Читать книгу Игра на понижение - Ежи Довнар - Страница 1

Персоналии:

Некто «Х», он же Дош – наш современник 60-ти лет.

Сатья Саи Баба (его фантом) – аватар.

Кетабет – ожившая женщина-истукан, возраст 1 млн. лет.

Некто «Х» отправился в Индию. Он отправился туда, чтобы посетить основанную его российскими соотечественниками колонию на севере штата Гоа, которая располагалась прямо на пляжах Аравийского моря в рыбацкой деревне Морджима. Эту деревню русские прозвали Морджимградом. Название привилось, и его стали употреблять в своём обиходе – непременно улыбаясь при произнесении необычного названия – и индийцы тоже. Живущие здесь выходцы из России рассказывали о своём добровольном уходе из престижных фирм, об отказе от карьеры, о выходе из профессии вообще, о том, что, уехав сперва в египетский город Дахаб и выбросив билеты в обратную сторону, они решили перебраться всё-таки сюда, в Индию. Оказалось, что здесь быть «свободным копьеносцем» или фрилансером, гораздо удобнее и привольнее, чем в Египте, и уж подавно, чем в России. Наш «Х» слушал их, проникался совершенно искренним уважением к ним и предавался райскому наслаждению, как к тому призывал рекламный ролик пресловутого «Баунти», снимавшийся, кстати говоря, именно здесь, в Гоа. Он носил, не снимая с себя майку с надписью «Спасутся не все», уверовав в то, что даже тут, в этом райском уголке, божественная кара не минует никого. Затем ещё почти четыре месяца его душа и тело пребывали в индийской нирване, наслаждаясь чистым морем, безоблачным небом, прозрачным воздухом, манящими к себе Гималаями, вечно искомой Шамбалой, безгрешным аватаром Сатья Саи Бабой.

Этот небольшого росточка человек в оранжевой тунике и с ореолом чёрных, как смоль, волос вокруг головы создал в индийском городке Путтапарти целую империю любви, добра и обучения всему этому. В своём мандире он отбирал из паломников к нему ту элиту, которая чистотой духа и помыслов в сочетании с интеллектом могла бы составить реальное общество будущего. По каким-то, одному ему ведомым признакам, он отобрал несколько сотен человек, среди которых оказался и наш «Х». После окончания даршанов, находясь в молчаливом уединении, он получил от аватара Бабы предложение принять участие в заочном суде над собой и совершить, таким образом, обряд телепатического очищения. Ну что-то вроде переписки по е-mаil (электронной почте), только не в зрительном, а в слуховом восприятии. Он не посмел отказаться. И вскоре ни то завуалированный голос, ни то закодированная электромагнитная волна стали преобразовываться в его мозгу в целую серию вопросов:

– Ты предаёшься наслаждению, находясь в отпуске, или приехал ко мне, потому что веришь в мою всемирную экумению, или же ты по природе своей трутень? – мысленно спрашивал его Саи Баба.

– Я не в отпуске и не трутень, я, как бы это сказать, эскапист или дауншифтёр что-ли, как, к примеру, – хоть недостойно ставить себя с ними в один ряд – Сиддхарта Гаутама или римский император Диоклетиан или Лев Николаевич Толстой – так же мысленно отвечал ему «Х».

– То есть, ты любишь изучать то, как преодолевать страдание, выращивать капусту и фруктовые деревья, писать книги и ставишь превыше всего свободу, независимость и не любишь людей? А ведь один человек другому на этом свете – и я не перестаю это повторять – не друг и не враг, а учитель.

– Я не могу не согласиться с Вашими словами, хотя людей, далеко не всех, я может и люблю, но то, что они создали на планете – однозначно нет.

– Ты можешь взять на себя ответственность за всю планету?

– Нет, не могу, не имею права, но внутренне чувствую этот дисбаланс между поступью цивилизации и моралью, ценностью человеческой жизни и террористическим шахидизмом, дисбаланс в межличностных отношениях.

– А у тебя нет желания исправить этот дисбаланс?

– Его уже невозможно исправить.

