Читать книгу Невеста Моцарта - Елена Лабрус - Страница 17

– Женя! Женя! – незнакомый голос звучал совсем глухо, перед глазами всё плыло. Но потом он словно прорезался, и я очнулась. Лицо женщины с черными волосами тоже словно выплыло из тумана: – Женя, что ты видела?

Я в ужасе подняла к глазам руки. И ничего не поняла. Они должны быть в крови, но руки были чистые. И живот… я оттянула платье…

Ничего.

– Что ты сейчас видела? – встряхнула меня за плечи странная женщина.

– Кровь. В меня стреляли. В живот, – потрясла я головой.

– Что ещё? Ты видела кто стрелял? Сколько было пуль? Одна? Две? Куда-нибудь ещё попали?

– Одна. В живот. Я не видела кто стрелял.

– Но что-то ещё ты видела? Где это было? Может кто-то был рядом.

– Ты. Ты же была рядом.

– Я была здесь, – разочарованно выдохнула она. – А то, что ты видела – там.

– Где? – ничего не понимала я.

– Там, где это произошло. Всё, что ты вспомнишь сейчас, очень важно. Постарайся. Это было дома или на улице?

– В лесу, – вытаращила я глаза, вдруг понимая, что правда это видела. – Там был лес. Негустой. И пруд. Пруд! Меня ослепило солнце, отразившись в воде. И был вечер. Солнце садилось. Парк! Это был парк. Мостик через пруд. С перилами. С такими кованными ажурными перилами.

Она словно с облегчением выдохнула.

– Я знаю, о чём ты говоришь.

Её шея покрылась потом. По виску тоже текла капля. И я только сейчас заметила какая она бледная. Не дожидаясь, пока я спрошу, она схватилась за стену, и, сделав неверный шаг, села на загаженный голубями отлив подвального окна.

– Там гряз… – хотела предупредить я.

Но ей явно было всё равно. Не будь этого пыльного, на уровне ног, затянутого в каркас решётки окна, она бы села и на асфальт.

– С тобой всё в порядке?

– Да. Просто дай мне немного времени, – привалилась она виском к штукатурке и закрыла глаза.

Не зная, что делать, я присела рядом, тоже махнув рукой на голубей.

– Это моё настоящее имя, Целестина, – ответила она, словно слышала о чём я хочу спросить. После всего произошедшего, я даже не удивилась. – Можно просто Эля. Я экстрасенс. Или ясновидящая. Или ведьма. Тут уж как тебе больше нравится.

– Ведьма звучит честно, но неправдоподобно. А вот ясновидящая – ничего.

Я украдкой потрогала живот, сделав вид, что просто сложила на коленях руки. Это было так натурально и страшно, что руки у меня до сих пор тряслись.

– Это ты сделала? Создала эту иллюзию?

Сердце тоже билось как судорожное, и я сделала глубокий вздох.

– Это не иллюзия. Это воспоминание. Но, к счастью, не твоё.

– А могло быть моё? – удивилась я.

– Да, иногда люди видят своё будущее. Иногда чужое прошлое. Когда ты схватилась за живот, я думала ты видишь, как убили его жену. Ей тоже выстрелили в живот. Но два раза. И это было не в парке.

– Я знаю, на крыльце ресторана. А кто была та, кого увидела я?

Она красноречиво пожала плечами.

– Но ты сказала, что знаешь.

– Я – да. А тебе знать не обязательно. Это неважно. Порой и мне ничего неизвестно. Главное, чтобы эти знаки понимал тот, кому они предназначены. Хорошо себя чувствуешь? – повернулась она. Чтобы посмотреть на меня, ей пришлось очень сильно вывернуть голову. Её левый глаз был полностью скрыт волосами, она смотрела на меня только правым.

– Терпимо, – вытянула я перед собой дрожащие руки.

– Эффект первой встречи, как я его называю. Порой знатно встряхивает. Знаешь такую присказку: на новом месте приснись жених невесте? Вот это то же самое. Твой первый контакт со мной, и ты сразу выдала что-то очень тёмное и сильное, что невольно уже впитала рядом с Моцартом.

Видимо, мне требовалось себя ущипнуть. Она говорила такие странные вещи, что или я сплю, или слегка помутилась рассудком, или, может, она была сумасшедшей.

