Читать книгу Остатки страха - Дон Арк - Страница 16

Как это зачастую и бывает, люди не отдают себе отчета в собственных действиях. С раннего детства я привык просчитывать и продумывать каждый свой шаг. Когда же планы рушились и вклинивались события, которых не ожидал, я начинал сомневаться в себе и разукрашивал мысленно выстроенный план красным цветом – все идет к черту! К вечеру я словно пробуждался ото сна и – каким бы странным это ни казалось – начинал укорять себя за немощность.

Вся моя жизнь была одним большим планом, который, однако, я постоянно менял. Помню, как лет в десять я мечтал о семье, детях, службе в армии… К семнадцати годам и первое, и второе, и третье стало мне ненавистно. Или, допустим, в девять лет я мечтал о комнате с выстроенными из игрушек городами. В пятнадцать я уже мечтал о собственной библиотеке – а игрушки стали призраками прошлого, запихнутыми в многочисленные коробки.

Но я всегда желал иметь идеальный план.

Когда я пробудился, первой моей мыслью было: «Когда же мы поедем отдыхать в Рифт-таун? Давно ведь там не были». Рифт-таун, прибрежный город на востоке штата Нерман, славился дивным климатом и большим количеством найденных в его акватории сокровищ. В семнадцатом и восемнадцатом веках там проходил водный торговый путь, о котором знал каждый, потому долгое время те воды, помимо всего прочего, славились ожесточенными боями за обладание деньгами и ценными грузами. По сути, Рифт-таун долгое время был лишь портом и вместе с тем публичным домом для уставших моряков. Со временем он превратился в столицу местных пиратов, из-за чего денег в городе стало больше, а слава о нем окрасилась в черный цвет. С середины восемнадцатого века, когда торговые компании нашли более безопасные способы перевозки грузов и пиратство перестало быть прибыльным делом, в Рифт-тауне произошли резкие изменения: за несколько лет он превратился из пиратского захолустья в культурный центр северо-востока штата Нерман. Несомненно, несколько баров и публичных домов продолжили свою работу, а один бар – самый первый, основанный в 1721 году – стал музеем, который я, кстати, посетил вместе с родителями в 1974 году. Остальные здания – в основном это были жалкие лачуги и общественные туалеты – были снесены, а на их местах в течение десятилетия благодаря неплохим вливаниям средств местных бизнесменов (Альфред Стоун, табачная плантация «Стоун'с Табак»; Оливер Голд, банк «Рифт»; Стэнли Бадперт, страховая компания «Бессмертие») были отстроены дома для будущих рабочих. Бизнес рос – вместе с ним рос и город. Для штата Нерман, в котором в каждом из большинства городов проживало не более двадцати тысяч человек, Рифт-таун явился мегаполисом. Только по оценкам за 1977 год, там проживало свыше восьмисот тысяч человек. У меня была мечта там жить. Жить в городе, где совсем нет многоквартирных домов, а промышленные здания не достигают даже высоты статуи Свободы, куда лучше, чем в застроенном и вонючем Алфаксе.

Такие странные мысли приходят в голову человеку при пробуждении.

Я оглянулся. Вокруг меня ползали крысы – но не с вампирскими клыками, какие были у крыс в подвале дома Гоулов, а с обыкновенными зубами, которых даже не было видно. Они пищали что-то друг другу и не обращали на меня никакого внимания.

Я находился в месте, которое можно было бы назвать подвалом, но подвалом оно не являлось. Несмотря на бетонные закопченные стены и потолок, затхлый запах и побуждавший к дремоте бледно-желтый свет двух ламп, помещение напоминало скорее большую кладовку. Что меня особенно удивило, помимо крыс и меня, в помещении находился попугай. Он сидел в клетке, которая, в свою очередь, была подвешена на цепь под потолком. Попугай был большим и красивым: желтые, зеленые и синие перышки гармонично смотрелись на его фигуре. Он казался самодовольным: грудка была выпячена вперед, а золотистые глаза были уставлены в некую точку поверх моей головы.

