Читать книгу Усё - Елена Трумина - Страница 4

В черном костюме с щедрого Риткиного плеча Крис выглядит решительно и опасно. Рукава пиджака и брюки коротки. Я одергиваю и тяну рукава вниз.

– Не слишком строго для дизайнера? – говорю.

– Костюм – шах. Портфолио – мат! Пусть видят, что перед ними не какой-нибудь самовлюбленный лентяй, презирающий рутину, а редкий экземпляр, серьезный графический дизайнер, сочетающий в себе талант и дисциплину. Впрочем, ладно, я надену зеленую блузку, розовые бусы и надушусь бергамотом, а то и правда подумают, что у меня нет воображения.

В зеленой блузке в «Зеленый город» по зеленой ветке. Так называется компания. Крис отвергла предложения микояновского мясокомбината и одной известной косметической фирмы из-за того, что она тестирует продукцию на животных. После несчастного случая на рыбалке Крис вегетарианка и planetfriendly.

– Удочкой можно уничтожить мир. Ты знал? Рыбак-палач.

Не только. Удочкой можно порвать пейзаж пополам. Удочка-гильотина. Тогда опрокинется озеро. Деревья исчезнут, и место неба займет рыбья голова. Тьфу, сгинь!

Удочка – не лучший способ рыбной ловли. Лучший способ рыбной ловли – это японское искусство укай.

– Господи, помоги! Последний раз, Господи! Ты же знаешь, Господи, как нужно мне это место, оно идеально для меня, – бормочет Крис, воздев к потолку глаза. По потолку бежит таракан.

***

Кутиков заглядывает в лежащую перед ним бумажку:

– Ваши положительные черты характера?

– Креативность, ответственность, добросовестность, стрессоустойчивость, – чеканит заученное Крис. – Политкорректность, законопослушность, многофункциональность, вездесущность.

– Я вегетарианка, – рассказывает, переведя дыхание. – Люблю все зеленое. Видите, на мне зеленое.

Она снимает туфлю и тянет Кутикову под нос.

– Мои туфли из экокожи. Видите? Тетради из переработанной бумаги. Видите, мешок? Он диспоузл. Я сдаю макулатуру. Мусор сортирую. Знаете, какая у меня мечта? Я мечтаю, чтобы баки для раздельного мусора стояли в каждом дворе!

– Сортируете, значит?

Взгляд у будущего начальника недоверчивый. Он снимает ногу с ноги, меняет местами. Крис уязвлена. Она с достоинством выворачивает рюкзачок. На стол падают пять стаканчиков из-под кофе, пластиковая бутылка из-под воды, пакетики.

– Вот. Пока не встречу контейнеры сортирующие, ношу с собой.

– Хотел предложить вам кофе, – Кутиков флегматично поймал на краю стола убегающую бутылку, – но вижу, вы уже прилично его выпили.

***

На самом деле Крис – гений графического дизайна. Можно смело сказать, что приняв Крис на работу, на «Зеленый город» свалилась удача, сравнимая с везением Чаеуправления, заключившего контракт с Маяковским.

Каждое утро Крис отправляется на работу в район Динамо. Едет от одной конечной трамвая до другой. Она выходит из трамвая с чувством завершенности и садится на зеленую ветку.

У компании ребрендинг. Крис ищет вдохновение в чем попало, любая деталь и мелочь способны вдохновить ее, даже туфельная пряжка.

У Крис редкая способность растягивать время. Сутки удлиняются, вытягиваются, истончаются. Она приходит с работы все позже. В сутках тридцать часов. Мы может быть, больше не на Земле.

Она возвращается и просит составить ей компанию за поздним ужином. Мы смотрим на Луну и Юпитер в ясную погоду, выпиваем немного бренди, иногда молчим, иногда бросаем малозначительные реплики: я в основном о свете далеких звезд и муках творчества, Крис о том, как ей повезло, не работа, а пионерский хор, крылатые качели, и чем она заслужила, конечно, ничем, о своем Кутикове, он святой, у него нимб, она сама видела боковым зрением небесное свечение.

– Укай, – говорю я.

– Что-что?

– Укай – это не только японское искусство рыбной ловли при помощи бакланов, но и злоупотребление начальника своей властью. Профессиональный и грамотный руководитель, – говорю я с намеком, – чтит трудовой кодекс и не заставляет работать до ночи.

– Он – отличный мужик, чего ты, – обижается. – Просто работы много. Новый проект. Так всегда.

