Читать книгу Двое на дороге (сборник) - Евгений Рогачев - Страница 3

Старик

Оглавление

«Старость одинокая, всем бедам беда!»

Софокл IV век до н. э.

Тяжело опираясь о клюку, старик стоял у калитки и наблюдал за прохожими. Мимо прошел, шаркая ногами, соседский мужик. Старик окликнул его:

– Колька, не знаешь, в магазин товару не завозили?

Тот приостановился. Достал мятую пачку папирос, закурил.

– Завтра должна автолавка приехать. А ты, дед, никак гостей ждешь?

– Внук должен приехать на каникулы. Почитай, на все лето. Жду телеграмму со дня на день. Хотел прикупить кое-чего.

– Это хорошо, когда гости. Особенно, если предупреждают заранее, а не сваливаются как снег на голову, – он докурил папиросу, втоптал ее в сухую, дорожную пыль. – Ладно, бывай, дед, некогда мне, идти надо.

Колька махнул рукой и отправился по своим делам. Старик постоял еще немного и пошел в дом.

Ближе к обеду почтальонша Клавка принесла наконец долгожданную телеграмму. Старик, дремавший к тому времени под раскидистой черемухой, встрепенулся, услышав знакомые шаги. В деревне редко кто выписывает прессу: не по карману. Поэтому визит почтальона часто означает весточку от родных.

Женщина села на скамейку напротив старика, положила сумку на колени.

– Здорово, дед. Все дрыхнешь?

– Да так, кимарнул немного. Что-то разморило меня после обеда.

Клавке, а вернее, Клавдии Петровне, шел пятьдесят шестой год. Находясь на пенсии, она все равно продолжала работать: молодежь в деревню не загонишь, да и на оклад такой особо не разживешься. Вот и приходилось ей таскать тяжелую сумку. Но она не роптала. С годами пообвыклась, по-своему даже полюбила эту работу. Что и говорить: отдала ей всю свою сознательную жизнь. Благодаря общительному характеру была в курсе деревенских новостей и знала почти всех жителей по именам. Муж ее погиб. Лет десять назад, глубокой осенью, поехал на рыбалку и не вернулся. Тело долго искали, но так и не нашли. С тех пор Клавдия и вдовствовала, живя одна. Правда, года три назад сошлась с одним шабашником, из города. Они тогда строили здание новой фермы. Вначале все у них вроде заладилось. Даже под ручки по деревне пару раз ходили, на зависть местным кумушкам. Но строительство закончилось, шабашники разъехались. В том числе и ее ухажер, прихватив напоследок скромные Клавкины накопления. В деревне редко что удается утаить, потому и это событие вскоре стало достоянием общественности. Кумушки за глаза шушукались, а Клавка ходила с гордо поднятой головой, как будто ничего и не случилось. Постепенно этот случай стерся из людской памяти, но Клавдия с тех пор ни одного мужика к себе близко не подпускала.

– Телеграмма тебе, дед, из города. – Клавдия Петровна открыла большую черную сумку, достала бланк.

Старик бережно взял бумагу, поднес к глазам. Буквы расплывались, сливаясь в одну бесконечную строчку.

– Вот, что б тебя! Очки-то я дома, на комоде оставил. Клавочка, милая, прочитай за-ради бога. Может, там важное чего. От моих-то давно уже вестей не было. Все-таки вспомнили старика, не забывают.

– Да ладно, дед, успокойся, чего ты распереживался. Сейчас прочитаем. Тут всего-то одна строчка. Слушай: «Приеду 24 встречать не надо Сергей».

Старик, слушая, смешно причмокивал губами, как будто пробуя каждое слово на вкус. Повертел телеграмму в руках, еще раз поднес к глазам. Словно сверялся, правильно ли Клавдия прочитала ему текст, не обманула ли.

Та улыбнулась, наблюдая за этими манипуляциями. Среди местных старик выделялся некоторой странностью. У него не было близких друзей, знакомство ни с кем не водил. Жил почти отшельником. Только когда приезжали родственники из города, преображался: надевал лучший костюм, начищал до блеска ботинки и выводил всех на люди. В деревне особо ходить некуда, кроме как в магазин – центр всей деревенской жизни. Шли не торопясь. С каждым из встречных старик останавливался и заводил разговор – о чем-то малом, незначительном. Посещение магазина могло растянуться на полдня и превращалось в целое событие. Односельчане, зная эту странную особенность старика, не осуждали его. В целом он был незлобивым человеком и большого зла никому никогда не делал.