Я ясно видел очертания его тела, зрачки его глаз, и это напугало меня: давно зрение мое не было столь хорошим. А от того, что попугай смотрел куда-то поверх меня, я чуть задрожал и обернулся назад. Голая бетонная стена, более ничего. Что могло привлечь внимание такого создания? Пожалуй, ничто, это ведь всего лишь тварь из мира животных.

В моей голове все еще чудом работали некоторые нейронные связи, потому, оглядевшись, я не без всплеска адреналина понял, что нахожусь не просто в бетонной коробке, в которой было с десяток (а то и больше) крыс и один красивый попугай, а нахожусь в помещении, холодном, грязном, из которого нет выхода. Не было ни дверей, ни окон, ни проемов, ни чего бы то ни было еще – бетонная коробка как она есть!

И я ругнулся. Решил подняться, но тело отказывалось мне подчиняться. Хорошо еще, что крысы не реагировали на меня – иначе страх мой возросся бы до таких пределов, что отказало бы и без того измученное сердце.

Не без тени беспокойства я решил осмотреть себя. В первую очередь, несомненно, взгляд мой привлекла моя правая нога. Она была сиреневой – было в том нечто одновременно пугавшее и завораживавшее, – притом боль не ощущалась как раньше, словно нечто тормозило ее: поворачивая ногу из стороны в сторону, я ощущал лишь отчасти неприятное покалывание…

С ноги мои глаза перебежали на руки. Они казались мне слишком тяжелыми, потому я опустил их на здоровую левую ногу. Они дрожали, были покрыты мурашками. На правой руке, выглядевшей неестественным образом худой – мне даже показалось, что я вижу очертания обтянутых кожей костей и вен, – висел темно-синий браслет. Обычный браслет, однако плотно прилегавший к коже.

Во рту был привкус чего-то горького, из-за чего возникло сильное желание выпить хотя бы стакан воды.

Я сидел на месте, прислушиваясь к тонкому жужжанию каких-то генераторов, которые, по-видимому, находились по другую сторону стены, о которую я оперся.

Жужжание, сменяемое гулом, после вновь наступавшее… Жужжание-гул-жужжание-гул… Я выравнивал дыхание, разыскивая глазами хотя бы щелочку в одной из стен. Раз ее нет ни на одной из стен – значит, надо искать на потолке… Но я не был уверен в том, что выхода нет: все-таки некоторые стены не были достаточно освещены двумя лампами. Я ждал. Просто ждал. Плевать, что будет дальше, лишь бы дождаться момента, когда кто-нибудь войдет в помещение. А пока ждал, пытался выстроить в голове план.

Любой из вариантов, созревших в моей больной во всех смыслах слова голове, не устраивал меня. То я продумывал, как захвачу в заложники какого-нибудь слюнтяя-охранника, то представлял, как нахожу выход из военной базы, то… «К черту все!» – в конечном итоге решил я, и тело мое обмякло. Какой может быть план, раз я не знал даже, в какой части базы нахожусь и есть ли выход из бетонной коробки!

Глаза мои смыкались, а красивый попугай продолжал смотреть в одну точку поверх моей головы. Это не могло не нервировать (с другой стороны, таким образом он не позволял мне заснуть – уж не знаю, осознавал ли он это или нет), потому я накричал на него.

Не помню, что я выкрикнул, но, вероятнее всего, то был сплошной поток мата… Попугай в ответ моргнул и отвернулся к другой стене. Крысы никак не среагировали, как будто были загипнотизированы или являлись созданиями биотехнологов (соответственно, таковым и подчинялись).

Послышался треск. Какой-то механический треск – настенный громкоговоритель! – после которого мелодичный мужской голос пронизал воздух помещения.

– Дэвид Хикок, добро пожаловать в мои цветные кошмары!

После этих слов я невольно подумал: «Мужик, знал бы ты о моих кошмарах, своими бы не похвалялся».

– Ты находишься на военной базе «Дэдфилд»[21]. На секретной военной базе. Как ты думаешь, почему она называется секретной, раз увидеть ее может каждый дурак наподобие тебя?

Я промолчал.

– Молчишь. На твоем месте я бы постоянно разговаривал, ведь отсчитанного на жизнь времени все меньше и меньше…

Шорохи.

