Читать книгу Эх, Малаховка. Книга 1. Поступление - Елена Поддубская - Страница 17

Наталья Сергеевна Горобова, декан спортивного факультета МОГИФКа, сидела за столом своего кабинета и руками сжимала виски: резкое повышение температуры воздуха и атмосферного давления всегда вызывали у неё мигрень. Боль уже сейчас тупо упиралась в надбровные дуги, а вскоре грозила надежно переместиться в левое полушарие как минимум на сутки. Наталья Сергеевна вытащила из сумки упаковку «Цитрамона» и без всякого раздумья сунула в рот очередную за день таблетку. Она настолько привыкла ко вкусу лекарства, что прожевала его, не запивая. Горечь анальгетика сменилась кислинкой. Наталья Сергеевна повернула вентилятор к себе.

– Боже, скорее бы гроза! – женщина впёрла взгляд за окно на крону пышной рябины под окном кабинета.

Грозой и не пахло, по небу плыли редкие клочья облаков. Беспомощно глянув на кипу бумаг на столе, в основном заявлений от абитуриентов, упрашивающих «принять документы, несмотря на…», Наталья Сергеевна откатилась на стуле и встала. Необходимо было прогуляться, чтобы хоть как-то отвлечься от личной проблемы.

Коридор второго этажа, где находился кабинет декана спортивного факультета, пустовал. Администрация института, занятая на поступлении, закончив приём документов на две недели рассосалась в неофициальный отпуск. Следующим этапом для мобилизации окажется период зачисления, когда Наталье Сергеевне предстоит возглавить основную комиссию. Медленно пройдясь по этажу, декан подошла к лестнице. На первом этаже были отдалённо слышны редкие голоса.

«Интересно, а куда это подевалась приёмная комиссия?» – декан посмотрела на часы на руке; была половина двенадцатого, – Что со всеми опоздавшими уже управились? Что-то подозрительно».

Наталья Сергеевна мобилизовала организм резким выдохом и растяжкой рук вперёд. При этом услышала хруст нескольких позвонков спинного отдела и, довольная, прогнулась в пояснице. Тело просило гимнастики. Привычная к ежедневным упражнениям, в последнее время декан заменила растяжку и тонизацию мышц пробежками по берегу озера, столь живописному в это время года. Но, видимо, организму требовалось другое.

«Пора возвращаться на ковёр и к эспандеру», – своё решение декан приняла уже спускаясь по лестнице.

В приёмной сидели только девушки. Валентин испарился.

– Где комсорг? – Горобова привыкла начинать опрос с главных элементов, подчинённых ей.

Катя Глушко, втянув голову, промычала что-то невнятное. Маленькая Рита Чернухина закрутила белокурой головкой и защебетала, выдумывая на ходу что-то про столовую, голод мужчин и то, как трудно с ними ладить, если они не доели.

– Вы ведь сами знаете, Наталья Сергеевна? – закончила Чернухина брехню, глядя в глаза деканше чистым, невинным взглядом.

«Во артистка! Во МХАТ ходить не надо», – усмехнулась Горобова про себя, но лицо оставила натянуто непредвзятым:

– Про то что знаю я, тебе, Чернухина, ведать не положено. Лучше доложи мне, что с приёмом личных дел? Вы разве уже всё закончили?

Хотя вопрос был задан только одной студентке, девушки обе усиленно закивали и задакали.

– Ну-ну, – снова не поверила декан объяснениям, – И всех сумели принять? Я же утром видела тут толпу. Своими глазами.

В ответ Рита и Катя растерянно заморгали, продолжая отстаивать свою позицию одновременными кивками головы.

– Хм, ну ладо. Всё равно оставайтесь здесь целый день. Никаких выдумок по поводу погоды или больных животов не приму. А то, знаю я вас: скажете, что всех приняли, а сами на озеро махнёте загорать. А у нас потом недобор окажется. И Костину это передайте, когда появится.

Про недобор декан явно придумала, на протяжении всех семи лет, что она заведовала спортивным факультетом, ни разу никто и не подумал о недоборе. Наоборот, список желающих поступить в МОГИФК многократно превышал возможности института принять, определённые конкретным числом. Но чем-то же нужно было устрашить студенток?

Просмотрев, для виду, несколько папок с личными делами абитуриентов, Горобова строго указала Рите на ногти:

– Сегодня же приведи руки в порядок! В приёмной комиссии ВУЗа работаешь, а не в дискобаре.

Рита испуганно спрятала разноцветные ноги под стол и кивнула:

– Да, конечно. Просто… ведь лето. Я думала, можно.

– Думать нужно лучше. Если есть чем. – Наталья Сергеевна умела быть несгибаемой начальницей и врединой. Именно это она прочла в глазах обеих студенток. «Представляю, как они сейчас меня ненавидят. А за что? Порядок должен быть во всём. Иначе завтра все придут сюда в рваных джинсах и цепях, как панки». Про субкультуру Наталья Сергеевна слышала недавно по телевизору и виду её представителей была искренне поражена. Как педагог высшего статуса, декан была обязана предупреждать в институте всякого рода отклонения от принятых норм, в том числе и внешнего вида. В этой связи женщине не раз, за время своего главенства на факультете, приходилось отчитывать бесшабашных девиц, позволявших себе слишком откровенные наряды, взбитые клоки «бабет» и неумеренный макияж. К ребятам в основном претензии были из-за выбритых висков, высоких сапог грубой кожи или украшений всякого рода: браслетов, колечек, феничек. Обычно выволочка нерадивых проходила в личном кабинете Горобовой, унижать на публике Наталья Сергеевна избегала, и заканчивалась примерно одними и теми же словами:

– Очнись, комсомолец! С таким подходом к собственной личности ты всю советскую культуру профукаешь. А там что? Любовь, вместо войны? Татуировки? Наркотики? Свобода во всём? Аморалка? Разве ради этого твои деды голову за революцию клали и войны выигрывали? Стыдно! Ведь на тебя смотрят твои же друзья. Давай, приводи себя в человеческий вид, и чтобы больше у нас такого разговора не было.

