Читать книгу Казнь Шерлока Холмса - Дональд Томас - Страница 6

Благодаря моральному убожеству Милвертона и его приспешников Холмс получил отсрочку до прибытия «свидетелей», желающих насладиться красочной сценой убийства. Времени у него было немного, однако он знал, что момента, благоприятствующего свершению задуманного, нужно еще дождаться. Второго шанса у него не будет. Холмс собирался бежать в ночь дежурства Креллина, после того как Макайвер покинет свой пост, – детектив не хотел причинять зла капралу. Это был единственный человек в тюрьме, которого мой друг смог себе подчинить и в котором нуждался. Какие бы подозрения ни посещали отставного солдата, он не смел сообщить о них Креллину или Милвертону из страха, что Холмс расскажет им его историю. Тюремщик и узник были неразрывно связаны соглашением о молчании.

Через два дня узник сумел разобрать слово, оброненное одним из молодчиков в краденом мундире тюремного караульного. Оно подсказало Холмсу, что ближайшим вечером в Ньюгейт прибудет сам Милвертон. Значит, к следующему утру старшине приказано готовить виселицу. Теперь в распоряжении моего друга оставалась только одна ночь, чтобы освободиться или погибнуть: если ему суждено умереть, он заберет на тот свет Милвертона и как можно большее число его сообщников. Некогда с той же решимостью Холмс вышел на бой с профессором Мориарти у Рейхенбахского водопада. Тогда мой друг сказал, что его жизнь – вполне умеренная плата за искоренение такого зла.

Макайвер завершил свое дневное дежурство в камере. В продолжение ночи ему вместе с другим надзирателем предстояло нести вахту в коридоре: они должны были спать по очереди и при необходимости прийти на помощь Креллину. Незадолго до смены караула капрал принес стакан приторного маслянистого раствора.

– Воды, если можно, – тихо сказал Холмс. – Вкус этого зелья так же неприятен, как и его действие.

Нервы тюремщика были истощены. Он не мог выносить тяжелого, пронзительного взгляда заключенного, вероятно, потому, что знал о назначенной на утро казни. Когда Макайвер отошел, чтобы налить воды, Холмс на случай, если его увидит кто-нибудь другой, поднес стакан скополамина к губам и запрокинул голову, словно решив выпить всю жидкость залпом. Прежде чем охранник обернулся, сыщик стремительно выплеснул микстуру в щель между стеной и кроватью. Омерзительное пойло лишь намочило ему губы, сообщив дыханию кисло-сладкий запах. Макайвер подал пленнику стакан воды. Догадывался ли капрал о том, что скополамин не выпит? Да так ли важно, принял заключенный снотворное или нет, если он скован цепью и находится под постоянным надзором? В конце концов, микстура предназначалась лишь для того, чтобы приговоренный не проявлял беспокойства. А он всегда бывал на удивление сдержан.

– Время почти истекло. Думаю, больше нам не доведется разговаривать, – мягко сказал Холмс, возвращая Макайверу стакан. – Вы слабый, недальновидный, но, похоже, не злой человек. Мой совет: впредь прислушивайтесь к голосу совести. Едва ли мне удастся вам помочь, но, если выпадет случай, я сделаю все возможное для вашего освобождения, будьте уверены.

Взгляд Макайвера выдавал его полную растерянность. Он пробормотал совсем тихо:

– Не говорите со мной сейчас, сэр. Молчите, если желаете мне добра!

Холмс улыбнулся. Во второй раз надзиратель назвал его «сэр». Это была дань уважения, которую бывший солдат инстинктивно выказывал тому, кому готов был подчиняться. Еще несколько дней, и мой друг превратил бы тюремщика в своего союзника.

– Хочу добавить лишь одно, – спокойно проговорил сыщик. – Ни при каких обстоятельствах не входите завтра в камеру раньше других. Пожалуйста, запомните мои слова.

Это было все, что Холмс мог сделать для перепуганного капрала кавалерии.

По всей вероятности, остальные надзиратели, услышав о приготовлениях к казни, в ту ночь ослабили бдительность. Они полагали, будто им осталось продержать человека, опоенного наркотиком, восемь или девять часов взаперти. А на рассвете три тюремщика и старшина в присутствии Милвертона потащат полуживого узника к эшафоту, сооруженному в каких-нибудь двадцати ярдах от камеры, на краю плаца.