Видимо, ответ этот не понравился Саи Бабе, так как после этого ответа он замолк, направленность его посыла изменилась в иную сторону, что следовало понимать как мысленный разговор с кем-то другим. Это надо было также расценивать как поражение нашего «Х», – не такого ответа ждал от него аватар – но, по крайней мере, это было честным его высказыванием по заданному вопросу. Он всегда был честен в повседневной жизни, и именно такой была его манера в общении с другими. Честен и порядочен. А если отклонялся от этих двух основополагающих черт характера, то делал это в таких незначительных масштабах, что вряд ли это можно было бы вменить ему в вину. А всё из-за своей природной стеснительности и, в какой-то мере, осторожности. Получалось, что эти две черты характера вели его по жизни и не давали возможности сойти с пути истинного. Они не давали ему возможности, точнее, мешали стать либо положительным героем, либо отпетым преступником. Хотя, героями становятся не по желанию – людей делает такими время и обстоятельства – как, впрочем, и преступников, по большей части, тоже. Но если бы даже стать тем или иным ему и захотелось, то такая идея никогда не смогла бы быть реализованной в силу родительской преемственности, воспитания и, соответственно, моральных качеств, приобретённых им в раннем возрасте. Он рос один, без отца, мать его по-своему любила, но не баловала, поскольку баловать в послевоенной нищете было просто нечем, и, тем более, не водружала его в центр вселенной, благо их вселенная была размером с ноготок. Возможно, что отсутствие отца, а также ограниченность и родительской вселенной, и материнских средств и сформировали характер нашего «Х» скрытным, осторожным, и безынициативным. Просидев всю жизнь в своей скорлупе – по гороскопу «Х» был Раком – он мог только анализировать, критиковать, возмущаться, он даже спорить не научился и всегда замолкал, когда более наглые, хотя и менее компетентные люди высказывали своё «авторитетное» мнение по тому или иному вопросу.

Но жизнь стала доказывать, что не только эти две, диаметрально противоположные стези были ему заказаны, но и обычные житейские, проторенные поколениями людей меж двух экстремумов, по крайней мере, за всю христианскую эпоху, заказаны были тоже. То есть выходить он мог на любую из них, но достичь высот и, главное, удовлетворения хотя бы на какой-либо одной из них, ему почему-то не удавалось…

Так, размышляя о собственном своём характере и удручающей его безынициативности, наш «Х» почувствовал, что он в комнате не один. Точнее было бы сказать, что он не почувствовал этого и, тем более, не увидел никого, и даже не ощутил чужого дыхания, а как-то вдруг понял, что кто-то с ним рядом, понял примерно так, как это удаётся экстрасенсам, но чего объяснить они никак не могут. Это какое-то шестое чувство, то ли пришедшее из прошлого, то ли адресованное в будущее, но, бесспорно, более высокого порядка, хотя не зависящее от интеллекта и психического состояния человека, вдруг пробудилось в нём.

Итак, рядом находился фантом, фантом маленького Сатья Саи Бабы в оранжевом балахоне, склонившегося над нашим «Х» и даже по-отцовски положившим ему руку на плечо. Во взгляде его сочетались безграничная любовь, мудрость и спокойствие, и при всём при этом какое-то наивно-детское восприятие окружающего мира и событий, происходящих в нём.

– Так почему же тебе не удаётся достичь определённых высот? Ты что, ограничен в своих умственных способностях, что ли? – спрашивал его мысленно аватар.

– Полагаю, что не намного ограниченнее, чем другие простые смертные – отвечал «Х».

– Значит, наоборот, ты слишком умный? – допытывался тот.

– Возможно, хотя подобное достоинство всегда относительно – уточнял «Х». В своё время мой гениальный земляк, дипломат, композитор и драматург Александр Грибоедов назвал это горем.

– Ты имеешь в виду того российского посла в Иране, который был судим за связь с повстанцами-декабристами и который после недоказуемости таковой сыграл от радости на органе в католическом костёле "Камаринскую"?

– Был и такой факт в его биографии. Кроме этого он ещё спас жизнь двум женщинам – армянкам, попавшим в гарем знатного персиянина, за что и был убит.

