Читать книгу Спальня, в которой мы вместе - Эмма Марс - Страница 4

Иногда боль не исчисляется ни количеством роковых разоблачений, бросающих нас на лопатки, ни даже интенсивностью этих апперкотов, которые мы получаем от жизни. Иногда она материализуется в часах, минутах, секундах, в любой единице времени, даже малейшей, врезающейся в наш мозг, как игла, и колющей наши чувствительные зоны до следующего приступа.

Боль + 1 минута: я в полном потрясении. Франсуа наслаждается впечатлением, которое произвело на меня его разоблачение, понимающе качая головой, а Соня явно пытается найти ободряющие слова, которые бы вывели меня из оцепенения. Напрасно. Самые мрачные гипотезы сменяют одна другую в моей голове, и каждая из них все больше омрачает образ моего супруга. Луи хотел покончить жизнь самоубийством спустя шесть месяцев после исчезновения Авроры.

– Зачем бы он стал это делать? – пробормотала я наконец. – Потому что потерял Аврору? Или потому что не мог смириться с тайной об ее исчезновении, которую потребовал хранить Дэвид?

– Понятия не имею… Но ваши вопросы подтверждают то, что, вероятно, у него была не одна причина для этого.

– Как это – «не одна»? Вы хотите сказать… что-то, что не касалось напрямую Авроры?

– Возможно, – подтвердил он, пожимая плечами. – Я напоминаю вам, что к тому времени Андре только что объявил Дэвида своим единственным наследником, возглавляющим группу Барле. Видеть, что приемного брата предпочли ему, законному сыну… Это такой акт непризнания со стороны отца, который может свести с ума. Вы не считаете?

Мимолетная улыбка скользнула по его лицу и тотчас же исчезла. У меня мелькнула мысль, что Маршадо доставляет удовольствие вливать в меня яд своих умозаключений. Возможно, он бессознательно обвинял меня в том, что похождения его жены Сесиль и Дэвида получили огласку.

– Рассердиться на своего отца до такой степени, чтобы убить себя вместе с ним, это я еще могу понять, – вмешалась Соня. – Но посадить в тот же катер мать… Вам не кажется, что это чересчур?

Журналист ответил не сразу, теребя край панамы и с интересом и примесью самодовольства разглядывая Соню. Вероятно, он хотел выиграть время, чтобы отшлифовать свою реплику до блеска.

– Кто знает, может быть, Гортензия принимала участие в злодеянии, которое сбило с ног ее сына. Может, Андре принял это решение совместно со своей женой.

Боль + 1 час: под вечер я вернулась в Особняк Мадемуазель Марс.

Луи ушел, не оставив мне записки. Ключей от его лимузина на столике в прихожей не было. Куда Луи вдруг понадобилось поехать на таком шикарном автомобиле? Явно не готовиться к процессу с Зерки, ведь кабинет адвоката находится на бульваре Малерб, всего в нескольких станциях метро от нас.

Скажем честно: я почувствовала облегчение, не застав Луи. Я не смогла бы отвечать на его улыбки и ласки, играя роль нежной супруги. Намеки Маршадо, касающиеся причастности Гортензии к тому, что Дэвид, а не Луи встал у руля группы Барле, еще звучали в голове. Так же, как и упрек Луи, касающийся моей привязанности к Мод и после ее смерти.

Его мать… Он никогда мне о ней не рассказывал. О Гортензии напоминало только свадебное платье Скьяпарелли и кольцо, которое я носила на пальце. Раньше она казалась мне смиренной женой, остававшейся в тени своего могущественного мужа. Теперь я задавала себе вопросы о том, каково было ее истинное влияние на судьбу супруга и детей. Об этом никогда и ничего не говорилось, но я была уверена, что именно она стала инициатором усыновления Дэвида. Муж может одобрить и поддержать поступок такого рода, но он редко является зачинщиком подобного. Однако мне не удавалось представить Гортензию в роли самки, жертвующей самым слабым из своего потомства. Это никак не вписывалось в рамки того образа, который мне рисовали сначала Арман, а затем Ребекка. Мажордом рассказывал о мадам Барле как о сдерживающем факторе в кипящих непростых отношениях между мужем, Луи и Дэвидом. Ребекка заявила, что Гортензия пыталась обрубить на корню подозрения Луи относительно связи, объединяющей Дэвида и Аврору. Опять же она старалась поддерживать подобие мира между сыновьями, а не настраивать петушащуюся молодежь друг против друга, как это мог делать Андре.