Когда Креллин открыл дверь, Холмс уже лежал на боку, накрытый одеялом. Заперев замок и прицепив связку ключей к поясу, охранник без особого тщания произвел обыск. Его ноздри уловили висящий в спертом воздухе маслянисто-сладкий запах скополамина. И тюремщик, и заключенный молчали. Что до Холмса, то он ощутил неизменно исходивший от Креллина алкогольный дух. Подвыпивший головорез осмотрел браслет на ноге узника и подергал цепь у стенного крепления. Затем направился к деревянному стулу, на котором сидел во время дежурств, и опустился на сиденье спиной к стене, повернувшись к Холмсу боком и облокотившись на голые доски стола.

Мой друг взвесил свои возможности с помощью несложной арифметики. До Креллина было не дотянуться. Цепь позволяла отойти от кровати лишь на пять футов: ее хватало, чтобы добраться до ниши с тазом и водостоком, а двинься Холмс в противоположном направлении, он мог бы прибавить себе лишних шесть футов да еще по меньшей мере два, если бы распластался на полу и вытянул руки. Приблизительно измерив напольную плитку возле койки, он понял: в любом случае от стула Креллина его будет отделять расстояние не менее двух футов. Генри Милвертона нельзя было упрекнуть в том, что он недооценил своего пленного. Тюремщики всегда оставались для Холмса вне досягаемости.

Креллин начал дежурство как обычно. Он взял лампу – это была модель «Геспер» бирмингемской фирмы «Джонс и Уиллис», и ее можно было зажигать и гасить, не поднимая стекла, – и поднес поближе к заключенному. При полном резервуаре она горела довольно долго, но предыдущей ночью фитиль потух через пару часов. Надзиратель убедился, что узник спокойно спит, отошел от кровати и поставил светильник на пол возле стула. Затем, по обыкновению, пересек камеру и дернул за цепочку газового рожка: два «рыбьих хвоста» под стеклянным колпаком поникли, превратившись в медленно дотлевающий огонек. Перекрыв газ во второй горелке, закрепленной над стулом, Креллин притушил лампу и снова опустил ее на пол, футах в восьми от себя. Камера погрузилась в полумрак, подобно детской, освещаемой лишь крошечным ночником.

Холмс лежал неподвижно, скорее с нетерпением, нежели со страхом ожидая момента, когда можно будет приступить к делу. Но уже дважды на протяжении часа вахтенный совал фонарь в дверное оконце. Минуя Креллина, который клевал носом на стуле, луч падал на постель заключенного и верхнюю часть ниши за изголовьем. Из коридора не доносилось ни шороха. Если человеческой натуре свойственна выдержка, то Холмс в эту ночь стал ее воплощением. Дважды прозвонили в церкви Гроба Господня, и этому звуку вторило басовитое гудение соборного колокола.

Великий детектив рассчитал каждый свой шаг с точностью до дюйма и до минуты. Как все пьяницы, Креллин уснет на полночи так крепко, что его пушками не разбудишь. Но потом глубокий сон сменится беспокойным, и охранник может открыть глаза в любую секунду, совершенно внезапно. Значит, осуществить задуманное следовало в ближайшее время. Холмс прислушивался к дыханию надзирателя: оно становилось все медленнее и глубже, пока не выровнялось, почти не нарушая тишины. Креллин не шевелился, положив голову на руку, которой опирался о стол.

В первые же часы своего пребывания в камере Холмс вычислил ее размеры: девятнадцать футов в длину, восемь в ширину и семь в высоту. Тысяча шестьдесят четыре кубических фута. Часть этого объема занимали светильники и предметы обстановки, прежде всего массивный стол у двери и деревянная кровать. Оставалось около тысячи пятидесяти кубических футов. Холмс учел даже стул, который на ночь отодвигали от ложа. Казалось, его изготовили специально для этой камеры: все перекладины тщательно соединялись в сковородень, чтобы ни один торчащий гвоздь не помог приговоренному освободиться или раньше положенного свести счеты с жизнью. Сдвоенные светильники, висящие на стенах, были самые обыкновенные, с горелками модели № 1 фирмы «Сагг-Лезерби». Каждый из четырех «рыбьих хвостов», как прозвали подобные рожки за характерную форму пламени, потреблял десять кубических футов горючего в час. По легкому запаху спирта Шерлок Холмс заключил, что эти лампы работают на самой дешевой разновидности топлива – так называемом водяном газе, который часто используется для освещения общественных зданий. Если горелка погаснет, то содержащаяся в нем окись углерода за шестьдесят минут отравит воздух в камере. Тот, кто будет здесь находиться, возможно, не умрет за это время, однако придется повозиться, чтобы привести его в чувство. Поэтому враги Холмса не сомневались: он задохнется первым, если отыщет способ дотянуться до рожков.