– И изрубленное на куски тело которого, в запаянном гробу было перевезено в Тифлис и захоронено на горе Давида – подвёл итог мысленного разговора Саи Баба.

– Да, совершенно верно. Как и то, что в 1829 году в Санкт-Петербург приехал с визитом персидский принц Хасрев-Мирза и преподнёс лично императору алмаз под названием «Шах» весом 88,5 карата «во искупление убийства русского посла в Тегеране».

– Но причём здесь ты?

– А притом, что слова Грибоедова, поставленные в заглавие пьесы, открыли мне глаза на саму суть её, и на соотнесение этой сути к самому себе, правда, произошло это уже в более зрелом, сознательном возрасте. А вот когда я ещё учился в начальной школе, – а было это на Украине в начале 50-х – помню, в классе, наверно, пятом или шестом, учительница рассказывала нам всё о том же Александре Грибоедове. Ну так, не более того, что было определено школьной программой, дескать, был на свете такой русский писатель, который написал одну известную пьесу под названием «Горе от ума». И поскольку учительница рассказывала о пьесе на украинском языке, то в результате её произношения заглавия пьесы мне поначалу вообще почему-то подумалось, что в произведении речь идёт о горе какого-то индейского мальчика по имени Отума. Да и многие другие так подумали. А если учесть, что среди переводной западной литературы для подростков по тому времени советская цензура допускала только приключенческие книги про порабощенных индейцев и их борьбу с колонизаторами, то ассоциация была вполне объяснима. Но это было школьное недоразумение, которых в ту пору случалось огромное множество. А вот по-настоящему этот афоризм автора я прочувствовал, будучи на могиле писателя, именно прочувствовал, а не вспомнил, и мне, представьте, стало легче после того, как я услышал его живой голос. В это трудно поверить, но как-то во сне мне послышалась совершенно чёткая фраза, не оставлявшая сомнения, что произнесена она была голосом самого Грибоедова, который приглашал меня на встречу с ним у своей могилы в определённый день и даже час. Мы встретились у могилы в годовщину, причём, ровно в день и час его убийства, и я не опоздал ни на одну минуту.

У нашего «Х» было ещё одно замечательное свойство: быть пунктуальным и придерживаться данного кому-то слова. Поэтому он терпеть не мог людей из так называемого «бомонта», которые безо всякой причины, просто, чтобы показать своё превосходство, пренебрежение или зависимость от себя, а, скорее всего, традиционное российское бескультурье, не считаются со временем других людей и чудовищно опаздывают или не приходят вообще. Он таких людей сразу же исключал из списка своих знакомых и никогда не переводил в категорию друзей; возможно, поэтому их у него и не было. Ему хотелось сказать им: отступитесь от своих позиций, подверженных общему стереотипу, от беспричинной злости друг на друга, от почти что тотальной ненависти ко всем людям. Плюньте вы на устоявшуюся в высшем обществе эту идиотскую поведенческую характеристику, за которой кроме наращиваемого зла и дальнейшей неудовлетворённости жизнью ничего светлого не просматривается. Поверьте, она не даёт ни самоутверждения, ни повышения авторитета, даже, несмотря на то, что тот или иной чиновник или деятель искусства прекрасно понимает, что поступает нехорошо. Но так уж заведено в нашем советском обществе, и определяющим в нём является то, кто кому больше нужен, так что жди, дорогой товарищ, может, я ещё соизволю придти. Ну, а если человек таким поведением демонстративно показывает своё пренебрежение к «быдлу», которым в России является каждый третий, если не второй, то прежде следует точно определить своё место в той или иной категории людей. Наш «Х» не считал таких людей преступниками или ещё какими-либо нарушителями советского правопорядка. Он просто «складывал их в отдельную корзину», как складывают, скажем, имитацию чего-либо или аляповато выполненную подделку.