– Да, это две стороны одной медали: ясновидение и сумасшествие, – опять прочитала она мои мысли. – Расслабься, с тобой всё в порядке. И я не читаю чужие мысли. Просто это написано у тебя на лице. Написано на каждом лице, каждый раз, – она скривилась, словно ей это до чёртиков надоело, но увы люди предсказуемы, скучны и банальны в своих выводах.

Она устало выдохнула и привалилась спиной к решётке.

– Это мой дар. И нравится он мне или нет – мне приходится с ним жить. Кто-то считает меня шарлатанкой и брезгливо отмахивается. Кого-то я пугаю до усрачки. Со страха мне и стены в подъезде исписывали гадостями, и доморощенный экзорцист свежей куриной кровью на двери знаки рисовал, и батюшка приходил квартиру освещать: соседи вызвали. А какие-то демоноборцы хотели сжечь меня на костре и похитили. В общем, раньше жить мне было не особо радостно. Но сейчас, слава богу, есть интернет. И теперь я живу совсем в другом районе, – она повернулась. – Да, есть и те, кто истово верит и обращается за помощью.

– И ты помогаешь?

– Если могу.

– Ты сказала, что я впитала что-то тёмное? А тёмное – это что?

– Разное. Какое-то проклятье, ненависть, чёрная зависть, застарелая обида, которую Моцарту кто-то не простил. Или он кого-то обидел и чувствует вину, что сделал что-то плохое и мучается. Ты как губка это впитала. А я заставила тебя увидеть. Но теперь надо разобраться что это.

– Зачем?

– Затем, что это значит – ему грозит опасность.

– От женщины, в которую стреляли?

– Эта женщина, возможно, уже много лет как мертва, но кто-то, может быть, считает его виновным в её смерти. Месть – это тоже тёмное и очень сильное.

– Даже если он не виноват?

– Хороший вопрос. Ты умная девочка, – встала она. Пошатнулась, снова опёрлась о стену. – Даже если его подставили, или обвиняют несправедливо, это неважно. Это чувства, это эмоции, а они часто иррациональны.

– Но, если я как губка, значит, то, что я впитала, это ему больше не грозит? – встала я вслед за ней.

Она посмотрела на меня пристально. А потом усмехнулась, словно читала как открытую книгу:

– Нет, ты не отмолишь его грехи. Не впитаешь его боль. У каждого из нас свой крест. Так уж вышло, что я живу ради того, чтобы его оберегать. Такая у меня судьба. У тебя совсем другая роль. Но не считай меня врагом. Между тобой и Моцартом я не встану.

– Нет, нет, я же… – уверенно затрясла я головой, но под её взглядом, таким же чёрным как её волосы, осеклась и про то, что у нас всё не по-настоящему не сказала.

– Между вами никто не встанет, – словно огласила она приговор. – Но, если ты его предашь, он никогда тебя не простит. Просто не сможет.

И она сделала такой знакомый жест ладонью, выставив вперёд два пальца, что мурашки пробежали у меня по спине…

Моцарта убьют? Застрелят, если я его предам?

Не знаю, как давно ушла Целестина. И ушла ли, или просто испарилась в воздухе, но я очнулась, когда её рядом уже не было.

Между вами никто не встанет…

Её слова звучали в ушах, пока в своей комнате я остервенело вырывала листы из блокнота. И тут же в большой латунной пепельнице их жгла.

– К чёрту! К чёрту это всё!

Кем бы она ни была: ясновидящей или сумасшедшей, я не хочу, чтобы его убили из-за меня. Не хочу потом сожалеть, что меня предупредили, я знала и ничего не сделала.

В комнате пахло дымом. Тонкий пепел, подхваченный ветром из открытого окна, разлетался по столу, но всё это было не важно. Я не хочу быть виновной в его смерти. И не хочу, чтобы её предсказание сбылось. Я хочу, чтобы между нами никто не встал. Хочу…

Я закрыла глаза. Господи, как же я этого хочу!

И снова вернулась к исписанному блокноту.

Это про Тоцкого. И опять про Тоцкого. Я вырывала листы, раскладывала перед собой на столе, прежде чем бросить в огонь, и невольно перечитывала.