– Каков он из себя? – спрашиваю.

– Внешне?

– Ну да.

– Благородный такой, – отвечает, подумав. – Представительный. Лицо интересное такое, умное.

Я качаю головой.

– Я тебе еще не надоела? – задает свой обычный вопрос.

– Перестань. Живи, сколько хочешь.

Мне самому это удивительно, но она меня нисколько не стесняет, Крис верх тактичности и понимания, пожалуй, даже чересчур печется о моем настроении. Она производит впечатление человека чувствительного и ранимого, больше всего на свете она боится задеть или обидеть, она судит людей по себе, окружающие ей кажутся такими же уязвимыми, как она сама.

Она прикормила мебельных жучков.

Сначала жучков было несколько. Пять или шесть. Пришла Марго и начала давить их, тыча указательным пальцем в подоконник. Крис закричала.

– Але!!! Ты че?!

– А че?

– Как че?!

В живых остался только один.

– Заведи Красную книгу и занеси его туда, – предложил я.

Она кормит его яблоком.

Природа захватывает старое жилище. Как мне сказали, именно в день смерти прежней хозяйки, старушки семидесяти пяти лет, набежали тараканы. Как они узнали? Они радовались, пировали. Улыбались в усы и ели из тарелок. Новый владелец, то есть я, попросил их уйти. Они напряглись. Со всех сторон летели оскорбления. Меня оскорбляли тараканы.

В бутерброде на столе дыра. Аккуратный такой овал. Я смотрю через нее на все новое и на все старое.

– Это мышь, – говорит Крис. – Надо завести кота. Тогда они уйдут.

– Кого надо завести, чтобы ушли тараканы?

Тараканы боятся пауков-хищников, птиц, медведей. Неплохо бы завести паука, птицу, а медведя в квартире держать нельзя.

Крис накрывает таракана стаканом и выбрасывает в окно. Но таракан возвращается. Ему нравится летать. Он кричит «еще! еще!» И сам бежит в стакан.

– Китайцы их едят, – говорит Крис.

– Давай заведем китайца.

В ванной живут липизмы. Маленькие юркие штучки. Мне есть о чем говорить с коллегами на работе. Они вечно жалуются, что я молчалив. Я рассказываю, сколько липизм видел утром. Три штуки. Одна побольше и две крошки. На улице мы проходим мимо природы равнодушно. В квартире природа привлекает внимание. Положите на пол кленовый лист, кучку желудей на стол. Все сразу заметят. Поставьте на тропе рюмку, то же самое. Птица в доме, что рояль в кустах.

– А у меня только мухи, – вздохнул кто-то.

– А в шкафу моль!

Моль лавирует между измерениями. После гневного хлопка ладонями исчезает и появляется секундой раньше в другом месте. Мы с молью перемещаемся во времени. Она отбрасывает меня назад, в прошлое. Я молодею на несколько секунд. Секунды складываются в минуты. Минут на пять я стал моложе, гоняясь за молью.

– А клопы есть?

– Нет, клопов нет.

Разочарование. Я теряю очки, как рассказчик.

– Надо завести клопов, – говорю я Крис.

В стене балкона из щели лезет какой-то вьюн.

– Манговое дерево, – констатирует Крис.

– Почему манговое?

– Мне так кажется.

Время летит.

По балкону ходит голубь. Не стесняясь, он заходит в дом. Топает по полу. Кружок, осмотр. Улетел через кухню, запачкав линолеум, выдававший себя за паркет. Голубь раскусил его.

– Это прежняя хозяйка, – сообщает Крис. – Птицы связывают тот мир с этим. Души используют птиц, чтобы заглянуть в наш мир.

– А может не только птиц, но и тараканов.

– Вряд ли удобно смотреть на наш мир через тараканов. Плохой обзор.

У сына Андрея, нашего юриста, обнаружили диабет. Мальчика увезли на скорой прямо с детской площадки. Андрей много читает о диабете и в курилке рассказывает нам. Диагноз сына меняет его. У Андрея прямая спина, уверенная походка, свинцовый взгляд. Он не нуждается в нашем сочувствии, только в наших ушах. На меня он глядит, как на карлика.

– Ну а как там твой мебельный жук? – спрашивает.

– Он пережил потерю близких, но время лечит.