– Значит, двадцать четвертого внучок приедет. А сегодня какое?

– Девятнадцатое.

– Почти неделя еще. Хорошо. Поможет хоть забор поправить, а то скоро совсем уже завалится.

– Он же молоденький еще. Сколько лет-то ему, ты говорил? Четырнадцать?

– Уже пятнадцатый пошел.

– Все равно, мал еще. Успеет наработаться за свою жизнь. Пусть отдохнет здесь, на деревенских хлебах. На рыбалку вон пусть сходит или еще куда. А ты – «забор»!

– Ничего, пусть привыкает. Безотцовщина – некому учить уму-разуму. Мать с ним уже не справляется. Вот и отправляет сюда на все лето, подальше от городской жизни. Я тут намедни письмо получил. Да ты помнишь, сама приносила, я еще на сенокосе был. Так вот, дочка пишет, что Сережка, внук-то, покуривать начал. Спрашивала совета, как быть. Я ей и отписал, чем ему по подворотням прятаться и чинарики собирать, пусть лучше в открытую курит. И выслал ей сто рублей. Я сам начал курить в пятнадцать лет, а в пятьдесят бросил, как отрезал. Правда, по первости тяжело было, все портсигар с собой таскал. Вытащу, бывало, из кармана, поверчу в руках и положу обратно. Так и бросил. И он, подойдет время, тоже бросит.

Такая словоохотливость была необычна для старика. Насидевшись один в пустом доме и соскучившись по человеческому общению, он хотел выговориться. Клавдия слушала его, не перебивая. Эта способность слушать и снискала ей уважение среди сельских жителей.

– Вот приедет внук, как раз клубника поспеет. Он любит ее, клубнику-то. Она аккурат спеет к его дню рождения. Я и не трогаю грядки до его приезда, пусть сам в них ковыряется.

– А дети-то что, не ездят к тебе?

– Да как не ездят! В прошлом годе только были. Сперва сын приезжал. С двумя внуками. Только он недолго побыл, неделю всего. Машину дров помог расколоть, да и так, по хозяйству кое-что успели сделать. Он в городе большой начальник, люди его уважают. Вот урывками и приезжает, когда сможет. Затем дочка приехала. Та долго гостила. Месяца полтора. Настирала, намыла мне все. Большую комнату переклеила новыми обоями. Красиво теперь. Я как зайду, так любуюсь. Глаз не оторвать. Одним словом, навела порядок. Ну, а сейчас внук приедет. Во как. – Старик поднял кверху большой палец и сказал: – Чего греха таить, повезло мне с детьми, не забывают родителей. Нет большего зла, чем позабыть свой отчий дом, свои корни.

Старик, о чем-то задумавшись, замолчал. Клавдии Петровне показалось даже, что он снова задремал. Она тронула его за руку.

– Дедусь, спишь что ли? – осторожно позвала.

Тот встрепенулся, как ни в чем не бывало, нашарил рукой клюку, тяжело поднялся.

– Что я тебя, Клава, на улице держу? Хватит на солнцепеке седеть, пойдем в дом. Я тебя конфетами свежими угощу. Вчера в магазин ходил, а там как раз завоз был. Вот по случаю и прикупил. Заодно и расскажешь, что в деревне нового.

Клавдия Петровна тоже поднялась, перекинула тяжелую сумку через плечо.

– Некогда мне с тобой чаи распивать. Еще пять домов обойти нужно, да и так дел по горло.

– Да ладно. Подождут твои дела. Не так часто ты к старику и захаживаешь. Пойдем.

Шаркая ногами, по деревянным мосткам пошел к дому. Клавдия Петровна не знала, что и делать. На сегодня дел было запланировано много. Но по такой жаре не хотелось никуда идти. Посмотрев на часы, решила, что полчаса у нее есть, и направилась вслед.

Старик шел не спеша, опираясь на клюку. Одна из досок на мостках провалилась, образуя яму в настиле. Остановился, горестно покачал головой.

– Осторожно, Клава, не провались, – сказал, не оборачиваясь. – Совсем мостки сгнили. Ну, да ничего. Приедет внук, заменим доски.

