Читать книгу Опубликованное в 90-х—10-х. Методика, математика, система образования - Евгений Беляков - Страница 7

Интегральный урок
Море как элемент русского этноландшафта
История+словесность

Оглавление

Человек может покидать родину и возвращаться. Он любит родину, и это – природное свойство человека. Но слово «родина» имеет два смысла: это может быть «малая родина», место, где человек родился и вырос, к чему прикипела его душа. А есть «историческая родина», которую я, как сказано в заголовке, называю этноландшафт. Это – родина культуры, предков. А так как поколения уходят и уходят «под землю», а народы меняют свою этническую территорию, то и этноландшафт с течением времени меняется, причем более древние слои уходят в этническое подсознание точно также, как детские травмирующие воспоминания вытесняются в бессознательное отдельного человека. Но они стремятся возвратиться в символах, снах, искусстве и неосознаваемых компонентах и интенциях этноса. И именно они, эти невидимые слои становятся важнейшим фактором, определяющим как фон и орнамент исторических событий, так и часто вообще саму судьбу народов земли.


Этносы мигрируют так же, как и люди. Археологи чаще всего ведут происхождение славян от тшинецко-комаровской культуры, датируемой XIX – XI веками до н.э., и расположенной в Восточной Европе от Одера до Днепра, то есть на территории современных Польши и Украины. Предание же говорит по-другому. Автор «Повести временных лет» ведет славянский род с побережья Адриатики, от нориков, иллирийцев и венедов, оттуда, где нынче расположена Венеция, прежде город венедов.

Конечно, это совсем другая природная среда, если конечно, древние авторы не ошибаются (а мы их правильно толкуем). И уже даже в русских сказках почти не осталось следа морских этноландшафтов. В русских сказках этноландшафт чаще всего представлен как густой дремучий лес, куда выезжает Иван-царевич на своем богатырском коне, это искры озер, топкие болота, пригорки.

Только откуда-то с самого дна души у некоторых художественных натур вдруг всплывают странные воспоминания о «другой родине». Однажды русский художник Петр Чахотин реставрировал часовню в горах близ Пьемонта, построенную ещё до разделения церквей. Часовня считалась чудотворной, и каждый раз, когда случалась чума или иная эпидемия, народ стекался сюда. После же выздоровления, фрески рисовали заново, новым слоем, чтобы уничтожить заразу. И вот Петр Чахотин, снимая слой за слоем, добрался до 12-го века… Все это само по себе очень интересно, но к теме нашей не имело бы отношения, если бы неожиданно в книжке о Чахотине я не наткнулся бы на такую сказанную им фразу: «О, как северная Италия похожа на русский север!» В этот момент я перевел взгляд на экран работавшего телевизора и вдруг услышал, что говорил диктор: «Псков предстал как русская Венеция!» Я был поражен. И действительно, старинный русский Псков, ровесник Киева, построенный в месте слияния Псковы и Великой, причем под острым углом, кажется весь покоящимся «на воде»… А ведь в Адриатическом море, сравнительно неподалеку от Венеции, есть развалины древних городов, затопленные морем в древние времена.

Публицист П. Перцев писал в 1905 году (я цитирую по книге «Россия распятая» Ильи Глазунова): «Каждый из нас (русских, Е.Б.), не бывая в Венеции, знает Венецию… Венеция – именно огромный, заброшенный дом без хозяина. Его теперешние жильцы не более как случайные пришельцы, которых не замечаешь, глядя на него, и забываешь, думая о нем». И Глазунов продолжает: «…Войдя в собор Сан-Марко, испытываешь чувства, близкие от посещения Софии Киевской, построенной приблизительно в то же время, в XII веке… Я обратил внимание, что в капителях первого этажа дворца Дожей, выходящих на море, изображены разноликие скульптурные барельефы, среди которых угадываются знакомые черты славянина. Никто не может по сей день объяснить, что они означают и почему древний скульптор изобразил эти барельефы…

Венеция основана древними венедами в незапамятные времена переселения народов. Большинство из них, основав на сваях свой удивительный город, ушли на север, расселившись по всей протяженности Балтийского моря, которое в старину называлось Венедским. Историки всех времен и народов – даже советские – подтверждают, что венеды – предки славян. Не в первый раз хочу напомнить читателю, что до сих пор наши северные соседи, например финны, называют Россию страной вендов, а нас, русских, вендами. Венецианцы не были похожи поначалу на расовый тип итало-латинских племен, населявших полуостров «итальянский сапог». Светловолосые женщины, воспетые Тицианом и несравненными колористами венецианской школы, характерны для Венеции, но не для континентальной Италии. И не случайно герб господина Великого Новгорода походил на герб Венеции».

