Читать книгу Инсайт - Евгения Левицки - Страница 1

ИНСАЙТ      

Оглавление

Глава 1: Лекарство

Глава 2: История Дария

Глава 3: Надежда

Глава 4: Некромант

Глава 5: Доктор

Глава 6: Старый знакомец

Глава 7: За гранью

Глава 8: Шляпа

Глава 9: Путешествия на острова

Глава 10: Цветы слепоты

Глава 11: Тёмный дар

Глава 12: Битые стекла

Глава 13: Потерянные души

Глава 14: Победит сильнейший!

Глава 15: Капкан

Глава 16: Любовь, душа, разум

Глава 17: Воспоминания

Глава 18: Тетрадь для зарисовок

Глава 19: Либерум

Глава 20: Этернум

Глава 21: Магический договор

Глава 22: Домой!

Глава 23: Кольцо

Глава 24: Вечное

Глава 25: Тот, кто объединяет

Глава 1: Лекарство

«Дорогие мама и папа! У меня всё хорошо. Дом, который мне удалось так удачно купить по приезду в Сомнус, я потихоньку обживаю, уже много сделано, но задач всё равно ещё полно. Здесь давно никто не жил. Мои друзья помогают мне с выносом мусора (знали бы вы, как здесь много хлама и пыли!). Кстати, я не говорила, но у меня появились друзья. Одного зовут Стром Соллер – он моряк. Мы познакомились на причале. Он часто путешествует в поисках разных интересных вещиц: артефактов или волшебных предметов. Я таких раньше никогда не встречала, но Стром говорит, что надо просто наловчиться их искать. Говорит, что я могла их видеть, но не знать, что они что-то в себе скрывают. Может, ты, мама, тоже знаешь такие вещи или что-то слышала о них? Кстати, его корабля с матросами я пока не видела. Стром шутит и говорит, что всё дело в шляпе и обещает как-нибудь показать. Я думала, что это я чудна́я, но, похоже, я такая не одна. У капитана есть друг – Раснария Нимени. Он немного странный: говорит, что в своем теле он не один: что их там трое. Они называют себя братьями: Раснария, Шут и Сомбер. Иногда они могут говорить все вместе, но чаще всего один доминирует, а другие братья в это время как бы спят. Всё возможно, конечно, но иногда мне кажется, что Раснария просто свихнувшийся, но дружить с ним мне это не мешает.

Дом огорожен и имеет хороший сад, Стром и Раснар помогли мне привести его в порядок. Недавно я посадила там целебные травы и кое-что уже выросло. Я сушу растения на чердаке, там сухо и тепло. Некоторые из них здесь очень ценятся, я уже договорилась с аптекарем и на днях он ждёт от меня первую партию. Стром обещал привезти мне из других стран семена волшебных трав, попробую вырастить и их тоже. Местные знахарки очень любят использовать особые (волшебные) растения.

Кстати, о травах. Те, что ты, мама, давала мне в дорогу, испортились. Сама не знаю, как это случилось: я кипятила чайник, чтобы заварить их, но рядом с ними загорелось полотенце и тут же вспыхнули и сами травы. Возможно, я случайно подпалила полотенце, когда вешала чайник в очаг, а когда вернула его на стол, травы вспыхнули из-за искры. Так или иначе, мой запас превратился в пепел, и мне пришлось всё выбросить. Я знаю, что должна принимать их каждый день, чтобы мой недуг не давал знать о себе. Помню, ты говорила, что от этого зависит моя жизнь, поэтому сегодня вечером я отдам письмо Строму, и он навестит вас с папой. Капитан говорит, что может сделать это быстрее, чем моё письмо дойдёт почтой. Прошу тебя выслать мне (или передать с капитаном) травы снова. А заодно, может быть, ты узнаешь, как они называются? Или пришлёшь семена, чтобы я могла выращивать их сама.

Ваша дочь Ева».

Ева сложила лист пополам и убрала его в импровизированный конверт, сделанный из плотного листа бумаги и клея. Почтовый конверт и марки не требовались, ведь письмо было решено отдать капитану Соллеру для доставки родителям девушки. Они жили на острове Гланбери через пролив, где Ева родилась и выросла.

Стром стал для девушки первым другом в городе. Он познакомился с ней в тот же день, когда она купила дом, и, только войдя в него, сразу же спросил: «Не ощущаешь ли ты здесь что-нибудь необычное?». Ева не ощущала. Единственное, о чём она немного беспокоилась, так это о том, что жить одной в этом доме может быть небезопасно, чем позже и поделилась с моряком и его другом во время вечернего чаепития и приготовления ужина в очаге.

– Думаю, тебе стоит завести крупного пса, – сказал капитан.

– Или хорошую пушку, – заметил Шут.

Шут – это первое альтер-эго Раснарии. Первое – это потому что есть ещё и второе, имя которого – Сомбер. Все эти личности занимали одно тело и называли друг друга братьями, однако, дружными их назвать было нельзя.

Раснар и Шут постоянно боролись за право управлять общим телом, Сомбер же был гостем не частым и главную роль стремился играть лишь в одном случае – когда сочинял новую песню и готов был исполнить её, аккомпанируя себе на лютне. Узнать, кто из братьев доминирует в данный момент, было просто: у мужчин были разные голоса, не говоря уже об абсолютно разных привычках и характерах.

Друзья сидели в гостиной у Евы после уборки на чердаке. Капитан готовил в очаге рыбу. В воздухе витал аромат специй и лечебных трав, заваривающихся в банке.

– Пушку? – растерянно икнула Ева, – Какую ещё пушку? Я не умею стрелять. Уж лучше собаку…

– Так Шут тебя научит, – Стром кивнул в сторону друга, – он, между прочим, меткий стрелок.

Шут кивнул.

А на следующий день пришёл к Еве с сюрпризом.

– Смотри и запоминай, – сказал он, собирая оружие, – ты должна научиться им пользоваться.

Пока Шут чистил револьвер, Ева наблюдала за его движениями. Они были уверенными и ловкими, несмотря на отсутствие у мужчины 2 пальцев на левой руке: мизинца и безымянного. Шут был среднего роста, стройный и загорелый, впрочем, как и капитан, ведь в море они ходили вместе. Мужчина носил чёрную фетровую шляпу и его пшенично-рыжие волосы выбивались из-под неё, ниспадая спутанными прядями на плечи.

– Почему у тебя такое странное имя? – Вдруг спросила Ева.

– А?.. – Шут растерянно поднял взгляд на девушку и их глаза встретились. Его серые и её каре-зелёные. Ева смутилась и отвела взгляд.

– Ну, кхм… твоё имя, – нарочито покашливая, повторила Ева, – оно больше похоже на прозвище.

– Потому что так и есть. Видишь ли, – Шут отвлёкся от оружия и внимательно посмотрел на собеседницу, – когда мы родились, никто ведь не знал, что нас в теле несколько. Этому телу, – Шут ткнул себя пальцем в грудь, – дали одно имя – Раснария. Мы считаем его старшим братом. А вот у нас с Сомбером имён не было.

– А ты какой брат?

– Средний. По словам нянек я проявился вторым, а Сомбер третьим. Когда мы менялись, няньки и воспитатели говорили, что в Раснара снова вселился Шут или Упрямец – это если в теле главным был я. Или же называли его Сумрачным, Сумбурным, в моменты, когда Сомбер пел свои печальные и странные песни. Как-то постепенно его стали звать Сомбером, что, пожалуй, больше походит на имя.

– А тебе никогда не хотелось иметь собственное, настоящее имя?

– Вообще… – протянул Шут, – оно у меня есть. Просто все привыкли, что я Шут. Я и сам привык как-то.

– И… как же тебя зовут? – Не отступала Ева.

– Ки́лан.

Ева любила наблюдать за людьми, слушать их и анализировать их слова и действия, но Шут казался ей необычным, каким-то непроницаемым. Казалось, за весёлым нравом этого человека скрывается какая-то загадка, его невозможно было прочесть, понять. Он всегда был в хорошем настроении и часто шутил, но сейчас, несмотря на привычную насмешливую улыбку, глаза его оставались серьёзными.

После непродолжительной паузы Шут, не отвлекаясь от чистки оружия, продолжил:

– Я помогал кухарке на кухне. Приносил воду, выносил помои, она меня за это кормила. Ты же знаешь, мы выросли в приюте. Ну, так вот, ходил я к ней тайком, чтобы не засмеяли другие мальчишки. Я рано стрелять научился, любил охотиться, двигался много, дрался часто и оттого, наверное, есть всегда хотел. Она добрая была, всегда оставляла мне еду повкуснее, – Шут странно хмыкнул, – говорила, что я похож на её братца младшего, покойного. В честь него и дала мне имя. – Шут цокнул языком. – Но меня так никто не называет. Слишком серьёзное имя для меня, скажи?.. Ха! Я ж дурак и шут! Только бубенцы повесить на шляпу осталось, да? Нет, не шляпу… мне нужен колпак! – Он сделал движение руками, как бы вытягивая из шляпы 3 длинных конца: 2 по бокам и один впереди. – Ну? Вылитый арлекин! А-ха-ха!

Шут лучезарно улыбнулся и помотал головой, изображая звон бубенцов.

– Мне нравится твоё имя, Килан, – смущённо сказала Ева, – я могу звать тебя так?

– Да на здоровье, – отмахнулся он и взял в руки револьвер, – готово. Смотри и запоминай: откидываешь барабан в сторону, ставишь патроны. Вот так. Барабан на место. Держать его надо двумя руками.

Шут взялся за рукоять правой рукой, а левую ладонь положил сверху на правую.

– Большие пальцы убираешь вот сюда, вниз, – Шут сделал соответствующее движение, – чтобы не задеть барабан и не пораниться. При стрельбе из-под него выскакивает пороховой газ, он может повредить пальцы, поэтому их важно убирать вниз. Поняла?

– Да.

Ева волновалась, но слушала очень внимательно.

– Целишься. Настраиваешь так, чтобы мушка попала в прорезь, смотри, чтобы было ровно: не ниже, не выше, не вбок. Прицелилась и жмёшь на спуск. Он туговат, но ты справишься. Попробуй.

Шут передал оружие девушке.

– Барабан в сторону, да. Ставишь патроны. Закрывай. Сильную руку вниз. Кстати, да, какая у тебя сильная?

– Что?

– Ну это… какой рукой пишешь?

– Я левша, – пролепетала Ева.

– Хорошо. Левой рукой берись за рукоять, а правую вот сюда, сверху. Так стрелять безопасней. Большие пальцы вниз. Нет, ещё ниже. – Шут встал за спиной девушки и положил свои ладони на её руки, корректируя их положение на рукояти.

Ева вздрогнула от неожиданности. Руки Килана были такие тёплые и сильные, а вельветовый низкий голос звучал прямо над её ухом. На несколько секунд Ева оцепенела, почувствовав себя голой, хрупкой и маленькой. И чувство это ей не понравилось.

Не понравилось, потому что она считала себя отважной девушкой, свободной от романтики, которую считала прерогативой слабых, а теперь чуть ли не растаяла в руках сильного мужчины. Она попыталась высвободить свои руки из рук Шута, но тот не ослабил хватку. Ева почувствовала, как лицо её пылает, а по телу побежали мурашки.

– Центр тяжести у него впереди, – спокойный бархатный голос действовал на Еву, как гипноз, – поэтому важно следить за мизинцами и не перенапрягать их, иначе револьвер будет стрелять ниже, чем ты целишься. Благо, тебе есть, за чем следить! Я вот не уследил в своё время!

Килан хихикнул. Ева взволнованно хмыкнула. Почему у Шута нет 2 пальцев, она не знала, а спросить стеснялась. Неужели, от неаккуратной стрельбы?! «Брр, лучше не думать об этом» – решила Ева и попыталась сосредоточиться на правильном хвате оружия.

Она прицелилась и выстрелила. Килан отпустил её руки, и Ева выстрелила в мишень еще несколько раз уже сама.

– Почему ты дрожишь? – Спросил он.

– Эмм… просто волновалась, что не получится, – соврала Ева. Её трясло от новых ощущений и эмоций, которые вызвал в ней Килан.

– Все пули попали в мишень! – Заключил Шут. – Не в центр, но всё же. Для первого раза – отличный результат. У тебя талант, поздравляю!

Ева окончательно смутилась. Единственное, что волновало её в тот момент: понял ли Шут, что причиной волнения стал он? Она надеялась, что нет.

В последующие несколько дней Килан вёл себя особенно внимательно по отношению к девушке, и вскоре она поняла, что скучает по нему, но что ещё хуже – фантазирует, будто они стали парой. Каждый раз, когда они виделись, она наблюдала за ним, ожидая какого-то знака симпатии, и стыдливо отводила глаза, если их взгляды встречались. Возможно, это весна на неё так подействовала, но, в конце концов, она сдалась. «Ну и что, что он намного меня старше» – думала Ева, – «может, любовь – это не так уж и плохо?».

За свои почти 20 лет Ева никогда раньше не влюблялась, и, тем более не ожидала, что объектом её внимания окажется мужчина на 14 лет её старше. Однако, как только она сдалась, практически приняв своё чувство, Шут стал появляться всё реже и более частыми хозяевами тела стали Раснар и Сомбер.

Лето в Сомнусе выдалось жарким. Зной Ева пережидала в доме, в котором всегда было прохладно вне зависимости от температуры на улице. Просторная гостиная была уставлена красивой резной мебелью. Вся она: от книжных шкафов до кресел была подобрана в тон друг другу. Бархатные, изумрудного цвета, шторы украшали большие окна. Несмотря на тёмную мебель, комната была очень светлой. В ней же находился камин, в котором Ева кипятила чайник. На стене, противоположной камину, висел огромный портрет. На нём во весь рост был изображён молодой мужчина. Он сидел в кресле, взгляд человека был устремлен в сторону. Его руки, сложенные в замок, спокойно лежали на животе, а локтями мужчина опирался на подлокотники кресла. Белые манжеты-рюши выглядывали из-под чёрного фрака, а шею украшал тёмно-синий платок. Ева любила разглядывать портрет, особенно всматриваясь в глаза неизвестного. Взгляд его был каким-то отрешённым, а цвет глаз разобрать было трудно. Однажды Ева взяла свечу и залезла на журнальный столик, чтобы поближе рассмотреть лицо. Следует отметить, что портрет был исполнен мастерски: при близком рассмотрении можно было заметить тонкие волоски на коже мужчины и его густые ресницы. Тёмные волнистые волосы слегка спускались на плечи. Портрет казался Еве загадочным, отчего ещё сильнее нравился. Она словно ощущала дух полотна, а с ним и дух дома.

Прежнего хозяина дома Ева не успела спросить про портрет, а подписи автора на нём не было. Оставалось только догадываться и предполагать, кого изобразил мастер, и как картина попала в дом. Как бы там ни было, она отлично вписывалась в интерьер.

Иногда Ева вспоминала слова Строма насчёт ощущения чего-то странного и необычного. Она жила в Сомнусе чуть больше 2 месяцев и дом всё еще не казался ей странным, лишь иногда ближе к ночи она ощущала на себе чей-то взгляд. От аптекаря и некоторых других людей на улице она успела услышать байки о том, что дом её якобы живёт своей жизнью. Ева спросила об этом у Строма, но тот лишь отмахнулся, отметив, что дом долгое время пустовал, а люди склонны выдумывать сказки.

День клонился к вечеру, Ева сложила письмо, убрала чернила и вышла на крыльцо. Перегретый воздух казался плотным и душным, вдалеке собирались тучи, грозя к ночи разразиться ливнем. Ева не любила дождь, но сегодня была бы ему рада: июль в Сомнусе выдался чрезвычайно засушливым и сад нуждался в спасительной влаге.

У калитки показалась фигура: загорелый плечистый блондин в тонкой рубахе, расстёгнутой на груди, помахал Еве одной рукой, а второй приподнял треугольную шляпу в знак приветствия. Ева помахала в ответ. В какой-то момент ей показалось, что шляпа искрится и поблёскивает, словно капельки дождя на водной глади, но когда капитан приблизился, видение прошло.

– А где Шут? – Тут же спросила Ева.

– Где-то шляется, – Стром махнул рукой в сторону дороги, – ушёл вечером, к утру не явился. Должно быть, в гостях у какой-нибудь новой подружки.

Ева почувствовала неприятный укол под ложечкой. Стараясь скрыть раздражение, она нервно хмыкнула и криво усмехнулась:

– Какой гуляка!

– Вообще, обычно нет, но в последнее время начал часто посещать кабак да хватать девок за ляжки. Хотя и Раснар этим не гнушается. Как прохладно! – Стром вошёл в дом. – Вот чем нравится мне твоё жилище, так это прохладой даже в такую жару.

Капитан устроился в кресле напротив камина.

– Похоже, что будет гроза. – Заметил он, глядя в большое окно. – Небо над портом становится тёмным.

– Держи чай, как раз заварился. – Ева подала гостю самую большую чашку. – В море сегодня нельзя?

– Спасибо, милая! Можно, но придётся переждать, – он отхлебнул из чашки, – в такую погоду море неспокойное. Да ты не волнуйся! – Ободряюще улыбнулся моряк, заметив тревогу на лице девушки. – Мы быстро прибудем в Гланбери и сразу же найдём твоих родных.

С крыльца донёсся шум. Ева вышла посмотреть: на ступеньках сидел Шут, придерживая руками собственную голову.