По ступеням они поднялись на высокое крыльцо и прошли в дом. Дверь была низкая, и Клавдии Петровне пришлось нагнуться, чтобы не удариться головой о притолоку. Несмотря на то, что старик вот уже который год жил один в доме, у него была удивительная, несвойственная одинокому мужчине, чистота. В большой комнате, куда он провел гостью, в строгой последовательности лежали домотканые половики. На них не было заметно ни одной складки, ни одной морщины. Словно хозяин по ним вообще не ходил. Большой круглый стол посередине комнаты аккуратно застелен цветастой скатертью. В центре – большая ваза, доверху заполненная краснобокими яблоками, очень аппетитными на вид. На стене тикали старинные ходики.

После полуденной изнуряющей жары приятно было оказаться в домашней прохладе. Клавдия Петровна села на скрипнувший под ее весом диван и вытянула под стол ноги, отдыхая. Что ни говори, тяжело целый день бегать с почтовой сумкой через плечо.

Между тем, старик хлопотал на кухне. На столе уже появилась цветастая чашка, предназначенная для гостей, и граненый стакан, из которого хозяин предпочитал пить сам. Он поставил на стол вазочку с клубничным вареньем, насыпал в блюдце конфет. Вынес большой самовар, начищенный до блеска. Подвинул к столу стул и сел. Клавдия Петровна смотрела на старика и гадала, сколько же тому лет. Человек он был пришлый и жил в их деревне всего лет пятнадцать. Поэтому никто точно не знал его возраста. Кто говорил, что ему восемьдесят с гаком, кто – что нет и семидесяти. Старик уже давно не курил, практически не употреблял спиртного. Вел спокойную, размеренную жизнь, понапрасну не расстраивался. А для старого человека это самое главное.

– Ну, рассказывай последние деревенские сплетни. Я живу здесь, на окраине, ничего толком не знаю. Сама видишь, ко мне редко кто заходит.

Клавдия Петровна налила себе чаю. Взяла одну карамельку, сунула в рот. Хотела сразу раскусить ее, но осеклась, чуть не сломав зуб. Конфеты были явно не первой свежести. Посмотрела на старика. Тот, как ни в чем не бывало, прихлебывал чай. Стараясь не обидеть хозяина, не выплюнула конфету, а стала перекатывать ее во рту.

– Ты, наверное, слышал, у Петровича бык пропал, трехлеток. Искали всей улицей, дня два. Бык хороший был, откормленный.

– Нет, не слыхал. Это у которого Петровича? У Севостьянова, что ли?

– У него.

– Так и не нашли?

– Нашли, на третий день, к вечеру. Помнишь, у нас бригада, из города, ферму строила?

– Помню, как же не помнить. Они мне еще машину досок привозили.

– Ну, вот. Они землю брали за деревней. Большую яму вырыли. Вырыть-то вырыли, а когда уезжали, огородить забыли. Вот туда бык и навернулся. Утонул, значит. Еле нашли. Яму-то полностью водой залило. Хорошо, Васька-скалолаз догадался багром пошарить, так и нашли.

– Это который Васька? Фельдшерицы сын?

– Да нет. Я тебе говорю, Васька-электрик, на подстанции работает. Ну, помнишь, он еще прошлой зимой со столба упал, когда полез провода менять? Тогда снег налип на них, они под тяжестью и порвались. Во всей деревне стало темно как у негра за пазухой. Тогда как раз в клуб кино новое завезли. Только народ расселся, приготовился смотреть, а тут – бац, и темнота. Сбегали за Васькой. Он у брата на дне рождения гулял. Вначале отнекивался, не хотел вылезать из-за стола и лезть на столб в такую стужу. Да и хмельной он был уже изрядно. Но против общества разве попрешь? Народ на него насел. Чуть до драки дело не дошло. Залазь, говорят, на столб, иначе вмиг мы тебя обломаем. Хочешь, не хочешь, а пришлось ему залазить. Но под пьяную лавочку какая работа? Васька как в воду глядел. Люди и охнуть не успели, как он с этого столба полетел вниз головой. Так-то он удачно упал, вроде не сломал ничего. Зато головой сильно приложился об лед на дороге. С тех пор то ли от ушиба, то ли еще от чего, глаза у него теперь смотрят в разные стороны. Даже разговаривать с ним неприятно. Пока взгляд поймаешь, сам косить начинаешь. Вот тогда к нему и прилипло прозвище – Васька-скалолаз. Да ты должен этот случай помнить, о нем вся деревня судачила.


Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу
Двое на дороге (сборник)

Подняться наверх