Это, пришедшее ему в голову сравнение, наш «Х» припомнил однажды во время посещения Китая в качестве туриста. Там он, между прочим, узнал о том, что китайцы блестяще научились подделывать приготовленную курицу и даже свежие куриные яйца. Он видел их собственными глазами, хотя пробовать – не пробовал. Рассказывали, что соевое мясо, каким-то образом наращенное на палочки из бамбука, имитирующие кости птицы, ну никак не отличишь от настоящей курицы, ни по виду, ни по вкусу. Но шедевр подделки это, конечно, куриные яйца: когда жарят из них яичницу, та получается вкуснее, чем из яиц настоящих. Правда, китайцы способны на чудеса и похлеще: чего стоит одна только башня из ста шаров, находящихся один в другом, которую им показывали в Шанхае. Когда кто-то заводил разговор о гениальной имитации, на которую способны китайцы, те представляли все чертежи и планы, доказывающие осуществление уникального проекта, не имеющего аналогов в мире. И добавляли, что эти шары ничто иное, как опровержение известной поговорки: «не складывайте все яйца в одну корзину, чтобы не расстраиваться неудачным проектом». Проект удачен и осуществлён и у китайцев нет повода расстраиваться.

Особо не расстраивался и наш «Х»: ни по поводу надменных и циничных людей, которых он складывал в отдельную корзину и от которых временами зависел, ни по поводу китайских шаров, уникальности которых можно только позавидовать, ни вообще по какому-либо иному поводу. С момента обретения им сознательности он всегда находился в своём, каком-то особом русле жизни, ни во что не ангажируясь, практически ничем не увлекаясь, а только отдаваясь тому, что с его точки зрения, могло приносить пользу, будь то здоровая и рациональная пища во имя общего состояния здоровья или бесконечное накапливание знаний во имя применения их в каком-то неопределённо далёком будущем. А такой путь дистанцировал его от остального российского общества. Он так и не смог стать частичкой того реально окружающего его мира коммунальных квартир, в котором протекли лучшие годы его жизни. Того экзотического мира, где пища поджаривается на актуальных сплетнях коммунальной кухни, преобладает «собственное» мнение, почерпнутое из телевизионных «Вестей», а в прошлом из передовиц газеты «Правда», и доминируют споры о том, кто какой ногой забил гол в футбольном матче, как высшее проявление интеллекта. Он так и не смог сжиться с преобладающей некомпетентностью на местах, с единственно возможной для советского народа диктаторской формой правления, с социалистическим невежеством, наконец. Его путь в этой жизни пересекался с «общими путями российского народа» только лишь в тех случаях, когда этим путям угодно было пересечься с путём «Х», или в силу житейской опять же предопределённости.

Поначалу он ничем не отличался от других. Как все, играл со сверстниками в войну на развалинах разбомблённого дома, как все, учился в советской школе и был, конечно же, отличником, как все, окончил советский Политехнический институт, как все, был по самой распространённой профессии инженером-механиком, число которых в конце 60-х превышало потребности хозяйства в 10 раз, как все, имел оклад 110 рублей в месяц. В армии не служил, поскольку в тот период времени двухмесячные лагеря после окончания вуза были достаточным условием для получения звания «офицер запаса». Дальнейшее прохождение летних лагерей и переподготовки в них саботировал, как только мог и, в результате, так ни в одном из них и не был. Потом пошёл несколько нетрадиционным путём, плюнув на инженерскую карьеру и став солдатом 40-тысячной армии эстрадных артистов и являя зрителям своё авторско-исполнительское искусство с гитарой в руках и объездив с концертами большую часть страны. А дальше вообще сошёл с пути, но не как железнодорожный состав, окончивший свою жизнь катастрофой, а уходом в тот самый – господи, тогда ещё и слова-то такого не существовало – дауншифтинг, о котором зашла речь.

Как-то наш «Х» случайно увидел где-то картинку с соответствующей подписью внизу, и понял, что это про него. Правда, не совсем.

Размышления о дауншифтинге

– И почему же не совсем? – раздался виртуальный вопрос Саи Бабы.

– А потому что причины у меня были несколько иные. И не то чтобы спуск по карьерной лестнице, и не то чтобы абсолютный уход куда-нибудь в секту, в коммуну хиппи или, уж тем более, в скит в глухой сибирской тайге, а нечто среднее между первым и вторым. И потом в этой вилке между первым и вторым находились две мои сугубо личные проблемы – как бы это помягче сказать – проблема национальная и политическая.