– Напился что ли?! – Фыркнула Ева.

Шут при виде девушки довольно улыбнулся и прищурился.

– Было дело… Дай воды, подруга.

– Зайди и возьми сам!

Ева скрылась в проёме, оставив дверь открытой.

– А у нас сегодня лютня! – Протяжно сообщил Шут, вплывая в холл и держась за стену. – У Сомбера новая песня. Моё почтение, капитан… – Шут изобразил поклон. – Ну, я пошёл!

Шут уселся прямо на пол там же, где стоял. Едва его голова опустилась на грудь, как он очнулся и окинул гостиную грустным взором.

– Знаете, что самое обидное в этом всём? – Певучим тихим голосом произнёс рыжеволосый. – Пьёт лишь один из нас, а страдают все остальные.

Сомбер поднялся с пола, достал лютню и сел на ковёр против камина. Тучи опустились совсем низко, и в доме стало темно. Стром разжёг камин, намереваясь пожарить в очаге хлеб, а Ева зажгла свечи. Стало тепло и уютно.

Сомбер настроил инструмент и стал наигрывать тихую нежную мелодию. За окном грянул ливень, барабаня каплями по карнизам и крыше. Ева любила музыку Сомбера. Все эмоции, переданные лютне, отражались на лице музыканта, и Еве казалось, что так звучит он сам. Трудно было понять, как один и тот же человек мог так по-разному выглядеть. Удивительно непохожими были мимика и движения каждого брата; такими же были их голоса. Братья словно были сделаны из разного теста, хотя имели не просто одинаковую внешность, но гораздо больше: одно тело на троих.

Звуки лютни отражались от высокого потолка и стен, возвращаясь протяжным эхом со всех сторон. Ева слушала чарующие мелодии Сомбера, но мысли её были не о музыке. Шут практически перестал с ней общаться именно тогда, когда ей показалось, что он тоже к ней не равнодушен. И теперь понимание того, что Килан предпочитает компанию других женщин вместо того, чтобы увидеть её – Еву, причиняло ей боль. Ревность и обида жгли грудь. Ева повернулась лицом к стене, на которой висело большое зеркало, и посмотрела на себя. Что с ней не так? На девушку глядело её отражение: большеглазое и бледное, с маленькой родинкой на правой щеке. Густые тёмно-рыжие волосы волнами падали на худые плечи, спрятанные под тонкий коричневый жилет на шнуровке, под которым была длинная светлая рубаха. Тёмно-коричневые штаны завершали почти мальчишеский образ девушки. Ева ненавидела платья, считая их неудобными и не достойными её внимания. Она настолько боялась показаться слабой, что была уверена, будто одежда, похожая на мужскую, делает её внушительней и серьёзней. Ещё больше комплексов добавлял её маленький рост, который составлял чуть больше полутора метров. Из-за этого Ева носила обувь на толстой подошве, чтобы казаться чуть выше.

Шут любит портовых девиц с пышной грудью и глубоким декольте? Судя по тому, что говорит Стром – так оно и есть. Килан предпочитает простой доступ к женским прелестям и платья с лёгкостью его обеспечивают. Ева сердилась на Шута, но ещё больше она злилась сама на себя из-за того, что вообще размышляет обо всём этом. Она зажмурилась и сильно помотала головой, представляя, как мысли об этом развратнике вылетают из её головы раз и навсегда прямо через уши, ударяясь о стены, и разбиваясь о них с лёгким позвякиванием.

Сомбер запел, вырвав Еву из размышлений о Шуте. Пение лютниста было убаюкивающим, а голос мягким, тихим и струящимся, словно лесной ручей.

Граф Нобиус мечтал о детях много лет,

Но малышей, как ни хотел он, нет и нет.

Молил богов, чтоб дали те ему дитя.

Чрез 10 лет сдались они, и, графа, наградя,

За долгие упорные мольбы,

Ребёнком не одним, а сразу близнецами

С лицом одним, но с очень разными сердцами –

Нарочно были созданы творцами.

Тройняшки-близнецы, они хоть братья были,

Друг друга, вопреки родству, сызмальства не любили.

Всегда они между собой боролись,

Соревновались – Латус, Фортис, Сомнис.

Любимым сыном каждый стать стремился,

Но граф всех одинаково любил, детьми гордился.

Второй был меткий лучник, а певцом был младший.

Старшой же брат слыл воином отважным.

И братьям повезло не только в день один родиться,

Но угораздило в одну и ту же барышню влюбиться.

Ей нравились все трое, и они были упрямы:

Боролись меж собой за сердце милой дамы.

Турниры посвящал прекрасной леди Латус

И, побеждая в них, поддерживал свой статус.

Охотник Фортис одарял избранницу мехами,

Катал на лошадях, дарил цветы и говорил стихами.

Ей Сомнис посвящал баллады и сонеты,

Гуляя под луной, показывал планеты.

Не в силах выбрать одного, красавица решила,

Что выйдет замуж за кого – пускай решает сила.

Спор разразился между ними, а после – поединок.

Багряным вмиг искристый снег стал под подошвами ботинок…

Кружилось воронье, среди летящих вниз, снежинок,

Что превращались в сотни алых льдинок.

Пал первым Сомнис, Фортис следом и Латус, севший на коня,

Погнал к красавице с ответом: «Теперь ты выйдешь за меня!».

В пылу разборки с братом средним, он не заметил одного:

Дыры в боку от шпаги Форти, что ранил брата своего.

Средь роз густых стояли двое: она и новый кавалер,

И в гневе Латус закричал им, что устранит и сей барьер.

Но та дуэль была недолгой. Сочилась кровь, а с ней и жизнь,

Что Латус средь цветов колючих, за сердце дамы положил.

Сомбер замолк, перебирая пальцами по струнам так легко, словно и не касался их, а мелодия продолжала звучать лёгкими хрустальными капельками. Редкий талант был у Сумрачного: с помощью музыки он мог касаться чужих сердец, с помощью пения – успокаивать душу.

– Какая красивая грустная песня, – произнесла Ева, – как ты придумал такую историю?

– А я не придумывал – лишь рассказал её в стихах, – ответил Сомбер, – Раснар услышал историю во время одного из наших путешествий. Мне показалось, что братья напоминают нас троих. И… вот, решил написать балладу.

Раснария и Шут извечно боролись за право управлять общим телом. Как и братья из баллады Сомбера, они обладали очень разными характерами, но лишь в одном были похожи: каждый мечтал иметь свое, собственное тело. Такая простая, но недосягаемая мечта. То, что есть у каждого человека, было недоступно для братьев Нимени. И они неустанно искали способ обрести то, что принадлежало каждому человеку по праву рождения. Методы братья использовали разные: один жаждал найти решение, другой же – причину.

Шут искал спасения в магии. Когда-то он узнал про Большой Эмпорий, на котором было возможно купить, выменять или продать предметы, обладающие магической силой. Таких на всей Сенталии было не слишком много, поэтому ценились они крайне высоко. Кроме того, на Эмпории можно было встретить колдунов, травников, алхимиков и прочих мастеров и любителей магии. Вот они-то и были нужны Шуту. Путешествуя с Соллером, Шут старался отыскать как можно больше подходящих предметов, дабы на Эмпории расплатиться ими с Вормаком Корвусом – самым прославленным магом планеты. Вормак не брал денег, но очень любил волшебные вещицы.

Раснария же верил, что разгадка кроется в их корнях. Выдавая себя за газетчика и собирателя историй, он получал доступ к архивам и выискивал подобные случаи, при которых в одном теле уживалось несколько личностей. Тщетно он пытался найти и своих родителей, подбросивших его младенцем к дверям приюта. Раснар предполагал, что дело может быть в каком-то родовом проклятии. Благодаря усердным поискам и умелому общению с местными жителями деревень и городов, в которых бывал, Раснария узнавал много разных историй. Но лишь редкие из них походили на его случай. Их, как правило, списывали на одержимость или сумасшествие. У многих мудрецов и знахарей он бывал, но так и не смог понять, из-за чего вынужден нести такое бремя. Однажды, разозлившись на среднего брата, он даже попробовал обряд экзорцизма, во время которого Шут танцевал и смеялся, отпуская колкие шуточки в адрес священника. В конце концов, тот не выдержал и, выпучив от ярости глаза, прогнал златовласого палкой за двери священной кельи, так и не окончив обряд.

Сомбер в разборки братьев не вмешивался, являясь скорее наблюдателем, и лишь изредка пытался их помирить. Музыкант не принимал ничью сторону, придерживаясь нейтральной позиции. В своих спорах братья часто призывали поддержать одного из них, но Сомбер предпочитал не принимать участие, он лишь тихо страдал от вынужденного соседства.

Зарабатывали братья тем, что умели лучше всего. Раснария писал статьи в газеты, а иногда брал на себя роль сыщика: имея доступ к различным документам, находил людей или информацию о ком-то. Шут охотился, сбывая дичь и шкуры, и иногда продавая волшебные вещицы, которые находил в поездках, но только лишь те, что не представляли бы интереса для Вормака. Сомбер пел на площадях, получая за свои песни деньги и внимание. Сладкоголосый певец выглядел загадочно и был хорош собой.

– Так эти братья существовали? – спросил Стром.

– Сейчас это больше похоже на легенду, но Раснар нашёл документы, подтверждающие их существование, – Сомбер отложил лютню, чтобы отхлебнуть из чашки, – так что да, с уверенностью можно сказать, что эти люди были и их история – правда.

Гроза стихла. Небо наполнилось мерцающими огоньками. За окном послышалось журчание ручейков, образовавшихся из-за обильного ливня. Ева открыла окно и вдохнула свежий сырой воздух, наполненный тонким ароматом роз.

– Совсем как в саду, где погиб храбрый Латус, – выдохнула она.

– Скорее, безрассудный, – отозвался Сомбер.

– В то время было обычным делом сражаться за сердце дамы таким образом, – возразил капитан.

– И всё же, – вздохнул Сомбер, – это безрассудство.

– Неуёмная жажда власти, денег и любви – это то, что может оправдать любое безумство. Увы, это те три кита, на которых построен наш алчный мир.

– А как же честь? Совесть, милосердие, достоинство и справедливость? – возразила Ева, – разве не на них держится мироздание?

– Ах, Ева, девочка, – улыбнулся Стром, – ты ещё такая наивная! Поверь, имея реальную возможность получить что-либо из того, что я перечислил, лишь редкий индивидуум не пойдёт на сделку с совестью. Возможно, такие люди существуют, но где же они?

– А ты? А Сомбер?

– Я не безгрешен, да и Сомбер с братьями вряд ли отличаются высокими моральными принципами. Со временем это проходит, дорогая. Мне жаль тебя разочаровывать, но…

– Ну, нет! – перебила его девушка, – я никогда не поступлюсь своими убеждениями из-за личной выгоды! Честь, совесть и дружба – для меня не пустые слова. А для тебя?

– Для меня тоже. Ты права, друзей не купишь! Но не зарекайся, девочка, – капитан встал и водрузил на голову треуголку, – кто знает, как развернёт тебя жизнь. Некоторые, особенно принципиальные умирали из-за верности себе. Любое действие имеет последствия. Любое действие имеет и причину. Каждый поступок возможно понять.

– Но не каждый возможно оправдать! – не унималась Ева.

– Это правда. Но запомни одно: не стоит осуждать кого-то, ни разу не побывав на его месте. Не зная причины. Всё не так однозначно. Бывает, что ложь рождается из милосердия, а несправедливость из-за любви.

– И ты считаешь, что это нормально?

– Нет. Это лишь мои наблюдения. И я делюсь ими с тобой, потому что это и есть жизнь, а не идеальный мир из твоих любимых книжек, дорогая.

Ева нахмурилась. Она явно была не согласна с моряком, но спорить дальше не стала. В глубине души Ева признавала, что в чём-то он прав. Всё-таки он был значительно её старше, опытнее и успел повидать мир с его несовершенствами. Дополнительную уверенность в словах моряка придавало молчание Сомбера, которое означало, что ему нечего возразить.

– Нам пора, – прервал молчание Стром, – погода наладилась, выдвигаться нужно как можно раньше, чтобы к обеду мы достигли твоих родных мест. Скоро твоё лекарство будет у тебя.

Девушка кивнула и закрыла окно. Провожая друзей к выходу, она снова заметила мерцание над шляпой моряка, словно над ней колыхался целый аквариум, но в темноте рассмотреть это явление не смогла.

***

Ева вернулась в холл и, подойдя к камину, резко обернулась, почувствовав на себе пристальный взгляд, который в этот раз ощущался сильнее, чем раньше. Позади неё стоял человек, точнее не человек, а фантом, имевший очертания молодого мужчины. Ева вздрогнула от испуга и выронила свечу, но не отпрянула назад, а застыла на месте, закрыв рот ладонью, словно удерживая крик внутри себя. Свеча упала и погасла, измазав паркет воском. Ева, не моргая, глядела на фантом, а он глядел на неё. От страха девушка перестала дышать и опомнилась только, когда стало темнеть в глазах. Призрак поднялся над ней и отдалился в угол комнаты, не сводя с Евы взгляда. Девушка закашлялась, набрала в грудь воздуха и дрожащим голосом спросила:

– Кто ты?

– Ты видишь меня? – спросил фантом. Он немного мерцал, становясь то более плотным, то совсем прозрачным.

– Да!

– Я удивлён, – призрак опустился ниже и приблизился к Еве.

– ТЫ удивлён?! Постой… – Ева перевела дух и присмотрелась к собеседнику, – ты что, тот парень с портрета?

– Так и есть, – подтвердил мужчина и, изобразив полупоклон, представился, – меня зовут Дарий.

Ева, пытаясь унять дрожь в руках, потёрла влажные ладони о штаны. Призрак качнулся в воздухе.

– Не бойся, – сказал он, – Я был здесь до того, как ты заселилась, и с первого дня твоего пребывания в доме всегда был рядом. Я догадывался, что ты чувствовала мой взгляд, и видел, как ты рассматриваешь портрет. Только я ведь и раньше выходил за его рамки. И прежде ты меня не видела, лишь ощущала присутствие.

Ева покраснела. Она действительно часто и подолгу изучала портрет. Если бы она только знала, что в эти моменты портрет наблюдал за ней!

– Ты – дух портрета? – выдавила она.

– Не совсем, – ответил Дарий, – Я – дух человека, изображённого на портрете. Таким я был при жизни.

– Ты умер?

– В каком-то смысле, да. Умерло моё тело, а вот я – нет.

Ева понемногу успокоилась, страх уступил место любопытству, и она перестала дрожать.

– Значит, мы соседи. Кто бы мог подумать, что я живу не одна… – Ева рухнула в кресло, а Дарий устроился на столе напротив. – Как это случилось? Давно ты, хм… такой?

– Должно быть, лет 20 уже. Сначала я считал дни, месяцы, годы, но в какой-то момент сбился, поэтому точно сказать не смогу. А как я стал таким – история длинная.

Поленья в камине приятно потрескивали, источая тепло и свет. Призрак был практически таким, каким его изобразили на картине. Только одежда отличалась. На картине мужчина был одет в белую рубашку с манжетами-рюшами и шнуровкой на груди, чёрный фрак и такие же брюки, а на шее был плотно завязан тёмно-синий шёлковый шейный платок. Призрак же был одет в белую рубашку с широкими рукавами и чёрные брюки. Платка на шее не было. Волосы были тёмные, слегка волнистые и очень блестящие, средней длины, частично убраны за уши, частично прикрывающие лоб. Из-под изящных чёрных бровей глядели глаза бутылочно-зелёного цвета. Цвет глаз Ева сразу отметила: на картине он был непонятным – то ли серым, то ли бледно-зелёным, зато у призрака они были очень яркими. Взгляд Дария был тяжёлым, усталым и пронизывающим, словно его обладатель был на пару сотен лет старше, чем выглядел.

– Я не представилась, – спохватилась Ева, – меня зовут…

– Ева! – Подхватил собеседник, сопроводив сказанное элегантным восторженным жестом. – Я знаю.

Голос Дария был приятным и бархатным, а жесты плавными, да и во всех его движениях было нечто театральное, словно он играл какую-то драматическую роль. Призрак продолжил:

– Я слышал, как называли тебя твои друзья. Ева. Чудное имя.

– А мне никогда не нравилось…

– О, напрасно. Оно значит «Приносящая жизнь». Ирония в том, что ты сейчас говоришь с мертвецом. А для меня это сродни тому, что я вдруг снова стал живым.

– Ты давно ни с кем не разговаривал?

– Со дня своей смерти.

Расспрашивать было неудобно, но Ева страсть как хотела узнать подробности. Стараясь скрыть нервозность, она принялась снимать невидимые пылинки с одежды, прокручивая в голове возможные варианты вопросов.

– Скажи, – начала Ева, – Все ли после смерти остаются призраками? Что там, по ту сторону?

– Не знаю, – Дарий провёл по волосам изящной ладонью с длинными пальцами, – я много думал об этом, но до сих пор не нашёл ответа. Я слыхал от умирающих про свет, тоннель, какой-то путь впереди. Слышал истории, которые рассказывали те, кто вернулся с того света: умер и вдруг ожил. Читал, что эти люди видели карету и шли к ней. Но когда это случилось со мной, я не увидел ничего. – Дарий пожал плечами, – ничего подобного.

– Сколько тебе было лет?

– 27.

– Отчего же ты умер? – удивилась Ева. – Ты чем-то заболел?