Я обуздала терзающее меня желание позвонить Луи – услышать его теплый голос, мурлычущий в телефонной трубке, было бы для меня истинным утешением. Услышать, что он любит меня, даже если он меня и обманывал. Но я стойко держалась, и, будучи уверенной, что Луи вернется не так скоро, погрузилась в заметки, которые набросала за последние несколько недель. У меня не было времени отшлифовать текст. Кроме того, некоторые хронологические детали при изложении ускользали от меня, хоть они и были очень важными! У меня оставалась только моя память, чтобы попытаться восстановить мою историю. Моя память…

– И блог! – воскликнула я, разбудив Фелисите, свернувшуюся клубочком у меня в ногах на кровати.

Дэвид забрал себе основную часть моего личного дневника, который мы, я и Луи, вели месяц за месяцем, но блог «Эль&Луи» поможет мне восстановить большинство недостающих кирпичиков нашей истории.

Я тотчас же зашла на сайт и еще на главной странице отметила, что в последнее время записи сюда не добавлялись. Похоже, блог был временно заблокирован. Я испытала облегчение. На данный момент Дэвид предпочел не выставлять на всеобщее обозрение мои фотографии, которые он сделал в темной комнате.

У меня ушло некоторое время на то, чтобы перебрать заметки, которые там были опубликованы. Увы, они оказались выложены не в порядке их написания, а согласно тематической логике, вперемешку, мои заметки и заметки Луи.

Перечитывая их таким образом, я была поражена одним фактом. Долгое время я воспринимала сообщения Луи как провокацию, нацеленную раскрыть меня. Раскрепостить мою сексуальность. Но сегодня я поняла, что они составляли список предложений, и Луи ждал – и надеялся, – что я в конце концов осуществлю их.

Мы уже опробовали большую часть этих эротических поз во время нашего годового заточения в «Шарме». Следовательно, уже не было необходимости использовать весь каталог удовольствий буквально. Тем не менее он вдохновил меня на другую идею: если эта программа была для Луи способом привести меня к нему и раскрыться, не пришло ли время мне перехватить инициативу? Осознав и поняв, что секс для него является единственным действительно понятным языком, не должна ли я, в свою очередь, воспользоваться этим, чтобы наконец раскрыть его секреты? Не стоило ли мне составить список моих эротических фантазий, которые помогли бы вывести его на чистую воду? С момента наших самых первых встреч вслепую Луи удалось донести до меня первую истину: секс – это разоблачитель. Так не пришел ли момент для того, чтобы я воспользовалась им в своих целях?

Я не брошу Луи одного в сумерках его секретов и тайн. Я снова отправлюсь его завоевывать, как и обещала себе.

Для начала я взялась за его анонимную запись, где упоминалось соревнование среди пар-эксгибиционистов в Париже. Возможно, мне стоило составить карту мест, где мы могли бы присоединиться к этому движению? Он, стремящийся запечатлеть наши эмоции повсюду, предвосхитивший этот замысел еще во время нашей брачной ночи в лимузине, наверняка оценит это по достоинству.

Я откопала дома карту Парижа и развернула ее на кровати. Вооружившись коробкой желтых булавок-бабочек, я отметила места, которые, как мне казалось, благодаря своим географическим или историческим особенностям соответствовали тем местам, где все должно произойти. Иногда выбор давался нелегко. Где мне лучше получать оргазм, на набережной Сены или у большого бассейна Тюильри? Будет лучше, если он станет лизать меня до изнеможения в тени кондитерской «Ладюре» на площади Мадлен или перед «Шоколадным раем» на улице Арф?

Аппетитные картинки, возникающие в воображении, говорили о том, что я всерьез увлеклась задачей. Я улеглась на карту и, стянув джинсы ровно настолько, чтобы можно было запустить руку в тонкие хлопковые трусики, начала страстно ласкать себя. Двумя пальцами я скользнула пальцами вниз, играя с клитором, как в те благословенные времена, когда мне было пятнадцать лет. Когда он набух и показался из своего капюшончика, вторая рука направилась туда же и настойчиво сжала розовую мягкую плоть. Окруженный со всех сторон, мой клитор вращался в своей оболочке, и короткий, но сладострастный взрыв наслаждения не заставил себя ждать. Многократные спазмы сотрясали мое лоно. На мгновение я застыла в одном положении, лежа на боку, прижав руки к нижней части живота. Это был маленький жалкий оргазм по сравнению с теми, которыми меня ежедневно награждал Луи. Но это было все, что я могла себе позволить, в ожидании осуществления грандиозного плана битвы, который распростерся подо мной.

– Мадам? Мадам, вы здесь?

Воркующий голос Йоханы, приходящей домработницы из Словении, нанятой Луи, внезапно прервал извилистую нить моих размышлений. Одним прыжком я соскочила с постели и застегнула молнию на джинсах, но мои щеки еще алели от недавнего наслаждения.

– Я здесь, Йохана! – крикнула я. – Наверху.

Я никогда не запоминала время ее прихода, но всегда покидала дом, когда она появлялась. Мне было неловко видеть, как посторонний человек убирает беспорядок за нами. Старый социальный комплекс, от которого мне не удавалось избавиться.

– Здравствуйте, Йохана, – улыбнулась я ей, спустившись в зал.

– Здравствуйте, мадам.

– Я могу попросить вас об услуге?

– Да. Это по поводу уборки?

Каждая вторая ее фраза начиналась со слов «Это по поводу».

– Нет. Меня не будет несколько дней, и я не знаю, когда вернется Луи. Я насыпала Фелисите полную миску корма, до краев, но она это довольно быстро съест. Не могли бы вы кормить ее, пока нас не будет?

– Да, конечно.

Урегулировав этот момент, я поспешно набросала записку для Луи, краткую и информативную, поскольку была не в состоянии выражать свою любовь к нему в момент, когда охвачена сомнениями:

Я последовала твоему совету. Я пойду в студию, чтобы писать, и не знаю, сколько времени там пробуду. Может, несколько дней. Буду держать тебя в курсе. Целую.

Твоя Эль.

Боль + 2 часа: я вновь вернулась в свою квартирку-студию на улице Трезор.

Все было на своих местах, маленькое, немного грязное, плохо расположенное, но такое родное, и это доставляло мне удовольствие. Весь этот беспорядок походил на саму жизнь, нестабильную и привычную.

«“Риву” направили на скалистую отмель преднамеренно». Это заявление Маршадо не давало мне покоя. Можно ли было, в самом деле, доверять воспоминаниям старого озлобленного моряка-алкоголика? Если Ивон из Кельмера говорил правду, почему он не рассказал об этом мне? Я долго искала в Гугле сведения, подкрепляющие его версию событий. Но все результаты чуть ли не слово в слово повторяли статьи, найденные мною в «Рош брюне»: Луи за штурвалом – неопытный рулевой – трагическая катастрофа.

Так как это ничего не дало, я предприняла другую попытку и запустила поиск наугад: Эмилия Лебурде и Аврора Дельбар + уроки игры на фортепиано. На сей раз поисковик не выдал никакого ответа. Аврора позаботилась о том, чтобы оставаться в тени, словно ее не существовало. Я предположила, что она набирала учеников «по цепочке» через многочисленные светские знакомства Дэвида.

Боль + 3 часа: я решила вернуться на Орлеанскую площадь.

На что я тогда надеялась? Что Аврора откроет мне дверь нараспашку, предложит чашечку чая с жасмином, как это сделала бы Ребекка, затем доверится с искренностью стародавней подруги?

Конечно, нет. Я знала заранее, что это очередное вторжение в ее мир будет таким же оскорбительным, как и безрезультатным.