Крис выглядит счастливой. Она любит свою работу, у нее, как я заметил, все получается. Утром она свистит соловьем, ей названивают из типографий, редакций и корпораций, она разговаривает на профессиональном жаргоне, я мало что понимаю из ее объяснений. У нее вдохновенный вид, озаренное идеями лицо, отрешенность творца. Она креативит, верстает, рендерит. Кутиков утверждает дизайн, вносит правки, иногда просит «поиграть шрифтами». Иногда они играют шрифтами вместе. У меня разыгрывается воображение, но скоро я узнаю, что «играть шрифтами» выражение для дизайнера оскорбительное, но Кутикову она прощает, потому что он святой.

– Сколькими шрифтами играют обычно? – мне любопытно.

– Ой…

В субботу Крис возвращается с работы в восемь в особенно приподнятом настроении. Она напевает. «А у тебя спи-ид, и значит мы умре-ем…» Какой-то большой каталог «ушел в печать». А у меня настроение паршивое. Звонила Марго. Я как раз варил нам с Крис борщ.

– Сержи, ты дома? Я везу тебе подарок!

– Какой еще подарок? – напрягся я. – Мне ничего не надо. Нет, я не дома.

– Это обалденный письменный стол. Из граба. Как будто создан для писателя. Я его купила почти даром.

– Могу себе представить это «почти даром».

Я почувствовал, как во мне закипает бессильный гнев. Меньше всего мне хотелось, чтобы она вмешивалась в мои домашние дела.

– Оставь, пожалуйста, его себе. Мне не нужен стол. Мне некуда его ставить!

– Чего ты так испугался? Это подарок к новоселью. Могу я сделать подарок другу?

– Нет!

Она замолчала, зарыдала и отключилась.

Трудно предугадать тот момент, когда она зарыдает. Эта ее склонность ни с того ни с сего отдаться душераздирающему, надрывному плачу первое время после нашего знакомства пугала и смущала меня. Через два года я к этому привык. К счастью, она быстро успокаивается и ведет себя, как ни в чем не бывало.

Но я расстроил ее, настроение у меня сделалось паршивое, и в результате охватившего меня раздражения на нее и себя борщ получился слишком густым, соленым, мрачным, как окрашенная в закат промзона. Я упал духом.

А у Крис есть блендер, она привезла его с собой в Москву.

– Сейчас в моде супы-пюре, – говорит она утешительным тоном. И женственно завязывает волосы в хвост.

Пара минут. Два нажатия кнопки. Вжжжжи-ижь! Вжжжжи-ижь! Крис склоняется над кастрюлей, завороженная процессом изменения плотности борща. Свекольный цвет пюре вызывает у Крис бурный восторг.

– Вау! – говорит она. – Ребрендинг борща.

Мы садимся за стол, пьем водку из рюмок, а борщ-пюре налит в хрустальные советские фужеры прежней хозяйки дома. В фужерах и рюмках радость разной плотности. Крис строит планы на будущее. Щи-пюре. Рассольник-пюре. Щавелевый смузи.

В понедельник она приехала с работы на такси в двенадцать. Во вторник проснувшись среди ночи, я застал ее сидящей за ноутом на кухне.

В среду она возвращается в час. Старается не шуметь. Старые межкомнатные двери сняли, а новые еще не поставили, они стоят прислоненные к стене большой комнаты. Крис не включает свет, чтобы не разбудить меня. В темноте натыкается на все подряд. Сопит. Воздух вибрирует желанием поговорить. Я натягиваю штаны, выхожу из своей спальни.

– Я тебя разбудила? Прости, прости…

Вечно этот ее виноватый вид. Будто она всем мешает.

– Не, норм. Как дела?

– Супер! Новиков похвалил работу нашего отдела!

– Поздравляю.

От нее пахнет куревом. Я встаю у кухонного окна, зажигаю сигарету.

Есть она не хочет. Кутиков покормил ее роллами с авокадо. А интонация! Он! Ее! Роллы!!!

– Какая щедрость, – замечаю я.

Она улавливает в голосе усмешку.

– Да ладно тебе.

За окном ночь. Тишина. Дым подбирается к звездам.

– Устала?

– Не. Выпила пару энергетиков.

Закуривает снова.

Двадцать блоков Голуаза осталось от старушки. И еще рыбные лососевые консервы. Мы курим ее сигареты, но консервы не едим. Они на исходе срока годности. Мы выбросили мебель, но выбросить еду не позволяет ген побывавших в голодоморе предков. Мы ждем, когда рыба стухнет, банки вздуются и взорвутся. Мы живем на минном консервном поле. Приговоренный имеет право на сигарету. Я представляю новостные заголовки:

Рыбные консервы убили двух человек.