– Что ж, тебе повезло оказаться здесь именно в этот прекрасный солнечный день. Жаль, ты не можешь увидеть этого замечательного солнца.

Снова шорохи.

– Рад сообщить тебе, что твои родители и бабушка живы.

Я встрепенулся.

– А Беатрис? – выкрикнул я куда-то во тьму, где, вероятно, был установлен настенный громкоговоритель. В то мгновение я вспомнил, как Беатрис выглядела в последнюю нашу встречу. Она не была счастлива, хотя и широко улыбалась. Она держала меня за руку, но не сжимала ее как раньше. Прогулка друзей, ничего более. Я вспомнил ее волосы, казавшиеся серебристыми от падавшего на них света уличных фонарей…

– Вау! Ты настроен на разговор? Это хорошо, это очень даже хорошо. С Беатрис все в порядке, если не считать ее душевного состояния…

– Что? Что с ней?..

– Не волнуйся. Просто шок. Такое часто случается с нашими… клиентами.

«Какие, мать его, клиенты?!» – подумал я про себя и попытался подняться на ноги.

– Можешь даже не пытаться подняться: мы ввели тебе в вену один препарат – новая разработка Дина Шмитца! Интересный человек. В ближайшее время, как нам и надо, ты будешь лежать, будто овощ, а потом встанешь… Встанешь тогда, когда тебе можно будет встать.

«Значит, где-то в помещении еще и камера установлена».

– Так как ты думаешь, дорогой, почему базу называют секретной?

Я помотал отрицательно головой.

Послышался сдавленный смешок, только другого человека, не того, кто со мной в те минуты разговаривал.

– Мог бы и догадаться… – сказал все тот же неизвестный. – Свидетелей принято убирать.

Да, свидетелей принято убирать. Только основная проблема заключается в том, что каждый человек так или иначе (по собственному желанию или невольно) становится свидетелем чего-либо. Человек идет по улице и видит, как кого-то избивают. Человек идет по улице и замечает, как кошка несет в зубах мышь. Человек смотрит в окно и становится свидетелем первого поцелуя влюбленных. И так далее и тому подобное. Все мы свидетели, все мы обвинители, все мы судьи. Одно не понятно: как столько личностей в нас уживается и почему не всегда мы решаем, кем быть в той или иной ситуации?

В те злополучные дни я был одновременно и жертвой, и обвиняемым, смутно понимавшим, в чем его обвиняют и какую меру наказания изберут. Я был готов к физической смерти, однако и предположить не мог, что таковая задумывалась гораздо позже, чем смерть душевная…

– Знаешь, – продолжил неизвестный, – я обожаю мучать людей. На этой базе, к сожалению, почти нечем заняться. Мы каждую минуту ждем приказа от главнокомандующего, но приказа нет… Вот уже – сколько лет? – десять лет, пожалуй. Мы гнием в этих коридорах, все еще надеясь, что кому-нибудь нужны. Мистер Доулсен говорит, что надеется на нас каждую минуту… Но разве мы можем долго ждать? Зато одно задание у нас есть: истреблять любую суку, которая хотя бы издали увидит нашу базу, не говоря уже о том, что побывает в ней!

Незнакомец особенно выделил слова «суку» и «нашу», что произвело на меня некоторое впечатление, и я окончательно осознал, что смерть меня все-таки настигнет. Рано или поздно – все равно настигнет.

– Твой мозг, дорогой мой, слишком мал для того, чтобы осознать всю грандиозность этого строения! Запутанные подземные лабиринты, простирающиеся на мили. Монстроподобные твари, готовые в любой момент оторвать твою башку. – После этих слов мне показалось, что незнакомец лишь собирается запугать меня, однако, как же я был тогда не прав. – Развитые технологии, способные сделать из тебя поджаренную котлетку.

«Фу, ну и мерзость!»

Но одна мысль внезапно овладела мной: почему неизвестный все это рассказывал мне? Тем более если все его слова правдивы!

