наугад из картотеки достают и тасуют картонки, кто станет заложником и умрёт[64]. Забавно?

– Прекратите, Арнимов! – задохнулся от ярости Новицкий.

– Что, не верите? Назвать имя? И чего вы взъярились, девочки никого не убили, а как могут, так и развлекаются в скучном офисе. Кстати, одна из них просто дьявол в постели. Может, вас познакомить? Развеетесь.

– «Сатана там правит бал…» – задумчиво просвистел Максим. Да, явно не укладывался его Ненашев в штамп привычного попаданца. Как змей-искуситель… Угу, но помни, Панов, каждому Ахиллесу – свою пяту.

Поручик, услышав знакомую мелодию, ненадолго замолчал, а потом тихо спросил:

– Помните, вы называли фамилию Гапке?

– Конечно.

– Он уже мёртв, – зло выдохнул Новицкий.

Ненашев спокойно посмотрел в ответ и протянул ему руку. Другом ему поляк не стал, но он буквально видел, как двинулись тяжёлые жернова мыслей в голове поручика.