Призрак покачал головой:

– Нет. Я просто ошибся. – Голос Дария вдруг заметно похолодел, и Еве на секунду показалось, что и взгляд его стал недобрым.

Напряжение повисло в воздухе. Ева смущенно встала и подняла свечу с пола, установила её в канделябр, где уже было 2 свечи, зажгла их все и поставила канделябр на столик. Стало светлее. Ева решилась нарушить тягостное молчание:

– Чем ты занимался… ээ… при жизни? – Спросила она, вырвав Дария из задумчивости.

– Я был композитором: пианистом. И достаточно известным. – Добавил он, выпрямив плечи. – Как же приятно поговорить с тем, кто тебя слышит! Знаешь, я расскажу тебе свою историю.

Глава 2: История Дария

Публика уже заполнила зрительный зал, когда красивый молодой человек в тёмно-синем фраке вышел из-за кулис. Лёгким кивком он поприветствовал зрителей и сел за рояль, опустив пальцы на клавиши. Они тихонько скрипнули, и со сцены зазвучала прекрасная музыка: она то лилась ручейком из-под пальцев музыканта, то разбивала сердца слушателей пронзительными аккордами, заставляя чувствительных гостей незаметно смахивать слезу.

Когда концерт окончился, Дарий поклонился, а зал взорвался аплодисментами. Музыкант явно полюбился в этом городе, как и во всех других, где о нём уже узнали. Дарий же не пренебрегал общением с публикой, поэтому спустился в зал, чтобы побеседовать с гостями. Дамы: молодые и пожилые проявляли к пианисту особенный интерес.

– Господин Ле Гур, как давно и почему Вы решили стать пианистом? Когда Вы начали писать музыку? Откуда Вы? Сколько Вам лет? – спрашивали музыканта местные писаки, надеясь достать эксклюзивные новости для свежей газеты.

– Мне 25 лет, музыкой я занимался с детства, – отвечал пианист, – мне просто повезло. Я рос в маленьком городке на Ласноре, а отец пытался обучить меня ремёслам. Отправлял меня к разным учителям, но все они говорили, что я бездарность. – грустно улыбнулся маэстро.

По толпе пробежал взволнованный шепоток и снова раздался вопрос:

– Как же Вам удалось доказать, что Вы не бездарность?

– Доказывать мне не пришлось. Мой учитель – пианист-виртуоз Антистес. Он приезжал в наш городок с концертом, когда мне было 6, и отец чудом вырвал у него аудиенцию. Я до сих пор помню свой восторг, который испытал, когда увидел рояль настолько близко! Я был поражён и восхищён, когда учитель нажал на клавиши, и нутро этой чёрной махины вдруг отозвалось музыкой. Я так обрадовался, что стал подпевать, когда музыкант вдруг остановился и попросил меня пропеть мелодию, которую он сыграл. В тот день он взял меня в ученики. Именно он раскрыл мой талант.

– Поразительно! – ахали слушатели.

– Вы женаты? – поинтересовались газетчики.

– Я женат на музыке, – скромно улыбнулся пианист. Девушки в зале облегченно вздохнули.

– Какое совпадение! – громко заявил кто-то из зала. Толпа расступилась, дав пройти мужчине лет тридцати в костюме темно-серого цвета, – Ведь и я женат на этой особе! Дож Лансени, альтист.

Мужчина дружественно протянул руку пианисту, Дарий учтиво улыбнулся и пожал её. Этот брюнет со свинцово-серыми глазами вызывал симпатию.

В тот вечер они много говорили о музыке, обнаружив много общих интересов, в результате чего Дож предложил устроить совместную репетицию.

Улучив момент, они сыграли вместе, и Дарий был удивлён тем, как альт дополнил его музыку. Как будто они были созданы для того, чтобы звучать вместе. Дарий и раньше задумывался об оркестре, но не решался на сотрудничество с музыкантами, т.к. нелегко сходился с новыми людьми. Но с Дожем всё было иначе, они сразу нашли общий язык. Несмотря на то, что Дож был довольно дерзким, смелым и к тому же донжуаном (чего Дарий совсем не приветствовал), они стали друзьями и напарниками. С тех пор они путешествовали вместе.

После концертов Дож по обыкновению пропадал в питейных заведениях или в компании прекрасных поклонниц. Музыкант умело использовал своё обаяние и деньги, и девушки сами бросались к нему в объятия.

– Не понимаю, чем тебе так нравятся эти девушки, – интересовался Дарий, – у них ведь кроме симпатичного личика больше ничего нет.

– А что тебе ещё нужно? – удивлялся Дож, закуривая сигару. – Женщины, друг мой, созданы для того, чтобы делать жизнь мужчины краше. Им не обязательно быть умными. Да я и не встречал таких. Не думаю, что они существуют.

– Существуют, – возразил Дарий, откладывая ноты, – Но вот беда: внешний их вид меня совсем не вдохновляет. Это либо уже пожилые дамы, либо молодые, но, увы, не красавицы…

– Да-да, а наивные красотки заглядывают тебе в рот, ловя каждое твоё слово, – подхватил Дож, – И покуда они готовы на всё ради нас, нам остаётся лишь брать.

– Не знаю, Дож. А как же любовь?

– Её не существует. Это иллюзия.

Дарий не знал, так ли это. Он много размышлял, но ответа не находил. Хоть Дож был старше, его опыт не был показательным. Дарий рос на книгах, в которых рыцари сражались за сердца прекрасных дам, но реальность оказалась слишком прозаичной. В конце концов, он уверился в том, что, вероятно, одна и та же женщина не может быть красивой и одновременно с тем иметь пытливый ум, а хорошее воспитание так вообще не всем даётся легко. Обманывать женщин он не хотел, но после редкой ночи с какой-нибудь красоткой, всякий раз испытывал отвращение к самому себе и своей плоти.

Как бы там ни было, несмотря на столь разные взгляды на жизнь, друзья прекрасно ладили. Дож частенько подшучивал над пианистом из-за его скромного и замкнутого характера, Дарий же принимал друга таким, какой он есть: умным, отзывчивым, но при этом развратным и циничным. Их совместные концерты имели успех. Однако именно Дарий оставался душой дуэта: он сочинял музыку, а Дож добавлял к ней шарма в виде альтовых мелодий. Музыканты усердно работали над новыми пьесами, не забывая оттачивать звучание старых, после чего отправлялись в путешествие, чтобы явить творчество миру. Они стали желанными гостями почти во всех городах материка. Так прошло 2 года, после чего Дож предложил осваивать новые земли – отправиться на Стеклянные острова.

Они остановились в столице острова Мирах – городе Серпенте. О концертах ещё предстояло договориться с местным управлением, которое не было готово сразу же освобождать залы для артистов, поэтому первый концерт предложили сделать благотворительным и только для учеников местной гимназии. Дож был против: всё-таки, они – известные музыканты и не должны растрачивать силы на детей, которые этого даже не оценят. Но Дарию эта идея понравилась. Он ведь и сам когда-то был на месте гимназистов: после такого же концерта, на который случайно попал в детстве, Дарий понял, что хочет учиться музыке.

– Знаешь, Дож, – сказал он, – возможно, теперь настал и мой черёд нести свет в их детские души. Я намерен согласиться. С тобой или же без тебя.

– Хочешь сказать, что пойдёшь играть для малышни один? Бесплатно?!– нахмурился Дож.

– Да. И если ты не поддерживаешь мои намерения, то придётся без тебя. В конце концов, я ни один год давал одиночные концерты. Если тебе настолько претит эта идея, я не могу заставлять тебя.

– Что ж, – вздохнул альтист, – Раз уж ты настроен так серьёзно, то я с тобой.

Концерт в гимназии прошёл хорошо и Дарий собрался уже идти на выход, как заметил в зале девушку – брюнетку с густыми волосами, заплетёнными на затылке. Пряди из причёски длинными волнами спускались на плечи и спину. У незнакомки были большие синие глаза, аккуратный нос с крохотной горбинкой и красивые полные губы. Судя по строгой одежде и бумагам в её руках, она была учительницей. У девушки был открытый и добрый взгляд. Дарий помедлил, но набрался смелости и подошёл к незнакомке. Девушка очаровательно улыбнулась, увидев приближающегося к ней композитора, и поблагодарила его за концерт. Она действительно оказалась молодой учительницей, её звали Электа.

– Окажете ли Вы мне честь, госпожа учительница, прогуляться со мной сегодня в парке? – спросил Дарий, не сводя восхищенного взгляда с Электы.

Щёки красавицы подёрнулись лёгким румянцем. Польщённая вниманием маэстро, она постаралась быстро взять себя в руки и ответила вежливым кивком.

Спустя час они прогуливались в парке на берегу озера и разговаривали. Дарий не мог поверить в то, что перед ним та самая мифическая девушка: красивая, молодая, образованная и скромная. Дарию казалось, что Электа сможет поддержать разговор на любую тему. Он был очарован.

– Знаешь, – говорила Электа, – Когда нам сказали, что приедут музыканты, я подумала, что это будут какие-то очень гордые, надменные мастера. Обычно они такие. И я очень удивилась, когда на сцену вышли вы с господином Лансени. Оба молодые и стройные, – Электа издала смущённый смешок, – Чаще всего ученики не очень внимательны к искусству, но вас они слушали, затаив дыхание. Особенно девушки.

Они проговорили несколько часов, не заметив, как наступил вечер. Дарий проводил Электу домой. Лицо и волосы девушки освещало закатное Солнце, казалось, что его лучи теряются в её тёмных густых локонах. Взяв с Электы обещание увидеться снова, окрылённый Дарий вернулся в гостиницу.

По дороге в свой номер, он заглянул в комнату Дожа. Тот на удивление, был там.

– Дож, ты не поверишь, но я нашёл её!

– Кого это? – Дож оторвался от чтения газеты.

– Девушку, которой не существует! – радостный Дарий впорхнул в номер и прямо в плаще плюхнулся в кресло, обратив мечтательный взор в потолок.

Дож слушал очень внимательно и молча, с каким-то снисходительным выражением лица, с каким взрослые слушают рассказ наивного ребёнка.

– Она необыкновенная, – вздохнул Дарий, – Такая умная! Просто находка. Представляешь, любит цветы какие-то необычные, как же их… крокусы. Ты когда-нибудь видел такие?

– Да, – кисло отвечал Дож, – Цветут весной. Маленькие, вроде подснежников, голубые, сиреневые, жёлтые…

– Сиреневые! Она любит сиреневые! Вот все женщины любят розы, а Электа любит эти скромные подснежники! Представляешь?

– Угу.

– Знаешь, что я думаю? Раз она так любит эти крокусы, я найду их для неё.

– Но сейчас осень, – заметил Дож, однако, Дарий его уже не слышал. Он закрыл глаза и погрузился в собственные мысли, мечтательно запрокинув голову.

Вскоре для музыкантов подготовили концертный зал и сделали афиши. Вечерами, после репетиций Дарий пропадал с Электой. Достать крокусы ему не удалось, но хозяин оранжереи сказал, что существует осенний сорт этих цветов и через некоторое время они у него появятся.

Наступил день концерта, перед которым Дарий познакомил Электу с Дожем. Тот был крайне любезен и даже одарил девушку парой изысканных комплиментов, отчего Дарий почувствовал себя самым настоящим счастливчиком: его лучший друг и любимая девушка поладили. О чём ещё он мог мечтать?

Всё складывалось замечательно, но настало время покидать Серпент. Они и так сильно задержались на острове, за это время в другие города архипелага успели дойти письма с афишами от музыкантов. Там их уже ждали и подготовили для них залы и апартаменты. Уезжая, Дарий дал обещание Электе вернуться сразу после завершения концертных дел.

В разлуке он сильно скучал по девушке, а привязанность к ней только усилилась, несмотря на расстояние. Своими размышлениями он часто делился с другом. Дож отличался умением слушать, однако после каждого монолога Дария об Электе, становился всё задумчивее.

Вернувшись в Серпент, Дарий первым делом навестил хозяина оранжереи, а после – лавку ювелира.

Стоял один из тех осенних деньков, какие бывают в середине октября, когда дни ещё согревают остров теплом, а ночи сковывают его первыми морозами. Дарий надел своё любимое тёмно-синее пальто и бордовый шёлковый шарф, что подарила ему Электа в день, когда они с Дожем уезжали.

Дарий устроил для неё настоящий сюрприз: приехал за ней на дилижансе, запряжённом двумя вороными, и отвёз в то самое место в парке, где полтора месяца назад они впервые прогуливались вместе. Дарий вышел сам и подал руку девушке, после чего они отошли от колеи ближе к озеру. Вода в нём, подёрнутая лёгкой рябью, искрилась в лучах закатного Солнца. Экипаж остался стоять рядом.

Дарий крепко обнял девушку и погладил по длинным волосам.

– Как же я скучал… – прошептал он.

В ответ Электа прижалась лицом к его груди. Ростом она была чуть выше его плеча. Дарий поцеловал миниатюрную девушку в макушку и подал знак кучеру. Тот вытащил корзину с крокусами и, поставив её за спиной у Электы, бесшумно вернулся в повозку.

– Электа, – музыкант отстранил её за плечи и, глядя прямо в глаза, продолжил, – Ни минуты, что я был далеко от тебя, я не сомневался в своих чувствах, как не сомневаюсь и сейчас. – После короткой паузы его голос сорвался на взволнованный и быстрый шёпот, – Я верю, нет, я чувствую, что ты испытываешь ко мне то же самое. И я не вижу смысла ждать. Я люблю тебя и хочу, чтобы мы всегда были вместе. Но я должен знать точно. Я должен знать: а ты любишь меня?

– Да! – глаза Электы наполнились слезами, – Я тоже тебя люблю!

Дария словно пробил разряд тока от услышанного. В глубине души он верил, что Электа скажет эти самые слова, даже представлял, как это случится, но реальность оказалась во много раз ярче грёз. Тогда, сам не свой от счастья он впервые поцеловал возлюбленную, и поцелуй этот отозвался в каждой клеточке его тела счастьем. На миг ему показалось, что он летит, парит над землёй, абсолютно невесомый и бестелесный. Он позабыл обо всём лишь на минуту, но та показалась ему бесконечной, однако мурашки «пробежавшие» по его затылку, «вернули» Дария на землю.

– Обернись, любимая – сказал он, держа Электу за руку, – посмотри вниз.

Электа обернулась и ахнула, увидев корзину с цветами.

– Где ты их достал? – радостно воскликнула она, – ведь сейчас не сезон!

– Я узнал, что их бывает много видов, – Дарий по-детски счастливо улыбался, – именно этот – осенний. Кстати, на моей родине его называют Шафраном.

– Как?

– Шафран.

– А ведь они чуточку отличаются от тех, что я видела раньше, – Электа взяла корзину в руки, рассматривая цветы, – Гляди, какие у них необычные рыльца, бордовые, что твой шарф! И синие, почти как твоё пальто… Да ты сам как шафран! – девушка звонко засмеялась, – правда! Гляди сам!

В сумерках цветы и впрямь казались голубыми.

– Там кое-что есть в корзине, – лукаво улыбнулся пианист.

Электа посмотрела внимательней, и среди тонких листочков обнаружила маленькую коробочку. Открыла её и увидела серебряное кольцо тонкой работы. Две изящные веточки огибали небольшой синий камень. Синий, как её глаза.

– Электа, – позвал Дарий, – ты будешь моей женой?

– Женой?.. – глухо выдохнула Электа и тут же шёпотом ответила: – Конечно же да, мой Шафран!

Дарий не мог уснуть всю ночь, думая об Электе. Он отвёз её домой, а вернувшись в отель, хотел по обыкновению поделиться новостью с Дожем, но того не оказалось в номере. Дож любил вечерами ошиваться в шумных барах и других подобных местах. Он обладал яркой внешностью: его тёмно-серые глаза и чуть смуглая кожа являли собой необычное сочетание. Свои кудрявые каштановые волосы он собирал лентой на затылке, но непослушные завитки постоянно падали на его лицо. Дож не был высоким, но имел крепкое телосложение. Благодаря внешности и природной харизме он вызывал большой интерес у женщин, чем постоянно пользовался. Дарий считал Дожа красивым, проницательным и уверенным в себе, и очень ценил, что, несмотря на разницу в возрасте, общались они на равных.

Дарий задремал лишь под утро, но размышления о любви придавали ему сил, поэтому он без труда поднялся и спустился к завтраку. Дож ещё спал, а Дарию не терпелось поделиться с другом новостями, поэтому он расхаживал в своём номере, постоянно прислушиваясь к звукам в коридоре – вдруг Дож проснулся и вышел, чтобы подкрепиться?

В полдень, не выдержав, Дарий сам постучал в номер альтиста.

– Что стряслось? – зевая, спросил тот.

– Друг! Я женюсь! – выпалил пианист прямо с порога.

– Ммм… что?

– Женюсь! Я сделал Электе предложение вчера вечером и она его приняла.

– Ну что ж, я рад за тебя, – Дож лениво закурил сигару, – и когда свадьба?

– Через месяц!

Дож неопределенно гукнул в ответ и выпустил в воздух пару дымовых колец.

– Похоже, ты всё же не рад… – растерялся Дарий.

– Ну что ты, рад, конечно, – Дож похлопал Дария по плечу, – просто ещё не проснулся. И что же, теперь она будет нас сопровождать?