Неизвестного перебил голос другого человека – если они вообще были людьми, а не человекоподобными созданиями! Но он был настолько тих, что я не смог расслышать даже интонацию. Неизвестный, выслушав другого, объявил мне:

– К сожалению, малыш, у меня еще много дел. Да, на базе скучно, но при том случаются форс-мажорные обстоятельства. – Он помолчал. – Но я не хочу, чтобы ты скучал, потому… позволь показать тебе твое будущее.

Настенный громкоговоритель зашипел, затрещал, после чего помещение погрузилось в давящую тишину, какая бывает перед чем-нибудь не очень приятном…

Я был весь внимание, не переводя глаз с затемненного угла.

Послышался скрежет металла о бетон – это клетка с попугаем опускалась на цепи с потолка. Еще недавно безразличный ко всему происходившему попугай заметно начал нервничать, как будто знал, что ожидает его в дальнейшие пару десятков секунд. Он заметался по клетке, распахивая клюв, но не издавая ни звука. Он забегал своими большими золотистыми глазами по комнате, словно искал у голых стен поддержки. Но ничто ему не помогало и не могло помочь, никто ему не помогал и не мог помочь, даже я, человекоподобный кусок дерьма, в который влили какую-то херотень, способную обездвиживать любое живое создание. Любое ли?..

Я смотрел на происходившее и про себя молился – о ком? – о несчастном попугае, уже готовом клювом разрывать прутья решетки. Пожалуй, попугай действительно пробовал сделать это: он вцепился клювом в один из прутьев и несколько раз потянул его на себя, – но на металле не осталось даже царапин (насколько же прекрасно было мое зрение!)

В бегавших по бетонному полу крысах тоже произошло изменение. Слишком заметное изменение! Они, как будто по приказу, собрались в кружок рядом с тем местом, куда должна была приземлиться клетка, и, замерев, уставили свои крошечные черные глазки на клетку – на попугая. Они совсем не шевелились – настолько любопытство заняло разум каждой твари.

Клетка стукнулась о бетонный пол – тонкий звук металла пронизал сгущенный воздух помещения.

Крысы запищали, а попугай начал подпрыгивать на месте, наверное, думая – если попугаи способны думать об опасности в такие тревожные моменты, – что смерть слишком близко, что еще недавно смерть была точкой на горизонте, идти/плыть/лететь до которой не меньше десятка лет, а теперь… она перед ним.

И тут я впервые услышал, как способны кричать попугаи. Возможно, что то было лишь продуктом моего больного воображения, но даже если так, тогда я обладал неплохими телекинетическими способностями, потому как от «крика попугая» встрепенулась каждая крыса. Каждая усатая тварь перестала пищать. Они (и снова – как будто по приказу!) сомкнулись друг с другом. Хвосты сплетались, черные глазки в моем больном воображении слились в один большой черный глаз, похожий на глаза ядовитых пауков… Нет, то не было реакцией моего воображения на происходившее – то было в реальности.

Передо мной, помимо клетки с попугаем, стояла тварь, подобная тем, какие приходят к детям во снах и утягивают тех в вонючие подвалы. То было создание ночи и тьмы. Никакого гребаного света, только мрак, отчаяние, боль, страх и тому подобные демоны из мира мертвых, где вместо солнца – лик луны, скалящей клыки, а вместо крови – густая смола.

В одном из журналов я читал о таком явлении, как крысиный король. Это когда несколько крыс сплетаются хвостами (уж поверьте, не по собственному желанию), так что впоследствии не могут выбраться из собственной ловушки. В конечном итоге, за неимением еды и воды, а также способности передвижения в таких условиях (только представьте, из десяти созданий каждая стремится в свою сторону, ведь возможности договориться у них нет!), они погибают… Конечно, некоторые становятся каннибалами и пожирают себе подобных (соседей), однако и с таким образом жизни долго не протянешь.

И в тот чертовски ужасный день передо мной стояла именно такая тварь, только она была куда больших размеров и с одним-единственным глазом, почему-то уставившимся на меня.

«Конечно! Такая жуть не наестся попугаем – ей подавай меня!» – промелькнуло в моей голове, и паника сковала мое тело.

Но монстр отвернулся к попугаю. Тот застыл, не веря, по-видимому, в возможность такого перевоплощения со стороны десятка или двух десятков крыс.