Читать книгу Иной и Иные. Двери не то, чем кажутся - Евгений Пышкин - Страница 5

Как бы я мог отреагировать на новое послание от Индиго? Вопрос трудный, он и остался трудным, когда прочел второе письмо этого странного… Человека? Тип – звучало бы презрительно, а я не испытывал пренебрежения к нему.

«Евгений, мне следует объяснить свое непоследовательное поведение с вами у магазина. Я тогда оборвал разговор. Со стороны, знаю, выглядело как неуважение к собеседнику. Я заранее приношу извинения и желаю объяснить причину. Не хочу пускаться в пространные объяснения в электронном письме. Мне кажется, что проще разрешить всё тет-а-тет.

С уважением,

Индиго».

Мой ум зацепился, как за спасительную соломинку, за глагол «разрешить». Именно. Я понял, что я испытал, когда первый раз прочитал письмо. Ни злобы, ни ненависти, ни удивления. Второе, более вдумчивое слежение за переплетением слов, выловило роковое – «разрешить». Да, я хотел покончить раз и навсегда с этими встречами. Хотел, чтобы Индиго стал историей. «Разрешить всё». Развязать узел, случайно сплетенный судьбой, ибо, казалось, не могут сойтись в пространстве и времени два таких субъекта как я и он. А если и сойдутся, то разлетятся в стороны подобно двум телам в космосе. Даже столкновения не будет.

Единственно меня беспокоила мысль о говорящем псе из сна. Оставит ли в покое навязчивый сон, когда знакомец останется в прошлом?

Я поехал по уже знакомому маршруту.

В этот раз ждать пришлось недолго. Минут пять, не больше.

– Здравствуйте, – вновь вежливо начал Индиго.

– Здравствуйте.

– Итак, мое недолжное поведение связано с говорящим псом.

– Хорошо. Извинения приняты, – ответил я сухо. – Кстати, откуда вы знаете о моем сне?

– Скажем так, я был с ним знаком.

– С собакой? – уточнил я.

– Да. С собакой. Или псом. У вас, между прочим, удивительный язык. Два слова обозначают одно и то же.

– Ну, русский язык…

– Национальность здесь не причем. Я говорю, что ваш, а подразумеваю цивилизацию этой планеты.

Я смутно начал догадываться. Догадка, словно вор в ночи, осторожно пробралась в сознание, таща на своем хвосте еще одну догадку: он сумасшедший.

– Я понимаю, Евгений, вам нужны точные формулы, и чтобы никакой неопределенности.

– Это верно.

– Тогда так. Вы можете поверить, вы можете не поверить мне, но… – Индиго замолчал, видимо подбирая слова. – На моей планете проводили эксперименты с пространством и временем. В результате экспериментов удалось открыть случайно проход в параллельный мир. Проход, естественно, оказался неустойчивым и неконтролируемым. Он схлопнулся, но в этот мир проникли две сущности. С одной мы справились, а вот с говорящим псом…

– Погодите, а я здесь причем?

– Евгений, вы и есть тот пес.

– Да бред же! Я могу поверить в то, что вы пришелец, но в то, что я…

И тут Индиго пустился в пространное объяснение своего, как он выразился, неподобающего поведения. Он вновь упомянул о научном эксперименте, добавив, что самостоятельно отправился на поиски говорящего пса. Это было необходимо. Что-то вроде дела чести. Индиго пояснил, что он чувствует след, оставляемый сущностью. След держится долго. И Индиго смог проследить пса до нашей планеты и, выйдя на меня, был удивлен: след присутствовал, но самого пса не оказалось поблизости. У Индиго создалось впечатление, что он все время не успевает, то есть сущность исчезает за мгновение до его появления. Таким было ощущение и при знакомстве со мной в поезде и при второй встрече у магазина, поэтому-то встреча оказалась недолгой. Индиго разочаровался: «Почему я не могу поймать его и узнать о намерениях? Но, задавшись таким вопрос, меня вдруг осенило! Вы, Евгений, и есть говорящий пес. Вы его перерождение, спустя тысячи лет».

– Поэтому сейчас, разговаривая с вами, я чувствую слабый след сущности, – закончил Индиго.

– Но вы же понимаете, я вам не поверю?

– Конечно.

– И что же вы собираетесь делать?

– Я закончил поиски. Я нашел пса. Больше нет необходимости встречаться с вами. Я почувствовал, что сущность не опасна.

– Я не опасен.

– Можно и так сказать, – задумчиво произнес Индиго. – Все дело в том, что я запомнил след пса, или правильнее сказать – энергетический отпечаток или запах таким, каким он был в первую нашу встречу. Но прошло много лет, след менялся, но что-то осталось неизменным. Назовем это ядром, или сутью. И вот это неизменное и вывело на вас.

– Может, вы ошиблись?

– Двери не ошибаются. Их невозможно обмануть, тем более ключ.

– Какие двери? Послушайте, или мы расстаемся, или вы все рассказываете.

– Вы правы. Придется рассказать более подробно, а не в двух словах. Но в следующий раз.

– Договорились.

Честно говоря, стала утомлять эта беседа. Впечатление создалось, что мы говорим о разном, причем Индиго пытается докричаться до меня со своей колокольни, но долетают вниз, где стою я, лишь обрывки фраз. Они бессмысленны, их не сложишь в ясные предложения.

Есть распространенная ошибка начинающего автора – писать неподробно. У автора в голове сложилась уже полная картина произведения, он видит ее законченной и логичной. Но начинающий автор показывает читателю только разрозненные куски в хаотичном порядке. Читатель не видит картины целиком, он словно рассматривает авторский мир сквозь замочную скважину. Так и Индиго показал лишь отрывки из своей истории.