В числе томов, которые мой друг чаще прочих снимал с полок своей библиотеки на Бейкер-стрит, были труды доктора Холдейна из Эдинбурга. В одном из них речь шла об отравляющих веществах. В Ньюгейтской тюрьме, как и во многих других подобных заведениях, применялись наиболее экономичные виды горючего, в частности водяной газ, поступавший к светильникам через сеть труб. Прежде его получали путем разложения водяного пара, но в последнее время в качестве сырья употреблялась нефть, в результате чего при горении появлялся спиртовой запах. Это было выгодно, а яркость такого освещения объяснялась высокой концентрацией оксида углерода. Водяной газ чаще использовался в старых постройках с плохой вентиляцией, нежели в жилых зданиях. Его редко поставляли владельцам частных домов из-за опасности взрыва при неправильном обращении.

Надзирателям, несущим вахту в коридоре, полагалось время от времени заглядывать в дверное оконце с фонарем. Предыдущей ночью Холмс заметил, что сначала они делают это примерно раз в полчаса, но потом, укладываясь спать по очереди, удовлетворяются одной проверкой в час. После того как один из караульных подошел к двери с лампой, мой друг приступил к выполнению своего плана. Полночь уже миновала, теперь луч не скоро осветит камеру.

Ни один человек в мире не умел двигаться так тихо, как Шерлок Холмс. Он никогда не делал лишних движений. Производя не больше шума, чем бесплотная тень, сыщик снял с себя рубашку и взял ее в одну руку, а другой подхватил легкую стальную цепь. Теперь она не касалась пола и перестала предательски позвякивать, словно превратившись в шелковый шнур. Натянув ее до отказа, Холмс остановился в нескольких футах от Креллина. Этот верзила, бледный от выпитого, спал так глубоко, что дыхание его было едва слышно. Рот у пьяницы приоткрылся, на лбу выступил липкий пот. Холмс легко опустился на холодные плиты и растянулся во весь рост, пытаясь достать масляную лампу, стоявшую возле стула Креллина. Надзиратель не шелохнулся, ведь звук был не громче шороха крыльев птицы, пролетевшей над головой. Расчеты моего друга оказались точны: чтобы дотянуться до цели кончиками пальцев, ему не хватало какого-нибудь фута. Тогда он сцепил рукава рубашки за пуговицы манжет и набросил ее на лампу, как лассо. Неслышно задев стеклянный цилиндр, петля соскользнула. Впервые за многие годы размеренное сердцебиение Холмса участилось, перестав подчиняться его воле. Он повторил попытку: на сей раз скрепленные рукава рубахи зацепились за стекло. Стараясь как можно ровнее дышать, чтобы не разбудить спящего, Холмс осторожным встряхиванием спустил петлю к основанию светильника.

Великолепный слух моего друга сосредоточенно улавливал малейшие изменения в дыхании Креллина. Лампу нужно было притянуть к себе, не производя шума, способного потревожить сон тюремщика. Задача казалась непростой: нижняя часть модели «Геспер», а именно резервуар для масла и фитиля, изготавливалась из металла, который при соприкосновении с плитами пола мог заскрежетать.

Охранник судорожно сглотнул, и Холмс тут же замер. Выждав, когда посапывание надзирателя снова станет ровным, детектив слегка наклонил светильник, потянув за импровизированное лассо. Теперь пола касался лишь гладкий закругленный край донца лампы. Тремя короткими дугообразными перекатами, будто по ободку колеса, Холмс подтащил ее к себе. Шума вышло не больше, чем если бы по двору пробежала крыса.

В следующие десять минут Креллин лишь раз пошевелился, издав тяжкий вздох. Холмс осторожно высвободил светильник из петли. Пьяница не двигался. Пальцы моего друга коснулись теплого металла. Возвращаясь в свой темный угол, он нес в руках сокровище ценнее королевских бриллиантов.