– Это очень громко сказано. Тогда, видимо, речь идёт не столько о причинах, сколько о мотивах твоего желания уйти в иную жизнь.

– Бесспорно, Вы правы, так будет гораздо точнее. Хотя какой-либо разграничительной линии между тем, что было раньше и тем, что стало потом, я бы не стал проводить. Это, скорее, смещение личностных акцентов в определённую сторону или, иными словами, примат личностного над навязываемым, спускаемым сверху, обязательным, если хотите.

– То есть, ты всю жизнь подчинялся приказам и распоряжениям, был зависим от чужих мнений и, быть может, прихотей, а теперь свободен и волен в своих поступках и действиях. Так, что ли?

– Совершенно верно. Хотя в одной из частей моей трудовой биографии длиной в семнадцать лет довлели надо мной не столько приказы и распоряжения, сколько прихоти и диктат.

– Но ведь в таком положении находится абсолютное большинство людей на земле, находящихся в той или иной сфере деятельности.

– С одной небольшой разницей, заключающейся в том, что в нормальной стране с нормальным обществом это абсолютное большинство всю жизнь сосуществует в идеальной – ну, пусть точнее, относительной – гармонии со всем остальным, тем, что имеет место за пределами этих чужих приказов, распоряжений или прихотей.

– А в твоей стране, значит, было иначе? То есть ты хочешь сказать, что вне службы и работы ты тоже испытывал определённый дискомфорт, не связанный, скажем, с безответной любовью, с неудавшейся семейной жизнью или, наоборот, с фатальным одиночеством?

– Именно так. – Но не станешь же ты утверждать, что виной такого твоего состояния являлось, допустим, сплошное жульничество во всех без исключения сферах жизни или не понравившееся тебе косноязычие и, как вы говорите, «мудаковатость» первого и второго президентов страны?

– Нет, конечно. Хотя и это мне тоже никогда не нравилось. Здесь речь совсем о другом. Если позволите, я сделаю небольшой экскурс во времена моей ранней юности, а быть может даже ещё из детства.

– Слушаю.