– Об этом я тоже хотел поговорить с тобой, – Дарий сел в кресло и вздохнул, – Я решил оставить гастроли.

Дож поперхнулся.

– Ты бросишь музыку? – спросил он, откашлявшись.

– Нет, что ты! Конечно, нет. Но я больше не хочу ездить, я хочу оседлости, семью, детей, понимаешь. У меня достаточно денег, откроем с Электой школу искусств! Она… она пишет картины, будет обучать этому учеников. А я буду учить их музыке. Наберём ещё учителей… – Дарий вздохнул, – конечно, мне жаль оставлять тебя, но ты ведь и сам знаешь, что я всегда мечтал о семье.

Дож сидел в кресле напротив, наклонив голову и подперев её пальцами у виска. Он молчал. Сигара в его руке медленно тлела.

– Дож, ты ведь знаешь, как ты мне дорог, – продолжил Дарий, – ты мой самый близкий друг, да что там… самый близкий человек! Ты стал мне родным за эти 2 года. Но я, наконец, встретил ту, с которой буду счастлив. Я не могу удерживать тебя, но, поверь, буду несказанно рад, если ты останешься здесь, с нами. А? Станем владельцами новой школы. Что скажешь?

Дож приподнял бровь:

– Ты что, всерьез готов всё бросить? Из-за… хм… женщины?

– Что ты такое говоришь? – нахмурился Дарий.

– Знаешь, я не хотел говорить тебе, – уклончиво ответил альтист, – Думал, у тебя это не серьёзно и ты сам прозреешь, догадаешься…

– О чём?

– Не знаю, дружище, ты так счастлив…

– Дож, говори, что хотел.

Дож встал и отошёл к окну, помолчал несколько секунд и продолжил, глядя на улицу:

– Я думаю, что эта девушка с тобой из-за денег. Ты влюблён и не замечаешь этого, но, поверь, у меня есть причины так думать. И мне больно видеть, как ты жертвуешь своим блестящим будущим из-за женщины, для которой ты – лишь средство достижения желаемого.

– Ты уже совсем сдурел со своим цинизмом! – Дарий нахмурился и нервно сжал кулаки, – Электа не такая, не путай её со своими девками.

– Да? А что, если я скажу тебе, что твоя невеста пыталась привлечь и моё внимание тоже? Ещё в прошлый наш приезд.

– Что?!

– Открой глаза! Она же обманывает тебя. Она проявляла ко мне очень неприличный интерес, но я знал, как она нравится тебе, и вовремя пресёк её попытки меня соблазнить! Думаю, она проделывает этот фокус с каждым, кто потенциально способен удовлетворить её амбиции. И вот, нашёлся, наконец, тот дурачок, который женится на ней и решит все её вопросы!

– Ты лжёшь! – вскинулся Дарий и быстрым шагом направился к выходу, – Я не верю тебе, Дож. Если это такая шутка, то она очень глупая и злая!

Дож нагнал его у выхода и схватил за рукав:

– Не будь глупцом, друг! – тихо сказал он.

– Друг?!

Дарий одёрнул руку и вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью.

Дарий вышел на улицу, застёгивая на ходу пальто. Был ясный солнечный день, но обжигающе-холодный ветер давал понять, что тёплые дни закончились. Он срывал пожелтевшую листву с деревьев и гнал её неведомо куда. Листья то закручивались в маленьком вихре, то устало падали на землю, но через несколько секунд поднимались вновь, словно кружились в причудливом танце.

Дарий поднял воротник повыше и, спрятав руки в карманы, быстрым шагом направился в сторону гимназии. Проходя мимо монастыря, он вдруг заметил знакомую фигуру в саду. Девушка в длинном фиолетовом платье и тёмно-зеленом плаще стояла под деревьями. Дарий остановился за высокой живой изгородью, наблюдая за девушкой. Она с кем-то разговаривала, но слов было не разобрать, их уносил ветер. Сомнений не было, это была Электа, а рядом с ней стоял очень высокий черноволосый короткостриженный мужчина в чёрной одежде. Несколько минут они просто о чем-то говорили, а потом, к изумлению Дария, Электа бросилась к мужчине с объятиями. Высокий брюнет наклонился, чтобы Электа, едва достигавшая его плеча, смогла обнять его и Дарий ясно увидел, с какой нежностью этот человек прижимает девушку к себе. Пианист зажмурился из-за острого неприятного чувства, возникшего в груди, а когда открыл глаза, Электа уже покидала сад. Черноволосый мужчина остался стоять, глядя ей вслед.

Дарий постарался успокоиться и решил догнать Электу, но встретил её уже у самого входа в гимназию.

– Шафран! – радостно закричала она, обнимая музыканта, – Я не думала, что ты зайдёшь так ра…

– Где ты была? – перебил её Дарий, отстраняясь.

Электа изумлённо заморгала. Дарий повторил вопрос:

– Где ты была, Электа?

– Я тебя не узнаю… у меня перерыв, я ходила прогуляться.

– В такой холод? – приподнял бровь Дарий. Внутри него клокотала ярость: неужели Дож был прав и Электа действительно заигрывает с мужчинами за его спиной? Кровь прилила к лицу, а ладони начало неприятно покалывать. Дарий изо всех сил старался не кричать.

– Я тепло одета, – попыталась улыбнуться Электа, – и мысли о тебе согревают меня. Что случилось? Ты сам не свой.

– Электа, я видел тебя в саду, – Дарий сглотнул, ком в горле всё нарастал, мешая спокойно дышать, – я не следил, просто шёл мимо и увидел тебя. С мужчиной.

– Ах, это… – выдохнула Электа, – я хотела сказать тебе сразу, но ты так напугал меня. Это мой близкий друг, он священник, я ходила к нему. Он согласился обвенчать нас!

– Священник?!

– Да. На нём была сутана, разве ты не заметил?

Дарий был в замешательстве. На него словно вылили ушат с ледяной водой. Он нервно сглотнул.

– Ты обнимала его.

– Да! Но что ты имеешь в виду? Он же мой друг! И он согласился нас венчать, конечно же я обняла его за это! – Электа взяла руку Дария в свои миниатюрные холодные ладони, – Ты что, ревнуешь меня? – она смотрела ему прямо в глаза, – ревнуешь к священнику?

Дарий смутился, ком в горле перестал пульсировать, но щёки его всё ещё пылали, а тело цепенело от её прикосновений.

– Он… он обнимал тебя, как мужчина. Не как друг. Я тоже мужчина и хорошо это вижу. Он влюблён в тебя, Электа. – Дария всё ещё трясло: зерно сомнения, посаженное Дожем, теперь пустило корни, – Так, может, и ты в него?

– Ах, Шафран-Шафран! – расхохоталась Электа, – Как же ты меня напугал! Он? Влюблён в меня? Этого не может быть! Он же священник и мы давно друзья. Я бы заметила! А я, поверь, люблю только тебя.

Электа нежно прижалась к Дарию и он неловко обнял её:

– Прости меня, я просто дурак какой-то. Наверное, мне показалось.

Однако в глубине души Дарий знал, что не показалось. Успокаивало лишь то, что высокий брюнет оказался священником, а значит, с Электой быть точно не смог бы. Девушка пообещала в скором времени познакомить Дария с другом и хотела сделать это в день знакомства с её родителями. Ужин назначили через неделю. Дарию не терпелось убедиться, что друг Электы ему не опасен, поэтому он очень ждал заветного дня.

С Дожем дела обстояли сложнее: видеться и говорить с ним Дарий всё ещё не желал, но Электа, не зная об их ссоре, попросила их принять участие в творческом вечере, который организовали её знакомые учителя музыки. Туда же она собиралась пригласить своего друга-священника и Дарий согласился. Вечер планировался уже через 5 дней. Для этого пришлось продолжить репетиции с Дожем. Его слова не выходили у Дария из головы, но он старался о них не думать. Дож, в свою очередь, неоднократно пытался помириться, однако Дарий не простил ему тот разговор и говорил с ним только по делу.

– Ты какая-то неразговорчивая сегодня, – заметил Дарий за ужином.

На улице становилось холоднее с каждым днём и длительные прогулки стали невозможны, поэтому теперь влюблённые проводили вечера в красивом ресторанчике, беседуя за едой.

– Я волнуюсь, Фран, – Электа покачала головой.

– Почему?

– Понимаешь, я задумалась… Ты ведь талантливый музыкант и можешь обрести всемирную известность, если не бросишь свой путь. Жизнь быстротечна, годы идут и одни кумиры сменяются другими. Но ты собираешься остаться здесь, со мной. Я боюсь, что ты можешь пожалеть о своем решении, потом… Так ли необходимо бросать гастроли?

– Любимая, если бы все эти разъезды и концерты приносили мне столько счастья, сколько я получаю его, просто находясь рядом с тобой, я бы ни минуты не размышлял об этом. Равно как я не раздумывал, когда сделал тебе предложение. Я мечтаю видеть, как растут наши дети, хочу быть с ними рядом, хочу состариться вместе с тобой. Послушай меня, – Дарий взял её за руку, – я по горло сыт одиночеством. С тех пор как умер отец, я всегда был одинок. Мои дядя и тётя стали моими опекунами, но опека их заключалась лишь в том, что меня кормили, одевали да оплачивали мои уроки музыки. Об этом их просил мой отец перед смертью. Что я знаю о дядюшке? Что я знаю о тётушке? Они не говорили со мной, они не подарили мне ни капли тепла. Думаю, они не любили детей, ведь своих детей у них тоже не было. Я бродил один по их огромному безмолвному поместью. Музыка и книги стали моей единственной отрадой в этом ледяном склепе. Я оставил его, как только мне исполнилось 17. Позже, гастроли принесли мне облегчение. Когда я стоял на сцене, а зрители кричали мне и аплодировали, я представлял, что среди этой толпы есть мои родители. Представлял, как они держатся за руки и улыбаются, глядя на меня. Но там их не было.

– О, Дарий! – Электа сжала его руку. В её сапфировых глазах блеснули слёзы.

– Я сочинял музыку, потому что не знал, как по-другому унять свою тоску. И уезжая из одного города в другой, словно бежал от одиночества.

– Но почему ты не обрёл друзей? А женщины… я вижу, как они смотрят на тебя, надеясь на твоё внимание. – голос Электы дрогнул, – например, Дож не отказывает себе в общении с ними…

Дарий нахмурился.

– Я и Дож – очень разные люди, Электа. Хотя я нашёл в его лице понимание и поддержку. Это единственный друг, который стал для меня близким, не считая тебя. Пойми, я благодарен судьбе за то, что, наконец, обрету покой и радость с тобой, ибо я устал от бегства. Я не хочу терять то драгоценное время, которое могу разделить с тобой. В конце концов, мои дети не должны расти без отца. Мне пришлось, ведь мой отец умер. Но пока я жив, я буду рядом с семьёй. Я так решил.

Электа мягко улыбнулась, но продолжала молчать.

– Это ведь не всё, что тебя волнует? – догадался Дарий.

– И снова ты прав, – вздохнула Электа, – Морис… отец Морис словно избегает меня. Я оставила ему записку с приглашением на творческий вечер, потому что уже в который раз он не вышел, чтобы повидаться со мной. Я не понимаю, что могло произойти. – Электа пожала плечами. – Монахи говорят, что он закрылся в келье и это какой-то обряд, поэтому выйти он не может. Но я подозреваю, что он не хочет видеться именно со мной. Я даже не знаю, придёт ли он на ужин с моими родителями, он так и не передал мне ответ. Он никогда раньше так не поступал со мной.

В момент, когда Электа заговорила о священнике, росток ревности в груди Дария пророс новыми побегами. Музыкант постарался не показывать этого чувства и нарочито спокойно ответил:

– Раз ты так волнуешься за него, я могу сходить в монастырь сам, чтобы поговорить с ним.

– Ты?..

– Да. Давай так: если он не придёт на творческий вечер в четверг, я приду навестить его на следующий день, чтобы передать твоё приглашение на семейный ужин. Меня он не знает и если избегает исключительно тебя, то ко мне выйдет.

– Ты готов сделать это для меня? – удивилась Электа.

– Конечно, раз уж он тебе так дорог, – последние слова дались Дарию с трудом, но донимать Электу ревностью он больше не хотел. – как его зовут?

– Морис. Ой, нет, – спохватилась она, – отец Сагард. Так его называют.

– Дож! – Дарий стучал в номер соседа уже несколько минут, – Дож, открой.

– Эй, я здесь, – послышался голос сзади. Несмотря на раннее утро, Дож не только не спал, но даже успел откуда-то вернуться.

Он открыл номер и жестом пригласил Дария войти.

– Я решил пораньше встать сегодня, ведь у нас генеральная репетиция. Да-да, я помню, что завтра нас ждут в светском обществе, – кивнул он, увидев удивление на лице друга.

– Что ж… славно, – заключил Дарий, поворачиваясь лицом к выходу, – тогда жду тебя через час.

– Постой, – попросил Дож, – я хочу извиниться.

Он вздохнул и нервно поправил ворот рубашки.

– Я сожалею о том нашем разговоре. Я не должен был говорить так о твоей невесте. В конце концов, мне могло просто показаться. Ты ведь знаешь меня, – Дож хмыкнул, – я всегда думаю, что если красивая девушка мне улыбается, то это значит, что она хочет ко мне в постель. Похоже, что иногда я путаю элементарную вежливость с кокетством. Думаю, ты прав – мой цинизм приобретает нездоровый оттенок. Прости, если сможешь, друг, я не хочу, чтобы наша дружба вот так закончилась.

Дож выглядел очень расстроенным и каким-то потерянным. Похоже, что ссора не давала ему покоя, ведь он никогда не просыпался раньше полудня. Речь его звучала искренне и Дарий смягчился.

– Знаешь, что важно, Дож? – сказал он, – важно ведь не отсутствие ошибок, а умение их признать. Я рад, что мы всё прояснили.

Дож вздохнул и крепко обнял друга.

Репетиция прошла хорошо, Электа заходила, чтобы послушать. Дож в этот день выглядел очень взволнованным и был чрезвычайно внимателен к Электе. Она отвечала ему взаимностью, хотя ранее между ними гулял заметный холодок. Обедали они втроем, после чего Электа ушла.

Остаток вечера Дарий провёл в одиночестве у себя в номере, погружённый в раздумья. Уже через 20 часов он сможет избавиться от своих сомнений, когда увидит друга своей невесты. Он убедится в том, что этот священник ему не опасен. Если, конечно, тот всё-таки придёт.

Дарий стоял у окна, глядя, как раскачиваются на ветру голые ветви деревьев. На город спустилась ночь и на улице зажглись фонари.

Если Электа говорит правду насчёт странного поведения священника, то ответ очевиден: он влюблён в девушку и новость о её скором замужестве стала для него неприятным сюрпризом. Верить в то, что Электа солгала, Дарий не хотел.

В дверь постучали. Дарий открыл, ожидая увидеть Дожа, но перед ним стояла Электа. Пианист потерял дар речи.

– Шафран! Тревожное чувство не покидает меня сегодня весь вечер. Я не могла оставаться на месте и ждать рассвета, чтобы увидеть тебя. Я… я взяла экипаж и приехала. Не сердись, пожалуйста!

Дарий не мог сердиться. Когда Электа обнимала его, он был полностью в её власти. Её прикосновения, её голос, волосы, пахнущие мятой, заставляли терять контроль над собой. Дарий больше не мог сопротивляться желаниям. Обоих в ту ночь поглотила страсть. Ничего подобного Дарий не испытывал ни раньше, ни потом: даже одна ночь с любимой женщиной смогла бы заменить тысячу ночей с другими.

Дарий проснулся гораздо позже обычного, совсем как Дож. Электа ещё спала, её тёмные волосы растрепались на подушке, а рядом на тумбочке лежал кусочек угля и небольшой лист, вырванный из тетради. Дарий взял его в руки, с удивлением увидев изображение самого себя, но спящего. В этот миг он почувствовал себя очень счастливым. Электа здесь, с ним, ночью она сделала его портрет – она его любит! Ни священник, ни кто-либо другой не представляет никакой угрозы для их счастья. Все сомнения вдруг рассеялись, как дым от сигары Дожа.

С лёгким сердцем Дарий оделся и подошёл к окну. Свинцовое небо казалось тяжелым, готовым вот-вот упасть на землю мощным водяным потоком. Каштаны стояли совершенно голые, а их жёлтые листья, ставшие теперь коричневыми, плотно налипли к булыжной мостовой. Вдалеке виднелись остроконечные башенки монастыря. Мир казался мрачным и неприветливым, но в душе Дария цвели крокусы: белые, жёлтые, синие, фиолетовые… Он смотрел на улицу невидящим взором, и если бы его вдруг спросили, что творится за окном, он, ничуть не лукавя, пожал бы плечами.

– Мы проспали завтрак? – сонно спросила Электа, потягиваясь.

– Да, – ответил Дарий и поцеловал невесту в щёку, – Но у хозяйки обычно остаётся что-нибудь, так что голодными не останемся.

Дарий застегнул манжеты рубашки и открыл ящик тумбы, чтобы достать ленту для волос. В ящике блеснуло что-то чёрное.

– Это что, оружие? – испугалась Электа.

– Это? – Дарий взял предмет в руки, – Да, это револьвер – последний подарок отца. Он отдал его дяде перед смертью, а тот честно вручил мне его в день, когда я покинул его дом.

– Необычный подарок. Но почему именно… это?

