Читать книгу Те, кто уходит и те, кто остается - Elena Ferrante - Страница 10

С того дня жизнь закрутилась в сумасшедшем ритме: месяцы стремительно сменяли один другой, и не было ни дня, в который не случилось бы чего-то хорошего или плохого. Я вернулась в Неаполь, переполненная воспоминаниями о встрече с Нино, не получившей продолжения. Иногда меня одолевало желание побежать к Лиле, дождаться ее с работы и рассказать о том, что виделась с Нино. Но, поразмыслив, я приходила к выводу, что своим рассказом только причиню ей боль, и отказывалась от этой идеи. Лила шла по жизни своей дорогой, Нино – своей, а меня ждали неотложные дела. Вернувшись из Милана, я в тот же вечер сказала родителям, что скоро приедет Пьетро, что, вероятно, в следующем году мы поженимся и я уеду жить во Флоренцию.

В ответ – ни радости, ни одобрения. Видимо, они уже привыкли к тому, что я уезжаю и возвращаюсь когда хочу и все больше отдаляюсь от семьи, не желая вникать в их проблемы. Только отец проявил некоторую нервозность, что меня не удивило: он всегда волновался, когда сталкивался с ситуацией, к которой не был готов.

– А ему обязательно к нам приезжать, этому твоему профессору? – недовольно спросил он.

– Как же ему не приезжать? – рассердилась мать. – Как он попросит у тебя руки Ленуччи, если не приедет?

Я подумала, что она восприняла новость равнодушнее, чем отец, как обычно продемонстрировав решительность и хладнокровие. Только когда отец отправился спать, а Элиза, Пеппе и Джанни стелили себе в столовой, мне пришлось признать, что я ошиблась. Мать впилась в меня взглядом покрасневших глаз и очень тихо, но яростно, с каким-то присвистом, прошипела: «Для тебя мы пустое место, ты сообщаешь нам новости в последний момент, синьорина возомнила себя черт знает кем, потому что она выучилась, потому что пишет книжки, потому что выходит замуж за профессора, только вот, дорогуша, из этого живота ты вышла, из этого теста ты сделана, поэтому не заносись и не забывай никогда, что раз уж ты такая умная, я, выносившая тебя вот здесь, внутри, такая же умная, а то и умнее, так что будь у меня возможности, как у тебя, я бы тоже все это заполучила, ясно тебе?» Потом, не сбавляя тона, она принялась упрекать меня в том, что якобы по моей вине, из-за того что я уехала и думала только о себе, мои братья и сестра учатся из рук вон плохо, и тут же попросила, точнее, потребовала денег на приличное платье для Элизы и на то, чтобы хоть немного привести дом в порядок, раз уж они вынуждены принимать моего жениха.

По поводу плохой учебы братьев и сестры я промолчала, но денег дала сразу, хотя и знала, что она не собирается ничего покупать в дом; она то и дело вытягивала из меня деньги, не брезгуя никакими предлогами. Она не говорила об этом прямо, но я понимала: ей невыносима мысль, что я держу деньги в банке, а не приношу ей, как раньше, когда водила на пляж дочек продавщицы из магазина канцтоваров или работала в книжном на виа Меццоканноне. «Возможно, – думала я, – она ведет себя так, будто мои деньги принадлежат ей, чтобы показать, что я и сама принадлежу и всегда, даже после замужества, буду ее собственностью?»

Я вела себя спокойно и пообещала, что в качестве компенсации установлю в квартире телефон и куплю им телевизор. Она посмотрела на меня недоверчиво, и на лице у нее вдруг промелькнуло восхищение, никак не вязавшееся с тем, что она мне только что наговорила.

– Телефон и телевизор? Здесь, у нас дома?

– Конечно.

– И ты будешь за них платить?

– Да.

– Всегда? И после свадьбы тоже?

– Да.

– А профессор знает, что у тебя нет ни гроша в приданое? И на свадьбу денег у нас тоже нет?

– Знает. Да и не будет никакой свадьбы.

Она опешила. В глазах снова вспыхнули искры ярости.

– Как это – никакой свадьбы? Скажи ему, пусть он за все заплатит!

– Нет. Нам это не нужно.

Мать рассвирепела. Она начала засыпать меня самыми неприятными вопросами, надеясь спровоцировать на грубость и заводясь все сильнее.

– Помнишь свадьбу Лилы? Помнишь, какой праздник они устроили?

– Да.

– Ты во сто раз лучше ее и хочешь лишить себя праздника?

– Да.

Так продолжалось, пока я не решила, что не имеет смысла тянуть с главным и проще снести все истерики разом.

– Мам, – сказала я, – не только свадьбы не будет. Венчаться в церкви мы тоже не будем. Поженимся в муниципалитете.