– В начале девяностых годов в стране открылись границы и хлынул из Советской страны поток эмигрантов, невозвращенцев, туристов и мне среди прочих посчастливилось побывать в Австралии. Раньше я посещал только Польшу и Болгарию, страны братского соцлагеря, как бы разрешённые для посещения. А тут по вызову оказавшегося аж! на пятом континенте дальнего родственника мне разрешили поехать за тридевять земель или, правильнее было бы сказать, и за тридевять морей тоже. За два месяца пребывания там я сделал вывод для себя, что страна с точки зрения заселённости напоминает чем-то Сибирь, плотность населения и здесь, и там – 2,5 человека на км², – только что климат прямая противоположность сибирскому. При всём высоком уровне жизни кроме как работой, заниматься, чтобы побороть скуку, там практически нечем, разве что катанием на яхтах, рыбалкой в океане и челночным туризмом в Европу и в Америку, так как свою периферийность австралийцы объективно ощущают, но признавать её не хотят. Хотя, если попытаться найти райскую по экологии и пищевому изобилию страну в современном мире, то на первом месте оказалась бы, по всей видимости, именно эта страна. Не будучи в других странах западного мира, я, тем не менее, косвенно, пришёл именно к такому выводу, потому как страна создана для того, чтобы наслаждаться в ней жизнью, уходя в произвольно выбранный дауншифтинг. И я занимался именно этим, вспоминая и рассказывая русскоязычным австралийцам истории, связанные с подобным времяпрепровождением в Советском Союзе, с той только разницей, что дауншифтинг для некоторых там оказывался не добровольным, а принудительным. Рассказывал про истопников и кочегаров с высшим техническим образованием и даже, порой, с кандидатским званием, которым дали возможность добровольно покинуть столицу и другие областные центры страны и уехать… на Камчатку или на Сахалин, от несогласия с политическим курсом страны и с социалистической повседневностью. Некоторые из них спились, а некоторые, вытатуировав на груди слово «БИЧ», стали незаконно вылавливать и потрошить идущую на нерест рыбу, продавая за ту же водку приезжим с материка красную икру. Унылое житьё было у них, можно сказать, скотское, но зато вольное и независимое. Бывая там неоднократно, я лично общался с такими, бывшими, возможно неудавшимися, физиками-ядерщиками, выгребавшими золу из печки после сгоревших дров ввиду отсутствия газа на полуострове и рассуждавших о едином минеральном составе Вселенной и о жизни нашего солнца и звёзд вообще. Я так же рассказывал австралийцам одну историю про двух художников, которые ввиду несогласия с принципами социалистического реализма и неприятия их творчества старшими товарищами и, естественно, членами Союза художников СССР решили бросить всё к чёртовой матери и уехать жить в глухую тайгу. Они приняли решение поехать на поезде в какую-нибудь глухомань и по дороге в произвольно выбранном месте выпрыгнуть из вагона и, если повезёт, и они не разобьются, прожить несколько месяцев в лесу. Питаться ягодами и грибами, а из вещей взять с собой только пилу и топор. Так и поступили. И всё у них получилось согласно плану: жили в построенной наспех лачуге, на ночь поочерёдно менялись местами – один спал в глубине времянки, другой у входа. Если этого другого задерёт вдруг медведь, значит, ему не повезло, и в этом будет повинно его несогласие с социалистическим реализмом – так шутили они. Однажды во время блужданий увидали вдали огонёк и решили на него пойти. Вышли к избушке. Жильцом этой избушки оказалась древняя старуха, которая вот уже много-много лет жила одна с двумя козами, выращивала картошку, варила её, и вместе с козьим молоком и собираемыми дикими плодами как-то перебивалась. Пришельцев на время поселила в сарае. Однажды утром услыхали они, как кто-то декламирует стихи. Безмерно удивились и стали прислушиваться. Никак «Евгений Онегин», или чего-то перепутали? Вылезли из сарая, проползли на четвереньках по высокой траве к избушке и не поверили своим глазам и ушам: на лавочке сидит их старуха, смотрит в небо и читает наизусть Александра Пушкина.

– У нас, в Индии, такое практикуют йоги, – раздался голос Саи Бабы – которые уходят умирать в Долину смерти, когда почувствуют, что пришёл их конец пребывания в этом мире. И читают вот так же наизусть, только не Пушкина, а «Махабхарату».

– Я слышал про это, и сам хотел бы закончить дни своей жизни на этой земле именно вот так же отрешённо. Только по-европейски.

– Что ты имеешь в виду?

– Да ничего особенного. Просто я хотел бы уйти в мир иной – как бы Вам это сказать – не каким-нибудь библейским пустынником или йоговским отшельником, да, пожалуй, что и не монашеским схимником. Я хотел бы уйти человеком, соответствующим своему времени, – раз уж судьба предназначила мне именно этот отрезок времени в календаре рода человеческого. И в то же время не передовиком производства, не народным артистом, не депутатом парламента, но и не безызвестным дворником-забулдыгой. И, лучше, кремированным и развеянным по ветру, чтоб ни с кем рядом, и уж тем более не с тем самым подметальщиком-пьяницей, если уж место погребения простым смертным дают согласно плану захоронений, а не по выбору.

– Так что ты имеешь всё-таки в виду? Это какая-то спекуляция.