– Отец был военным. Он считал, что каждый мужчина должен иметь возможность защитить себя и свою семью в случае нападения. Будь он кем угодно: военным, фермером или, как я – музыкантом. В нашем городке частенько можно было столкнуться с воровством, мародёрством, разбоем.

– И ты умеешь им пользоваться? – Электа по-прежнему недоверчиво поглядывала на опасную штуковину.

– Конечно! Отец научил стрелять ещё в детстве, а после дядя брал меня иногда с собой, чтобы пострелять по мишеням.

– Он заряжен?

– Да, но не переживай, здесь есть предохранитель. Впрочем, – Дарий положил револьвер обратно и задвинул ящик, – он ни разу мне не пригодился. И я думаю, что никогда не понадобится, сейчас совсем другое время. И место. Храню, как память.

Одевшись, влюблённые, наконец, спустились вниз, чтобы поесть. Дожа ждать не стали и после завтрака сразу вернулись в номер, желая посвятить друг другу ещё несколько драгоценных часов.

Однако Дож не появился и к обеду.

– До выезда осталось 2 часа, – заметил Дарий, проверяя время, – Видно, Дож гулял всю ночь. Пора его будить.

Дверь в номер господина Лансени оказалась не запертой, а сам он лежал в постели. Вид его был очень бледным, а лицо покрылось испариной.

– Наконец-то ты пришёл… – с облегчением сказал Дож, увидев друга, – Кажется, у меня лихорадка, мне нужен врач.

– Почему ты не позвал меня раньше? – взволнованно спросил Дарий, – давно ты проснулся?

– Давно. Кричать у меня не было сил. Я выходил из номера утром, стучал к тебе.

– Наверное, мы завтракали, – предположила Электа, стоя в дверях, – Дарий, я пошлю за доктором прямо сейчас.

Дарий кивнул.

– Я был совсем слаб, – продолжал Дож, – лестницу мне было не осилить, поэтому я вернулся сюда, оставив дверь незапертой. На случай, если отключусь, чтобы ты нашёл меня.

Дарий положил ладонь на лоб Дожа:

– Ты прав, у тебя жар. Всё будет в порядке, не волнуйся, доктор скоро будет.

Но доктора не было. За ним отправили сына хозяйки отеля, но он вернулся с неутешительными новостями: лекарь уехал в деревню и вернётся только к ночи. Помощница в его аптеке обещала передать просьбу заехать и осмотреть больного, но случится это не раньше 10 вечера.

– Тогда сегодня мы никуда не поедем, – сказал Дарий, – мы не оставим тебя здесь одного.

– Нет, друг, ты должен ехать один, – ответил Дож, – они будут ждать. Ты и сам отлично справишься, нельзя подводить людей. Ведь так, Электа?

– Вынуждена согласиться с Дожем, – вздохнула она, – вечер устраивали ради знакомства с вами обоими. Но раз Дож болен, должен поехать хотя бы ты. Тогда я останусь, побуду с Дожем и дождусь доктора.

– Да, да, – Дож даже привстал на постели, – поезжай. Мы ведь все прекрасно понимаем, что они ждут именно твоего участия, хотят услышать твою музыку. Ну а я… я поеду в следующий раз.

– Поезжай, дорогой. – Электа встала и обняла жениха, – Всё будет хорошо. Если Дожу что-то понадобится, я буду рядом.

– Позаботься о нём, – попросил Дарий и добавил шёпотом: – я счастлив, что ты есть у меня.

Музыкант вышел из отеля и сел в экипаж. Дождь щедро поливал улицы, излишки воды шумно стекали в придорожные канавы. В душе Дария смешалось 2 чувства: беспокойство за Дожа и радость от того, что у него есть близкий друг, почти брат, и любимая женщина. Судя по тому, что Дож вёл себя довольно оживлённо, настаивая на поездке Дария в одиночку, пианист сделал вывод, что друг вскоре поправится. Беспокойство уступило место эйфории и упоению, и Дарий любовался грозой, глядя в окно.

Вечер прошёл прекрасно. Дарий познакомился с другими музыкантами из Серпента, а также с певцами и художниками. Он пребывал в хорошем настроении и только к концу вечера подумал про священника, о котором не вспоминал с самого утра. Друг Электы так и не появился. Это значило, что утром Дарий сам пойдёт в монастырь, как и обещал.

Возвращаясь домой, он размышлял о новых возможностях, которые открывались ему теперь в этом городе. Здесь хватало музыкантов, желающих получить работу в новой школе искусств Дария и Электы, а значит, этим планам суждено было сбыться.

Было уже поздно и по подсчётам Дария, доктор уже должен был быть в отеле. Пианист поднялся по лестнице и постучал в номер Дожа. Дверь не открыли, но внутри послышалась какая-то возня. Дарий дёрнул ручку, было не заперто, и дверь со скрипом открылась.

Увиденное заставило Дария потерять дар речи. Дож по-прежнему лежал в постели, но уже не один. С ним была Электа! Её полуголое тело прикрывала простыня, а прелестная головка лежала на груди у альтиста. Правой рукой Электа обнимала мужчину за талию. Потрясённый Дарий попятился, зацепив трость Дожа, что стояла у входа и та с грохотом упала. Услышав шум, Электа зашевелилась и открыла глаза. Дож, увидел Дария и спешно поднялся, обмотав вокруг бёдер покрывало.

– Друг, прости! – дрожащим голосом сказал он.

Электа растерянно озиралась, прикрывая тело простынёй. Они явно не ждали Дария так рано.

Пианист молча развернулся на каблуках и вихрем бросился к лестнице, где его настиг Дож.

– Я не должен был! – Дож схватил Дария за запястье, – Она… она снова полезла ко мне с поцелуями, пойми, я не смог противиться больше… красивая женщина… я был не в себе, прости!

Дарий в бешенстве одёрнул руку, оставив Дожа одного на ступеньках, так и не сказав ни слова в ответ.

Он вышел на улицу и быстро зашагал по извилистой мостовой. Ливень давно кончился, и воздух наполнился свежестью. В небе зажглись первые звёзды. Дарий шёл настолько быстро, что не заметил, как миновал монастырь и старое кладбище, он шёл и шёл. Хотелось просто исчезнуть, забыть обо всём. Шагая, он словно бежал от самого себя, от мыслей, воспоминаний, боли. Из темноты вдруг послышались звуки музыки, они доносились из таверны. Дарий зашёл внутрь. Там было тепло и пахло спиртным. Музыкант нашёл свободный стул за барной стойкой и, рухнув на него, заказал виски.

Первый бокал был выпит залпом, второй тоже, а после и третий. За баром зашушукались. Дарий, прежде почти не употреблявший спиртного, оставался совершенно трезвым.

Он никак не мог поверить в увиденное. Лучший друг и Электа. Оба предали его в один день. И, получается, что Дож не врал, когда говорил, что Электа соблазняла его. А священник? Может, Электа окрутила и его тоже. А кого ещё?

Конечно, Дож всегда был ужасным бабником, Дарий знал это. Друга можно было понять: он болен, не мог контролировать себя. Или… нет? Да как он мог предать напарника?! Дарий не хотел относиться с пониманием к такому поступку, слишком глубоко ранило его предательство любимой девушки и близкого друга. Дарий осушил бокал снова.

– Красавчик, не составить ли тебе компанию? – пропел в ухо женский голос, – ты такой печальный, дай-ка я тебя утешу.

Симпатичная девушка попыталась увлечь Дария в танце, но он остался неподвижен. Алкоголь, наконец, подействовал и ярость сменилась отрешённостью. Оскорблённая невниманием жрица любви, возмущённо фыркнула и направилась к другому посетителю.

Мысли, наконец, перестали быть такими навязчивыми, теперь они рассеялись и летали во тьме в форме картинок, которые то и дело выхватывал опьянённый мозг Дария. Вот они с Электой в парке, он любуется её лицом и солнечными зайчиками, запутавшимися в её локонах. Вот он делает ей предложение, а она бросается ему на шею. В голове звучит её голос: «Да, да мой Шафран!». Вот он обнимает её в своей постели, отдаваясь самому сильному в его жизни чувству. Одна картинка медленно сменяется другой, словно в калейдоскопе, и, в конце концов останавливается на последней: его любовь в постели с его лучшим другом.

Дарий закрыл лицо руками. Склонившись над пустым бокалом, он превратился в живое олицетворение боли и отчаяния. Сколько он пребывал в гнетущем безмолвии, он не знал.

– Эй, парень, мы закрываемся. Ты платить будешь?

Дарий вздрогнул, убрал руки от лица и посмотрел на хозяина таверны пустым мутным взглядом. Помедлив, музыкант достал из-за пазухи бумажник и положил перед говорившим, после чего молча встал и направился к выходу.

Владелец заведения открыл бумажник, обнаружив в нём толстую пачку денег.

– Тут многовато, парень. Эй! И это… бумажник забери! – хозяин пытался докричаться до мужчины, но тот его не слушал, – может тебе экипаж подать? А? Далеко тебе идти?

Дарий, так ничего и не сказав, вышел из заведения.

Наступила глубокая ночь, на Серпент тихо опускался туман. Дарий брёл по улице, интуитивно взяв курс на отель. Виски, наконец, взял верх над измученным разумом, приостановив гнетущие думы. Город спал, где-то вдалеке на башне часы пробили 2 ночи. Шёл Дарий медленно. Через некоторое время он остановился под старыми дубами у ажурных кованых ворот городского кладбища, где кружились, шелестя крыльями крупные вороны. Они так изящно скользили по воздуху, словно танцевали менуэт вокруг могильников. «Как, должно быть, прекрасна смерть» – подумал Дарий, остановившись взглядом на гранитном ангеле, – «Только она и даёт вечный покой, избавляя от мучений и тело, и душу. Она честна, искренна, словно осень, которая обнажает деревья, давая возможность разглядеть их голые ветви. Тогда как жизнь хоть и дарует минуты, полные абсолютного счастья, в итоге взимает за них непомерную плату».

Холод действовал отрезвляюще и к моменту, когда Дарий подошёл к отелю, воспоминания последних часов вновь зароились в его голове. Дарий заглянул в окно: в холле горели лампы. Они горели всегда на случай появления ночных гостей. Но кроме сторожа, в холле находилась девушка. Дарий узнал Электу. Очевидно, она ждала его. Что она хотела? Оправдаться перед ним? Нет уж, хватит лжи! Хватит притворства! Дарий больше не нуждается в самообмане, достаточно он наслушался от неё сказок.

Музыкант отошёл от окна и обошёл отель, войдя в него с чёрного хода. Хозяйка часто не запирала его, и Дарий знал об этом. Поднявшись в свой номер, он сел на кровать. От тепла кровь разогрелась, а картинки в голове замелькали ещё быстрее, чем раньше. Счастливые и горестные, недавние и детские воспоминания сменяли и сменяли друг друга. С тех пор, как умер отец, Дарий всегда был одинок. И он ненавидел одиночество. Что же теперь? Он имеет всё то, о чем только можно мечтать: деньги, положение в обществе, славу, признание, перспективы. Однако всё это не избавило его от треклятого одиночества. Дож, ставший ему братом, оказался предателем, а любимая женщина – лицемеркой. Грудь сдавила невыносимая жгучая боль, а глаза защипало. Обретённое, казалось бы, счастье было ничем иным, как иллюзией, обманом, беспощадной насмешкой судьбы. Взгляд упал на рисунок Электы, лежащий на тумбе с изображением безмятежно спящего Дария. А что, если сон – это единственное, что поможет прекратить мучения? Сон беспробудный, вечный покой и безмолвие, лишь изредка нарушаемое едва слышным шорохом чёрных перьев.

Дарий открыл ящик тумбы. Револьвер, подаренный отцом, лежал там. Да, пожалуй, это единственно правильное решение. Отец хотел, чтобы Дарий смог защищаться. И он защитит себя, избавясь навсегда от одиночества, от боли и зияющей пустоты внутри. Он снял револьвер с предохранителя, открыл рот и нажал на спуск.

Раздался выстрел. Дарий на секунду почувствовал сильное жжение в затылке, а потом… ничего не произошло. Он остался сидеть на краю кровати. Боль в груди прошла, а на душе стало легко и спокойно. Через несколько секунд в коридоре послышались шаги и голоса, и спустя минуту какие-то люди уже стояли за дверью. Дверную ручку сильно подёргали с той стороны, но дверь была заперта. Раздался треск: это фомкой сломали затвор и дверь распахнулась. Дарий увидел взъерошенную хозяйку в ночной сорочке с керосиновой лампой в руке, рядом с ней был пожилой мужчина с монтировкой (очевидно, плотник), а за ними Дож и ещё какие-то люди. Кто-то, стоящий за спиной Дожа, вскрикнул и, судя по звукам, шмякнулся в обморок.

Хозяйка отеля в ужасе схватилась за сердце и отвернулась, её стошнило прямо на ковёр. Плотник неодобрительно качал головой, глядя в комнату и что-то бормоча себе под нос. Дож нервно провёл рукой по волосам, вцепившись другой рукой в дверной наличник.

– Чёрт тебя дери, Дарий… – еле слышно прошептал он, – что же ты наделал…

Дож закрыл глаза рукой и, облокотившись на дверь, осел на пол. Дарий оглянулся и увидел себя, лежащего на кровати с открытыми глазами. На стене, напротив двери, красовалось огромное пятно крови и чего-то ещё, похожего на слизь или мелкие осколки черепа. Дарий приподнялся над собственным телом и увидел, что в его безжизненной руке, распростёртой на покрывале, всё ещё лежит револьвер. Пианист безразлично рассматривал мёртвое тело, пока рядом кричали люди. Он подлетел к зеркалу, чтобы посмотреть на себя, но понял, что в нём больше не отражается. Тогда музыкант рассмотрел свои руки и ноги. Они были точь-в-точь такие же, как обычно, но полупрозрачные. Сквозь них он видел другие предметы, находящиеся в комнате. Он даже попробовал вернуться в свое физическое тело, но ничего не вышло. Тоннель, о котором он слыхал раньше, так и не появился, врат Дарий не увидел. Всё было как всегда, но с одним отличием: он видел всех, но никто не видел его.

Не зная, что делать дальше, Дарий просто следовал за своим телом. Организацией похорон занялся Дож. Рано утром пришли гробовщики и забрали тело, омыли, привели его в порядок и одели, а потом отвезли в строящийся амбар, в который уже принесли большое кресло. Тело усадили в него. С помощью специальных стоек зафиксировали голову и придали мертвецу позу живого человека, отдыхающего в кресле. Глаза Дария открыли, а веки приклеили так, чтобы они не закрывались. Последний штрих внёс Дож – он завязал на шее Дария платок, чтобы прикрыть кольцо держателя, фиксировавшего шею, а также закрыть жуткую дыру в затылке.

После в амбар вошёл высокий тощий человек, с тщательно замотанной в шарф шеей. Вслед за ним внесли большой холст и чемоданчик.

– Я не буду работать в такой холод! – возмутился верзила, – Почему бы не отнести модель в более тёплое место?

– Сколько времени Вам необходимо, чтобы написать портрет моего друга в полный рост? – холодно спросил Дож.

– Хм… – художник нахмурился, – во весь рост! Такой смогу сделать за 3 дня.

– Боюсь, в тёплом месте за 3 дня с телом произойдут непоправимые изменения, – вкрадчиво заметил Дож, – Вы получите двойной гонорар, тёплую одежду, горячую еду, чай и кофе, если завершите портрет за 2 дня и в этом амбаре.

Художник задумался, но в ответ отрицательно покачал головой.

– Хорошо, три гонорара, – Дож повысил ставку, – я слышал Вы мастер своего дела.

– По рукам! – ответил живописец, – но с чаем пусть принесут бренди.

И работа закипела. Художник и впрямь оказался профессионалом. За сутки он позволил себе подремать от силы 3 часа, а в остальное время переносил образ Дария на огромный холст. Сам Дарий наблюдал за процессом, находясь за спиной мастера, замечая всё большее сходство человека на холсте с самим собой. Через 2 дня художником было выпито полтора литра бренди, однако портрет к назначенному сроку был готов.

– Поразительно похож! – отметил Дож, – Он словно живой.

Похороны были скромными. Дож по какой-то причине не хотел шумной церемонии. Среди пришедших Дарий заметил много незнакомых людей. В крематорий внесли портрет, поставив у изголовья гроба, Дож сказал несколько слов в честь безвременно ушедшего друга, а пожилой священник прочёл нужные слова. Гроб закрыли и отправили в печь. И тогда Дарий что-то почувствовал. Впервые за дни, проведённые вне тела, он испытал волнение. Пока у него была возможность видеть своё бездыханное тело, он оставался безразличен к происходящему. Но как только гроб отправили в огонь, Дарий почувствовал… страх! Он ощутил себя абсолютно голым и потерянным. Взгляд упал на портрет – вот он, привычный облик, так похожий на него при жизни. Лишь только эта мысль промелькнула в его сознании, мгновение – и Дарий оказался внутри рамы. Страх прошёл, музыкант испытал облегчение, будто обрёл новый дом.

Глава 3: Надежда

– А потом? – спросила Ева, – Как портрет оказался здесь?

– Его продали, – ответил Дарий, задумчиво наблюдая за языками пламени в камине.

– Кто? Дож?