– У вас есть вопросы? – вдруг спросил Индиго.

– Странно задавать их вам, не имея полной картины. Вопросов, конечно, море, ну, например… – Я задумался. – Например. Почему сущность живет в форме пса, почему не выбрала другой формы существования?

– Это просто объяснить. Сущность из параллельного мира не может выбирать форму. Жить в чужом теле – да, может, но материальность данного мира продиктовала ей форму пса. Например, вода в невесомости принимает форму шара. Почему?

– Законы физики.

– Правильно. Шар – оптимальная форма существования воды при невесомости. Так и собачий облик стал оптимальным для сущности.

– Ясно. Но возможно такое, что говорящий пес просто вселился в меня? То есть я не есть реинкарнация той сущности, которую вы ищите.

– Исключено. Когда сущность вселяется в тело, разум сопротивляется и аура искажается. Она раздваивается. Я этого не вижу у вас, другими словами, след сущности в вашей ауре для вас родной, он не противоестественен для вас. Может, я путанно объяснил?

– Нет, так-то понятно. То есть вы видите ауру?

– Да. Поэтому я вас легко находил.

Меня подмывало задать какой-нибудь каверзный вопрос, уж больно все гладко пока получается.

– Ну, хорошо. Тогда до встречи. Жду от вас историю.

– Нет, прощайте, Евгений.

– А разве вы не…

– Конечно, расскажу. Я вышлю ее на ваш электронный адрес. Обещаю.

Я был рад, что расстался с ним, но в тоже время слабое чувство тоски разбередило душу. Двойственность. Может, действительно, говорящий пес подал голос. «Да нет, конечно, чушь», – решил я, когда возвращался домой на маршрутке.

И до сих пор, именно до этого момента, когда печатаю эти строки, я не решил, хочу я еще раз встретиться с Индиго, или нет? В душе осталась та раздвоенность чувств и мыслей, которую трудно передать словами. Можно сказать, что это сожаление и облегчение, но, кажется, за этим еще что-то прячется.

В последнем письме от Индиго, во вложенном файле которого была история, шло объяснение двойственности. Конечно, он не знал о моих ощущениях, там не говорилось о двойственности. Индиго объяснял иное. Он просто сказал, что есть в мире предметы и явления, которые не поддаются «языковой артикуляции». Здравый рассудок диктует нам простое правило: что нельзя выразить, того не существует. Но это не так. Есть, то чего не выразить. И дело не в бедности человеческого языка. Язык богат. Но он приспособлен к материальности этого мира, значит, ограничен в своих возможностях. У него имеется зона, за которую он никогда не выйдет.

Возможно, решил я, мои двойственные ощущения как раз из этой серии. Объяснить до конца, до всей глубины я их не могу, лишь обозначить приблизительно. Это как топтаться недалеко от дома, в который я никогда не попаду, ибо он отделен неприступной пропастью. Я вижу дом. Я могу судить о его размерах, архитектуре, цвете, но ощутить полностью, войти в него – не могу.

Индиго предупредил, что в дневнике встречаются места, где повествование идет от других лиц. Это не домысливание и не фантазия, это было на самом деле. Индиго, если верить его словам, способен смотреть на вселенную с разных точек зрения. То есть не вселяться в чужое тело, а именно смотреть чужими глазами на мир. Конечно, посмотреть чужими глазами, это не риторическая фигура речи.

Способность чужого виденья Индиго приобрел, блуждая по вселенной. Заметил он ее не сразу. Вначале решил, что это игра воображения, но, как оказалось, нет. Пожалуй, мне стоит привести выдержку из его пояснительного вступления.

«Открывая двери пространства-времени, ты как бы теряешь часть своего я. Ты оставляешь его двери, но взамен тебе дается частичка способности самой двери. Мне, Евгений, трудно передать словами ощущения. Это не описать. Когда находишься всегда внутри измененного состояния сознания, то привыкаешь, для тебя это данность. Ты понимаешь его. Но описать не хватает словарного запаса вашей цивилизации. Я искал хоть какой-нибудь термин, что приближенно объяснил бы тебе мое состояние, и я нашел его в литературной среде. Более-менее он подходит.

Есть произведения, которые пишутся от лица автора, от «всевидящего ока». Авторский фокал. Есть произведения, где повествование ведется от имени одного или нескольких персонажей. И вот если меня представить персонажем моей истории и в тоже время ее автором, потому как я могу смотреть на историю глазами других существ и сущностей, то полифокальность – есть тот термин, найденный мной. Он коряв, не спорю, но другого слова я не смог подобрать, чтобы объяснить свое ощущение размноженности и будто размазанности по вселенной».

После этих двух абзацев меня озарила шальная мысль: а что если мир авторского вымысла и мир реальный, в котором живет автор, равнозначны?

Мир вымысла реален, только его реальность живет по своим законам, поэтому он не соприкасается с нашим миром. Ну, мысленно, конечно, соприкасается. Не соприкасается в материалистическом смысле слова. И в тоже время наш мир – это чей-то авторский вымысел, похожий на раскрытую книгу с большим числом страниц. Книга написана или пишется.

И вот тут я незаметно подкрался к выводу, который неприятно удивил: ничего не было, то есть не было Индиго, он плод моего воображения, он герой моей повести, что я пишу сейчас.

Пришлось вернуться в начало дневника. Однако там я не дал однозначного ответа. Там лишь утверждается реальность. То, что я написал в самом начале, оказалось мыслью беспомощно размазанной по тексту. Тогда я отбросил сомнения. Какая мне лично разница был Индиго или он плод фантазии? То, что осталось от него, эти черные буквы на белом фоне, останется при мне. Вместо рефлексии надо дать слово Индиго.