– Известность среди народа, известность в окружении безродной толпы, пусть даже обожающей и поющей тебе дифирамбы, – это не мой удел. Известность мне вообще не нужна, я чужд её. А весь смысл сегодняшней жизни сводится к тому, чтобы всеми правдами, а, чаще, неправдами пробиться на вершину иерархии, быть популярным, известным, купаться в дешёвой славе, главное, в деньгах и удовлетворять при этом ничтожное своё самолюбие, которое у большинства пробившихся туда, как правило, очень и очень мелочное и болезненное. Ну, то, что оно мелочное, идёт, полагаю, от менталитета и недостатка культуры, а то, что должно быть при этом много денег – так ведь у порядочного русского человека их никогда и не было, и даже не потому, что он был порядочным, а потому, что 3/4 населения России были нищими и пропивающими даже то, что удавалось заработать. И вот ещё один аспект. Стереотип мышления и окружающая жизнь, в которой человек формируется, толкает его на продвижение прогресса только в определённом коридоре, единственно допустимом на нашей Земле и, создаётся такое впечатление, что как бы кем-то разрешённом свыше. А куда нас, с мелочным и болезненным самолюбием, привёл этот коридор? На день сегодняшний, – ещё не к окончательному, но к частичному коллапсу, экономической стагнации. Единственное спасение в ближайшей перспективе это войны, – и не надо притворяться гуманистами, гуманизм давно уже себя изжил. Ну, расселение там, скажем, китайцев по всей Сибири, но они не поедут севернее широты произрастания пшеницы, ну, освоение пахотных земель на Луне и на Марсе, если эти земли там существуют и их уже не освоили какие-нибудь более шустрые пришельцы из других миров. Можно, правда, в порыве грандиозных советских планов не лететь так далеко, а дождаться, когда сойдут льды с Антарктиды в результате глобального потепления, и начать распахивать её. Но к тому времени такие энтузиасты, как я, уйдут поголовно из жизни, а, начиная с предыдущего поколения, с созидательными инстинктами молодёжь уже не рождается. Значит, впереди нас ждёт только разрушение, иными словами, войны. И, дай бог, чтобы не всеуничтожающие. По-моему, это реальная будущность, перед которой мы стоим.

– Отчего же так пессимистично? Ты ведь вырос в советской России, а там идеи человеческой гуманности, взошедшие на почве извечных страданий, голода и нищеты, всегда ставились во главу угла её политики и существования.

– И оттого она разрослась в такую гигантскую империю?

– Ну, это уже вопрос другого порядка. Но что касается амбиций русских царей, то с их подачи были заняты, фактически, земли, оккупированные когда-то татаро-монголами, после того как они их оставили. А что касается России, то принцип руководителей русского народа, как ты знаешь, всегда оставался одним и тем же: пусть гигантскими людскими потерями, но лишь бы государство прирастало новыми территориями.

– Всё это верно, но, думаю, существенную роль здесь сыграло и другое. В России комплекс монархической власти, то бишь, преемственности, приводил к кормилу, по большей части, наследников ленивых и нерешительных, у которых животные инстинкты и национальные традиции всегда были сильнее рационального мышления. Поэтому резали и своих, и чужих, и под видом помощи этим чужим посылали своих солдат, раздвигая тем самым границы империи. Но в ближайшей перспективе, как знать, не обернётся ли – и вот тут я противоречу логике своих рассуждений – проявление этих дремучих инстинктов наших предков благом для страны. Ведь если предрекаемыми катаклизмами затопит пол-Европы, что, кстати, уже и происходит, то спасение её жители будут искать не в Америке, и не в Африке, а именно на необъятных просторах России. Или я не прав?

– Ну, до конца света, предрекаемого приводимым сегодня, где не попадя, календарём майя в 2012 году, по непонятному или неосторожному выводу какого-то или каких-то учёных, сделавших это, ещё очень далеко, как минимум до 2242 года, – это если по-Нострадамусу – так что не паникуй.

– А я просто размышляю. Дай Бог, чтобы этого не случилось, ну а если вдруг произойдёт, то вся надежда на Вас. Вы же в состоянии предотвратить грядущий апокалипсис.

– За грехи свои и ошибки люди должны понести наказание – это закон кармы и не мне его отменять.

– Но ведь речь идёт о спасении человечества.