– Нет, – призрак выглядел отрешённым, словно мыслями ещё был в прошлом, – Дож вскоре умер. Портрет получили его родственники, а они выставили холст на аукцион. Портрет часто перепродавали, перевозили, пока его не купил один человек. Тот, у которого ты купила этот дом. Так я оказался тут.

– А что случилось с Дожем?

Дарий молчал, словно не хотел вспоминать о друге. Свечи вдруг потухли и тут же снова зажглись. Ева оглянулась в поисках источника сквозняка, но, кажется, всё было закрыто. Тогда Дарий нарушил молчание:

– Он всегда любил выпить. Но после моей смерти стал пить ещё сильнее. Приблизительно через месяц с ним случилась трагедия: пьяным, Дож прилёг на софу и по привычке закурил сигару. Уснул с ней, но в какой-то момент выронил её и погиб в пожаре.

Ева охнула.

– После моих похорон портрет принесли в номер Дожа, – продолжал Дарий, – ох, и досталось хозяйке того отеля. Сначала туда постоянно приходили газетчики – взять интервью у Дожа, это ж какая сенсация! А потом этот пожар, в котором он и умер, – Дарий сел в кресло, откинувшись на спинку, – выпало им бед, конечно. Это не говоря уже о том, что они пережили, когда в их заведении застрелился я.

Ева молчала, поражённая рассказом. Ей сильно хотелось задать ещё один вопрос.

– А та девушка? Что с ней? – осторожно уточнила Ева.

Дарий пристально посмотрел на собеседницу. Взгляд этот был долгим и тяжёлым, и Ева увидела, как пламя из камина отразилось в глазах призрака.

– Я больше никогда её не видел. На мои похороны она не пришла. И потом, понимаешь, я не сразу понял, что оказался пленником портрета. Я всё видел, но не мог больше перемещаться, только если вместе с холстом, если его куда-то переносили. Именно поэтому я знаю, что случилось с Дожем. Но Электа, – Дарий сделал паузу, – нет, она не приходила к нему. Со временем я научился покидать портрет на небольшие расстояния: комната или дом, например. Но этим мои передвижения ограничиваются. Я так и не узнал причины её поступка.

Ева сочувствовала призраку. Трудно было подобрать слова утешения, да и нужны ли они ему? Ева не знала ответа. Само по себе её общение с мертвецом было странным, но в глубине души девушка была рада этому необычному знакомству.

– Тебе больше не придётся быть одному – сказала она, – это и твой дом тоже! Скоро вернутся мои друзья и… я устраиваю праздник на днях. Я хочу, чтобы ты тоже присутствовал.

– Даа, на праздниках я не бывал уже лет 20, – усмехнулся Дарий, – а что за праздник?

– Мой день рождения! – счастливо улыбнулась Ева, – придут мои друзья. Я вас познакомлю. Ты видел их: один на первый взгляд сумасшедший, а второй – моряк.

– С удовольствием познакомлюсь с ними лично, – улыбнулся Дарий. Наконец на его лице появилось что-то, похожее на радость, – только есть одно «но».

– Какое?

– Я могу выходить из портрета лишь только после захода Солнца. И должен возвращаться в него к рассвету.

– Почему?

– Если бы я знал!..

– Что ж… тогда я устрою праздник ночью! – не растерялась Ева.

Дарий счастливо замерцал и широко улыбнулся. Впервые за последние 20 лет.

***

За окном давно взошло Солнце, но Ева вставать не желала. Она проговорила с Дарием почти всю ночь, и лишь веселое щебетание птиц за окном заставило её подняться. Птицы прилетали в сад, чтобы поживиться целебными ягодами, которые Ева с трудом растила на продажу.

Отогнав стайку синегрудых птах, девушка собрала поспевшие ягоды в стакан и, ворча, вернулась в дом. В гостиной, окинув портрет недоверчивым взглядом, Ева на минуту усомнилась в том, что произошедшее ночью ей не приснилось. Но паркет, испачканный воском, служил доказательством того, что случившееся – правда. Ева кивнула портрету в знак приветствия и занялась завтраком.

Капитан с братьями, должно быть, уже прибыли в Гланбери. В лучшем случае, они вернутся рано утром, а значит, увидеть их сегодня не удастся. Для Евы всё ещё оставалось загадкой, как Стром умудряется пересекать большие расстояния так быстро, пусть даже по морю. Обычными судами из порта Сомнуса до Гланбери добираться было не меньше двух суток, тогда как Строму требовалось на это не более восьми часов. «Магия, не иначе» – думала Ева. И это предположение не было лишено смысла, ведь капитан с Шутом бороздили моря исключительно в поисках полезных магических артефактов.

Покончив с завтраком, и разложив ягоды сушиться на чердаке, Ева вышла на улицу. День обещал быть жарким, каким ему и полагалось быть в конце июля. Пахло цветами, над пышными кустами шиповника гудели шмели. Дом Евы стоял на холме, окружённый живой изгородью и частично каменным забором. От дома к большой дороге вела тропа, вымощенная камнем. Ева спустилась к подножию холма, повернув по мостовой, направо, к рынку. Сомнус широко раскинулся на холмах и предгорьях, представляя из себя малоэтажный, но крупный город-порт, с выходом в Ласнорское море. Жаркими в Сомнусе были только два месяца: июнь и июль. В остальные стояла приблизительно одинаковая зябкая погода с туманными днями и ночами. Туман лёгким покрывалом стелился по земле даже в солнечные дни.

Возвращаясь из лавки, Ева обдумывала предстоящую встречу с друзьями и их знакомство с музыкантом. Как они отнесутся к такому соседу? Смогут ли подружиться с ним? Знал ли что-то капитан, расспрашивая Еву о доме раньше? Переходя мостовую, боковым зрением девушка заметила что-то, стремительно надвигающееся сбоку, и вовремя отскочила назад, едва не попав под колёса экипажа. Возможно, ночь без сна сказалась на внимательности, но Еве показалось, что повозка появилась совершенно бесшумно и буквально из воздуха. Не удержав равновесия, Ева упала и выронила из рук сумку. По мостовой яркими шариками раскатились апельсины. Возница, резко остановивший коней, быстро спрыгнул с дрожек.

– Ты не ушиблась?

Мальчик-альбинос лет пятнадцати испуганно склонился над Евой, глядя на неё широко распахнутыми от удивления глазами. Одет он был в странные длинные одежды серого цвета. Его кудрявые серебристо-белесые волосы топорщились в разные стороны, а большие сиреневые глаза изумлённо таращились на Еву. Экипаж, запряжённый двумя серыми конями, также был серым, словно сотканным из тумана.

– Откуда ты вообще взялся? – сердито буркнула Ева, поднимаясь на ноги.

– Меня зовут Треор, – мальчик неуверенно протянул девушке руку в знак знакомства, но Ева жест не оценила.

– Лучше помоги собрать апельсины, Треор, – проворчала она, отряхиваясь.

Мальчик замешкался.

– Ммм, сейчас, коней успокою только.

«И чего их успокаивать?» – думала Ева, собирая фрукты с земли, – «Стоят себе спокойно. Странный он какой-то».

Собрав всё в сумку, Ева собралась было уйти, но Треор, не отходя от лошадей, окликнул её вновь:

– Послушай! Извини, что так вышло. Я не думал, что ты… я просто не… просто тебя не увидел. Как тебя зовут?

– Ева.

– Сколько тебе лет?

– Что?! – опешила Ева, – Какое это имеет значение?

– Эмм… – Треор выглядел взволнованным, – ты похожа на одного человека, я подумал…

– Завтра мне исполнится 20, – бросила Ева.

– Ааа…

Девушка вопросительно посмотрела на мальчишку.

– Нет, я ошибся. Да, ошибся, – он нервно почесал нос-картошку.

Ева хмыкнула и уже ступила на дорожку, ведущую к дому, когда Треор прокричал ей вслед:

– Ещё встретимся, Ева!

Она не спеша и нехотя обернулась, но повозки на мостовой уже не было.

– Почему ты уехала из Гланбери? – спросил Дарий, – Ведь твои родные остались там?

Стемнело. Ева сидела в кресле в гостиной, беседуя с призраком.

– Они остались, потому что у них там своя пекарня. Они завязаны общим делом с местным мельником и не могли уехать. А я… как ни странно, я уехала из-за одиночества.

– Это как?

– Меня считали… – Ева смутилась, – считали сумасшедшей.

– Ты не похожа на сумасшедшую, – заметил Дарий.

– Это сейчас. А вот своё детство я почти не помню. Мать не любит обсуждать это, да и я побаиваюсь её спрашивать. Знаю только, что что-то случилось, когда мне было 6, и родители обратились к местной знахарке. Точнее, ведьме. Та, по словам матери, спасла мне жизнь, но воспоминания о детстве стёрлись, словно их не было. В городке со мной не общались, называли чокнутой, – Ева вздохнула, – я всегда гуляла одна. Единственное место, где мне не было так одиноко – это кладбище. Мне нравилось думать, что надгробные камни – мои друзья.

– Звучит жутковато, – улыбнулся Дарий.

– Наверное, – Ева пожала плечами, – но мне было скучно. Я играла с ящерицами, которых на кладбище было очень много. Такие вот были у меня друзья, потому что люди меня избегали. Когда я выросла, то поняла, что не хочу заниматься выпечкой, хотя всегда помогала родителям на кухне. К тому же моё присутствие там отпугивало некоторых посетителей, портило репутацию пекарни. Хотя я всё равно не понимаю, почему, ведь Раснария, например, тоже странный, но это никого не смущает. Он говорил, что в детстве над ним смеялись, но чтобы бояться?

– И из-за этого ты решилась на переезд?

– Да! А как бы поступил ты? Вокруг тебя полно людей, но все либо делают вид, что не замечают тебя, либо опасаются подходить близко. А за глаза зовут чокнутым.

– Последние несколько лет у меня похожая ситуация… Правда, меня действительно никто не видел до тебя. Но, пожалуй, ты права. Если бы такое было с детства, я бы уехал туда, где меня никто не знает.

– Так я и сделала. Мои друзья не знают, почему я покинула Гланбери. Ты единственный, кому я рассказала.

– И я сохраню твой секрет, – заверил призрак, – а лекарства, за которыми они поехали? Для чего они?

– Сколько себя помню, я пью их регулярно. Мать снабжает травами та знахарка. Ну, что спасла меня 14 лет назад. Она говорит, что если я не буду их пить, то мне и другим людям будет угрожать опасность.

– Какая странная болезнь, – заметил музыкант.

– Похоже, что это не просто болезнь, – вздохнула Ева, – однажды мы с матерью вместе ходили к ведьме. Мне велели остаться на улице, я скучала, рисовала палкой на земле. На руку мне сел красивый жук: красный с чёрными круглыми пятнами на спинке. Я побежала в дом, чтобы показать маме, но подойдя к двери, услышала, как ведьма говорила, что подготовила для меня свежие цветы, чтобы блокировать проклятье. Я сильно испугалась. По дороге домой я спросила маму об этом, но она велела мне молчать.

В этот раз они проболтали почти пол-ночи, и часам к трём Ева почувствовала себя очень уставшей. Призрак остался в гостиной один. Он устроился в кресле, наблюдая за догорающими поленьями. Не знающий сна два десятка лет, он уже успел подумать обо всём на свете. Но с появлением новой подруги в его голове зароились свежие мысли. Что, если она поможет ему? Что, если она согласится помочь узнать правду: почему Электа так поступила с ним? Ева казалась ему доброй и участливой. К тому же, она прекрасно понимала тяжесть одиночества. Душа Дария ожесточилась за последние годы, и он отчаянно нуждался в друге и был благодарен судьбе за такой подарок. В задумчивости он провёл остаток ночи, сидя в темной гостиной, в очаге которой яркими пятнышками светились тлеющие угли.

Ева проспала почти весь день. Проснувшись, она по обыкновению, обошла сад, после чего вернулась в дом и до вечера раскладывала высушенные травы в баночки, прикрепляя к ним бирки. Ева нервно поглядывала на часы: по её подсчётам капитан с Цербером (так Раснара с намёком на «трёхглавость» в шутку называл Стром) уже должны были вернуться. Они обещали быть с ней в её день рождения. А она обещала Дарию знакомство с друзьями. Погружённая в свои мысли, Ева буквально подпрыгнула на месте от сильного стука в дверь.

– С днём рождения! – проорал капитан с порога, обнимая девушку.

За ним с коробкой, обвязанной джутом, стоял улыбающийся Раснар.

– Это от твоих: передали праздничный пирог! – пояснил он. – Поздравляю!

Ева обняла друзей, забрала у Раснарии пирог и открыла коробку.

– Мммм, с малиной… мой любимый, – Ева втянула носом аромат, – как пахнет! Домом… ну входите, входите.

– Какие запахи… – принюхался капитан, входя в гостиную.

– Да, – Ева указала на стол, – раскладываю травы на продажу.

Моряк присвистнул и поспешил открыть окно, чтобы впустить свежий воздух.

– Да ты самая настоящая травница, – заметил Стром, – а ты не заболела? У тебя сонный вид.

– Нет, – отмахнулась Ева, – всё хорошо. Как мои родители?

Капитан достал из-за пазухи конверт.

– Передали тебе письмо.

Из прихожей послышались сердитые голоса: Раснария о чём-то спорил с Шутом. Выглядело это так, словно он говорил сам с собой, но разными голосами, яростно при этом жестикулируя и переминаясь с ноги на ногу.

Ева взяла конверт из рук капитана и тут же открыла.

«Любимая наша дочь! Прежде всего: с днём рождения! Мы с отцом желаем тебе отметить день появления на свет радостно и беззаботно! У тебя замечательные друзья. Нам приятно видеть, что ты не одна в незнакомом городе. Капитан и его друг показались нам хорошими людьми.

Ева, мы сильно испугались, когда прочли письмо и узнали о том, что случилось с твоим лекарством. Я ходила к госпоже Мэв, но та сказала, что эти цветы она высаживает летом. И силу свою они набирают к зиме. Когда умирают другие растения, эти – наливаются целебной силой, цветут, а после формируют коробочки с семенами. Я купила у знахарки эти семена, они в конверте вместе с письмом. Цветы называются Нондиверы. Их необходимо высадить на северной стороне, ночью. Зацветут они осенью, до первого снега, а после цветения и появления семян будут готовы к сушке. Мороза они не боятся.

Госпожа Мэв сказала, что отдала тебе все свои запасы в прошлый раз, но она нарвала свежих, пока ещё незрелых растений, их отдаст тебе твой друг. Высуши их сама. Мэв не уверена, что они подействуют, но надеется на это, и, тогда до нового урожая Нондиверов этого скромного запаса тебе хватит.

Пожалуйста, будь аккуратнее с лекарством, больше у нас его нет. И не забудь посадить их как можно быстрее.

Целуем, твои родители».

Ева задумчиво сложила письмо и посмотрела на капитана. Тот понял взгляд без слов и достал из сумки крупный свёрток. В ткань были завёрнуты цветы, точнее, пока только длинные стебли, без бутонов.

– Надо же, – Ева взяла один из мясистых побегов пальцами, – они и в самом деле белые… Я думала, они становятся такими только после сушки.

Растения имели плотный стебель и крупные резные листья, напоминающие оленьи рога. Весь цветок был покрыт белым, едва заметным опушением. Растение имело тонкий, чуть слышимый аромат. Аромат приятный и ни на что не похожий, Ева знала его с детства: он действовал на неё успокаивающе. Девушка вытащила один цветок и положила на стол, а остальные завернула в ткань, обхватив свёрток руками.

– Кто пойдёт со мной на чердак? Темнеет. Нужно, чтобы кто-то мне посветил.

– Я пойду! – в гостиную своей обычной, расслабленно-хулиганской походкой вошёл Шут.

Неожиданно для себя, Ева обрадовалась. Килан редко появлялся и она, несмотря на противоречивые к нему чувства, всё же скучала. Раснар тоже был её другом, но являлся совсем другим человеком: серьёзным, самоуверенным и упрямым. Ева даже допускала, что он мог быть жестоким, если потребуется. Сомбер – романтик до мозга костей, погружённый в мир внутри себя. Но Шут… загадочный, ехидный арлекин, скрывающий за своим ребячеством, вероятно, что-то очень личное. А может, и нет. Однозначно Ева поняла одно – дураком Шут точно не был.

Он зажёг свечи и взял канделябр. Освещая ступеньки, они поднялись наверх.

– Ты давно не заходил, – Ева смущённо пыталась побороть неловкость, раскладывая цветы на сушилке.

– Были дела, – небрежно ответил Шут. Он поставил подсвечник рядом и принялся помогать раскладывать цветы.

Ева вспыхнула, вспомнив про похождения Шута в порту. Это их он называет делами?!

– Это ка… – Ева осеклась на полуслове: Шут опустил руку в свёрток, чтобы взять цветок, но его пальцы вместо цветка ухватили руку девушки.

Сердце Евы отбило барабанную дробь, она задержала дыхание и, ведомая чувством, чуть подалась вперёд. Их взгляды встретились. Шут улыбнулся и легонько сжал её ладонь.

– Окажи мне услугу, – сказал он, поднеся ее руку тыльной стороной к своим губам.

– Какую? – голос Евы предательски дрожал.

– Ты как-то говорила, что увлекалась древними рунами.

Что?! К чему он клонит?

– Разве нет? – Шут склонил голову на бок и прищурился.

– Ээ… да.

