Отрывок из книги
Император Павел Первый
Вечером 11 марта 1801 года российский император Павел Первый находился в своем любимом Михайловском дворце, в Общем Столовом зале, в самом близком кругу. За ужином присутствовали императрица Мария Федоровна, царевичи Александр и Константин, принцесса Виттенберг, княгиня Доротея Ливен, графиня Головина, граф фон дер Пален, князь Юсупов и некоторые другие высокопоставленные лица. После ужина был концерт, пела знаменитая французская актриса мадам Шевалье. Ее глубокий бархатный голос удивительно сочетался с необычайной грацией и красотой. Густая копна светло-каштановых волос, большие васильковые глаза, правильные черты лица и гибкое подвижное тело сразу же приковывали к себе внимание любого мужчины, а женщин заставляли досадовать и ревновать. Она имела оглушительный успех в России, ее пением хотели насладиться все. Но если бы кто-то совершенно посторонний мог взглянуть в этот момент на собравшееся в уютной зале высшее общество империи, его бы удивило, что модную певицу практически никто не слушает. Бедная мадам Шевалье напрасно старалась, напрягая голосовые связки. Император, который обычно был в таком восторге от этой дамы, сейчас был рассеян, и на его лице время от времени появлялось недовольное выражение. Цесаревич Александр был, казалось, ни жив, ни мертв. Он сидел с каменным лицом, порой украдкой бросая взгляд на графа Палена. Как ни странно, но благодушный и спокойный вид генерал-губернатора Санкт-Петербурга нисколько не успокаивал наследника престола. Наоборот – он бросал его в озноб, от которого у Александра чуть ли не начинали стучать зубы.
.....
Когда умерла Елизавета Петровна, мальчик осознал, что его отец стал императором, а он – наследником престола. Наблюдательного и серьезного ребенка поразило, что никто по-настоящему не был опечален смертью его двоюродной бабушки. Пожалуй, он был единственным человеком, чьи слезы у смертного одра императрицы были искренними. Все остальные были заняты мыслями о будущих интригах и новом раскладе сил у подножия непрочного трона. Неужели никто, кроме него, не любил усопшую? Эта человеческая черствость и лицемерие так поразили его, что он тогда спросил у графа Панина:
– Скажите, граф, после отца я буду императором?
.....