Не медля ни минуты, Холмс поместил лампу в нишу за кроватью и уменьшил пламя, насколько это можно было сделать, не рискуя вовсе погасить его. Вдруг послышался металлический лязг отодвигаемой заслонки дверного оконца. Холмс успел скользнуть обратно в постель и накинуть на себя одеяло, прежде чем в камеру проникла струя жидкого света. Сыщик не особенно опасался этих ежечасных инспекций: дверь охраняли два человека, одним из которых был Макайвер, а вторым – либо грозный старшина, либо кто-то из его помощников. Когда вахту несут двое, сильнейший спит, а совершать проверки поручается более слабому. Вне всякого сомнения, им оказался Макайвер.

При тусклом огоньке, освещавшем камеру из ниши, Холмс направился к газовому выключателю. Цепочки, с помощью которых зажигались и гасились «рыбьи хвосты», находились ближе к кровати, чем место, куда Креллин поставил масляный светильник, но располагались довольно высоко. Одна из них висела прямо над стулом надзирателя. Повернувшись боком, Холмс мог дотянуться до точки, от которой оставался фут до стены, а потом еще столько же вверх до конца цепи выключателя. Сделав беззвучный вдох, мой друг ударил по ней своим лассо, заставив ее раскачиваться, как маятник. Затем повторил трюк еще раз, с большей силой, но так, чтобы металлические звенья не задевали о стену. Амплитуда колебаний стала увеличиваться: в крайней точке траектории конец выключателя приблизился к вытянутой руке Холмса сперва на расстояние восьми дюймов, потом шести, затем, как он определил на глаз, четырех. Но недостающие дюймы были для узника все равно что мили: это перечеркивало весь план побега. Наконец последнее звено задело пальцы Холмса, но он не сумел его поймать. Следующая попытка оказалась успешной: сосредоточив всю свою энергию, мой друг крепко ухватился за цепочку. Теперь оставалось лишь аккуратно ее потянуть. Через мгновение послышалось тихое шипение газа, струящегося из сдвоенного сопла над головой спящего Креллина.

Убедившись, что операция с дальним светильником удалась, Холмс взялся за второй рожок. Его выключатель был ближе к кровати, и для решающего маневра оказалось достаточно одного взмаха хлопковой петли. Мой друг беззвучно дернул за цепочку. Теперь газ лился в камеру мощным потоком. Исход дела по-прежнему оставался в руках судьбы, но перед Холмсом лежал единственный путь, и, куда бы он ни вел, выбирать не приходилось. Сорвав с подушки грубую наволочку, он скомкал простыни так, чтобы ворох очертаниями напоминал человеческое тело, а сверху набросил одеяло. Макайвер вряд ли заподозрит подвох. Затем Холмс извлек из тонкого матраса принесенные капралом пакетики с активированным углем.

Будучи легче воздуха, водяной газ, льющийся из горелок, скопился под потолком и постепенно наполнял камеру. Надо было торопиться. В нише за кроватью все еще слабо горела лампа, через несколько секунд ее следовало погасить. Холмс опустился на колени, склонившись над отверстием сливной трубы, которая соединялась с зарешеченным люком во дворе. Струя зловония заставила сыщика отшатнуться, но это была единственная возможность дышать. Взяв холщовую наволочку, Холмс быстро повязал ее наподобие хирургической маски. В свое время он на основании опытов установил, что активированный уголь служит неплохим фильтром, поглощающим ядовитые газы. Вскоре станет ясно, справятся ли с этой ролью аптечные пастилки. Пока Холмс работал, колокол церкви Гроба Господня пробил три, словно поторапливая рассвет.

Здесь я раскрою читателю тайну, запрет в разглашении которой уже утратил свою силу. Шерлок Холмс внес весомый вклад в развитие науки вообще и химии в частности, однако не издавал свои труды под собственным именем, чтобы враги оставались в неведении относительно его ученых изысканий. Мир не знал о том, что в 1871 году под псевдонимом Хантер мой друг опубликовал в журнале Общества химиков статью «О влиянии давления на поглощение газов углем». Эта работа по сей день сохраняет свою научную ценность. Изучая историю, Холмс не оставил без внимания тот факт, что в 1812 году, за три года до битвы при Ватерлоо, лорд Кокрейн предложил план разгрома наполеоновских войск. Суть его сводилась к вторжению во Францию под прикрытием «серных кораблей». Для осуществления такого рода операции нападающие должны были иметь защитные маски, каковыми британская армия в ту пору не располагала.