– Понимаешь, – Шут отпустил руку девушки и принялся шагать по чердаку лёгкой танцующей походкой, – я, кажется, влюблён. Но та девушка, моя избранница: я не пойму, взаимны ли мои чувства, – он повернулся, – ты ведь можешь спросить это у камней?

«Вот дура!» – подумала Ева, – «Опять размечталась… и с чего вдруг?! Ведь это было очевидно! Дура!».

– Могу. – Мрачно ответила она и, отвернувшись к сушилке, сделала вид, что поправляет цветы, чтобы Шут не увидел, как от стыда пылает её лицо.

Разложив растения сушиться, Ева с Шутом спустились в гостиную, где капитан уже снимал с огня чайник. Он заварил чай для себя и для друга. Ева же срезала несколько листьев с нондивера, оставшегося на столе, положила в свою кружку и залила листья кипятком.

– Раскинешь камушки, именинница? – напомнил Шут.

Радость, охватившая Еву в момент, когда в гостиной появился Шут, теперь сменилась нервозностью и раздражением. Может, он только ради этого и явился, чтобы узнать правду о чувствах другой девушки? Уж лучше бы с ними был сегодня Сомбер! Он, конечно, большую часть времени молчит, зато красиво играет на лютне.

Ева достала из серванта синий мешочек, развязала его и протянула Шуту.

– Подумай о ней, вытяни 3 камня и дай их мне, – сухо скомандовала она.

Солнце уже скрылось за горизонтом и на город опускались сумерки. Ева поглядывала на портрет, ожидая появления Дария, надеясь, что он развеет своим присутствием возникшее в воздухе напряжение. Шут всё ещё ковырялся в мешке, перебирая камни пальцами. Камушки звонко стучали друг о друга. Наконец, он вытащил один, через некоторое время второй и третий камни: гладкие сиреневые аметисты.

Ева взяла первый, оценивая символ, начертанный на нем.

– Первый камень расскажет о твоих чувствах. Этот знак, – Ева показала Шуту символ, – говорит о серьёзных чувствах. Не о влюблённости, не о похоти, а об искренней любви.

Ева сглотнула. Шут действительно кого-то искренне любит. Кого-то другого. Но разве можно было упрекать его в том, что он полюбил не Еву? Грудь сдавило, а на глаза навернулись слёзы. Нет! Она должна взять себя в руки! Слёзы для слабаков!

– Это настоящие чувства, которые… – Ева запнулась, но сделав усилие, продолжила, – … которые нужно беречь. За такую любовь стоит бороться.

Послышался смешок.

– Шут влюбился? – изумился Стром, – ни за что не поверю! Ха-ха-ха!.. Не привирают ли твои камни, девочка?

«Хотелось бы» – вздохнула про себя Ева, ведь камни обычно давали верные ответы.

– Ну что там дальше? – поторопил Шут.

– Второй камень расскажет о её чувствах к тебе.

Ева рассмотрела символ. Сомнений нет: чувства Килана взаимны. Что же делать? Сказать ему правду – значит собственноручно подтолкнуть его в объятия той девицы и потерять возможность получить взаимность от него самой. Соврать? Ревность подсказывала, что этот вариант более разумный с точки зрения её личных интересов. Ева вспомнила недавний разговор с капитаном: «неуёмная жажда власти, денег и любви – это то, что может оправдать любое безумство». Что ж, соврать сейчас – значит совершить безумство. Это претило её собственным убеждениям относительно чести и достоинства. Ложь запятнает её совесть, а Шута, возможно, сделает несчастным. Могла ли она так с ним поступить? Имела ли на это право? Очевидно, что в этой борьбе ей не победить при любом раскладе. Так к чему лгать?

– Она тоже любит тебя, – тихо сказала Ева, и, тысячи кошек заскребли в её душе от этих слов, – твои чувства взаимны, не сомневайся.

Шут задумчиво уставился на огонь в камине. Он хмурился, а вся его поза выражала смятение, доселе ему не свойственное.

– Что-то ещё? – уточнил он.

– Да, – Ева потянулась к последнему камню, – третий символ: он расскажет о возможности вашего союза. Проще говоря, будете ли вы вместе.

Шут резко повернулся и забрал камень у Евы, бросив его туда, откуда вытащил.

– Достаточно того, что мы уже узнали, – улыбнулся он, и тут же ехидно добавил:

– Да и врут они всё, камушки твои. Или же ты не умеешь по ним читать, – он ухмыльнулся и привычно сощурился.

Ева сердито фыркнула. Шут начинал её бесить.

– С чего это такой вывод?!

– Нет у меня никаких серьёзных чувств, ни к кому. И любви никакой нет, – отрезал он.

– Зачем спрашивал тогда?! – прикрикнула Ева.

– Я думал, ты скажешь, как её соблазнить поскорее, – Шут закатил глаза и засмеялся, – а ты про любовь начала!

– Узнаю Шута, – отозвался капитан, закуривая трубку, – не обращай внимания, Ева, он всегда такой дурак. Шут же!

Какой же он мерзкий! И как она раньше его не разглядела?!

«Свинья он, а не Шут» – решила девушка, убрала камни в сервант и взялась резать пирог.

Краем глаза она увидела Дария, спрятавшегося за дверью. Похоже, он незаметно выскользнул из портрета во время перепалки. Ева кивнула ему, и, закончив разрезать пирог, отложила нож и откашлялась:

– Я хочу Вас кое с кем познакомить, – объявила она, – пока вас не было, я познакомилась с одним человеком. Сначала я испугалась его, но потом поняла, что он совсем не опасен, – Ева обернулась и позвала музыканта, – Дарий, выходи.

Дарий бесшумно вошёл в гостиную. Он мог бы просто влететь, но ему нравилось представлять, что его тело такое же осязаемое, каким было раньше, и всё так же подчиняется всемирному тяготению. Ева ободряюще улыбнулась ему и повернулась к друзьям.

– Это Дарий. Он тоже живёт в этом доме. Помните, вы замечали на себе чей-то взгляд раньше? Это Дарий глядел с портрета. Но мы его не видели, зато теперь всё изменилось!

Дарий кивнул и улыбнулся.

– Рад познакомиться с вами!

Капитан нахмурился. В воздухе повисло молчание. Моряк и Шут переглянулись. Тут Шут снял шляпу, которую носил почти всегда, прижал её к груди, второй же рукой яростно затряс в воздухе, словно пожимал ею чью-то невидимую руку.

– Очень рад! О-о-очень рад, господин как-вас-там? Хотя не важно! Присоединяйтесь к столу, будем друзьями! – Шут старательно рассыпался в любезностях перед пустотой. Дарий же обошёл его сзади и наблюдал за его ужимками со стороны, – сыграем в карты?

– Что происходит?! – рассердилась Ева. Шут уже порядком достал её своими выходками.

– Они не видят меня, – ответил Дарий, наблюдая за расшаркиваниями Шута.

Ева растерялась.

– Как это так? Почему?

– Шут, хватит, – одёрнул его Стром, – это не смешно. Ева, с кем ты говоришь? Что случилось? В комнате никого, кроме нас троих нет.

Ева нервно прикусила губу.

– Нет, нас четверо. Дарий с нами, он у камина. Вы что, совсем ничего не видите? – недоверчиво спросила она.

– Может, его видят только чокнутые? – съёрничал Шут.

Ева часто слышала это слово по отношению к себе, но не ожидала услышать его от друзей. Точнее, от того, к кому была не равнодушна. Этот поступок вполне можно было назвать ударом ниже пояса. Стоило ли уезжать из родных мест, чтобы и здесь прослыть сумасшедшей?

Она с укором взглянула на Шута и в глазах её блеснули слёзы.

Моряк, будучи капитаном, хорошо улавливал настроение окружающих, что часто помогало ему вовремя вмешаться в спор между матросами.

– Шут, перестань, – мягко попросил он и повернулся к Еве, – это призрак?

Ева кивнула.

– Какой он?

– Почти такой же, – Ева указала на картину, – он настоящий и живёт в портрете, но может выходить только по ночам. Мы общались с ним две ночи подряд с того вечера, когда вы уехали.

– Это из-за него ты не спала? Потому что вы разговаривали?

– Да. Он музыкант. Он рассказал мне о себе и о том, как здесь оказался. Я так хотела, чтобы вы с ним познакомились!.. – Ева совсем расстроилась, – не понимаю, почему вы не видите его.

– Где он сейчас?

– Рядом с тобой, – Ева сделала жест рукой.

Стром вытянул вперёд руку. Дарий слабо замерцал и протянул руку в ответ: она прошла сквозь пальцы капитана.

– Он дотронулся до меня? – спросил моряк.

– Да! Ты чувствуешь?

– Я чувствую покалывание, – сказал он, сжав ладонь в кулак, – и холод. Не зря об этом доме ходят слухи. Но почему призрак видишь только ты?

Ева пожала плечами. Она и сама хотела бы узнать ответ на этот вопрос.

Остаток вечера они провели за беседой, в которую Шут не вмешивался. Он лишь слушал и наблюдал за происходящим, сидя на подоконнике. Капитан спрашивал о призраке и тот отвечал, а Ева словно переводчик, передавала сказанное моряку. Ближе к часу ночи все устали и капитан с Шутом засобирались.

– Ну, ещё раз с днём рождения! – капитан приобнял девушку и, воспользовавшись моментом, прошептал ей на ухо, – Не знаю, стоит ли оставлять тебя тут одну. Не уверен, что призраку можно доверять.

– Всё хорошо, – шепнула она в ответ.

С Шутом Ева обниматься не хотела, да и он, по-видимому, не горел желанием. Перед уходом он просто хлопнул её по плечу, как старого друга, и удалился за дверь.

***

Шут стоял на палубе, и, оперевшись локтями на бортик, потягивал вино из непрозрачной бутыли. Море в темноте казалось чёрным, вода мерно билась о корпус.

– Что думаешь о случившемся? – спросил его капитан.

– О чём именно? – не поворачиваясь, уточнил Шут.

– Ты действительно считаешь её сумасшедшей?

Шут отрицательно мотнул головой.

– Тогда зачем так сказал?

– Пошутил.

– Килан, вот что ты к ней постоянно цепляешься? Я думаю, ты ей не безразличен. Не замечал?

Шут насмешливо хмыкнул.

– Что смешного?

– Если кто-то из нас ей и нравится, то это точно не я, – ответил Шут, – это может быть Раснар или Сомбер, но не я. Скорее всего Раснар, он же весь из себя рыцарь. И он нравится девушкам.

– Ты тоже, не прибедняйся.

Капитан убрал с лица растрепавшиеся волосы и закурил трубку.

– Ты мог бы быть с ней мягче? Не обижай её.

– Постараюсь.

Какое-то время друзья молчали. Небо было ясным, лёгкий ветер приносил с берега запахи еды: жареного мяса и выпечки.

– Как думаешь, этот призрак опасен? – спросил Стром.

– Не знаю. Но… – Шут задумался, – само по себе общение с мертвецом… Ты слышал, чтобы такие истории хорошо заканчивались?

Капитан вздохнул и нахмурился.

– Вот и я не слышал, – заключил Шут, – попрошу Раснара поискать что-нибудь. Этот книжный червь соберёт досье на кого угодно. Даже на мертвеца.

Капитан одобрительно кивнул.

***

– Пойдёшь сажать цветы со мной? – спросила Ева. – Мама написала, что это нужно сделать ночью.

– Я хочу, но не могу, – вздохнул Дарий, – ты ведь помнишь, что мои перемещения ограничены стенами этого дома.

Огоньки на свечах всколыхнулись, словно от тяжёлого вздоха призрака. Ева задумалась, как вдруг её посетило странное чувство.

– Дай мне руку, – сказала Ева, повинуясь внезапному порыву.

Дарий вытянул руку вперёд. Ева сделала то же самое и почувствовала холодное прикосновение. Она сжала руку Дария в своей. Ладонь призрака оказалась плотной, чем-то напоминающей пудинг: в руке удержать можно, но чуть сожмёшь – продавишь насквозь. Дарий изумленно поднял взгляд на девушку.

– Как ты это сделала?

– Просто отчего-то подумала, что смогу, – взволнованно сказала она, – попробуем выйти?

Они направились к выходу. На пороге Дарий замешкался, но Ева была настроена решительно. Она распахнула дверь и вышла на крыльцо, держа Дария за руку. Призрак последовал за ней. Через секунду он стоял за пределами дома, изумлённо рассматривая ясное небо. Он уже и забыл, что летом оно пестрит не только звёздами, но и кометами с длинными хвостами. Словно огненные птицы они возникали в синеве небес и, очертив дугу, пропадали.

– Как красиво!.. – ахнул музыкант.

Некоторое время они сидели на крыльце, наблюдая за кометами и мотыльками, вьющимися вокруг лампы, которую Ева поставила рядом.

– Некоторые цветы ночью пахнут сильнее, чем днём, – сказала она, втягивая носом воздух, – чувствуешь, какой сильный аромат исходит вон от тех кустов?

Ева указала на кустарники, усыпанные мелкими белоснежными цветами.

– К сожалению, я не могу разделить с тобой эту радость, ведь я больше не чувствую запахов, – грустно улыбнулся Дарий, – смерть лишила меня почти всего, что придавало жизни вкус, оставив мне лишь зрение, слух да горькие воспоминания. Иногда я даже не понимаю, кто я теперь. А самое главное – не понимаю, зачем…

Ева сочувственно покачала головой.

– Зачем же ты это сделал?

– Я видел в смерти избавление, успокоение. Если б я только знал, что физическая смерть – это ещё не конец!

– То что бы ты сделал?

Призрак задумался и почти мечтательно возвёл глаза к небу.

– Я бы уехал оттуда. Оставил бы обоих там. Я бы… я… я не знаю, – сдался музыкант, – я просто надеялся окончить свои мучения, отправиться к отцу и матери, или же просто исчезнуть.

Ева охнула.

– Да! Иногда я думаю, что лучше было бы исчезнуть, чем стать вот таким! – Дарий посмотрел на свои руки, – без тела, без голоса, без бьющегося в груди сердца, но всё с той же болью, с тем же одиночеством и, в конечном итоге, с бессильной яростью!

Раздался щелчок. Ева огляделась и увидела, что пламя в керосиновой лампе до того разгорелось, что стекло, не выдержав жара, с треском лопнуло. Ева взялась за ручку лампы, чтобы поднести ближе и рассмотреть трещину, но тут же, вскрикнув, одёрнула руку – раскалённый металл оставил на ладони красную полосу. Ожог! Ева машинально сжала руку в кулак и прижала к груди здоровой рукой, когда вдруг почувствовала холодное прикосновение. Дарий взял обожжённую руку девушки в свои руки, накрыв ожог ледяной ладонью.

Огонь в лампе, тем временем, вернулся в своё обычное состояние.

– Жжёт, – пожаловалась Ева и, глядя на лампу, заметила – прежде такого не случалось.

– Если чувствуешь физическую боль, значит, ты жива, а это благо, – сказал Дарий, держа её за руку, – жизнь лучше смерти в любом случае.

– Даже если тебя все предали? – спросила Ева.

– Даже так.

– Но ведь и ты чувствуешь боль, только душевную. Разве нет? Получается, даже будучи мёртвым, чувствовать не перестаёшь? Тогда чем жизнь так сильно отличается от смерти?

– Ты права, я продолжаю чувствовать. Но вместе с этим я ощущаю полную безысходность, тогда как ты, имея тело, можешь что-то изменить. Можешь говорить, кричать, можешь уйти, уехать, убежать, или не убежать. Ударить, в конце концов. Я же – безмолвный свидетель, томящийся в ловушке собственной глупости. Пленник портрета, не имеющий права узнать ответы на свои вопросы.

Ева вздохнула. Руку всё ещё жгло, но уже не так сильно: ледяное прикосновение Дария сняло боль.

– Уже совсем поздно, – Дарий ободряюще улыбнулся, – пойдём сажать твои цветы.

Держа Дария за руку, Ева ушла за дом – к северной его стороне. Там она посеяла семена, тщательно полив их водой. Дарий же, глядя на спящий город и бухту, вид на которые хорошо открывался с северной стороны холма, наслаждался каждым мигом своей неожиданной свободы. Он вдруг почувствовал давно забытую эмоцию, чувство, которое он ранее потерял. То была надежда. Что, если Ева согласится поехать в Серпент, взяв его с собой? Дарий решил, что позже, найдя подходящие слова, обязательно спросит её об этом.

С той ночи Ева часто выходила во двор, держа Дария за руку. Они разговаривали и любовались ночным небом. Выйти из дома без её помощи он не мог, но для того, чтобы гулять рядом с ней, Дарию не обязательно было держать Еву за руку всё время. Девушка являлась для него неким проводником, билетом во внешний мир. Со дня его похорон домом Дария стал портрет, но Ева каким-то образом могла разорвать эту связь, становясь для призрака средством передвижения. В её лице он обрёл не только друга, но и возможность узнать ответы на вопросы, которые невыносимо его терзали.

– Знаешь, – однажды сказала Ева, – я когда-то слышала о том, что умершие, имеющие неоконченные при жизни дела, могут оставаться среди живых призраками.

Они лежали на траве, любуясь звёздами и пролетающими в небе кометами. Дарий повернулся к девушке, приподнявшись на локте.

– Думаешь, не все после смерти остаются такими, как я? – спросил он.

– Просто с тех пор как мы познакомились, я не видела других призраков, – задумалась Ева, – и мне кажется это странным. Ведь если я вижу и слышу тебя, то, возможно, могу увидеть и других.