Вот тут началось: будто все окна и двери выбило шквальным ветром. Мать не отличалась особой религиозностью, но, услышав такое, совершенно потеряла над собой контроль; покраснела, придвинулась ко мне и завизжала, осыпая меня страшными оскорблениями. Она вопила, что брак ничего не стоит, если его не признал священник. Кричала, что, если я не выйду замуж перед Богом, шлюха я, а никакая не жена. Забыв про свою хромую ногу, она чуть ли не бегом бросилась будить отца, братьев и сестру, чтобы сообщить им, что сбылось то, чего она всегда так боялась: от слишком долгой учебы я тронулась рассудком. Жизнь дает мне все шансы, а я позволяю обходиться с собой как с потаскухой, и как ей теперь показаться на люди – она от стыда сгорит за свою безбожницу дочь.

Растерянный отец, как был, в одних трусах, и братья с сестрой тщетно пытались ее успокоить; они так и не поняли, какие еще невзгоды обрушатся на них по моей вине. Мать вопила, что выгонит меня из дома, пока я не навлекла позор на всю семью и не сделала ее матерью содержанки вроде Лилы и Ады. Бить меня она не решилась, но руками размахивала так, будто я – всего лишь тень себя, а меня настоящую она крепко держит и лупит удар за ударом. Вскоре она утихла – спасибо Элизе, которая подошла ко мне и негромко спросила:

– Ты сама хочешь выходить замуж в муниципалитете или твой жених так решил?

Я объяснила ей, но так, чтобы слышали все, что для меня церковь давно ничего не значит и мне все равно, заключать брак в муниципалитете или перед алтарем, а для моего жениха очень важно вступить именно в светский брак, потому что он глубоко разбирается в вопросах религии, ничего против нее не имеет, но считает, что религия разрушает себя тем, что вмешивается в общественные дела. «Короче говоря, если мы не поженимся в муниципалитете, – заключила я, – он вообще на мне не женится».

Тут отец, вначале занявший было сторону матери, прекратил ей подпевать и спросил:

– Не женится?

– Нет.

– А как же тогда? Бросит тебя, что ли?

– Мы уедем во Флоренцию и будем жить неженатыми.

Эта новость прозвучала для матери убийственно. Она словно обезумела и выпалила, что возьмет нож и собственными руками меня зарежет. Отец нервно взъерошил волосы и сказал:

– А ну замолчи! Разоралась… Дай лучше подумать. Все знают, что можно обвенчаться в церкви, устроить роскошную свадьбу, и все равно ничем хорошим это не кончится.

Разумеется, он намекал на скандальную историю с Лилой, толки о которой по-прежнему будоражили весь квартал. До матери наконец начало доходить, что священник не гарантия, да и вообще, о каких гарантиях можно рассуждать в том жутком мире, в котором мы живем. Она перестала орать, решив положиться на отца. Впрочем, она продолжала ходить взад-вперед, хромая, потряхивая головой и ругая моего будущего мужа. «Кто он, этот профессор? Коммунист? Коммунист и в то же время профессор? Да какой это на хрен профессор? – снова завелась она. – Разве профессор может быть таким придурком?» – «Да не придурок он, – вступился отец. – Он человек ученый, ему лучше знать, что творят священники. Потому он и собрался расписываться в муниципалитете. Конечно, ты права, многие коммунисты так делают. И да, получается, что наша дочь как будто бы и не замужем вовсе. Но я бы все равно доверился этому университетскому профессору: он любит Ленуччу и не позволит, чтобы ее считали потаскухой. Я ему верю, хоть мы и не знакомы: он важный человек, любая девушка мечтает о таком муже, но даже если бы мы ему и не верили, поверим муниципалитету. Я же там работаю и могу тебя заверить: брак, заключенный в муниципалитете, значит не меньше церковного, а то и больше».

Так продолжалось несколько часов. Братья и сестра в какой-то момент сдались и ушли спать. Я осталась успокаивать родителей, убеждая их принять то, что было для меня важным знаком вхождения в мир Пьетро. Я чувствовала себя очень смелой, намного смелее Лилы. Если мне доведется снова встретиться с Нино, думала я, у меня будет полное право сказать ему: «Видишь, куда меня завел тот давний спор с преподавателем богословия. Любое решение имеет свою историю: многие события нашей жизни до поры до времени таятся в тени, но потом все же выходят на свет». Впрочем, тут я преувеличила: на деле все было проще. К тому дню Бог из моего детства уже лет десять как ослаб и был, подобно больному старику, отправлен в дальний угол: я не испытывала никакой потребности в освящении моего брака. Главное было уехать из Неаполя.