Здесь Моцарт говорит про дочь Тоцкого и уличное кафе. Здесь – про «Строй-резерв» – компанию, что, насколько я помню, обокрала папу. А здесь – совсем свежее, я записала утром – назначает встречу какому-то Саше в отеле «Лотос». Я невольно посмотрела на часы: через несколько часов. И услышала даже бархатные интимные интонации его низкого голоса:

– Номер будет забронирован на моё имя, но тебя проводят. Если я опоздаю, закажи себе чего-нибудь… Всё что угодно, чего душа пожелает…

Какому-то Саше? Или всё же какой-то? Ещё одна его «подруга»? С ней он тоже спит? Я записала его разговор… и даже не задумалась.

Не надо было задумываться и сейчас. Но сейчас, скрепя сердце, я бросила в огонь «разговор с Сашей» и уставилась на сообщение про «Строй-Резерв». Мурашки побежали по спине, когда до меня дошёл его смысл.

Едва последний догорающий лист превратился в пепел, я решительно распахнула дверь и, преодолев длинный коридор, постучала в кабинет отца.

– Я занят, солнышко, – поднял на меня глаза отец, когда я вошла.

Но я не дрогнула под его взглядом, упрямо выталкивающим меня наружу.

– Ты всегда занят для меня, папа, – прошла я по мягкому ковру и, коротко глянув на Моцарта, что, согнув ногу, развалился в антикварном кресле, села напротив.

– Дорогая, это мужской разговор, – снова попробовал меня выставить за дверь отец. На что Моцарт ещё удобнее устроился в кресле, всем своим видом показывая, что он с удовольствием нас послушает. – Он не предназначен для твоих ушей. И не думаю, что господин…

– Нет, нет, я не возражаю, – посмотрел Сергей Анатольевич на меня, а потом на большие напольные часы с маятником и красивым боем. От меня не ускользнул этот взгляд. Ведь я знала куда торопится мой жених.

– Простите, что помешала вашей беседе, – положила я на колени руки как примерная ученица. – Но у меня к тебе всего один вопрос, папа. Долго я вас не задержу.

– Ну что ж, – снял отец очки. Демонстративно аккуратно сложил дужки, поместил очки в бархатные внутренности футляра, отставил его на неизменное место у письменного прибора из малахита и потом только откинулся к спинке кресла, всем своим видом давая понять, что предоставляет мне слово. – Спрашивай.

– Как ты собирался возвращать пятьдесят миллионов?

На узком худом лице отца не отразилась ни одна эмоция. Оно застыло восковой маской. Но я слишком хорошо его знала, чтобы не заметить напряжённые желваки. И не оценить молчание, что, признаться, затянулось.

– Это не должно тебя волновать, солнышко, – наконец, произнёс он приторно мягко, глядя в центр моей переносицы.

– Меня не может это не волновать, папа. Это цена, за которую ты меня продал, – посмотрела я на Моцарта, что рассматривал меня с любопытством посетителя зоопарка у клетки с незнакомой зверушкой. – Я имею право знать.

– Евгения, послушай… – заёрзал в кресле отец.

– С удовольствием, пап. Только не твои нравоучения, на которые в день моего совершеннолетия ты потерял право. Я хочу услышать ответ на очень простой вопрос. Обманула бы тебя строительная компания, – воздержалась я от грубого слова «кинула». – Или нет. Но ты занял большую часть этих денег, а значит, планировал их вернуть. Как?

Он тяжело вздохнул. Обрывки их ссор с мамой, которым я раньше не предавала значения, невольно всплывали у меня в памяти. Он уговаривал маму на что-то. Она отказывалась. Она его истово отговаривала. Так же отец когда-то уговаривал маму продать бабушкину квартиру. Видимо, именно на деньги от продажи большой квартиры в центре, в бывшем доходном доме, отец и купил свой особняк. Допустим, хорошие деньги он получал как сенатор. Пополнялись его счета и за счёт гонораров за научные публикации и частные экспертные оценки, что он давал как историк. Были у него и другие заработки, в которые я, конечно, не вникала. Но это не десятки миллионов за раз. К тому же на что-то ведь отец планировал достроить и отреставрировать свой «дворец». На что? На бабушкины картины? На что-то из антиквариата или маминых драгоценностей?

– Па-ап! – напомнила я о себе, когда пауза затянулась. – Как ты собирался их возвращать?

Моцарт прикрыл глаза и потёр пальцами лоб, словно хотел сказать: не смотрите на меня, разбирайтесь сами. Но отец как раз посмотрел. На него. А потом только на меня: