Читать книгу Мэйфейрские ведьмы - Энн Райс - Страница 7

Часть 1
Пойдем со мной
5

Оглавление

Итак, по прошествии многих лет они снова попытались упрятать Дейрдре Мэйфейр в лечебницу. Что ж, теперь, когда мисс Нэнси умерла, а мисс Карл слабеет с каждым днем, иного выхода не было. По крайней мере, так об этом говорили. Тринадцатого августа санитары приехали за Дейрдре, но она вдруг впала в такое буйство, что ее оставили в покое. Однако ее состояние ухудшалось, причем столь быстро, что это явно бросалось в глаза.

Когда Джерри Лониган рассказал обо всем своей жене Рите, та заплакала.

Тринадцать лет прошло с тех пор, как Дейрдре вернулась из лечебницы домой, превратившись в лишенную рассудка развалину, не способную даже назвать свое имя. Но Рита как будто не замечала столь страшных перемен – она не могла забыть прежнюю Дейрдре.

Обеим было по шестнадцать, когда их отправили в закрытую школу при монастыре Святой Розы де Лима. Старое и мрачное кирпичное здание стояло на окраине Французского квартала. Рита попала сюда за «скверное поведение»: ее застукали на речном теплоходе «Президент», где вместе с парнями они пили и развлекались на полную катушку. Отец заявил, что в школе Святой Розы ей вправят мозги. Там в девять вечера все девочки уже в своих кроватях, а спят они в одной спальне, на последнем, мансардном, этаже. Перспектива оказаться в такой тюрьме привела Риту в ужас, и она ревела навзрыд.

Дейрдре к тому времени успела прожить в школе достаточно долго и словно не обращала внимания на царившую в ее стенах угрюмую и суровую атмосферу. Но стоило Рите заплакать, она молча брала ее за руку и терпеливо выслушивала все жалобы подруги.

Из развлечений здесь был старенький телевизор с круглым шестидюймовым экраном (скажи кому теперь – не поверят), и девочки вместе смотрели «Отцу лучше знать». На полу возле окна стоял такой же древний хрипящий приемник. К проигрывателю было не подступиться: им безраздельно владели ученицы латиноамериканского происхождения, которые целыми днями крутили свою мерзкую «Кукарачу» и без устали плясали под нее.

– Не злись на них, – сказала Рите Дейрдре.

Под вечер они отправлялись на игровую площадку и проводили время на качелях под ореховыми деревьями. Конечно, не ахти какое развлечение для шестнадцатилетней девушки, но Рите оно нравилось, потому что рядом была Дейрдре.

В такие минуты Дейрдре часто пела старинные ирландские и шотландские баллады – именно так она их называла. Все песни почему-то были очень печальными, и при звуках высокого, чистого и нежного голоса – настоящего сопрано – по спине Риты пробегал холодок. Дейрдре любила оставаться во дворе до самого заката, когда небо окрашивалось в «чистый сиреневый цвет», а в листве звенели цикады. Это время Дейрдре называла сумерками.

Рита встречала подобное слово в книгах, но никогда не слышала, чтобы кто-нибудь его произносил. Сумерки…

Дейрдре брала Риту за руку, и они бродили вдоль кирпичной стены, под деревьями, на которых зрели орехи пекан. Девочкам то и дело приходилось буквально нырять под низко растущие ветви, а в некоторых местах завеса листвы была столь густой, что полностью скрывала подруг от любопытных глаз. Кому-то эти воспоминания, возможно, покажутся бредом сумасшедшего, но для Риты то было странное и прекрасное время… Она стояла вместе с Дейрдре в полумраке, деревья качались на легком ветру, и с них дождем сыпались маленькие листочки…

В те дни Дейрдре походила на девочку из какой-нибудь старой книжки с картинками: волосы, перехваченные фиолетовой лентой, черные завитки локонов, рассыпавшиеся по спине… Будь у нее желание, Дейрдре могла бы выглядеть просто потрясающе – тем более с такой-то фигурой! К тому же в шкафу у нее было полно новой одежды. Но Дейрдре к ней не притрагивалась. Справедливости ради надо сказать, что в присутствии подруги Рита даже не думала о таких вещах – все это казалось несущественным. А какие мягкие волосы были у Дейрдре! Рите лишь однажды довелось дотронуться до них… На редкость мягкие…

Девочки гуляли вдоль пыльной аркады возле часовни, и каждый раз старались заглянуть в расположенный за деревянными воротами монастырский садик. Дейрдре утверждала, что в этом укромном уголке растут самые удивительные цветы.

– Мне совершенно не хочется возвращаться домой, – говорила она. – Здесь так спокойно.

Спокойно! Это спокойствие доводило Риту до слез, и она плакала каждую ночь, прислушиваясь к звукам музыки, доносившимся из негритянского бара, расположенного на другой стороне улицы. Люди развлекались, и отголоски их веселья долетали даже сюда, на четвертый этаж, где находилась спальня. Иногда, убедившись, что все уже спят, она выходила на чугунный балкон и оттуда вглядывалась в море огней на Кэнал-стрит – настоящее красное зарево. Весь Новый Орлеан веселился там, а Рита оставалась взаперти в этой ужасной спальне, в обоих концах которой за занавеской храпело по монахине. Как бы она здесь выжила, если бы не Дейрдре?

Дейрдре отличалась от всех знакомых Рите девчонок. У нее были такие красивые вещи – длинные белые фланелевые халаты, украшенные кружевами.

И теперь, тридцать два года спустя, точно в таком же халате Дейрдре сидела на боковой зарешеченной террасе – «словно безмозглая идиотка в состоянии комы».

А изумрудный кулон, который нынче постоянно висит на шее Дейрдре, Рита впервые увидела еще в школе. Знаменитый изумруд Мэйфейров. Правда, в те дни Рита еще ничего о нем не слышала. Разумеется, Дейрдре не надевала кулон на занятия: в школе Святой Розы такого рода вольности считались непозволительными. Да и кому в голову придет без особого на то повода щеголять в таком старинном и дорогом украшении – ну разве что на карнавале в честь Марди-Гра.

Сейчас этот кулон в сочетании с ночной рубашкой и халатом выглядел просто зловеще. Какой нелепой кажется фамильная драгоценность на безнадежно больной женщине, пустым взглядом смотрящей на мир сквозь сетку террасы. Хотя… Кто знает? Вполне возможно, Дейрдре каким-то образом сознавала, что любимый кулон по-прежнему при ней.

Рите лишь однажды довелось держать в руках эту красоту. Они с Дейрдре остались в спальне одни и, воспользовавшись тем, что рядом не маячил никто из монахинь и не отчитывал нудным голосом за измятое покрывало, болтали, пристроившись на краешке кровати.

Рита с восторгом разглядывала изумрудный кулон – тяжелый камень в массивной золотой оправе – и вдруг заметила, что на его обратной стороне что-то выгравировано – кажется, какое-то имя. Но ей удалось разобрать только заглавную букву «Л».

– Нет-нет! Не читай! – испуганно вскрикнула Дейрдре. – Это секрет! – От волнения у нее покраснели щеки, а в глазах блеснули слезы. Однако она быстро успокоилась и, словно извиняясь, сжала руку Риты. Сердиться на Дейрдре было невозможно.

– Это настоящий изумруд? – спросила Рита.

Такая вещь, должно быть, стоила кучу денег.

– Да, настоящий, – ответила Дейрдре. – Этот кулон попал к нам из Европы, очень-очень давно. Когда-то он принадлежал моей прапрапрапрапрабабушке.

Они обе смеялись над всеми этими «прапра».

Дейрдре рассказывала об истории кулона как о чем-то совершенно обыденном, естественном. Впрочем, она никогда не важничала и в силу природной деликатности старалась не оскорблять чувства других. Ее все любили.

– Мне этот кулон перешел от мамы, – пояснила она. – А когда-нибудь я передам его… – Лицо ее на миг омрачила тень печали. – Ну, в общем… если у меня будет дочь.

Как и всем, кто сталкивался с этой странной девочкой, Рите вдруг отчаянно захотелось защитить ее, оградить от всех бед и неприятностей. Она обняла Дейрдре.

– Мама умерла, когда я была совсем маленькой, – продолжала Дейрдре, – я ее совсем не помню. Говорят, она выпала из чердачного окна. И еще говорят, что и ее мама тоже умерла молодой. Но мои тети не любят вспоминать об этом. Я думаю, что мы не такие, как остальные люди.

Рита обомлела. Ей еще ни от кого не приходилось слышать что-либо подобное.

– Что значит «не такие, как остальные люди», Диди? – спросила она.

– Я не знаю, как объяснить, – призналась Дейрдре. – Просто мы чувствуем какие-то вещи, ощущаем события. Мы безошибочно определяем отношение к себе со стороны других людей, их любовь или ненависть, знаем, когда они хотят причинить нам вред.

– Боже мой, Диди, да неужели кому-то в голову придет причинить тебе вред? – удивилась Рита. – Ты проживешь до ста лет и родишь десять детей.

– Я люблю тебя, Рита Мей, – сказала Дейрдре. – Ты чистосердечна и добра.

– Нет, Диди, что ты, – покачала головой Рита, вспомнив своего дружка из школы Святого Креста и то, чем они занимались.

Дейрдре как будто прочитала ее мысли:

– Нет, Рита, это не имеет значения. Ты хорошая. Даже когда у тебя неприятности, ты никогда не стремишься сделать больно другим.

Рита не до конца поняла смысл сказанного Дейрдре, но ответ ее был совершенно искренним:

– Я тоже люблю тебя, Диди.

За всю свою жизнь Рита не призналась в любви ни одной другой женщине.

Исключение Дейрдре из школы Святой Розы стало для Риты ударом, но не неожиданностью. Она знала, что это неизбежно случится.

Рита собственными глазами видела в монастырском саду Дейрдре с каким-то молодым человеком и не раз замечала, как после ужина, улучив момент, когда за ней никто не следил, подруга куда-то ускользала.

Считалось, что в это время ученицы принимают ванну и укладывают волосы. Рита всегда со смехом вспоминала об этой весьма своеобразной особенности школы Святой Розы: девочек заставляли укладывать волосы и чуть-чуть подкрашивать губы, поскольку, по словам сестры Дэниел, так полагалось по «этикету». Но волосы Дейрдре не нуждались в укладке: природа одарила ее прекрасными естественными локонами, и вполне достаточно было стянуть их лентой.

В это время Дейрдре всегда исчезала. Она первой шла в ванну, а затем сбегала по ступенькам вниз и отсутствовала до самого отхода ко сну – появлялась лишь к вечерней молитве, всегда в последний момент и всегда с раскрасневшимся от бега лицом, не забывая, однако, одарить сестру Дэниел самой невинной улыбкой. Надо сказать, что, когда Дейрдре молилась, она и в самом деле выглядела невинной.

Рита думала, что об отлучках подруги известно только ей. Дейрдре была единственным человеком, кто поддерживал ее и помогал выжить в этой тюрьме, и, когда той не было рядом, у Риты буквально опускались руки.

И вот в один из вечеров Рита отправилась на поиски Дейрдре. Может, она на качелях, думала она. Зима уже закончилась, и сумерки наступают лишь после ужина. А Дейрдре так любит сумерки…

Однако на игровой площадке Дейрдре не было. Рита дошла до открытых ворот монастырского сада, утопающего в сумеречной тьме, на фоне которой светились белые головки лилий. Монахини обычно срезали их в пасхальное воскресенье. Нет, Дейрдре не осмелится нарушить запрет и не войдет в эти ворота.

И вдруг Рита услышала голос подруги, а мгновением позже сумела разглядеть и ее саму, сидящую на каменной скамейке в густой тени низко опущенных ветвей ореховых деревьев. Сначала Рита заметила лишь светлое пятно – на Дейрдре была белая блузка – и только потом увидела лицо девушки и даже фиолетовую ленту в ее волосах. И еще она увидела рядом с ней какого-то высокого молодого человека.

Вокруг стояла удивительная тишина. Даже музыкальный автомат в негритянском баре в тот момент молчал, а из здания школы не доносилось ни звука. И огни в доме, где жили монахини, казались совсем далекими, – возможно, такое впечатление создавалось из-за обилия росших вдоль аркады деревьев.

– Моя любимая… – Эти слова молодого человека, обращенные к Дейрдре, были произнесены шепотом, но Рита услышала их совершенно отчетливо, равно как и ответ подруги:

– Да, я действительно слышу, что ты говоришь.

– Моя любимая, – снова прошептал он.

А потом Дейрдре заплакала и сквозь слезы произнесла что-то еще – кажется, чье-то имя. Рита не смогла толком разобрать и теперь уже никогда не узнает, правильной ли была ее догадка, но тогда ей показалось, что Дейрдре сказала:

– Мой Лэшер.

Они поцеловались. Голова Дейрдре откинулась назад, и на фоне ее черных волос отчетливо белели его пальцы.

– Я лишь хочу сделать тебя счастливой, моя любимая, – вновь донесся до Риты мужской голос.

– Боже мой… – простонала в ответ Дейрдре и вскочила со скамейки.

Через мгновение Рита увидела ее бегущей вдоль клумб с лилиями, а молодой человек исчез, словно растворился в сумраке. Поднявшийся ни с того ни с сего ветер был таким сильным, что сучья деревьев с яростью хлестали по террасам школьного здания. Казалось, весь сад неожиданно пришел в движение. И Рита была там совсем одна.

Ей стало стыдно. Она не имела права подслушивать. Рита бегом бросилась к зданию школы и буквально взлетела по деревянной лестнице на четвертый этаж.

Дейрдре вернулась лишь через час.

Рита чувствовала себя подавленной, ее мучила совесть… Как она могла шпионить за подругой?!! И все же поздней ночью, лежа без сна в постели, она вновь и вновь вспоминала слова молодого человека: «Моя любимая… Я лишь хочу сделать тебя счастливой, моя любимая…» Подумать только, и это он говорил Дейрдре!

Рите встречались лишь такие парни, которых хлебом не корми – дай при первой же возможности потискать в укромном уголке девчонку, ничего другого им и не надо. Неуклюжие и грубые ребята, вроде ее дружка Терри из школы Святого Креста. «Знаешь, Рита, кажется, ты мне здорово нравишься», – не раз повторял Терри. «Еще бы, – усмехалась в ответ она. – А знаешь почему? Да потому, что я позволяю тебе безнаказанно лапать меня. Вот так-то, жеребец».

В конце концов у ее отца лопнуло терпение. «Совсем гулящей девкой стала! – кричал он. – Ничего, пойдешь у меня в закрытую школу при монастыре. Да-да, вот туда и отправишься! Мне плевать, сколько это будет стоить».

«Моя любимая…» Эти слова навевали мысли о красивой музыке, об элегантных джентльменах из старых фильмов, которые показывали поздно ночью по телевизору… О голосах из другого времени – нежных, мягких, отчетливо выговаривающих каждое слово, – и эти слова звучали словно поцелуи.

Молодой человек, с которым встречалась Дейрдре, тоже чертовски обаятелен. Рите не удалось как следует разглядеть его лицо, но темные волосы и большие глаза она все же успела заметить. К тому же высокий и очень хорошо, элегантно одетый. Рита видела белые манжеты на его рубашке и крахмальный воротник.

Рита и сама бы не прочь встречаться в саду с таким мужчиной – ему она ни в чем не смогла бы отказать.

Рита не могла толком понять, какие чувства пробудило в ней это чужое, подсмотренное свидание. Она беззвучно плакала – но это были сладкие слезы – и знала, что на всю жизнь запомнит ту картину: притихший сад под темно-сиреневым сумеречным небом, мерцание вечерних звезд и мужской голос, с нежностью произносящий слова любви.

А потом… А потом случился весь этот кошмар: монахини устроили Дейрдре судилище. Они привели ее в комнату отдыха, а остальным девочкам велели оставаться в спальне. Но и туда доносилось каждое слово. Дейрдре расплакалась, однако ни в чем не созналась.

– Я сама видела того молодого человека! – сказала сестра Дэниел. – Ты что же, хочешь сказать, что я лгунья?

Потом Дейрдре повели в монастырь, на беседу со старой матерью Бернардой, но и той не удалось добиться успеха.

Когда сестры явились собирать вещи Дейрдре, у Риты защемило сердце. Она видела, как сестра Дэниел достала из коробочки изумрудный кулон, потом долго и пристально его разглядывала. Судя по выражению лица монахини и по тому, как она держала кулон, он казался ей дешевой стекляшкой. Рите было больно видеть, как руки сестры Дэниел касаются фамильной реликвии, как срывают с вешалок и бесцеремонно запихивают в чемодан халаты и другую одежду Дейрдре.

Вот почему, когда в конце той же недели с сестрой Дэниел стряслась большая беда, Рита не испытала ни малейшей жалости… Разумеется, она не желала старой монахине такой смерти – та задохнулась в запертой комнате из-за оставленного без присмотра газового камина, – но чему быть, того не миновать.

К тому же у Риты были другие, более важные, заботы. Вместо того чтобы оплакивать сестру Дэниел, так жестоко поступившую с Дейрдре, она искала способ связаться с подругой.

В субботу Рита собрала всю мелочь, какая у нее была, и без конца звонила из автомата на первом этаже. Кто-то ведь должен знать домашний номер Мэйфейров. Они жили на Первой улице, всего в пяти кварталах от дома Риты, однако с таким же успехом могли обитать и на другом конце света. Садовый квартал и Ирландский канал словно два противоположных полюса. Особняк Мэйфейров считался одним из самых шикарных.

А потом Рита отчаянно сцепилась с Сэнди, потому что та назвала Дейрдре сумасшедшей.

– Хочешь знать, что она делала по ночам? – ехидно спросила Сэнди. – Так я тебе расскажу! Когда все засыпали, она сбрасывала одеяла и извивалась на постели всем телом так, словно ее кто-то целовал! Я это видела собственными глазами. Рот у нее был открыт, и движения походили на… ну, ты понимаешь, что я имею в виду… в общем, когда делают это… сама знаешь что. И она действительно испытывала все эти… ощущения… как будто это и вправду происходило!

– Заткни свою грязную пасть! – закричала Рита.

Она попыталась ударить Сэнди, но тут вмешались другие девчонки. Лиз Конклин отвела Риту в сторону и велела успокоиться. А потом сказала, что свидания с тем парнем в саду – пустяки по сравнению с другими, гораздо более ужасными, поступками Дейрдре.

– Это она впустила его, Рита Мей. Я собственными глазами видела, как она провожала его наверх, на наш этаж.

Лиз говорила шепотом и все время озиралась по сторонам, словно боялась, что их кто-то подслушивает.

– Я тебе не верю, – отрезала Рита.

– Я не шпионила за Дейрдре, – оправдывалась Лиз. – Я шла в ванную и увидела их вместе в рекреации – менее чем в десяти футах от нашей спальни.

– Как он выглядел? – требовательным тоном спросила Рита, уверенная, что сейчас-то и разоблачит обманщицу – ведь в отличие от лгуньи Лиз она, Рита, его действительно видела.

Однако Лиз верно описала молодого человека: высокий, темные волосы, очень «видный». А еще добавила, что он все время целовал Дейрдре и что-то нашептывал ей на ухо.

– Нет, ты только представь, Рита Мей! Открыть все замки и привести его наверх! Дейрдре просто с ума сошла!

Позже, когда за Ритой начал ухаживать Джерри Лониган, она сказала ему:

– Я знаю лишь то, что Дейрдре – самая прекрасная девчонка, которую я встречала в своей жизни. Поверь мне, по сравнению с монахинями она была просто святой. А когда я думала, что вот-вот свихнусь в этой дыре, она утешала меня и говорила, что понимает мои чувства. Да ради нее я готова на что угодно!

Но когда Дейрдре действительно потребовалась помощь, Рита оказалась не в состоянии что-либо сделать.

Через год с небольшим после того случая отроческая жизнь Риты закончилась, о чем она не сожалела ни секунды. Рита вышла замуж за Джерри Лонигана – человека, который был старше ее на двенадцать лет. Однако присущие Джерри доброта и порядочность выгодно отличали его от всех знакомых Рите парней. Да и зарабатывал он неплохо: старейшая в их приходе похоронная контора «Лониган и сыновья» обеспечивала семье приличный доход.

Именно Джерри и сообщил Рите новости о Дейрдре – о том, что та беременна, а отец ребенка погиб в автомобильной катастрофе. И о том, что тетки – эти злобные полусумасшедшие сестры Мэйфейр – заставляют Дейрдре отказаться от ребенка.

Рита не раз кружила возле дома Дейрдре в надежде встретиться с подругой. Она должна была повидать ее, но Джерри был против и упорно отговаривал ее от визита в особняк Мэйфейров:

– С чего ты вбила себе в голову, что сможешь ей помочь? Ведь тебе прекрасно известно, что ее тетка, мисс Карлотта, – адвокат. И уж она-то найдет способ укротить Дейрдре, если та не захочет отдать ребенка.

– Рита, такие штучки уже происходили очень много раз, – поддерживал сына Рэд Лониган. – Дейрдре либо подпишет бумаги, либо окажется в сумасшедшем доме. К тому же и отец Лафферти приложил руку к этому делу. А уж если и есть в церкви Святого Альфонса священник, которому я доверяю, так это Тим Лафферти.

И тем не менее Рита не отказалась от своего намерения.

Это было самым трудным делом, которое когда-либо выпадало на ее долю, – позвонить у двери громадного особняка Мэйфейров. Естественно, дверь открыла не кто иная, как мисс Карл, которую все боялись. Позже Джерри объяснил Рите, что, если бы на звонок вышла мисс Милли или мисс Нэнси, все могло бы обернуться по-другому.

Рита вошла в дом, а точнее, буквально протиснулась мимо мисс Карл. Ну вот, дело сделано – она в доме! И тетушка Дейрдре совсем не похожа на злобную фурию – обычная деловая женщина.

– Я просто хочу повидаться с Дейрдре, – сбивчиво начала Рита. – Она была моей лучшей подругой в школе Святой Розы…

Всякий раз, когда мисс Карл произносила вежливые слова отказа, Рита продолжала настаивать, находя все новые и новые аргументы, главным из которых была их с Дейрдре близкая дружба в прошлом.

– Рита Мей!

Голос Дейрдре прозвучал откуда-то сверху, а потом на ступенях лестницы показалась и она сама – с мокрым от слез лицом, с разметавшимися по плечам спутанными волосами она босиком бежала навстречу Рите. Следом спешила толстуха мисс Нэнси.

Мисс Карл крепко схватила Риту за руку и, не обращая внимания на ее мольбы, потащила к входной двери.

– Я всего лишь минутку поговорю с ней, – просила девушка.

– Рита Мей, они собираются отобрать у меня ребенка!

Мисс Нэнси обхватила Дейрдре за талию и оторвала ее ноги от ступенек.

– Рита Мей! – пронзительно закричала Дейрдре.

В руке она держала что-то похожее на маленькую визитную карточку.

– Рита Мей, позвони этому человеку. Попроси его помочь мне.

– Отправляйтесь домой, Рита Мей Лониган! – приказным тоном потребовала мисс Карл.

Однако Рита прошмыгнула мимо нее и бросилась к подруге, которая изо всех сил отбивалась от мисс Нэнси, в то время как та, прижатая к перилам, вот-вот готова была потерять равновесие. Дейрдре попыталась перебросить Рите маленькую белую карточку, но легкий клочок бумаги, покачиваясь в воздухе, упал у основания лестницы, и к нему тут же устремилась мисс Карл.

То, что произошло потом, больше походило на потасовку за право обладания сувенирами Марди-Гра, когда карнавальное шествие движется по улицам и с платформ в толпу бросают разные безделушки. Рита толкнула мисс Карл в бок, рванулась вперед и стремительно схватила карточку, как хватают с мостовой, опережая других, какое-нибудь дешевое ожерелье.

– Рита Мей, позвони этому человеку! – кричала Дейрдре. – Скажи ему, что мне нужна его помощь.

– Обязательно, Диди, не беспокойся!

Мисс Нэнси волокла племянницу наверх. Босые ноги Дейрдре молотили воздух, а ногти глубоко впились в руку толстухи. Зрелище было ужасное – иначе не скажешь.

– Отдайте мне это, Рита Мей Лониган!

Мисс Карл крепко держала Риту за запястье. Но ей каким-то образом удалось высвободиться из цепких пальцев, и она стремглав бросилась прочь, через террасу, зажав в кулаке белую карточку и слыша за спиной топот погони.

Рита неслась по дорожке, а сердце ее бешено колотилось. Боже милостивый, Пресвятая Дева Мария, ну и сумасшедший дом! Джерри расстроится, когда узнает. А что скажет Рэд?

Вдруг Рита почувствовала резкую, отвратительную боль: ее дернули за волосы. Мисс Карл почти сбила ее с ног.

– Как ты смеешь, старая ведьма?!

Рита в ярости стиснула зубы – она терпеть не могла, когда ее дергали за волосы. В таких скверных переделках ей еще бывать не доводилось.

Мисс Карл пыталась любой ценой завладеть белым клочком бумаги, выкручивая его из пальцев Риты, однако девушка крепко сжимала кулак. Другой рукой мисс Карл по-прежнему резко и сильно дергала Риту за волосы, словно намеревалась вырвать их с корнем.

– Перестаньте! – орала Рита. – Я предупреждаю вас! Слышите, я предупреждаю вас!

Господи, ну не драться же, в самом деле, с пожилой женщиной!

Но когда мисс Карл в очередной раз рванула волосы Риты, та все-таки ударила старую ведьму правой рукой в грудь, отчего мисс Карл упала прямо в кусты. Если бы ветви не росли столь густо, она непременно свалилась бы на землю.

Рита выбежала из ворот.

В пылу сражения она и не заметила, что погода портится, а теперь буря разразилась над самой головой. Мощные черные сучья дубов с громким рокотом раскачивались на ветру, деревья поменьше тревожно зашелестели листвой. Ветви яростно хлестали по стенам дома, скребли крышу террасы верхнего этажа. Внезапно до Риты донесся звон разбитого стекла.

Она остановилась и оглянулась: на особняк обрушился целый дождь из зеленых листочков, мелкие веточки и прутики сыпались на землю. Так бывает только во время урагана. Мисс Карл стояла на дорожке, устремив пристальный взгляд на беснующиеся вверху кроны деревьев. К счастью, руки и ноги у нее, похоже, были целы.

Великий Боже! Вот-вот начнется ливень, и Рита вымокнет до нитки еще прежде, чем доберется хотя бы до Мэгазин-стрит. В довершение к выдранным волосам еще и промокнуть насквозь – нет, это уж слишком! Слезы сами собой хлынули из глаз. Ну и видок у нее был, наверное, в тот момент!

Однако обошлось без дождя. Рита благополучно вернулась домой, но когда она наконец рухнула на стул в кабинете Джерри, то чувствовала себя совершенно раздавленной.

– Я же говорил, нельзя было туда ходить, ни в коем случае! – упрекнул ее муж. – Дорогая, эти старые семейные кланы способны все обернуть против нас!

К сожалению, в тот момент у него не было времени на разговоры. Вот-вот должен был начаться вынос покойника, и Джерри следовало помогать отцу.

Но Рита, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась – ей необходимо было выплакаться.

– Ты только посмотри, Джерри! Во что она превратилась! – сквозь слезы воскликнула она, бросив взгляд на все еще остававшуюся в руке визитную карточку – измятую, влажную от пота. – Ни единой цифры не разобрать! – И Рита заплакала еще горше.

– Погоди, для начала постарайся хоть немного прийти в себя.

Джерри, по обыкновению, был спокоен и терпелив. Доброта и уравновешенность всегда служили отличительными чертами его характера. Он склонился над Ритой, взял карточку и аккуратно расправил ее на сукне письменного стола. Потом достал увеличительное стекло…

Средняя часть листочка бумаги пострадала меньше всего, и в центре его отчетливо читалось написанное крупным шрифтом слово:


ТАЛАМАСКА


Все! Больше ничего на листочке не сохранилось! Буквы и цифры в нижней его части превратились в бесформенные пятнышки черной типографской краски на размякшем белом картоне.

– Боже мой! Диди! Бедная моя Диди! – опять запричитала Рита.

Джерри положил карточку между двумя толстыми книгами, но и это не помогло. Подошедший тем временем Рэд внимательно рассмотрел изуродованный белый клочок, но тоже ничем не смог помочь невестке. Этот человек знал почти все и всех, однако слово «Таламаска» слышал впервые. Будь то названием одной из гильдий, имеющих отношение к празднованию Марди-Гра, он бы наверняка вспомнил.

– Смотри, на обратной стороне что-то написано чернилами, – сказал Рэд. – Взгляни.

И действительно, на обороте карточки было имя: Эрон Лайтнер – но номер телефона отсутствовал. Вся информация определенно находилась на лицевой стороне. Листок попробовали прогладить горячим утюгом, но и это не помогло.

Рита сделала все, что было в ее силах.

Она просмотрела телефонную книгу, пытаясь найти Эрона Лайтнера или Таламаску. Потом позвонила в справочное бюро и долго пытала оператора, умоляя уточнить, нет ли каких-либо номеров, не попавших в основные списки. Она даже просмотрела колонки рекламных объявлений в нескольких газетах.

– Не забывай, что, когда эта карточка оказалась у тебя, она уже была старой и потертой, – напомнил ей Джерри.

Пятьдесят долларов, потраченных на частные объявления, тоже не принесли никаких результатов. Отец Джерри посоветовал Рите оставить это безнадежное дело, хотя – надо отдать ему должное – ни словом не упрекнул ее за все предпринятые усилия.

– Девочка, не ходи больше в тот дом, – сказал ей Рэд. – Ни мисс Карлотта, ни ей подобные меня не пугают. Просто я не хочу, чтобы ты крутилась возле таких людей.

Рита заметила, как переглянулись при этом Джерри и Рэд. Отцу с сыном явно было известно нечто такое, о чем они не желали распространяться. Рита знала, что много лет назад именно похоронное бюро «Лониган и сыновья» занималось организацией похорон матери Дейрдре, когда бедняжка вывалилась из окна. Рита много об этом слышала. Рэд помнил и ту самую бабушку Дейрдре, которая, по словам подруги, тоже «умерла молодой».

Но об остальном отец и сын Лониганы помалкивали, как и подобает гробовщикам. Да и Рите было не до рассказов об этом ужасном доме и его обитательницах – ей и без того хватало поводов для расстройства.

И вновь, как когда-то в монастырской школе, Рита каждый вечер засыпала в слезах. Оставалось только надеяться, что Дейрдре каким-то образом попались на глаза объявления в газетах и она все же знала о стараниях Риты выполнить просьбу подруги.


Прошел еще год, прежде чем Рита снова увидела Дейрдре. Девочку, которую та родила, увезли в Калифорнию. Заботу о ребенке взяли на себя какие-то родственники Мэйфейров – хорошие люди, как говорили, и богатые. Он – адвокат, как и мисс Карл.

Сестра Бриджет-Мэри из приходской школы Святого Альфонса рассказывала Джерри, что девочка просто прелесть и в отличие от черноволосой Дейрдре блондинка. Отец Лафферти позволил матери лишь один раз поцеловать ребенка и тут же унес его.

От этих слов Риту пробрала дрожь. Так люди целуют покойника, прежде чем закрыть крышку гроба. Подумать только! Сказать: «Поцелуй твое дитя» – и навсегда лишить малышку материнской ласки!

Стоит ли удивляться, что Дейрдре помутилась рассудком и ее прямо из родильного отделения отправили в лечебницу.

– В этой семье такое не впервые, – покачав головой, сказал Рэд Лониган. – Лайонел Мэйфейр умер в смирительной рубашке.

Рита спросила, о ком идет речь, но свекор не ответил.

– С ней нельзя так обращаться, – сокрушенно произнесла Рита. – Дейрдре такая милая и ласковая. Ведь она и мухи не обидит.

Как только Рита узнала, что Дейрдре наконец снова вернулась домой, она в первое же воскресенье отправилась к мессе в часовню, находившуюся в Садовом квартале. Там молились преимущественно богатые люди, не посещавшие ни одну из двух больших приходских церквей на Мэгазин-стрит: церковь Святого Альфонса и церковь Святой Марии.

Рита пошла к десятичасовой мессе, решив про себя, что если не встретит Дейрдре в часовне, то на обратном пути непременно заглянет в особняк Мэйфейров. К счастью, этого не понадобилось, поскольку Дейрдре была на службе в сопровождении мисс Белл и мисс Милли. Слава богу, с ними не было мисс Карлотты.

Выглядела Дейрдре ужасно – сущий призрак, как сказала бы мать Риты. Под глазами Дейрдре темнели круги. На ней было старое, лоснящееся габардиновое платье, да еще и с подкладными плечиками. Оно совершенно ей не шло и, должно быть, принадлежало кому-то из теток.

После мессы, когда Дейрдре вместе с ни на минуту не оставлявшими ее одну тетушками спускалась по мраморным ступеням, Рита набралась смелости и бросилась следом.

Удивительная улыбка Дейрдре осталась прежней, но когда она попыталась заговорить, то не смогла произнести ни слова и лишь едва слышно выдохнула:

– Рита Мей!

Рита наклонилась, чтобы поцеловать подругу.

– Диди, я пыталась сделать то, о чем ты меня тогда просила, – тихо прошептала она. – Но мне так и не удалось разыскать того человека. От карточки почти ничего не осталось.

Ответом ей был лишь отсутствующий взгляд широко раскрытых глаз. Такое впечатление, что Дейрдре вообще не поняла, о чем идет речь. Неужели забыла? Хорошо, что хоть тетушки не обращали на них внимания. Мисс Белл и мисс Милли обменивались приветствиями с другими прихожанами. Впрочем, старая мисс Белл давно уже вообще ничего не замечала.

Но тут Дейрдре словно вдруг вспомнила, и на лице ее вновь появилась та же необыкновенная улыбка.

– Не переживай, Рита Мей… – мягко сказала она, коснувшись пальцев Риты, а потом наклонилась и поцеловала ее в щеку.

Но тут подошла мисс Милли:

– Нам пора идти, дорогая.

«Не переживай, Рита Мей…» – в этих словах была вся Дейрдре Мэйфейр – самая прекрасная девушка из всех, кого Рита когда-либо знала.

Вскоре после их встречи Дейрдре опять попала в лечебницу. Люди видели, как она босиком разгуливала по Джексон-авеню и разговаривала сама с собой. А еще через какое-то время до Риты дошли слухи, что Дейрдре поместили в психиатрическую лечебницу в Техасе, что она «неизлечимо больна» и никогда не вернется домой.

Когда умерла старая мисс Белл, Мэйфейры, как всегда, обратились к «Лонигану и сыновьям». Возможно, мисс Карл даже не помнила о стычке с невесткой владельца похоронного бюро. На церемонию съехались родственники со всех концов страны, но Дейрдре среди них не было.

Рэд Лониган терпеть не мог старое Лафайеттское кладбище, где на каждом шагу попадались полуразрушенные от времени могилы, в глубине которых виднелись сгнившие гробы и даже кости. После каждой церемонии похорон на этом кладбище он чувствовал себя совершенно больным и разбитым.

– Но Мэйфейры хоронят здесь своих покойников с тысяча восемьсот шестьдесят первого года, – говорил он. – И можете мне поверить, за своим склепом они следят как полагается – в этом им следует отдать должное. Каждый год красят литую чугунную решетку. А когда приезжают туристы, им прежде всего показывают, конечно же, усыпальницу Мэйфейров. Там ведь лежит не одно поколение, даже младенцы. Сколько имен высечено на надгробных камнях со времен Гражданской войны! Жаль, что остальная часть кладбища в столь плачевном состоянии. Ходят разговоры, что не сегодня завтра его вообще сровняют с землей.

Но разговоры утихли, а Лафайеттское кладбище осталось в неприкосновенности. Слишком уж оно было привлекательным для туристов. Да и обитатели Садового квартала любили это кладбище. Вот почему вместо окончательного разрушения его привели в относительный порядок: убрали мусор, отремонтировали и заново побелили стены и посадили новые деревья магнолии. Но все равно здесь оставалось достаточно ветхих могил для любителей поглазеть на человеческие кости. Как-никак кладбище было «историческим памятником».

Однажды Рэд привел сюда Риту, чтобы показать ей могилы тех, кого унесла эпидемия желтой лихорадки. На надгробных табличках она увидела длинные списки имен: в течение нескольких дней эпидемия уносила целые семьи, люди умирали друг за другом. Лониган показал невестке и усыпальницу Мэйфейров – внушительное сооружение, внутри которого находились двенадцать больших – величиной с печь – склепов. По периметру тянулась узкая полоса травы, окаймленная невысокой чугунной оградой. Две мраморные вазы на ступеньке возле входа были заполнены великолепными свежесрезанными лилиями, гладиолусами и множеством других цветов.

– А они действительно следят за своей усыпальницей, – восхищенно сказала Рита.

Рэд Лониган тоже смотрел на цветы. Но молчал – словно задумался о чем-то. Через какое-то время он откашлялся и, указывая на таблички с именами, назвал тех из усопших Мэйфейров, кого знал лично.

– Здесь лежит Анта Мария, умерла в тысяча девятьсот сорок первом году. Это, как ты понимаешь, мать Дейрдре.

– Та, что упала из окна, – уточнила Рита.

Но Рэд снова никак не отреагировал на ее слова.

– Смотри, а здесь покоится Стелла Луиза, умершая в тысяча девятьсот двадцать девятом году. Мать Анты. Там, поодаль, – ее брат Лайонел, его похоронили в том же году. После того как он застрелил Стеллу, оставшиеся дни жизни ему пришлось провести в смирительной рубашке.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что он застрелил собственную сестру? – удивилась Рита.

– Именно так все и было, – ответил Рэд.

Потом он стал рассказывать о тех, кто умер раньше.

– Гляди, там лежит мисс Мэри-Бет, мать Стеллы и ныне здравствующей мисс Карл. Мисс Милли на самом деле является дочерью Реми Мэйфейра. Он приходился дядей мисс Карл и умер на Первой улице, но это было еще до моего рождения. Зато я помню Джулиена Мэйфейра. Он принадлежал к числу тех, кого принято называть незабвенными. До самого дня своей смерти Джулиен превосходно выглядел… Так же как и его сын Кортланд, который скончался в тот самый год, когда Дейрдре родила ребенка. Кортланда, однако, хоронил не я – он с семьей жил в Метэри. Говорили, что его доконала вся эта возня вокруг ребенка. Как бы то ни было, он прожил целых восемьдесят лет… Мисс Белл – старшая сестра мисс Карл. А вот мисс Нэнси – сестра Анты. Помяни мое слово, следующим здесь появится имя мисс Милли.

Риту мало интересовали обладатели всех этих имен. Она думала о Дейрдре: вспоминала, как в те давние дни они сидели рядышком в спальне школы Святой Розы, рассматривая изумрудный кулон. Дейрдре тогда сказала, что он перешел к ней от Стеллы и Анты.

Она рассказала об этом Рэду, но тот не удивился, а лишь кивнул и прибавил, что еще раньше изумрудный кулон принадлежал мисс Мэри-Бет, а до нее – мисс Кэтрин, которая и построила этот дом на Первой улице. Однако Рэду не довелось встречаться с ней. Первым из Мэйфейров, кого он знал лично, был Джулиен.

– Я давно обратила внимание на одну странность, – заметила Рита. – В этой семье все без исключения женщины носят фамилию Мэйфейр. Почему же они не брали фамилии своих мужей?

– Нельзя, – коротко ответил Рэд. – Если бы они это сделали, то не получили бы ни цента из капитала Мэйфейров. Так было заведено очень давно. Чтобы иметь доступ к деньгам Мэйфейров, нужно носить эту фамилию. Кортланд Мэйфейр досконально разбирался во всем этом. Он был очень знающим и дотошным адвокатом и никогда не работал ни на кого, кроме семейного клана. Помню, он однажды сказал мне, что таковы условия наследования.

Рэд снова пристально уставился на цветы.

– Почему тебя так заинтересовали эти вазы? – спросила Рита.

– Да так, есть одно давнее предание, связанное с ними, – ответил Рэд. – Будто бы эти вазы никогда не бывают пустыми.

– А разве не мисс Карлотта отдает распоряжение, чтобы туда поставили свежие цветы? – удивилась Рита.

– Не знаю, по чьему распоряжению, но кто-то постоянно следит за этим.

Рэд вновь погрузился в привычное молчание. То, что он рассказал Рите, было лишь малой крупицей известных ему фактов, но об остальном он никогда и никому словом не обмолвился.

Когда через год после разговора на кладбище Рэд Лониган умер, у Риты было такое чувство, будто она потеряла родного отца. Правда, горечь утраты соседствовала в ее душе с самым заурядным любопытством: сколько же тайн унес с собой в могилу этот старик? Свекор был всегда очень добр к Рите. После смерти отца Джерри изменился. Всякий раз, когда ему приходилось иметь дело со старыми семейными кланами, он становился нервозным.


Дейрдре вернулась домой в 1976 году. Говорили, что после множества сеансов шоковой терапии она начисто потеряла разум и превратилась в живую, но безучастную ко всему куклу.

Отец Мэттингли, бывший приходский священник, навещал ее, а после рассказал Джерри, что мозг Дейрдре совершенно разрушен и теперь она не более разумна, чем младенец или впавшая в детство старуха.

Рита тоже отправилась навестить Дейрдре. Со дня их потасовки с мисс Карл прошло немало лет. За это время Рита стала матерью троих детей и теперь совершенно не боялась престарелой мисс Карл. В подарок Дейрдре она купила в магазине Холмса очень красивую белую шелковую ночную сорочку.

Мисс Нэнси провела ее на террасу.

– Посмотри, Дейрдре, что принесла тебе Рита Мей Лониган, – сказала она.

Действительно, живая безучастная кукла: опухшие и словно ватные ноги, свешивающаяся набок голова, безжизненный, устремленный в пространство взгляд. И как ужасно было видеть прекрасный изумрудный кулон на ее шее – такое драгоценное украшение поверх фланелевого халата иначе как издевательством не назовешь.

И тем не менее это была Дейрдре, все еще нежная, все еще красивая…

Рита поспешила уйти.

Больше она никогда не заходила в этот дом, но хотя бы раз в неделю непременно оказывалась на Первой улице, чтобы просто остановиться у забора и махнуть Дейрдре рукой. Бедняжка даже не замечала ее, тем не менее Рита упорно продолжала это делать. Шло время, и ей стало казаться, что бывшая подруга похудела и двигалась все более скованно; руки ее уже не лежали на коленях, а были неестественно плотно прижаты к груди. Правда, Рита наблюдала за Дейрдре лишь издали, а потому не могла утверждать это наверняка. Она по-прежнему останавливалась у забора и приветственно взмахивала рукой.


Когда в прошлом году умерла мисс Нэнси, Рита объявила, что пойдет на похороны.

– Это ради Дейрдре, – оправдывалась она перед мужем.

– А ей-то это зачем? – удивился Джерри. – Дейрдре даже не узнает, что ты была на кладбище. За все эти годы она не произнесла ни звука.

Доводы мужа не убедили Риту. Она приняла решение и не желала отступать.

Что касается Джерри, он не хотел иметь вообще никаких дел с Мэйфейрами. Ах, как ему в тот момент недоставало отца!

– Черт побери, почему они не обратятся в какую-нибудь другую похоронную контору? – ворчал он сквозь зубы.

После смерти Лонигана-старшего так поступали многие. А этим Мэйфейрам приспичило соблюдать традицию! Джерри ненавидел старые кланы.

– Хорошо еще, что хоть на этот раз мы имеем дело с естественной смертью. По крайней мере, они утверждают, что все именно так, – вдруг сказал он.

Слова мужа по-настоящему озадачили Риту.

– Так что же, смерти мисс Белл и мисс Милли не были естественными? – спросила она.

Закончив подготовку к погребению мисс Нэнси, Джерри вернулся домой и поделился с Ритой впечатлениями. По его словам, обстановка в особняке была просто ужасная.

Комната – как в давние времена. Портьеры спущены. Под изображением Матери Всех Скорбящих – две зажженные свечи. Комната провоняла мочой. И плюс еще мисс Нэнси, которая до его прихода несколько часов пролежала в запертом помещении в такую жару.

А внизу, на террасе, затянутой проржавевшей сеткой от комаров, – Дейрдре, точно живой манекен. И рядом с ней – цветная сиделка, держащая Дейрдре за руку и громко читающая молитвы, словно несчастная Дейрдре осознает ее присутствие, не говоря уже о том, что понимает слова молитвы Пресвятой Деве.

Мисс Карлотта не захотела входить в комнату Нэнси и осталась стоять в коридоре, скрестив на груди руки.

– Мисс Карл, у покойной полно царапин на руках и на ногах, – сказал Джерри. – Она что, где-нибудь упала?

– Первый приступ случился с ней на лестнице, мистер Лониган.

Господи, как Джерри в тот момент не хватало рядом отца! Рэд Лониган знал, как вести себя с этими старыми семейными кланами.

– Ну скажи мне, Рита, какого дьявола ее не отправили в больницу? Ведь сейчас не середина девятнадцатого века, а конец двадцатого. Можешь ты объяснить, в чем тут дело?

– Некоторые люди хотят умереть дома, вот и все, – ответила Рита.

Разве ему не дали заверенное подписью врача свидетельство о смерти? Разумеется, дали. Уж куда без этого! Но Джерри все равно ненавидел старинные семейные кланы со всеми их тайнами.

– Никогда не знаешь, что они выкинут, – выругавшись, проворчал Джерри. – Я говорю не только о Мэйфейрах, но о любой такой семейке.

В прежние времена родственники собирались в зале прощания, приносили с собой все необходимое и сами одевали и гримировали покойника. Теперь никто не занимается «таким безумием».

Джерри вспомнились веселые ирландские парни, подряжавшиеся нести гроб. Они всю дорогу перекидывались шуточками, при этом самые хитрые еще умудрялись смухлевать и переложить тяжесть на плечи своих собратьев. А на кладбище порой дурачились так, словно пришли на празднование Марди-Гра.

А истории, которые рассказывали на поминках перед погребением, вспомнить жутко. Сестра Бриджет-Мэри, помнится, однажды поведала о том, как мамаша с детьми плыла на пароходе из Ирландии в поисках лучшей жизни. Малыш в люльке ревел не переставая. А мать возьми да и припугни малютку – мол, если не прекратит плакать, она выбросит его за борт. А потом ей понадобилось зачем-то отойти, и она велела второму ребенку, постарше, присматривать за люлькой. Вернулась она – в люльке пусто, а старшенький ей объяснил, что ребенок опять начал реветь, как пароходная сирена, ну, он и швырнул его в воду.

Вот это история! В самый раз рассказывать, когда сидишь возле гроба!

Рита невольно улыбнулась. Ей всегда нравилась старая сестра Бриджет-Мэри.

– Но Мэйфейры не из ирландцев, – сказала она. – Они богатые люди, а богатые так себя не ведут.

– Ошибаешься, Рита Мей, они из ирландцев. Во всяком случае, в них достаточно ирландской крови для всяких сумасбродств. Например, их дом строил знаменитый ирландский архитектор Дарси Монехан – отец мисс Мэри-Бет. А мисс Карл – дочь судьи Макинтайра, так тот из числа первых ирландских переселенцев, настоящий человек старого закала. Нет, Рита, они из ирландцев. Такие же потомки, как и все мы.

Риту изумила неожиданная словоохотливость мужа. Она не сомневалась, что Мэйфейры досаждали ему не в меньшей степени, чем когда-то его отцу. Однако до сих пор никто не удосужился посвятить Риту во все подробности истории этого рода.

Рита отправилась в часовню, на панихиду по мисс Нэнси. За похоронной процессией она ехала в своей машине. Из уважения к Дейрдре траурный кортеж проехал по Первой улице. Но едва ли Дейрдре обратила внимание на катившие мимо старого дома черные лимузины.

Боже, как много Мэйфейров собралось на эти похороны! Понаехали буквально отовсюду! По выговору Рита распознала жителей Нью-Йорка, Калифорнии и даже южан из Атланты и Алабамы. И конечно, в полном составе были местные, новоорлеанские, Мэйфейры. Заглянув в траурную книгу, Рита глазам своим не поверила. Там стояли подписи Мэйфейров, обитавших в центре города и на его окраинах, и даже в Метэри – на другом берегу реки.

На кладбище появился даже какой-то англичанин, седовласый джентльмен в полотняном костюме и с тросточкой в руках. Как и Рита, он стоял поодаль, в стороне от родственников.

– Ну и несносная жара сегодня, – заметил он с изысканным английским произношением.

Когда, проходя по дорожке, Рита споткнулась, он подхватил ее под руку. Очень любезно с его стороны.

Интересно, а как относятся все эти люди к старому дому – родовому гнезду Мэйфейров – и что они думают о Лафайеттском кладбище, полном заплесневелых склепов? Собравшиеся теснились в узких проходах между могилами, некоторым приходилось даже вставать на цыпочки, поскольку надгробные памятники мешали видеть церемонию. А тут еще у ворот остановился автобус с туристами, и те во все глаза наблюдали за происходящим. Еще бы! Нечасто доводится стать свидетелями такого зрелища!

Самым большим потрясением для Риты стало, пожалуй, присутствие среди прочей родни той женщины, которая удочерила ребенка Дейрдре, – Элли Мэйфейр из Калифорнии. Пока священник читал заключительные молитвы, Джерри показал ей эту особу. Оказывается, за последние тридцать лет она расписывалась в траурной книге на всех похоронах. Высокая, темноволосая, в голубом льняном платье без рукавов, красиво оттенявшем загорелую кожу. Голову ее прикрывала большая белая шляпа – какие носят от солнца, – а глаза прятались за темными стеклами очков. Ну прямо кинозвезда! К ней то и дело подходил кто-нибудь из членов семейства, пожимал ей руку или целовал в напудренную щеку, а некоторые низко склонялись и шепотом обменивались с ней парой реплик – быть может, расспрашивали о дочери Дейрдре.

«Рита Мей, они собираются отобрать у меня ребенка!» – при воспоминании об этом отчаянном крике души Рита невольно прослезилась и поспешила вытереть глаза, пока другие не заметили в них предательскую влагу.

Куда же она спрятала кусочек белой карточки с уцелевшим словом «Таламаска»? Наверное, лежит где-нибудь между страницами молитвенника. Рита никогда ничего не выбрасывала…

Может, стоит поговорить с этой женщиной, подойти и спросить, как связаться с ее воспитанницей? Наверное, девушке следует знать то, о чем хотела бы рассказать ей Рита. Хотя, с другой стороны, какое право она имеет вторгаться в чужую жизнь? И все же, если Дейрдре умрет и Рита вновь встретит Элли Мэйфейр, она непременно найдет возможность поговорить с ней – тогда уж ничто ее не остановит.

Рита едва не разрыдалась в голос. Все, наверное, думают, что она скорбит по старой мисс Нэнси, – как бы не так! Рита отвернулась, пытаясь спрятать лицо, и вдруг поймала на себе пристальный взгляд незнакомого английского джентльмена. Рита слегка махнула рукой, словно желая сказать: «Что удивительного, это же похороны».

Однако англичанин подошел к ней, подал руку и помог дойти до скамейки. Когда Рита села и огляделась вокруг, ей показалось – нет, она готова была поклясться в этом! – что мисс Карл во все глаза глядит на нее и на этого англичанина. Однако мисс Карл стояла довольно далеко от них, и к тому же солнце светило прямо в стекла ее очков. Возможно, старуха ничего и не заметила.

Англичанин протянул Рите маленькую белую визитную карточку и сказал, что хотел бы побеседовать при других обстоятельствах. Риту удивила его просьба, тем не менее она взяла карточку и положила в карман.

Поздним вечером в поисках листочка с молитвой, полученного на похоронах, Рита наткнулась на врученную англичанином визитку…

Нет! Не может быть! Через столько лет она вновь прочла то же слово и то же имя: «Таламаска» и «Эрон Лайтнер».

Рите на мгновение показалось, что сейчас она грохнется в обморок. Возможно, она совершила большую ошибку. После лихорадочных поисков она все же нашла ту, старую, карточку – вернее, то, что от нее осталось… Да, все в точности совпадает. Правда, на сегодняшней визитке англичанин от руки написал название расположенного в центре города отеля «Монтелеоне» и указал номер, в котором там остановился.

Рита разыскала Джерри – возле кухонного стола с бокалом в руках.

– Рита, тебе нельзя разговаривать с этим человеком. Ты не должна ничего рассказывать ему о Мэйфейрах.

– Но я просто обязана рассказать ему о том, что произошло тогда, много лет назад, и о том, что Дейрдре пыталась связаться с ним.

– Послушай, Рита Мей, все это в прошлом. Тот ребенок давно уже не ребенок, а взрослая женщина – будущий врач. Как я сегодня слышал, она собирается стать хирургом.

– Для меня это не имеет значения, Джерри.

Рита снова заплакала, но слезы не помешали ей сделать то, что она считала в данный момент необходимым. Всхлипывая и вытирая глаза, Рита украдкой смотрела на карточку и запоминала все, что там было написано, – прежде всего, номер комнаты Лайтнера в отеле и его лондонский телефон.

Джерри вдруг выхватил у нее визитку и опустил в карман своей рубашки, – впрочем, именно этого Рита и ожидала, а потому не сказала ни слова и молча продолжала плакать. Ее муж – прекраснейший человек, но этого ему не понять.

– А знаешь, дорогая, ты правильно сделала, что сходила на похороны, – сказал Джерри.

Рита больше не заикалась об англичанине – не хотелось затевать новый спор с мужем. По крайней мере до тех пор, пока она не соберется с мыслями и не примет какое-то решение. Она сменила тему:

– Хотелось бы мне знать, что эта девушка из Калифорнии знает о своей настоящей матери. Известно ли ей, что Дейрдре силой вынудили отказаться от собственного ребенка?

– Дорогая, выброси-ка ты это из головы.

В жизни Риты не было более яркого впечатления, чем сцена, подсмотренная в саду монахинь: Дейрдре наедине с тем молодым человеком и их разговор о любви. Незабываемые сумерки… Конечно, Рита рассказывала об этом Джерри, но он не понял. Надо самому оказаться в том месте, ощутить аромат лилий и увидеть сквозь ветки небо, похожее на темно-синее витражное стекло.

Подумать только: та девушка, будущий врач, так и не знает, какой была ее настоящая мать…

Джерри покачал головой. Он снова наполнил бокал бурбоном и залпом осушил почти половину.

– Дорогая, если бы ты знала об этих людях столько, сколько знаю я.

Похоже, Джерри успел выпить слишком много. В трезвом виде из него слова не вытянешь. Хороший гробовщик не может быть сплетником. Однако Рита не стала мешать мужу – ей было только на руку, что того потянуло на разговоры.

– Пойми, радость моя, – начал он. – Дейрдре не было места в этой семье. Можно сказать, что она проклята с самого рождения. Так говорил мой отец.

Когда умерла мать Дейрдре, Джерри еще учился в школе. Бедняжка выбросилась из чердачного окна и лежала во внутреннем дворике с расколотым черепом. Дейрдре тогда была совсем крошечной, как, впрочем, и Рита. Но Джерри уже вовсю помогал своему отцу.

– Говорю тебе, мы отскребали ее мозги с плит из песчаника. Жуткое зрелище. Такая красивая девчонка – всего двадцать лет! Если уж говорить о внешности, твоей Дейрдре далеко до матери. Но ты бы видела, что тогда случилось с деревьями. Над домом словно бушевал ураган. Огромные стволы, даже самые толстые магнолии, буквально сгибало в дугу, как прутики.

«Я тоже наблюдала подобную картину», – хотела было сказать Рита, но промолчала, не желая перебивать мужа.

– Самое скверное было потом, когда мы вернулись и отец внимательно осмотрел тело Анты. «Смотри-ка! – воскликнул он. – Откуда могли взяться эти царапины вокруг глаз? Падение здесь ни при чем – под теми окнами не было ни одного дерева…» А потом отец обнаружил, что один глаз буквально вырван из глазницы… Он хорошо знал, что полагается делать в таких ситуациях.

Отец тут же позвонил доктору Фитцрою. Сказал ему, что необходимо произвести вскрытие. Врач начал спорить, но отец настаивал на своем. Наконец доктор Фитцрой раскололся и сообщил ему, что с Антой Мэйфейр случился приступ буйного помешательства, во время которого она едва не выцарапала себе глаза. Мисс Карл пыталась помешать ей. Тогда Анта бросилась на чердак. Да, она действительно выбросилась из окна, но в тот момент была совершенно не в себе. Мисс Карл явилась свидетельницей трагической сцены. И совсем незачем распространяться об этом, иначе люди начнут судачить и об этой истории пронюхают газетчики. Разве эта почтенная семья мало хлебнула горя со Стеллой? А если мистер Лониган в этом сомневается, сказал доктор Фитцрой, пусть сходит в церковь Святого Альфонса и поговорит с приходским священником.

В конце концов отец заявил, что не верит в правдивость такой версии и в то, что Анта сделала это сама в припадке буйного помешательства, однако если доктору угодно указать в свидетельстве о смерти именно такую причину, что ж, он, мистер Лониган, сделал все, что мог, и его совесть чиста.

И никакого вскрытия не производили.

Отец был абсолютно уверен в справедливости собственных подозрений – а иначе зачем бы он заставил меня клясться, что я ни единой живой душе не расскажу о том, что произошло? Тогда мы были с ним очень близки, и я действительно здорово ему помогал. Он знал, что может довериться мне. Так же как я сейчас доверяюсь тебе, Рита Мей.

– Какой ужас! Подумать только – выцарапать собственные глаза! – прошептала Рита, моля в душе Бога, чтобы Дейрдре никогда об этом не узнала.

– Это еще не все, – откликнулся Джерри, наливая себе новую порцию бурбона. – Когда мы стали готовить Анту к погребению, мы нашли на ней изумрудный кулон. Тот самый, который теперь на Дейрдре, – знаменитый изумруд Мэйфейров. Цепочка обмоталась вокруг шеи, и сам изумруд оказался на затылке, в волосах. Камень был весь в крови и бог знает в чем еще. Знаешь, даже мой отец, который чего только в жизни не перевидал, был, кажется, не в своей тарелке, когда очищал изумруд от волос и мельчайших осколков костей. Он тогда произнес странную фразу – вроде того что ему не впервые приходится смывать с этого кулона кровь и что так уже было со Стеллой Мэйфейр, матерью Анты.

Рита вспомнила, как давно, еще в школе Святой Розы, она видела кулон в руке Дейрдре. Вспомнила она и тот день, когда Рэд Лониган показал ей имя Стеллы на могильной плите.

– С той самой Стеллой, которую застрелил собственный брат? – спросила Рита.

– Да. А вообще, отец рассказывал жуткие истории об этом семействе. Стелла была, пожалуй, самой бешеной и неуемной в своем поколении. Еще при жизни своей матери она едва ли не каждый вечер устраивала шумные сборища. Все вокруг сияло в огнях, выпивка, которую доставали из-под полы, лилась рекой, играл целый оркестр… Одному богу известно, как к этому относились мисс Карл, мисс Милли и мисс Белл. Но когда она стала водить домой кавалеров, Лайонел решил вмешаться и застрелил сестру. Он был невероятно ревнивый. Все присутствовавшие в зале слышали, как он угрожал убить ее, прежде чем ею овладеет другой мужчина.

– Подожди, о чем ты говоришь? – удивилась Рита. – Получается, брат с сестрой были любовниками?!!

– А почему бы нет, прелесть моя? – ответил Джерри. – Вполне возможно. Ведь никто так и не узнал имя отца Анты. Как считали, им вполне мог оказаться Лайонел. Ходили даже слухи… Впрочем, Стелле было наплевать, кто и что о ней думает. Поговаривали, что, даже будучи беременной Антой, она собирала своих подружек на пирушки. И ее ничуть не волновало, что у нее будет внебрачный ребенок.

– Слушай, я просто ушам своим не верю! – прошептала Рита. – Джерри, это в те-то времена!

– Что было, то было, дорогая. Кое-какие подробности мне довелось узнать от других – отец-то не все мне рассказывал. Когда Лайонел выстрелил Стелле в голову, тут такое началось… Все как с ума посходили, в панике поразбивали окна и бросились прочь. Анта в это время находилась наверху. Услышав шум, она спустилась вниз. Представь себе зрелище: ребенок спускается в зал, не понимает, почему и зачем все бегут, и вдруг видит на полу свою мать, мертвую…

Риту передернуло. На память пришли слова Дейрдре о том, что ее мама, по слухам, тоже умерла молодой, но о ней никогда не рассказывали.

– После убийства Стеллы Лайонел попал в сумасшедший дом и провел там остаток жизни. Отец не раз повторял, что наследника Мэйфейров свело с ума чувство вины. Лайонел постоянно упоминал какого-то дьявола, который не оставляет его в покое, и утверждал, что дьявол послан его сестрой-ведьмой, дабы забрать его. Во время одного из припадков он и умер – подавился собственным языком, а рядом никого не оказалось. Когда открыли дверь обитой войлоком палаты, он был уже мертв и даже успел почернеть. В этот раз все сделали по правилам: позвали прозектора и произвели вскрытие. Однако царапины на лице мертвой Анты до конца дней не давали покоя моему отцу.

– Бедная Диди. Она должна была что-то чувствовать.

– Конечно, – согласился Джерри. – Такие вещи даже новорожденный младенец чует. А когда мы с отцом уносили тело Анты со двора, то слышали, как маленькая Дейрдре буквально выла, словно чувствуя, что ее мать умерла. И никто не взял этого ребенка на руки, не покачал, не успокоил. Говорю тебе, с самого рождения над ней висело проклятие. При всем, что творилось в их семье, у нее не было шансов остаться в здравом уме. Потому-то дочку Дейрдре и отослали подальше от этого дома, на запад. И на твоем месте, дорогая, я не стал бы совать нос в их дела.

Рита вспомнила элегантную Элли Мэйфейр. Наверное, летит сейчас домой, в Сан-Франциско.

– Говорят, ее приемные родители в Калифорнии – люди богатые, – продолжал Джерри. – Мне об этом рассказывала сиделка Дейрдре. У девчонки имеется личная яхта, чтобы плавать по заливу Сан-Франциско. Стоит прямо под окнами их дома. Отец – крупный адвокат, хотя и изрядный сукин сын, но деньги грести умеет. Если над Мэйфейрами и висит проклятие, этой девочке посчастливилось увернуться от его стрел.

– Джерри, ты же не веришь в проклятия.

– Не спорю, дорогая, но как же тогда быть с изумрудным кулоном? Дважды мой отец отмывал его от крови. У меня всегда создавалось впечатление, что мисс Карлотта считала эту вещицу про́клятой. Когда застрелили Стеллу и отец в первый раз чистил изумруд, знаешь, о чем его просила мисс Карлотта? Чтобы кулон похоронили в гробу вместе со Стеллой. Но он отказался. Это правда – отец сам мне рассказывал.

– Джерри, а может, камень вовсе и не настоящий.

– Да ты что, Рита Мей?! За этот изумруд можно купить целый квартал на Кэнал-стрит! Так вот, у них с мисс Карлоттой вышел спор из-за этого камня. Та настаивала, чтобы кулон положили в гроб рядом с ее сестрой. А у отца был знакомый ювелир, Хершман с Мэгазин-стрит, – они, можно сказать, дружили. И тогда он позвонил Хершману, а тот заявил, что камень настоящий и очень редкий, – во всяком случае, ему самому еще не доводилось видеть такие изумруды. Назвать стоимость он не решился, сказав, что для безошибочной оценки камень следует отправить в Нью-Йорк. Этот ювелир точно так же отзывался обо всех драгоценных камнях Мэйфейров. Однажды его попросили почистить их для мисс Мэри-Бет – еще до того, как они перешли к Стелле. По его мнению, подобные камни рано или поздно попадают в музей, где им, собственно, и место.

– И как же Рэд объяснил свой отказ мисс Карлотте?

– Сказал, что ни в коем случае не станет класть в гроб изумруд, стоящий не меньше миллиона долларов. Отец отмыл кулон в специальной жидкости, раздобыл у Хершмана бархатную коробочку, положил камень туда и отдал ей. То же самое мы сделали через двенадцать лет, когда Анта выбросилась из окна. Но тогда мисс Карл уже не просила нас хоронить кулон вместе с покойницей. И не стала требовать, чтобы гроб выставили в зале.

– В зале?

– Ну да. Стелла лежала в зале, прямо у них в доме. В прежние времена они всегда так делали. Старого Джулиена Мэйфейра тоже повезли на кладбище из зала, как и мисс Мэри-Бет, которая умерла в двадцать пятом году. Стелла хотела, чтобы и ее тело было выставлено там же. Она оговорила это в завещании, и ее просьбу выполнили. Но с похоронами Анты было по-другому. Мы с отцом принесли кулон назад. Мисс Карл находилась в двухсветном зале. Огней в нем не зажигали, и там было очень темно, потому что дневной свет загораживали террасы и деревья. Так вот, мисс Карл просто сидела и качала в люльке маленькую Дейрдре. Отец отдал кулон ей в руки. Знаешь, что она сделала? Коротко поблагодарив отца, она повернулась и положила коробочку прямо в люльку к ребенку.

– Но почему?

– Почему? Да потому, что кулон перешел к Дейрдре. У мисс Карл не было никаких прав на эти драгоценности. Мисс Мэри-Бет оставила их Стелле, Стелла назвала преемницей Анту, а единственной дочерью Анты была Дейрдре. Так у них всегда было заведено: все драгоценности переходят к одной из дочерей.

– А что, если этот кулон проклят? – сказала Рита.

Рите было страшно даже подумать о том, что он висит теперь на шее у Дейрдре, у беспомощной Дейрдре.

– Ну, если камешек проклят, тогда, наверное, и дом тоже, – отозвался Джерри. – У них драгоценности переходят по наследству вместе с домом и деньгами.

– Джерри, ты хочешь сказать, что дом принадлежит Дейрдре?

– Боже мой, Рита, ты что, с луны свалилась? Да об этом всем известно!

– Что же получается? Дом принадлежит Дейрдре едва ли не с рождения. Ее тети жили там много лет, а саму Дейрдре постоянно упрятывали в лечебницы. Наконец, когда ее вернули домой, все, на что она способна, это лишь тупо сидеть и…

– Рита, не надо истерик. Именно об этом я тебе и толкую. Да, дом принадлежит Дейрдре, как когда-то – Анте и Стелле. Когда умрет Дейрдре, все это перейдет к ее калифорнийской дочке, если только кому-нибудь не удастся изменить условия наследования. Хотя я не думаю, чтобы можно было поменять хоть букву в таких бумагах. Условия были установлены еще в те времена, когда Мэйфейры владели плантацией, точнее, даже раньше, когда они жили на островах, – ведь сюда семья перебралась с Гаити. Они называют это наследием. Помнится, Хершман частенько говорил, что мисс Карл не просто так пошла изучать право, когда была еще совсем юной. Она хотела узнать, как можно разделить наследие. Но ничего из этого не вышло. Еще при жизни мисс Мэри-Бет никто не сомневался, что все перейдет в руки Стеллы.

– А если дочь Дейрдре не знает об этом?

– Но существует закон, дорогая. А мисс Карлотта, какой бы она ни была в других отношениях, считается хорошим юристом. К тому же наследие связано с фамилией Мэйфейр. А дочка Дейрдре носит эту фамилию. Я слышал об этом, когда она родилась. И ее приемная мать, Элли Мэйфейр, которая сегодня расписывалась в траурной книге, знает об этом. Они в курсе. Люди всегда знают, когда им нужно вступить во владение деньгами. Да и другие Мэйфейры расскажут этой девочке. Райен Мэйфейр, например. Он ведь внук Кортланда, а тот искренне любил Дейрдре. К тому времени, когда ее заставили отказаться от ребенка, Кортланд был уже очень стар. Но, насколько я слышал, он всегда был против такого решения и сделал много хорошего для Дейрдре. Еще я слышал, что он сильно повздорил с мисс Карлоттой из-за ребенка, заявив, что, если они отберут его у Дейрдре, это сведет ее с ума. Ну а мисс Карлотта кричала ему в ответ, что Дейрдре уже и так свихнулась…

Джерри допил свой бурбон и налил новую порцию.

– Но что, если есть другие вещи, о которых дочь Дейрдре не подозревает? – спросила Рита. – Почему же она сегодня не приехала сюда? Почему не захотела увидеть свою настоящую мать?

«Рита Мей, они собираются отобрать у меня ребенка!»

Джерри не ответил. К этому моменту он уже успел прилично нагрузиться бурбоном, отчего глаза его налились кровью.

– Отец знал об этих людях очень многое, – произнес он слегка заплетающимся языком. – Больше, чем рассказывал мне. И знаешь, однажды он вдруг заявил, что они поступили совершенно правильно, забрав у Дейрдре девочку и отдав ее Элли Мэйфейр. Оказывается, Элли не могла иметь своих детей. Это сильно печалило ее мужа, и он уже готов был уйти от нее, когда позвонила мисс Карл и предложила им взять ребенка Дейрдре. В конце концов такое решение для всех оказалось истинным благословением, и получается, что старый мистер Кортланд, упокой Господь его душу, ошибался. Правда, отец просил меня не рассказывать тебе об этом.


Рита знала, что следует сделать. За все годы супружеской жизни она ни разу не солгала Джерри Лонигану – она просто не ставила его в известность. На следующий день она позвонила в отель «Монтелеоне». Англичанин только что расплатился по счетам, сообщили ей, однако вполне возможно, что он еще в холле.

Пока Рита ждала у телефона, ее сердце бешено колотилось.

– Эрон Лайтнер слушает… Да, миссис Лониган. Умоляю, возьмите такси. Я оплачу проезд. Да, буду ждать.

Рита так сильно нервничала, что запиналась в разговоре. Выскочив впопыхах из дому, она кое-что забыла, и пришлось вернуться. Тем не менее предстоящая встреча ее радовала, и, даже если бы в тот момент ее перехватил Джерри, Рита ни за что бы не отказалась от поездки в отель.

Англичанин пригласил ее в бар «Вожделенная устрица», расположенный за углом. Заведение было приятным, с вентиляторами под потолком, большими зеркалами и несколькими дверями, широко распахнутыми на Бурбон-стрит. Рите оно показалось несколько экзотичным, как, впрочем, и весь Французский квартал. Она почти не бывала здесь.

Они уселись за столик с мраморной крышкой, и Рита заказала себе бокал белого вина – его попросил принести англичанин, и ей понравилось название. До чего же обходителен этот Лайтнер! Какое значение имеет в данном случае возраст?! Он намного обаятельнее, чем более молодые мужчины. Столь тесное соседство с ним заставляло Риту немного нервничать, а от его проницательного взгляда она просто таяла, словно снова превратилась в девчонку-подростка.

– Расскажите мне все, миссис Лониган, – попросил он. – Обещаю выслушать вас очень внимательно.

Рита попыталась говорить размеренно, но едва она начала, как слова хлынули потоком. А потом она и вовсе расплакалась, и Лайтнер вряд ли смог разобрать хоть слово. Рита подала ему скомканный кусочек его старой визитной карточки и рассказала, как читала объявления, как потом сообщила Дейрдре, что так и не смогла разыскать мистера Лайтнера.

Наконец она перешла к самой трудной части своего повествования:

– Есть вещи, которые эта девочка из Калифорнии не знает. Она наследует собственность. Возможно, адвокаты сообщат ей об этом. Но, мистер Лайтнер, кто предупредит ее о проклятии? Я доверяю вам и рассказываю то, о чем мой муж запретил мне даже упоминать кому бы то ни было. Но Дейрдре еще тогда поверила вам, и этого для меня достаточно. Поймите, на драгоценностях и на доме лежит проклятие.

В конце концов Рита выложила англичанину все – и то, что услышала от пьяного Джерри, и то, что смогла выведать в свое время у свекра. Словом, рассказала абсолютно все, что удалось вспомнить.

Как ни странно, ее исповедь ничуть не удивила и не шокировала англичанина. Он неоднократно заверил Риту, что сделает все возможное, чтобы сообщить эти сведения в Калифорнию, дочери Дейрдре.

Рита сидела, шмыгая носом, так и не притронувшись к белому вину. Лайтнер поинтересовался, согласна ли она сохранить его визитку и позвонить в случае каких-либо «перемен» в положении Дейрдре. Если его не окажется на месте, продолжал англичанин, Рите следует непременно оставить сообщение – достаточно сказать, что дело связано с Дейрдре Мэйфейр. Тот, кто ей ответит, поймет, о чем идет речь.

Рита достала из сумочки молитвенник.

– Пожалуйста, продиктуйте мне еще раз ваши телефоны, – попросила она и приписала на страничке молитвенника: «В связи с Дейрдре Мэйфейр». Только покончив с записью, Рита отважилась задать вопрос: – Скажите, мистер Лайтнер, а как вы познакомились с Дейрдре?

– Это долгая история, миссис Лониган, – ответил он. – Можно сказать, что я много лет наблюдаю за этим семейством. У меня есть пара картин, созданных отцом Дейрдре, Шоном Лэйси. И одна из них – портрет Анты. Лэйси погиб в Нью-Йорке еще до рождения дочери – попал в автокатастрофу.

– Погиб в автокатастрофе? Я не знала об этом.

– Полагаю, в ваших краях об этом едва ли кому-то известно. А Шон Лэйси был весьма талантливым художником, и написанный им портрет Анты со знаменитым изумрудным кулоном на шее действительно прекрасен. Я приобрел его через посредничество одного нью-йоркского торговца спустя несколько лет после смерти родителей Дейрдре. Ей самой было тогда, наверное, лет десять. А познакомился я с Дейрдре только после того, как она поступила в колледж.

– Странное совпадение, – задумчиво произнесла Рита. – Отец Дейрдре погиб в автокатастрофе, но то же самое случилось и с молодым человеком, за которого она собиралась замуж. Вы этого не знаете? Он ехал в Новый Орлеан, и на приречном участке дороги не справился с управлением…

Рите показалось, что при последних словах Лайтнер слегка изменился в лице, однако полной уверенности в этом у нее не было. Быть может, он лишь на мгновение прищурился.

– Я знаю об этом, – задумчиво откликнулся англичанин. Казалось, он размышляет о чем-то, но не желает делиться своими мыслями с Ритой. Наконец он спросил: – Миссис Лониган, вы можете пообещать мне одну вещь?

– Что именно, мистер Лайтнер?

– Если вдруг случится нечто совершенно непредвиденное и дочери Дейрдре придется приехать сюда из Калифорнии, пожалуйста, не пытайтесь с ней поговорить. Немедленно свяжитесь со мной. Звоните в любое время суток, и я обещаю, что вылечу из Лондона ближайшим рейсом.

– Вы хотите сказать, что я не должна рассказывать ей что-либо? Я правильно вас поняла?

– Да, – очень серьезно ответил Лайтнер.

Он впервые коснулся руки Риты, но сделал это с уважением и достоинством, как истинный джентльмен.

– Не переступайте впредь порог того дома, особенно если в нем появится дочь Дейрдре. Обещаю вам: если я не смогу прилететь сам, то прибудет другой человек, во всех подробностях знающий историю рода Мэйфейров и способный завершить все нами начатое.

– Какой груз вы снимаете с моей души, – вздохнула Рита.

Ей действительно не хотелось разговаривать с дочерью Дейрдре, совершенно чужой в этих краях, – она не представляла, как рассказать ей о том, что произошло. И вдруг Рита спохватилась: их беседа принимала какой-то таинственный оборот. Она впервые задала себе вопрос: кто же на самом деле этот обаятельный джентльмен? Не зря ли она доверилась ему?

– Вы можете мне доверять, миссис Лониган. – Лайтнер словно проник в ее мысли. – Прошу вас, не сомневайтесь во мне. Я уже встречался с дочерью Дейрдре и знаю, что она весьма скрытная и, надо сказать, довольно колючая особа. Если вы меня правильно понимаете, она не из тех, кого легко вызвать на откровенность. Тем не менее полагаю, что мне удастся объяснить ей, что к чему.

Что ж, это звучало вполне разумно.

– Конечно, не беспокойтесь, мистер Лайтнер.

Англичанин смотрел на Риту. Возможно, он понимал, в каких растрепанных чувствах она находится, каким странным оказался для нее прошедший день со всеми этими разговорами о проклятиях, наследстве, покойниках и роковом изумрудном кулоне.

– Да, все это очень и очень странно, – сказал Лайтнер.

– Вы как будто читаете мои мысли, – рассмеявшись, заметила Рита.

– Не волнуйтесь более ни о чем, – ответил он. – Я позабочусь о том, чтобы Роуан Мэйфейр узнала, что ее мать против воли заставили отказаться от нее. Я постараюсь довести до ее сведения все, что вам хотелось бы. Я в большом долгу перед Дейрдре. Не могу избавиться от чувства вины перед ней, ибо, когда она больше всего нуждалась в помощи, меня не оказалось рядом.

Этого Рите было более чем достаточно.


После той встречи, приходя каждое воскресенье к мессе, Рита открывала последнюю страницу молитвенника, где были записаны лондонские телефоны Лайтнера, вновь и вновь перечитывала надпись: «В связи с Дейрдре Мэйфейр» – и молилась за свою подругу. Тот факт, что молитва была за усопших, отнюдь не казался ей странным: в подобных обстоятельствах уместна именно такая молитва.

– Боже Всемогущий, да изольется на нее вечный свет и да упокоится она в мире. Аминь.


Вот уже более двенадцати лет прошло с тех пор, как Дейрдре сидит на этой террасе. И уже больше года, как появился и уехал англичанин… Они снова говорят о том, что Дейрдре надо куда-то отправить. Дом ветшает, и сад давно пришел в запустение. А родне не терпится опять запереть ее в какой-нибудь лечебнице.

Может, следует позвонить тому англичанину и сообщить ему о том, что происходит? Рита не знала, как поступить.

– Это разумный шаг с их стороны, – сказал Джерри. – Лучше сделать это сейчас, пока мисс Карл вконец не одряхлела и еще способна принять решение. А она сильно сдала – что правда, то правда. Но Дейрдре сдает еще быстрее. Говорят, она умирает.

Умирает

Рита дождалась, пока Джерри уйдет на работу, и направилась к телефону. Она знала, что на квитанции будет указано, куда она звонила, и в конце концов Джерри обо всем узнает. Но сейчас важно не это. Сейчас важно объяснить телефонистке, что ей необходимо связаться с абонентом на другом континенте.

Когда Риту соединили, ей ответил приятный женский голос. Как и обещал англичанин, они согласились оплатить разговор. Женщина на другом конце провода говорила слишком быстро, и поначалу Рита с трудом понимала, о чем идет речь. Как выяснилось, мистер Лайтнер находился в тот момент в Соединенных Штатах – в Сан-Франциско. Женщина заверила, что немедленно свяжется с ним, пусть только Рита назовет свой номер.

Рита объяснила, что мистеру Лайтнеру не нужно перезванивать ей, и попросила передать ему сообщение. Очень, очень важное сообщение: «Скажите, что звонила Рита Мей Лониган и что дело касается Дейрдре Мэйфейр… Записали? Дейрдре Мэйфейр очень больна, и дни ее сочтены. Возможно, она скоро умрет».

Когда Рита произносила последнее слово, у нее перехватило дыхание. После этого она была не в состоянии сказать что-либо еще, хотя и пыталась отвечать четко, когда женщина на другом конце провода переспрашивала что-либо, повторяя ее сообщение, а потом еще раз заверила Риту, что немедленно позвонит мистеру Лайтнеру в Сан-Франциско, в отель, где он остановился. Вешая трубку, Рита заливалась слезами.

Ночью ей приснилась Дейрдре, но наутро Рита ничего не сумела вспомнить. Только то, что видела Дейрдре в сумерках и ветер играл в ветвях деревьев за школой Святой Розы. Когда Рита открыла глаза, в ушах еще звучал шелест листьев. Она вновь услышала голос Джерри, рассказывавшего, как они с отцом ходили готовить тело Анты к погребению. Потом Рита вспомнила, какой начался ураган, когда они с мисс Карл сцепились из-за маленькой белой карточки со словом «Таламаска». И снова почему-то в памяти возник шум ветра в саду школы Святой Розы.

Рита оделась и отправилась к утренней мессе. В церкви она поставила свечку перед статуей Пресвятой Девы. «Помоги мистеру Лайтнеру приехать сюда, – молилась Рита. – Помоги ему поговорить с дочерью Дейрдре».

Произнося про себя слова молитвы, Рита вдруг осознала, что ее тревожит не наследство рода Мэйфейров и не проклятие, тяготеющее над красивым изумрудным кулоном. Она не думала, что мисс Карл, какой бы жестокой ни была, действительно намеревается нарушить установленные условия, равно как не верила, что проклятия существуют на самом деле.

Единственное, что действительно имело значение, это любовь, которую Рита в глубине сердца испытывала к Дейрдре.

Рита считала, что дочь Дейрдре имеет право знать, какой удивительной была когда-то ее мать – нежнейшая и добрейшая из всех людей. Та Дейрдре, что осталась в далеком пятьдесят седьмом году на скамейке среди сумеречного весеннего сада – рядом с обаятельным молодым человеком, шептавшим ей слова любви.

Мэйфейрские ведьмы

Подняться наверх