Я сначала прогулялась возле Новых Афин, слегка ностальгируя, так как мой путь повторял путь Луи, когда тот посвятил меня в таинственное очарование этого квартала. Перед домом номер 5 на площади я терпеливо дождалась, когда кто-нибудь из местных жителей выйдет, чтобы я смогла войти. На этот раз я без колебаний подошла к двери слева на втором этаже и решительно нажала на кнопку звонка. Один раз. Затем еще и еще. После полудюжины попыток мне пришлось признать очевидное: дома она или нет, дверь ее квартиры мне не откроется.

Расстроенная, я уже собиралась уходить, когда приоткрылась соседняя дверь и древняя бабуля, которую, наверное, вывел из забытья настойчивый звук колокольчика, показалась на пороге.

– Вы ищете мадемуазель Дельбар?

Наконец появился хоть кто-то, кто ее знает. Наконец хоть одна живая душа из плоти и крови привнесла реальности в эту ускользающую тень.

– Да, я… Меня интересуют ее уроки игры на фортепиано.

– В таком случае вам следует вернуться попозже, – сообщила пожилая дама, фото которой прекрасно бы смотрелось на этикетке банки с вареньем, приготовленным по старинному рецепту.

– Вы знаете, когда я смогу застать ее?

– Нет. Она ушла из дома спустя некоторое время после вашего последнего визита.

Ее поспешный отъезд походил на бегство. Возможно, причиной тому была я. Ушла ли она по своей инициативе? Или подчинилась Дэвиду?

Бабушка-с‑варенья не смогла бы ничего сказать мне по этому поводу, и я удалилась, поблагодарив ее и натянув на лицо улыбку, дабы скрыть свое разочарование.

Боль + 4 часа: я прошлась перед галереей.

По дороге назад я сделала крюк, чтобы пройти по улице Севинье перед галереей Барле-Соважа, закрытой по решению суда уже почти месяц. Экраны, установленные в витринах, оставались безнадежно темными и немыми. Ни один лучик света не освещал больше ее интерьер. Безусловно, Альбан заботился о том, чтобы поддерживать галерею в приличном состоянии, поскольку ни граффити на стенах, ни самовольно расклеенных объявлений или следов разрушения не наблюдалось. Галерея просто была мертва. И ничто не предвещало, что она оживет снова.

Оказавшись дома, я машинально включила телевизор и по иронии судьбы попала на телепередачу дебатов, тема которых была обозначена очень своевременно: «Секс и искусство, докуда дойдут они?» Ошибка оказалась допущена намеренно, призывая зрителей не оставаться равнодушными к предполагаемым злоупотреблениям. Естественно, в центре обсуждения было дело Барле-Соваж-Гобэр, и Луи как идейный вдохновитель выставок галереи вызывал самые резкие и суровые нападки критиков. Прошло несколько недель, и клеветническая кампания, объектом которой он являлся, в связи с отсутствием новых подробностей слегка поутихла. Но в преддверии судебных слушаний вновь ожила, набрала силу, став еще более резкой и язвительной, чем раньше.

Спустя несколько минут этой неперевариваемой желчи я выключила телевизор и схватила трубку телефона. Пришла пора опросить еще одного ключевого свидетеля.

Боль + 1 день.

Старый мажордом, несмотря на привычную вежливость, казалось, не слишком горел желанием встречаться со мной. Но ведь именно он месяц назад выразил свое расположение ко мне, прежде чем обнять меня почти по-отечески. Я все-таки настояла на встрече, довольно мягко, и он в конце концов уступил.

Мы встретились на следующий день в полдень в переполненном кафе неподалеку от вокзала Сен-Лазар. Зал оказался битком набит путешественниками, и приходилось повышать голос, чтобы услышать друг друга.

Арман был одет в свои вечные вельветовые брюки и жилет на пуговицах.

– Я счастлив видеть вас, Эль.

Несмотря на его нерешительность накануне, он казался искренним. Я положила свою ладонь на руку Армана.

– Я тоже.

Он убрал свою сухую морщинистую ладонь смущенным жестом. Я не знала, с чего начать разговор, и задала вопрос, который казался мне вполне безобидным:

– Вы часто разговариваете с Луи?