В 1878 году Холмс вступил в переписку с ныне покойным доктором Джоном Тиндалем, изобретателем респиратора, позволявшего пожарным дышать в удушливом дыме на протяжении более тридцати минут. Это устройство спасло жизнь многим шахтерам, иначе они отравились бы газом. Респиратор Тиндаля состоял из маски, соединенной с металлическим фильтром в форме цилиндра или трубы. Внутрь помещался уголь, обернутый слоем смоченной в глицерине ваты. Прокладка с абсорбирующим веществом удерживалась на месте с помощью проволочной сетки.

Холмс погасил лампу и снял с нее стеклянный колпак. Действуя с ловкостью искусного ремесленника, он нащупал головки двух болтов, прикреплявших держатель фитиля к основанию светильника, и, открутив их, осторожно снял металлический цилиндр. На его суженном конце имелось отверстие размером в обхват большого и указательного пальца. Этого было вполне достаточно. Через прорезь, расположенную ниже, к фитилю поступал воздух.

Времени оставалось в обрез. Мой друг работал в свойственной ему манере – поспешно, но не суетливо. Он вытащил из матраса немного пакли и выложил ею внутренность цилиндра. За неимением чистого глицерина Холмс смешал жидкое мыло, которым умывался в заключении, с небольшим количеством воды и смочил прокладку у верхнего отверстия и возле прорези. Эта пропитка должна была задерживать бо́льшую часть вдыхаемого угара. Разломанные пастилки активированного угля, похожие на маленькие камешки, заполнили сердцевину фильтра. Снова взяв в руки кувшин, Холмс увлажнил сделанную из наволочки маску и поместил держатель фитиля внутрь, широким концом к носу и рту. Покончив с изготовлением примитивного респиратора для защиты от удушливого газа, детектив лег на холодные плиты, приблизив голову к сливному отверстию под раковиной. Импровизированный фильтр должен был хотя бы частично поглощать зловоние, шедшее из канализационной трубы, а также окись углерода, постепенно заполнявшую камеру. Холмс надеялся, что в нишу за кроватью газообразный яд проникнет в последнюю очередь.

Если бы я задался целью сделать из моего друга героя романа, то написал бы: «Этот гений сыска, лежа на полу и ровно, но экономно вдыхая воздух через маску, усердно молился». Однако каждый, кто пробыл в обществе Холмса хотя бы пять минут, знает: он представлял собой идеальную машину, воплощение чистого интеллекта в соединении с непревзойденной наблюдательностью. Сыщик не отрицал того, что верит в доброе начало, свойственное человеческой натуре. Но в ту ночь эта вера не могла его спасти: он рассчитывал лишь на свой холодный разум и зоркий глаз. Однажды мой друг сказал мне, что к самым сокровенным религиозным истинам можно прийти с помощью одной лишь логики. Тогда же Холмс задал себе вопрос: в чем смысл круговорота страданий, насилия и страха, в котором мы живем? Когда-то это должно завершиться, если только нашей вселенной не управляет случай, что совершенно немыслимо. Но каков будет финал? Здесь, по словам Холмса, кроется величайшая тайна всех времен, разгадать которую человечество по-прежнему не в силах.

Не знаю, как долго Холмс лежал на полу, цепенея от холода, стальным лезвием пронзавшего тело до костей. Часы церкви Гроба Господня и вторящий им соборный колокол прозвонили еще по меньшей мере дважды. По верху ниши скользнул свет: охранник в очередной раз заглянул в камеру. Но Холмс все рассчитал с присущей ему сверхчеловеческой точностью. Кто бы ни приблизился с лампой к глазку, он должен был увидеть нечто укрытое одеялом и принять это за спящего узника. Ведь Креллин находился на посту и до сих пор не подавал сигналов тревоги. Не будь в камере надзирателя, караульные совершали бы более частые и тщательные инспекции.

Скорчившись в железной стуже ночи, Холмс ждал, когда желтый луч фонаря снова осветит кровать, но этого не произошло. Не переставая вслушиваться в тишину, мой друг успокаивал нервы мысленным повторением фраз из книги, которую он впервые прочел в десятилетнем возрасте. По его утверждению, она в значительной степени сформировала его характер. Это была не сказка о великанах или гоблинах, а «Первая аналитика» Аристотеля. «Силлогизм есть речь, в которой если нечто предположено, то с необходимостью вытекает нечто отличное от положенного в силу того, что положенное есть…» Рассудок твердил великому сыщику, что его план удачен. Но в такую ночь, как эта, разум мог ослабеть или дать осечку. Все расчеты оказались бы напрасными, если бы поток воздуха, не принятый моим другом во внимание, отнес газ из дальнего конца камеры, где сидел Креллин, к нише.