На северном побережье Европы, венеты построили город Винету (северную Венецию), которую И.Г.Гердер в свое время называл «славянским Амстердамом». Справочный отдел книги Гердера «Идеи к философии истории человечества», М., 1977, с. 672, сообщает, что Винета – «древний славянский город на острове Волин, в устье реки Одер, по легенде ПОГЛОЩЕННЫЙ МОРЕМ».

Итак, давайте подумаем: как же примирить имеющиеся данные? С одной стороны – автохтонные «славянские» племена тшинецко-комаровской (XIX – XI вв. до н. э.), пшеворско-зарубинецкой (II до н. э. – II в. н. э.), пражско-корчакской (VI в. н. э.) культур, ареалы которых совпадают, и которые вообще очень похожи, так что можно предполагать, что на самом деле речь идет об одной праславянской культуре. С другой – венеты (и какие-то ещё многочисленные русы, руги, русены – с корнем «рус» – вместе с ними), которые распространились на эту географическую зону гораздо позднее, где-то в первые века нашей эры. Эти русы и венеды были членами «мобильных отрядов», гулявших по Европе и вокруг в поисках добычи. Они очень напоминали казаков, описанных Гоголем в «Тарасе Бульбе», даже такой же чуб, как был у Тараса, носил рус Святослав, киевский князь. Вероятно, эти совпадения отнюдь не случайны.


Славяне в VI в.н. э. Территория не соприкасается с морем.


Происхождение слов «рус» и «вене» вызывает споры, но, скорее всего, они означают «кровное братство»: «рус» – это КРАСНАЯ кровь, а «вене» – тоже кровь, от чего произошло слово «вена» (сравни также венок, венец – атрибуты русской свадьбы, символ принятия в род). Эти слова в прошлом означали клятву и братство (например, итальянская вента – тайное братство).

Не следует ли, примиряя обе точки зрения, объявить, что возможно, первый век нашей эры – временная точкой РОЖДЕНИЯ славянской этнической группы в результате СЛИЯНИЯ венетской и автохтонной, протославянской этнических ветвей? И, возможно, это слияние МОРЯ и ЛЕСА в дальнейшем ретранслировалось и в наших летописях, и стало легендой о призвании варягов, то есть русов или венедов, славянскими (а на самом деле праславянскими) князьями?

Древнейшую историю венедско-предславянского синтеза можно гипотетически реконструировать так. В начале тысячелетия протославяне представлены зарубинецкими древностями. Затем, в I – II вв. на их земли мигрируют венеды и другие народы римской периферии (черняховская культура). Её составляли беженцы. Они не имели оружия, и их клады содержали только серебряные римские монеты при полном отсутствии медных. Зарубинецкие протославяне продвинулись на север и взаимодействуют с балтами («балто-славянское единство»). Черняховская культура была завоевана в IV веке готскими племенами, частично включившими ее в свой состав. При этом венеды рассеиваются организованными военизированными группами по всей восточной Европе. Это и были русы. В дальнейшем, в V – VI веке, после гибели готского королевства от гуннов, зарубинецкие протославяне возвращаются южнее на старые места (культура пражского типа), а русы оседают на тех же и близлежащих территориях. Значит именно русы-венеды принесли любовь к морю: их, русов, даже и хоронили в ладье!


Похороны руса. Г.И.Семирамидский


А вот примеры «просвечивания» древнего морского этноландщафта в русской поэзии и прозе. В стихотворении «Венеция» А. Блок грезит о другой родине, помещая ее из прошлого в будущее:


…Очнусь ли я в другой отчизне,

Не в этой сумрачной стране?

И памятью об этой жизни

Вздохну ль когда-нибудь во сне?


Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,

Купец, рыбак иль иерей

В грядущем мраке делит ложе

С грядущей матерью моей?


Быть может, веницейской девы

Канцоной нежной слух пленя,

Отец грядущий сквозь напевы

Уже предчувствует меня?


И неужель в грядущем веке

Младенцу мне – велит судьба

Впервые дрогнувшие веки

Открыть у львиного столба?…


В «Слове о полку Игореве» Ярославна шлет свою молитву-плач на море, где томится князь Игорь.


…И расплескалось МОРЕ ко полуночи,

Понесло мглу-туман к северу.

То сам Бог указывал путь Игорю

На землю Русскую, ко златому престолу отчему…


Создается впечатление, что это Азовское море или Керченский пролив. Но мы знаем, что Игоря не увозили так далеко. «Море» «Слова о полку» – это озеро (возможно, Торское озеро, расположенное в самом центре земли Половецкой). Вот так и град Китеж погрузился не в море, а в озеро. Море само погрузилось в море русской души. Вспомним стихи Пушкина:


Прощай же, море! Не забуду

Твоей торжественной красы

И долго, долго помнить буду

Твой гул в вечерние часы.


В леса, в пустыни молчаливы

Перенесу, тобою полн,

Твои скалы, твои заливы,

И блеск, и тень, и говор волн.


Именно так и сделали наши венедские предки. Из глубины исторической памяти русского человека как бы просвечивает прежняя морская родина венетов-мореплавателей, открывших путь по рекам и морям «из варяг в греки», средиземную кругосветку.. Русский человек перенес «в леса, в пустыни молчаливы» образ морских просторов, и в русских лесных просторах он – вечный мореплаватель.


Лермонтов в стихотворении «Родина» вдруг неожиданно вспоминает о море. Да! В это трудно верится, но откройте сами томик его стихотворений:


…Но я люблю – за что, не знаю сам —

Ее степей холодное молчанье,

Ее лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек ее, ПОДОБНЫЕ МОРЯМ…


Море Лермонтов видит и в небе:


На воздушном океане,

Без руля и без ветрил,

Тихо плавают в тумане

Хоры стройные светил…


Как и Борис Пастернак в стихотворении «Сосны»:


В траве меж диких бальзаминов,

Ромашек и лесных купав,

Лежим мы, руки запрокинув,

И к небу головы задрав.


…И столько широты во взоре,

И так покорно все извне,

Что где-то за стволами море

Мерещится все время мне.


Там волны выше этих веток,

И, сваливаясь с валуна,

Обрушивают град креветок

Со взбаламученного дна.


…Смеркается, и постепенно

Луна хоронит все следы

Под белой магиею пены

И черной магией воды…


Или – в стихотворении «Ветер».


…И ветер, жалуясь и плача,

Раскачивает лес и дачу.

Не каждую сосну отдельно,

А полностью все дерева

Со всею далью беспредельной,

Как парусников кузова

На глади бухты корабельной.


У Паустовского: «В сумерки луга похожи на море: как в море, садится солнце в травы и маяками горят сигнальные огни на берегу Оки. Так же, как в море, над лугами дуют свежие ветры и высокое небо опрокинулось бледной зеленеющей чащей».

Таким образом утверждение, будто этноландшафт – чисто «географическая» часть этноса не совсем верно. Когда этнос мигрирует, его первоначальная родина остается с ним в воспоминаниях, в символах, в метаформах, погружается в глубину психики, в бессознательное…

Мне кажется, в этом контексте по-новому можно посмотреть и на порыв Петра Великого построить русскую флотилию и новую столицу на берегу моря (попытку восстановить древний путь «из славян в греки»), и на роль в русской литературе Александра Грина, на явление Коктебеля в поэзии «серебряного века», и на выход Гагарина в Космос на космическом фрегате. Ведь даже само название «космический корабль» происходит от сравнения управляемого дирижабля с кораблем. Характерно, что космические миры К.Э.Циолковский называл «эфирными островами».

Все эти разнородные явления можно объединить единым названием: русский морской романтизм (русский маринизм) – мировоззрение, в котором «просвечивает» первоначальная морская родина русов-мореходов.

Опубликованное в 90-х—10-х. Методика, математика, система образования

Подняться наверх