– Почти каждый день, – тут же ответил он.

– Правда? Каждый день?

– Да… Вы знаете, Дэвид и Луи выросли на моих глазах. За Луи я присматривал чуть дольше, чем за его братом, – добавил он, чтобы объяснить свою особую привязанность.

Если они общались друг с другом каждый день, то мой муж был вынужден рассказать ему о…

– Вы еще долго намерены оставаться в студии?

– Пока не знаю, – ответила я, немного смущенная тем, что он вмешивается в наши супружеские проблемы.

– Если бы вы не вернулись… Луи бы этого не пережил.

– Знаю, – сдержанно подтвердила я. – Об этом не может быть и речи.

– Если вам кажется, что он от вас что-то скрывает, вы заблуждаетесь. Луи ничего не скрывает. Он просто пытается вас защитить. И в придачу не усугубить свое дело в суде.

Официант принял наш заказ, и я, желая, чтобы мое волнение улеглось, была рада, что он прервал нашу беседу. Сразу после его ухода я возобновила разговор, решительно настроенная теперь задать ему свои вопросы:

– А Аврора? Вы ее тоже часто видите?

Он практически не вышел из своего обычного флегматичного состояния.

– Я своего рода связующее звено между улицей Тур де Дам и Орлеанской площадью.

Очень завуалированный способ сказать о том, что все эти годы он очень часто виделся с Авророй. Я хотела продолжить расспрашивать его об этом, но он сделал решительный жест старой дрожащей рукой, прекратив мои попытки.

– Я больше не скажу вам ничего об Авроре, Анабель… Не я должен рассказывать о ней. Дэвид или Луи сделают это, без сомнения, когда придет время.

– Когда придет время? – чуть не закричала я.

Да никогда не наступит время угасания той страсти и ревности, которую эти двое испытывают уже два десятка лет к моему двойнику. Я проглотила свою ярость, задержала взгляд на его сморщенном лице, задавая себе вопрос о происхождении каждой складки, каждой морщины, затем снова мягко заговорила:

– Почему у меня складывается впечатление, что вы больше склоняетесь на сторону Луи, а не на сторону его брата?

– Я вам уже сказал, я знаю его очень давно.

– Однако… Как долго вы уже на службе у Дэвида?

– Около двадцати лет.

С того момента, как Дэвид поселился в особняке Дюшенуа, прикинула я. После смерти Андре и Гортензии.

– Значит, все это время именно он был вашим работодателем…

– Нет, – возразил он с удивительной живостью.

– Как так? Очевидно, что именно он вас…

– Я вам говорю, что нет, – резко оборвал он меня. – Я работаю на Гортензию.

У него старческий маразм?

– Не смотрите на меня так, – сказал он, скрывая улыбку в уголках губ, очевидно, довольный моей реакцией. – У меня пока все в порядке с головой. Именно Гортензия платит мне зарплату в течение последних двадцати лет. За несколько месяцев до своей смерти она выразила желание обеспечить мое будущее. Гортензия открыла отдельный счет, предназначенный только для этой цели. Если не случится никакой глобальной катастрофы, он обеспечит меня до самой смерти.

Арман мог ликовать: впечатление, которое он хотел произвести на меня, было достигнуто. Несколько минут я не могла вымолвить ни слова.

– Она обозначила какие-нибудь условия?

– Никаких, кроме того, чтобы я продолжал смотреть за ее сыновьями.

Одна деталь огорчала меня в его откровениях.

– В таком случае… поскольку вы сами признали, что ваши предпочтения на стороне Луи, почему же вы согласились жить в доме Дэвида?

– Их мать попросила меня об этом. Как раз когда открыла этот пресловутый заблокированный счет. Она сказала мне, что если их с Андре однажды не станет, я должен буду пойти на службу к Дэвиду.

– Почему? – закричала я так громко, что люди, сидящие за соседними столиками, начали оборачиваться.

– Она всегда полагала, что Дэвида стоит держать возле себя…

Арман говорил о нем как о диком животном, которого следует посадить в клетку и дрессировать. Он тут же закончил мысль:

– …А Луи… защищать от брата.