Опозоренные недостатком комсомольской сознательности, студенты покидали кабинет декана с одним только желанием: никогда больше не выделяться из общей массы. И это тоже входило в воспитательные приёмы молодёжи.

«Нам не должно быть всё равно как ведут себя наши дети. С безразличия начинается хаос», – не раз успокаивала себя Наталья Сергеевна после таких вот разговоров, порой бичуя себя за излишнюю строгость. Но школа советской морали, пройденная самой Горобовой, была требовательной. Отчего приходилось блюсти нормы и проявлять твёрдость характера во всём, даже по отношению к внешнему виду студентов.

Ещё раз профокусировав студенток и не найдя больше к чему придраться, Наталья Сергеевна поправила блузку, заправленную в удлинённые шорты-юбку и выдохнула:

– Ладно, пойду посмотрю как практические экзамены идут.

Горобова вышла в коридор, прошла несколько шагов и остановилась напротив стены с анатомическими экспонатами. Рассматривая их, словно впервые, декан думала о чём-то, явно не связанным с анатомией, как вдруг из одной из дверей кафедры анатомии вышел навстречу Павел Константинович Лысков.

Это был любимый преподаватель по анатомии всех студентов, потому, как единственный с кафедры, имел с ними нормальный контакт. Молодой специалист ещё не забыл свои студенческие годы и оттого относился к учащимся снисходительно. Вернее, не к самим учащимся, а к их знаниям по анатомии. Чего было их мучить требованиями зубрить наизусть все ямки и шероховатости скелета или все физиологические особенности таких систем, как нервная вегетативная? В таких тонкостях «плавали» порой даже студенты медики. А тут – институт физкультуры! Поэтому, втайне от других преподавателей кафедры и особенно профессора Удальцова, Лысков симпатизировал любому проявлению желания будущих тренеров и преподавателей по спорту знать хоть что-то. Получить у него зачёт по анатомии считалось приятным и доступным подарком к Новому году; зачёты первого курса по предмету всегда шли именно в декабре, перед январской сессией.

Громко поздоровавшись первым, Павел Константинович тоже остановился около экспонатов.

– Нравятся? – спросил он, широко улыбаясь. Лыскову казалось, что ответ строгой деканши, которую боялись не только студенты, но и преподаватели, должен быть положительным. Вместо этого прозвучал сухой вопрос:

– Павел Константинович, как вы считаете, сколько лет на этой стене могут висеть вот эти экспонаты?

– Не понял? – анатом напрягся; вид строгой начальницы хорошего не предвещал.

– Павел Константинович, вот этот аппендицит, – Горобова ткнула на банку, – Я обозреваю на стене уже как минимум пять лет.

– Это не аппендицит, Наталья Сергеевна, это желудок, – Лысков попытался улыбнуться. Наталья Сергеевна полосонула по нему искромётным взглядом, исключающим любое снисхождение. Декан пошла в разнос и спорить с ней не стоило. Лысков выдохнул. Горобова втянула щёки и ожесточила тон ещё больше:

– Да будь это хоть среднее ухо, товарищ Лысков. Какая разница? Вопрос не в этом. Будьте любезны, потрудитесь к новому учебному году хоть как-то обновить стенд. Это же – ваше лицо, – декан ткнула в макет с брюшным прессом, – Ваш престиж, – указала на плакат с изображением спинного мозга, – Ваши перспективы увлечь студентов преподаваемым предметом. – Широко размахивая руками, женщина прислонилась спиной к плакату, поясняющему детали моче-половой системы.

Лысков хмыкнул, потёр переносицу. В этот момент молодому преподавателю вдруг стало ясно, что строгость Горобовой – это её защитная реакция. Павел Константинович качнул головой. На его смущённо-опущенный взгляд, Наталья Сергеевна обернулась и уткнулась, что называется, носом, в самое святое из схемы. Резко отшатнувшись, она тут же схватилась за виски: боль пробила электрическим током. В глазах потемнело. Женщина пошатнулась.

– Вам плохо? – поддержал Лысков начальницу.

– Плохо – не то слово, – взгляд деканши был болезненным, но от поддержки она отстранилась волевым жестом.

Лыскову стало женщину жаль. «Она – как любая баба; даром, что деканша», – подумал Павел Константинович, всё ещё держа руки рядом с Горобовой.

– Да не переживайте вы так, Наталья Сергеевна, – предложил он миролюбиво, – Среднее ухо, так среднее ухо. Чего уж проще? Сделаем!

– Ну, вот, давайте, – слабо махнула декан в ответ и побрела к лестнице. Нет, совершенно ясно было, что гроза придёт не скоро, а вот мигрень уже тут как тут: «здрасьте, живите со мной, как хотите». Рабочий день Горобовой ещё далеко не закончился, а энергии и здоровья явно не хватало.

«И какой чёрт меня дернул семь лет назад согласиться на эту собачью работу руководителя? – осудила себя женщина опоздало, укладывая в кабинете мокрый носовой платок на лоб, – Была бы простым преподавателем по теории спортивной тренировки. Чего было нужно? Упёртая карьеристка, и только. Ни семьи, ни денег больших, ни друзей толком; шарахаются все от меня. Одни только заботы, и вот – головная боль.»

Помочь женщине в её непростой жизни мог вряд ли кто. И это Наталью Сергеевну угнетало больше всего.