Читать книгу Мандельштам - Дон Нигро - Страница 5

(Без паузы зажигается лампа на столе СТАЛИНА. ПАСТЕРНАК остается у авансцены, глядя в невидимое окно, а МАНДЕЛЬШТАМ и НАДЕЖДА идут на кухню, разговаривая между собой, садятся за стол, пьют чай, продолжая разговаривать. Никакой спешки, они еще идут к столу, когда начинается разговор СТАЛИНА и ПАСТЕРНАКА. СТАЛИН по-прежнему говорит в телефонную трубку, Пастернак отвечает, трубки в руке нет, поначалу даже не поворачиваясь к СТАЛИНУ. Тот пьет водку).

СТАЛИН. Борис, ты понимаешь, что я должен уважать мнение любого человека, который называет меня гением[2]. Ты называл меня гением, правильно?

ПАСТЕРНАК. Да, называл.

СТАЛИН. На полном серьезе? Или это чушь?

ПАСТЕРНАК. Разумеется, на полном серьезе.

СТАЛИН. Значит, на полном серьезе, но это все равно чушь. Хочешь узнать секрет, Борис?

ПАСТЕРНАК. Он меня не убьет?

СТАЛИН. Секреты всегда убивают. Как и их хранение. Выдашь секрет – смерть придет снаружи. Сохранишь – изнутри.

ПАСТЕРНАК. Это смерть поэта, который не может писать, боясь последствий.

СТАЛИН. Мой секрет таков. В молодости я писал стихи[3]. Одно время хотел стать поэтом, как Пушкин. Хотел, клянусь.

ПАСТЕРНАК. Правда? И что случилось?

СТАЛИН. Что случилось? Я повзрослел, вот что случилось.

ПАСТЕРНАК. Вот в чем, значит, разница между вами и мной.

СТАЛИН. А кроме того, кто-то застрелил Пушкина. Так кому больше повезло, Борис? Мне или Пушкину? Или тебе?

ПАСТЕРНАК. Мне повезло больше, чем Пушкину. Никто меня не застрелил.

СТАЛИН. Пока – нет. Это шутка, Борис. Такой я шутник. Мог быть цирковым клоуном. Люди думают, что у меня нет чувства юмора, но как человек без чувства юмора может править русскими?

ПАСТЕРНАК. И о чем вы писали стихи?

СТАЛИН. Кто знает? О розах. Луне. Отсечении головы. Стандартный набор. Теперь я снова и снова перечитываю твои стихи, знаешь ли.

ПАСТЕРНАК. Правда? Для мне это честь.

СТАЛИН. И перечитывая их, спрашиваю себя, да о чем он говорит? Он говорит о пиве или он говорит об океане[4]? И если он говорит об океане, почему пишет о пиве? Почему ты просто не говоришь о том, что имеешь в виду?

ПАСТЕРНАК. Откуда мне знать, что я имею в виду, не услышав, что я говорю?

СТАЛИН. Что?

ПАСТЕРНАК. Я цитирую Йейтса. Великого ирландского поэта[5].

СТАЛИН. Не следует тебе цитировать ирландских поэтов. Лучше цитировать кого-то такого, кто знает, что он имеет в виду.

ПАСТЕРНАК. Иногда лучший способ описать одно – описывать совсем другое.

СТАЛИН. Так ты невысокого мнения о социалистическом реализме, Борис?

ПАСТЕРНАК. У меня нет разногласий с социалистическим реализмом, за исключением того факта, что никакой он не социалистический и никакой не реализм, а большинство тех, кто пишет в этом жанре, дебилы. В остальном все прекрасно.

СТАЛИН. Ты очень интересный человек, Борис. Иногда ты хочешь доставить мне удовольствие, а иной раз из кожи лезешь вон, чтобы попасть в беду. Тебе одновременно нужно левое и правое, черное и белое. Вот почему таким, как ты, никогда нельзя доверять. Если человек одержим политикой, ему доверять можно, потому что ты знаешь – доверия он не заслуживает. Ты знаешь, чего он стоит, потому что не стоит он ничего. Он перестал думать и вступил в партию. С преступниками я работать могу. Политиков со временем приходится убивать. Поэты более интересны, но разве можно доверять поэту? Он признает, что он – лжец, самим выбором профессии. И при этом мои самые любимые люди – лжецы. Это парадокс, и я ненавижу парадоксы, но парадоксы не пристрелишь, пристрелить можно только людей, а это еще один парадокс. Ты не думал, что я такой глубокий мыслитель, Борис?

ПАСТЕРНАК. Подозрения у меня были.

СТАЛИН. И это мне в тебе нравится. Ты пытаешься меня понять. Большинство людей или лижут мне зад, или плюют в глаза и где-то спрячутся, а ты остаешься и пытаешься меня понять. Тебя тянет ко мне, как мотылька – к пламени свечи, как бобра – к дубу. Я ненавижу метафоры и при этом я – ходячая метафора. Мой псевдоним – от стали. Во мне стали много. Среди прочего. Так скажи мне, Борис, отставив в сторону все эти глупые метафоры, что мне делать с Мандельштамом?