Читать книгу Научи меня любить - Эмма Ласт - Страница 3

Следующий вагон мало чем отличается от предыдущего – те же рваные сиденья, грязный пол и окна, заклеенные сектантскими листовками. Держась за поручни, я с трудом удерживаю равновесие. Скорость поезда увеличивается с каждой минутой. Это чувствуется по нарастающей амплитуде, с которой раскачивается из стороны в сторону вагон, и мне совершенно не нравится.

Правую ногу сводит судорога и я опускаюсь на грязное сидение и скидываю лабутены. Как от сердца отрываю, но ногу клинит адски – большой палец ведет в сторону и я разминаю сустав, чтобы хоть как-то снять спазм. Вот зараза, никогда больше их не надену!

Думаю вслух и тут же ужасаюсь своим мыслям. Простите, хорошие мои, это все нервы. В вагоне становится светлее и, подняв голову, я вижу станцию, но поезд не останавливается. Продолжая мерно раскачиваться, он несется вперед, отсчитывая по секундам кафельные колонны. Одна, две, пять…

Забыв о туфлях, я бросаюсь к дверям, всем телом налегая на предупреждающую надпись.

– Выпустите меня! – кричу, барабаня кулаками по стеклу, и вижу за колонной высокого худощавого парня в светоотражающей жилетке работника метро на голое тело.

Станция сменяется бетонной стеной тоннеля и крик о помощи застревает в горле, потому что я точно знаю, что он видел меня. И не просто видел, но смотрел так, будто ждал.

Знал, что я появлюсь.

Я отшатываюсь от окна и прижимаюсь спиной к металлическому поручню. Тяжелый день. Просто богатое воображение и небольшой нервный срыв. И слишком много всего навалилось разом.

Но это точно не галлюцинация. Я видела его так же отчетливо, как злополучную пустую кабину машиниста. Почему он голый? И, кстати, в чем были вымазаны его руки? Мазут? Так он же черный, а кисти и предплечья этого типа отсвечивали синим. Может, татуировки?

Может…

Я поднимаю с пола лабутены – даже самый сильный страх не может заставить меня оставить их – и бегу вперед, еще сильнее, чем прежде, желая, добраться до головы поезда.

В отличие от предыдущих, в этом вагоне сидений нет, только металлические каркасы, прогнившие изнутри. Пол устлан сплошным ковром из старых газет и журналов, многие из которых выгорели от времени.

Стены, окна, двери и даже потолок – все заклеено черно-белыми плакатами с улыбающимися детьми. И везде, куда бы ни упал глаз, виднеются отпечатки человеческих ладоней. Синие, неровные, одни с четкими папиллярными узорами, другие смазанные, словно их оставили второпях или злобе.

К горлу подступает тошнота и я прикусываю губы:

– Спокойствие, детка, только спокойствие, – звук собственного голоса почему-то пугает до чертиков, но я продолжаю.. – Ты справишься, и не из таких передряг выбирались. Давай, просто будь осторожна и не касайся дерьма вокруг. И все будет хорошо…

Вдруг уши закладывает от дикого, на грани ультразвука, свиста. В тот же момент впереди что-то хрустит и вагон резко подается вперед, опрокидывая меня на спину. Туфли летят в разные стороны и, прижимая к груди бесценный Диор, я другой рукой пытаюсь собрать лопнувший сзади шов на юбке. Только не это!

Следом гаснет свет.

Тусклые лампы под потолком мигают молочно-белым и исчезают в темноте, оставляя в глазах фиолетовые разводы. Я чувствую, как поезд сбавляет ход и переворачиваюсь на живот, вставая на корточки.

А вагон наполняет голубое сияние.

Отпечатки ладоней на окнах, дверях, куполообразном потолке, кое-где на поручнях лучатся, как неоновая краска. Тусклый, тошнотворный свет бьет отовсюду, и в нем, как бактерии под микроскопом, копошится что-то живое.

В отпечатке совсем рядом с моей пяткой перебегают туда-сюда крошечные голубоватые точки, словно маленькие муравьи.

Что это за фигня?!

Живые, они живые! От их движения свет подрагивает, мерцая всеми оттенками голубого. Я подаюсь назад, не решаясь подняться на ноги, и мне кажется, что от отпечатков исходит мерное жужжание, как от телевизора или ноутбука, если он долго включен в сеть. Но это невозможно.

Невозможно!

Больше сотни отпечатков широких, сильных ладоней.

И мерзкое копошение внутри.

И мерзкое голубое мерцание.

Оно касается кожи и, кажется, проникает внутрь с каждым вздохом.

От панической атаки меня спасает остановка вагона. Поняв, что поезд больше никуда не мчится, я ощущаю какую-то безграничную эйфорию. И погружаюсь в абсолютную тишину.

– Ну, что, детка, кажется, у нас есть все шансы на победу. Даю десять к десяти, что ты выберешься из этого дерьма и встретишь утро в своей постельке, а?

Надо быть полной дурой, чтобы шутить в такой ситуации, но и другой я никогда не была. Схватив туфли, я возвращаюсь к началу вагона и дергаю ручку. Рельсы двумя серебряными кривыми уходят в темноту.

Первый вагон исчез. Отцепил балласт и свалил, сволочь!

Я вспоминаю парня со станции и методично разминаю фаланги пальцев – старая привычка, которая помогает снимать стресс. Мать, помнится, как-то пригрозила мне артритом в старости, но я с бравадой отмахнулась.

Старость? Увольте, какая старость!

Но почему-то именно сейчас дожить до морщин и седин мне хочется как никогда, поэтому я перекидываю ноги в пустоту и медленно спускаюсь. Шелковая юбка цепляется за гвоздь на лестнице, распарывая боковой шов до бедра и я, ругаясь, как полная идиотка, тянусь к разрезу и, теряя равновесие, падаю, больно ударяясь спиной о шпалы.

Это был первый раз, когда я увидела ИХ…