В жилом доме на улице Новикова-Прибоя взорвался лосось.

– Выпить есть? – смущенно спрашивает Крис.

– Вино будешь?

Открываю чилийское. В Билле была акция, один плюс один, я купил четыре. Я видел в Билле рыбьи головы. Головы семги лежали на прилавке рыбного отдела на белых подносах упакованные в пленку. Женщина взяла одну голову и положила в красную корзину на банку горошка. Я стоял за ней в кассу. По черной ленте реки плыли бутылки вина и голова семги.

– Я ему все рассказала, – говорит Крис, сделав глоток.

– Кому?

– Ему.

– Зачем?!

– Не знаю. Мы так хорошо общаемся. Мне казалось, он догадывается.

– И что? Догадывался?

– Нет.

Лицо такое виноватое и одновременно лукавое, не сказать – озорное. Такая привлекательная гремучая смесь.

Я качаю головой. На сердце делается неспокойно.

– Он нормально воспринял.

– Нормально?

– Да. Мне теперь легче.

Ох уж эта ее искренность. Сам я не склонен доверять людям. Доверчивость Крис внушает мне опасения, но я молчу. Повезло, наверное, думаю я, стараюсь так думать, нормальный попался. Она теперь зовет его про себя Кутя.

– Ты там не влюбилась часом? – спрашиваю отечески строгим тоном.

– Не-е-е. Просто хороший мужик. Он мне нравится. Столько для меня сделал.

– Столько?! Сколько?! На работу тебя взял?

– Да, – кивает, – и относится хорошо.

Я тоже в некотором смысле начальник, возглавляю отдел продаж. Но с подчиненными, их правда немного, я сдержан и строг. Вести с ними откровенные беседы мне не приходило в голову. Возможно, у нас не слишком дружный коллектив. Однажды сверху на нас спустили тимбилдинг, чтобы мы работали дружнее и лучше. Я превратился в личность непригодную для тимбилдинга еще в автобусе по пути в подмосковный пансионат «Сказка», где нас ждала насыщенная программа с творческими конкурсами и эстафетами. Приговорив бутылку портвейна, я плюнул в глаз каждому, пытаясь произнести слово «эстафета». В первый же вечер, последовав моему примеру, народ наклюкался и разбрелся по лесу. Тем не менее, хоть и ненадолго, но результат тимбилдинга был достигнут. Коллектив сплотился через совместное распитие крепких напитков, блуд и поиски пропавших, которые я в отчете назвал квестами.

Еще во время поиска работы Крис отправила резюме в крупную итальянскую компанию, предварительно выполнив тестовое задание, в котором надо было придумать логотип для новой косметической линии.

– Жулики! – высказался я тогда. – Вы им логотипы, идеи, за просто так, за бесплатно. Хорошо устроились!

А Крис несложно. Она придумала логотип за день, крошечную лаконичную финтифлюшку. Мое удивление безмерно – спустя месяц Крис получает от итальянцев ответ. Белисимо, санта Мария, мама мия, пишут они. Извините, что так долго не отвечали. Ваш логотип принят единогласно. Гранде! Ки фигато! Мы с нетерпением ждем вас в понедельник обсудить детали сотрудничества. Чао, дорогая сеньора!

Я пылко уговариваю ее. Главный дизайнер! Зарплата в два раза выше (на испытательный срок). Бесплатные курсы итальянского. Обеды. Санта Мария, мама мия, дольче габана!

Нет?! Как нет, как нет?! Не может. Не может она вот так. Бросить проект?! Она не может так подвести Кутю. Я вижу, она колеблется, ей безумно хочется к итальянцам. Она поджимает губы и повторяет: вот бы пораньше, вот бы пораньше, ах, как обидно!

Я в отчаянии призываю на помощь Марго. Она является в тюбетейке, похожей на кардинальскую шапочку.

– Вы затем и приехали в Москву, – говорит она, устремляя на Крис мягкий покровительственный взгляд, – чтобы подороже продать свою шпагу, свою верную руку, изворотливый ум.

Крис смеется. Я тоже, потому что вижу, что она не знает, откуда эта знаменитая киноцитата.

– Она мне определенно нравится! – заявляет Марго. – Я нарисую ее портрет!

И отрывает кусок обоев от стоящего в углу рулона. И рисует на нем глаза.