– Кто больше всего нагрешил, тот и погибнет. Во всяком случае, таким, как вы, дауншифтингистам, которые сознательно не ищут смерти, бояться нечего. Они спасутся, потому как после искренне верующих, после праведников, в числе которых тебе, как ты сказал, не хотелось бы находиться, вы следующая категория людей, находящихся под защитой Всевышнего. Но это не значит, что всё население нашей планеты подвергнется какому-то селективному уничтожению или, наоборот, какому-нибудь выборочному спасению. Грешны все, но меньший грех, безусловно, у тех, кто не участвует в общем, как говорится, потоке технократической деятельности на нашей земле. Но в настоящее время таких, практически, нет. После Высокого Возрождения и по сегодняшний день в этот поток вовлечены, как ты видишь, все жители планеты, а после европейской Реформации и, особенно после Французской революции, когда начался и стал вседозволенным упадок нравов и морали, человеческий грех удесятерился. И нет этому легализованному приросту греховодничества и безнравственности видимого конца.

Наш «Х» слушал этот голос, который звучал в его ушах, вспоминал старые свои провинности перед Господом, совершённые им по жизни и представлял себе тот будущий мир, который имел в виду великий аватар. Собственно, представить его себе было наверно невозможно. Вполне вероятно, что Саи Баба видел его – ему это было дано – и поэтому проповедовал праведность бытия. Простые же смертные не то, что не видели, они просто не утруждали свои мозги даже попыткой задумываться о подобного рода грядущих перспективах, отвлекающих от карьеры, обогащения, наслаждений. Они просто торопились жить, торопились ухватить от этой жизни все её блага, пороки, красоты, достижения, всё то, что имеется в проявленном мире и чего, наверняка, не будет там, за порогом, в тёмной бездне. А бездна эта, этот чёрный космос подсказывал им: ничего не откладывайте на завтра, спешите жить сегодняшним днём, иначе скоро, когда всё рухнет в тартарары, наслаждаться будет уже нечем. И молодое поколение интуитивно подхватывает этот лозунг, выбросив в помойную яму, как пережиток старого, как отживший атавизм, мораль, культуру, почитание, со сброшенными оковами всего этого и как бы налегке устремляется в своё будущее, которое тем же чёрным космосом запрограммировано на снос.

«Так может быть это и правильно – размышлял наш «Х» – бабочка-однодневка тоже торопится появиться на свет из куколки, насытиться цветочной пыльцой, спариться, произвести потомство, потому как к вечеру её ждёт кончина. Правда, человек живёт семьдесят лет, то есть в 25550 раз дольше бабочки и, казалось бы, куда торопиться? Ан, нет, он всё равно торопится. А может быть дело в том, что людей на планете становится слишком много и человеческая жизнь и гроша ломаного сегодня не стоит? Кого-то это вводит в заблуждение, кто-то предаётся отчаянию, кто-то злости от того, что другим почему-то живётся лучше, чем ему. А кого-то несёт в неудержимый загул, хорошо, если за свои, чаще, за украденные или свалившиеся с неба деньги. И при этом в полном боевом оснащении: мобильники, ушные магнитофоны, айпеды, айфоны, интернет, а людям только кажется, что они облегчают и насыщают жизнь? К тому же, коль они каждый день совершенствуются, значит, надо торопиться их осваивать. А торопиться жить, значит приближать свою кончину. Но опять-таки не в этом суть дела. Уйти от действительности или оставаться в ней – вот что оказалось для многих сегодня на повестке дня. Да, мерзкая политика, да, нет честного бизнеса, да, средства массовой информации лгут или, в лучшем случае, не говорят самого главного и, как в советские годы, показывают поочерёдно президента и премьера в лучших их деяниях и затем под очаровательную музыку и репродукции малоизвестных художников сообщают о погоде и ещё о курсе валют, который вносит такую же дезориентацию, как и колебания погоды. И, самое главное, убийства, ограбления, катастрофы – это впереди всего, крупным планом, и с достаточным их смакованием. Да, коррупция скоро превысит по объёму денежной массы золото-валютный запас страны; да, правоохранительные органы панически боятся бандитов и заранее предупреждают их о шагах, которые они собираются предпринимать против них; да, пенсии в стране не намного выше, чем гробовые, а те, кто их получает, не намного выше по уровню своего развития пещерной коммуналки. Да, Сталин был тиран, а Горбачёв великий разрушитель, пардон, преобразователь… И так далее, и тому подобное…