Как заправский палач, Холмс вычислил положение жертвы. Вот-вот мышцы перестанут держать корпус, и надзиратель рухнет со стула. Повалиться вправо он не мог: с этой стороны мешал стол. Если же Креллин упадет влево, ключи на поясе наверняка окажутся в пределах досягаемости. Но существовала большая вероятность, что труп наклонится вперед. При условии, что он сдвинется чуть левее, есть шанс на спасение. Но если тело окажется немного правее, пиши пропало. В камере, наполненной газом, детектива постигнет участь самоубийцы. Здесь его гений был бессилен. Как при игре в рулетку, все решал поворот колеса.

Такая скрупулезность расчетов может показаться фантастической, учитывая обстоятельства. Ведь Холмс лежал на полу тюремной камеры, покрываясь холодной испариной от страха, что едва уловимый гнилостный запах водяного газа просочится сквозь маску из наволочки и аптечного угля. Если бы Креллин продержался еще несколько минут, мой друг мог бы считать себя покойником. Но я никогда не считал Шерлока Холмса обычным человеком. Уверен, он был единственным из смертных, кому под силу бегство из такого плена. После того как в церкви Гроба Господня снова прозвонил колокол, в дальнем конце камеры раздался глухой звук, хорошо различимый в нише, но неслышный в коридоре, за толстыми стенами и массивной дверью. В этот момент Холмс, и без того дышавший с чрезвычайной осторожностью, вовсе затаил дыхание, ожидая падения стула, которое могло оказаться более шумным. Но стул стоял на месте: рухнул лишь сидевший на нем надзиратель. Сыщик, несмотря на то что долго лежал без движения, ринулся вперед с быстротой тучи, проносящейся мимо лунного диска в ветреную ночь.

Во мраке камеры, куда сквозь незашторенное окно проникало лишь слабое свечение неба, темнели очертания тела Креллина. Вдохнув столько воздуха, сколько вмещали легкие, Холмс устремился к нему, в облако клубящихся спиртовых паров. Надзиратель либо уже мертв, либо просто потерял сознание. Если он упал под стол, связку из полудюжины ключей, прикрепленную к его поясу, будет не достать. Тогда оба, и тюремщик и узник, будут уничтожены взрывом, который потрясет Ньюгейт-стрит. Вероятность успеха составляла не более пятидесяти процентов, но в ту ночь и фортуна, и математика оказались на стороне храбрых: Креллин повалился влево, так что Холмс на своей цепи вполне мог дотянуться до его головы и плеч. Ощущая боль в легких, мой друг задержал дыхание и подтащил тяжелую тушу тюремщика к себе. Ключи от дверей в коридор и во двор, безусловно, прицеплены у него на ремне. И если только удача не отвернулась от моего друга, на этом же кольце должен висеть ключ от ножного браслета.

Удушливый газ сдавливал горло Холмса, кровь стучала в висках. Логика и вера в победу боролись в нем со страхом. Едва прикоснувшись к ключам, он ощупью определил, что три из них слишком велики. Перед его глазами яркой вспышкой промелькнул образ лисицы, отгрызающей себе лапу, чтобы высвободиться из капкана. Один из трех ключей поменьше застрял в скважине браслета. Холмс медленно и аккуратно вытащил его, превозмогая боль в голове и груди. Следующий ключ оказался слишком мал. Оставался всего один. Очевидно, из-за темноты мой друг начал подбор не с того конца связки. Но когда он вставил в замок последний из ключей, защелка открылась. Впервые за много дней Холмс избавился от стального кольца, сковывавшего лодыжку.

Теперь нужно было выбраться во двор. Первый из трех больших ключей не подошел. Вторая попытка удалась, и беглец сильно, но беззвучно надавил на ручку двери. К его недоумению, она не поддалась. По коже пленника пробежала дрожь. В приступе удушья Холмс глотнул отравленный воздух, но мощным усилием воли заставил себя сделать выдох. Судорога стиснула его горло, и в этот момент в агонизирующем мозге блеснула спасительная мысль: камера заперта не только на ригель, но и на несколько засовов. Холмс мягко их отодвинул, осторожным движением толкнул дверь и провалился в прохладу ночного воздуха, прижимая к лицу холщовую маску, чтобы заглушить конвульсивный кашель. Нет, за свободу еще придется побороться. Это был всего лишь шанс ее обрести. Шанс, который большинство людей, окажись они на месте великого детектива, сочли бы призрачным.