– Может быть, они тоже не могут появляться днём, – предположил Дарий, – а ночами ты здесь: либо со мной, либо спишь.

Вдалеке послышались голоса: пьяные моряки горланили песни в таверне у причала. Оттуда же доносились звуки музыки и смех путан. Уж не Шут ли там весело отплясывает с ними сейчас? Ни его, ни капитана Ева не видела несколько дней: с тех самых пор, как они вернулись из Гланбери. Девушка вздохнула.

– Как думаешь, есть ли у тебя какие-то неоконченные дела? – спросила она.

Дарий почувствовал волнение. Он несколько дней ждал этого момента и тот, наконец, настал!

– Я думаю, что есть, – осторожно начал он, – все эти годы я сожалел о том, что сделал с собой. Но я не могу вернуться в прошлое и поступить иначе. Однако есть кое-что ещё…

Дарий замялся.

– Что же? – мягко подтолкнула его Ева.

– Вопросы, не дающие мне покоя. Почему Электа так поступила со мной? Почему она не пришла на мои похороны? Я был уверен, что она любила меня так же сильно, как любил её я, – голос Дария сорвался, – готов поклясться, что видел это в её глазах! До сих пор не могу поверить в то, что она просто хорошо имитировала чувства!

Ева дотронулась до его запястья.

– Тебе всё ещё больно? – тихо спросила она.

– Да!

Дарий замерцал и сел на траве. Казалось, он даже как-то сжался.

– Эта боль похожа на твой ожог, – призрак развернул ладонь Евы, указав на заживающий рубец, оставленный лампой, – я бы сказал, что такая вот рана находится у меня на сердце. Сказал бы, если бы оно у меня было. Она горит и саднит, не переставая, а с годами всё сильней и сильней.

– Значит, время не лечит?

– Лечит. Но только лишь живых, потому что вы можете его чем-то или кем-то заполнить. Для мертвеца же время – злейший враг, ибо тянется оно бесконечно. И даже смерть не способна окончить эти страдания. Ничто и никогда не заполнит эту пустоту.

Ева сочувственно посмотрела на соседа.

– Что, если неоконченное дело можно завершить? – осторожно спросила она, – вдруг твоё состояние – это не конец? Только представь, если на самом деле ты застрял в нём на пути в другой мир? Вдруг врата, о которых ты слышал, существуют?

Призрак замерцал, как и всегда, когда волновался. И тут Еву осенило.

– А Дож? – встрепенулась она, – ты видел его, когда он умер?

Дарий встал и сделал несколько шагов по траве, глядя себе под ноги. Похоже, что вспоминать о Доже ему было не приятно.

– Я видел, как его дух во время пожара отделился от тела. Но призраком, как я, Дож не остался. Через несколько мгновений он просто пропал, и куда исчез, я не знаю.

Ева выдохнула.

– Похоже, что не все после смерти остаются! Сколько было лет Электе тогда?

– Она была на пару лет тебя старше, – ответил Дарий, не сводя глаз с весёлого скрипача и людей, танцующих на берегу вдалеке.

– Если прошло около 20 лет, – размышляла вслух Ева, – то сейчас ей чуть больше сорока, так?

Дарий занервничал и обернулся.

– Верно, – кивнул он и, набравшись смелости, добавил, – она ещё жива. И я думаю… думаю, что если бы я смог поговорить с ней, посмотреть в её глаза, узнать ответы – это прекратило бы мои терзания. И тогда, возможно, я увижу эти врата.

Дарий повернулся к подруге, крепко сжав её ладони. Ночь была тёмной, но глаза призрака блестели, а сам он слабо фосфорицировал.

– Ева, – взволнованно начал он, – ты мой единственный шанс! Мне просто необходимо попасть в Серпент, найти её там или где-то в другом месте, и поговорить. Это возможно только лишь с твоей помощью. Я прошу тебя, помоги мне!

Дарий встал на одно колено, умоляюще глядя девушке в глаза. Ева растерялась. Никто и никогда не говорил с ней так. Никто, до этого момента, не просил её о помощи. Все в Гланбери (кроме её родителей) либо избегали её, либо над ней смеялись. Глядя на отчаявшегося призрака, она одновременно испытывала сразу несколько чувств: смятение (неужели он всерьёз считает, что она может помочь ему?), сочувствие, жалость, но вместе с тем благодарность – за оказанное доверие. Едва сдерживая слёзы, от нахлынувших чувств, Ева ответила:

– Я отвезу тебя в Серпент! Чтобы добраться до Стеклянных островов, потребуется судно. Как только я увижу Строма, я поговорю с ним об этом и думаю, он мне не откажет.

В ответ Дарий заключил Еву в ледяные объятия.

Глава 4: Некромант

Капитан с Цербером не заходили ещё несколько дней. Такое бывало раньше, когда они отправлялись в долгие путешествия. Дарий терпеливо ожидал их возвращения.

Стояли тёплые дни и нондиверы окончательно высушились, Ева заваривала их как обычно и теперь вздохнула спокойно: проклятие никак себя не проявляло, а значит и она, и окружающие в безопасности до зимы. А там уже подрастут новые цветы. Ева по обыкновению заходила в лавку аптекаря, чтобы отнести травы, заготовленные ранее, а по дороге часто встречала Треора. Он приветственно махал ей рукой издали. Ева привыкла встречать его и даже стала махать в ответ. Его экипаж останавливался на перекрёстке, где его уже ждали какие-то люди. Ева хотела спросить, куда они едут, и какого маршрута придерживается альбинос, но он никогда не останавливался, чтобы поговорить. Было похоже, что он сильно спешил.

Наступил август и туман накрыл Сомнус. Ева возвращалась домой узкими улочками, срезая путь через уютные дворы. Выйдя на мост, пересекающий бурную реку, что брала начало в горах, окаймляющих город с материка, Ева услышала звук шагов за спиной. Она обернулась. Это был Шут.

– Где же Стром? – прохладно спросила она.

– Мы сели на мель на архипелаге, капитан остался чинить пробоину, – ответил Шут, – я прибыл один другим кораблём, – он указал рукой в сторону причала: большое товарное судно виднелось вдалеке за деревьями, – но сегодня же я должен уехать. Отправляюсь через час. Я искал тебя.

– Вы уезжали?

– Да, ездили в одно место, – Шут нервно поправил шляпу и вынул из-за пазухи конверт, – Раснария нашёл кое-что для тебя. Просил тебе передать.

– Что там?

– Кое-что важное. Посмотри это одна. И ещё… – Шут выглядел очень серьёзным, таким Ева раньше его не видела, – может быть… может, ты поедешь со мной?

– Куда? Ты какой-то странный, что происходит? – Ева нахмурилась.

– Ну, куда… Стром сейчас починит корабль и собирается взять курс на Юг. Скоро Большой Эмпорий, а у нас не так много вещиц, способных заинтересовать Вормака. Поехали с нами, Ева. Ты ведь хотела увидеть корабль Соллера.

Ева не узнавала Шута. Таким взволнованным она его раньше не видела. Они стояли на мосту, под которым шумела река. Вода ударялась о камни, взмывая вверх кристальными брызгами, которые тут же поглощал низко стелящийся туман.

– Я собиралась поехать с вами, но не одна, – ответила Ева, – Дарий попросил меня кое-о-чем… и… вообще, мне нужно поговорить об этом со Стромом. Когда он вернётся.

– О чём же тебя просил твой призрак? – настороженно спросил Килан.

Ева замялась. Шуту она говорить не хотела. Не хватало снова терпеть его насмешки!

– Да так, – уклончиво ответила она, – я бы хотела поговорить лично с капитаном.

Шут взял её за плечи, и, глядя в глаза, сказал:

– Ты можешь довериться мне.

У Евы засосало под ложечкой. Перед ней стоял тот Килан, каким она запомнила его в день обучения стрельбе из револьвера. Участливый, добрый, заботливый и сильный. Хотелось зарыться в его объятиях и раствориться в тепле, исходящем от его рук. Он не был похож на того нахала и хама, каким был в последнее время. Можно было подумать, что у Цербера появилась ещё одна личность – ещё один Шут! Сколько же теперь их в этом теле? Четверо?!

Как бы там ни было, этому Шуту сопротивляться Ева не могла.

– У Дария есть незавершённое дело, – сдалась она, – пока вас с капитаном не было, мы много говорили. Я чувствую его прикосновения! Я могу держать его за руки, могу обнять: его руки не проходят сквозь мои, как это случилось тогда, со Стромом!

Ева рассказала Шуту обо всём. О прогулках с призраком в саду и о его просьбе найти бывшую невесту. Килан слушал, не перебивая, и в глазах его появилось нечто, похожее на страх.

– Я боюсь, что он кое-что скрывает от тебя, Ева, – серьёзно сказал Шут, – он опасен.

– О чём ты говоришь?! Не понимаю, чем он может быть опасен?! Это глупости.

– Всё здесь, – он указал на конверт, – открой его одна и тщательно прочти всё, что в нём лежит. Будь осторожна. Я должен ехать сейчас, но мы вернёмся сразу, как сможем. То, что увидишь в конверте, с призраком не обсуждай. Пообещай мне это!

– Мне не нравятся твои загадки, Килан, – помрачнела Ева.

– Лучше ты всё сама увидишь, чем я расскажу. Просто не обсуждай это с ним. Обещаешь?

– Хорошо, обещаю.

– Мы вернёмся за тобой как можно быстрее и вместе отправимся на поиски артефактов.

Килан выпрямился и поправил рыжие пряди, выбившиеся из-под шляпы. Он ободряюще кивнул девушке и зашагал в сторону берега.

Не заходя в дом, Ева села на крыльцо. Открыть конверт сейчас или позже? До заката ещё около часа, время есть. Что же в нём такое, чего нельзя показать Дарию?

Любопытство взяло верх, и Ева распечатала конверт. В нём лежали газетные листы, вырезки из статей, бумаги и документы. Ева развернула первый документ. Это было свидетельство о смерти.

«Дарий Ле Гур, 27 лет, музыкант.

Дата смерти: ** октября ** года

Причина: самоубийство, выстрел в голову.

Кремирован.

Похоронен на городском кладбище, Стеклянный архипелаг, о. Мирах, г. Серпент».

Вторым документом было ещё одно свидетельство.

«Дож Лансени, 32 года, музыкант.

Дата смерти: ** ноября ** года

Причина: самовозгорание.

Останки похоронены на городском кладбище, Стеклянный архипелаг, о. Мирах, г. Серпент».

Ева достала пожелтевшую газету (еженедельник Серпента) с разделом некрологов. Обведён был некролог Дария, с приглашением на похороны всех, кто желает проводить талантливого пианиста в последний путь.

Следующей была газетная вырезка с заголовком «Дож Лансени. Трагическая гибель музыканта»:

«Необъяснимое событие случилось в отеле Нэсси ** ноября. Дож Лансени – талантливый альтист, бывший коллега и близкий друг ныне покойного пианиста Дария Ле Гура, давал интервью в своем номере, исполняя музыку из своего прежнего репертуара. Во время интервью музыкант неожиданно загорелся. При этом никакого источника огня рядом свидетели не увидели. Потушить огонь удалось не сразу, т.к. альтист загорелся буквально полностью в считанные секунды. К прибытию помощи господин Лансени уже был мёртв.

Данное явление признано самовозгоранием. Причина его неизвестна».

Ева нахмурилась. Отложив лист, она достала из конверта ещё несколько разных газетных вырезок. У всех была разная бумага, шрифты и оформление, что указывало на то, что газеты были из разных городов.

«Несчастный случай: небесная кара настигла любовников. Ещё утром жена графа провожала супруга на охоту, а днём была найдена погибшей в супружеской постели с любовником. Экспертиза показала, что графиня и её любовник были сожжены заживо. Источник огня не найден. В комнате пострадала лишь постель, остальные предметы интерьера остались целы. Не пострадал и дорогой портрет с изображением любимого музыканта графини – Дария Ле Гура. Загадочная гибель любовников не раскрыта».

Следующим был информационный проспект с аукциона:

«Проклятое полотно.

Портрет музыканта. Вызывает произвольные возгорания в доме, где находится. Загадка портрета мучает многих и лишь некоторые отважатся повесить его в своем доме. Настоящий вызов! Только для смельчаков». Ниже было указание начальной и сразу очень высокой стоимости.

У Евы закружилась голова. Она вспомнила, как разгорались и полыхали свечи, когда Дарий рассказывал свою историю, особенно, когда вспоминал предательство Электы и Дожа. Она припомнила, как на крыльце разбушевалось пламя в лампе, от которого треснуло стекло. Дарий в тот момент был зол!

От волнения Ева почувствовала тошноту, подкатившую тугим комом к горлу. Взяв себя в руки и немного успокоившись, она бегло просмотрела оставшиеся документы. Во всех них пестрили статьи о возгораниях вещей и людей в домах, где висел портрет Дария. Далее копии документов на покупку портрета бывшим хозяином дома, где жила Ева. Документ со смехотворной стоимостью и без указания названия картины и её автора. И, конечно, без жуткого описания. Похоже, что «проклятое полотно» стали бояться и покупать его больше никто не хотел. Цена портрета была максимально снижена, а описание убрано, чтобы картину не смогли идентифицировать.

Последними Ева прочла короткие заметки о своей усадьбе в газетёнках Сомнуса. В них говорилось о том, что в доме ночью невозможно спать: слышны шорохи, сами по себе перемещаются предметы, самопроизвольно воспламеняются поленья в камине и загораются свечи.

Ева купила дом за бесценок. Большой уютный дом с мебелью и садом. Хозяин продавал его спешно и искал покупателей исключительно среди приезжих, встречая их у причаливших в Сомнус кораблей. Осознание того, что хозяин просто избавился от дома и сбежал подальше, выбило у Евы из-под ног почву. Девушка почувствовала себя опустошённой, обманутой. Местные знали о том, что в доме что-то не чисто, а такие, как Ева – нет.

Девушка обхватила голову руками и зажмурилась. Нет, этого не может быть. Дарий не может быть убийцей! В такое невозможно поверить. Ева собрала все вырезки и документы, чтобы положить обратно в конверт, когда заметила в нём ещё что-то. Это была страница, вырванная из книги:

«Полтергейст или шумный дух. Сущность, созданная энергией человека. Результат всплеска негативных эмоций: ярости, отчаяния, гнева и др. Полтергейст возникает как самостоятельный сгусток энергии, управляемый живым человеком или же им становится озлобленный призрак. Чаще всего проявляется в тёмное время суток, т.к. при дневном свете теряет свою мощь. Некоторые, особенно мощные призраки могут проявлять себя и днём. Духом умершего, ставшим полтергейстом, движет обида, злость, месть, ярость и другие негативные эмоции. Признаки наличия в доме полтергейста:

– предметы перемещаются сами, без участия сторонних лиц.

– слышатся постукивания и другие посторонние звуки среди ночи, иногда запахи.

– возникают возгорания, не имеющие источника».

На этом Ева читать перестала. На глаза навернулись слёзы. Неужели это правда? Всё указывает на то, что Дарий – не просто призрак, а тот самый полтергейст. Нет! Нельзя же просто взять и обвинить его в таких грехах! Ева доверяла Дарию. Он рассказал ей свою историю, поделился с ней своей болью, мог ли он скрыть от неё столь жуткую правду?

Она перечитала все документы снова. А потом ещё раз, более внимательно.

Нет, она должна поговорить с ним и выяснить правду! Это какая-то ошибка. Ева не могла в это поверить.

Напрочь позабыв об обещании, данном Шуту на мосту, она собрала все документы в конверт и решительно шагнула в дом.

Дарий ждал её в гостиной, расположившись в кресле.

– Здравствуй! – улыбнулся он, – что-то ты сегодня поздно.

Ева перечитывала содержимое конверта до глубокой ночи, сидя на крыльце с фонарём. Дарий же не мог выйти во двор без её помощи, поэтому о том, что она давно дома, не знал.

Несмотря на улыбку, лицо мужчины всегда выглядело серьёзным. Ева думала, что такое ощущение возникает из-за его печального тяжёлого взгляда. Сегодня она смотрела на призрака не так, как обычно. В её душе поселилось недоверие.

Ева медлила, не решаясь начать разговор, поэтому вежливо поддерживала простую беседу.

– Где была сегодня? – спросил призрак.

– Ходила к аптекарю, отнесла свои заготовки. Да и много где была ещё, – Ева пыталась говорить непринуждённо, – встретила Шута на мосту.

– А капитана? – оживился Дарий, – его ты видела? Спросила его о поездке в Серпент?

– Нет, он ещё не приехал, его корабль сел на мель и требует починки.

– Твой друг приехал один?

Ева не торопилась отвечать. Она подошла к окну и окинула взглядом сад. Ночной туман окутал его, цветы и деревья утопали в лёгкой белой дымке. Вдалеке светлело небо – близился рассвет.

– Да, он приезжал один. И… он привез мне кое-что, – Ева повернулась к призраку, – Дарий, у меня есть к тебе вопрос. И я хочу, чтобы ты был честным со мной.

– Что случилось?

Призрак взволнованно замерцал, пламя свечей рядом с ним всколыхнулось. Заметив это, Ева ощутила шевеление волос на голове, предчувствуя плохое.

– Ты можешь обещать мне, что будешь честен?

– Само собой, Ева, что ты хочешь узнать?

Девушка поёжилась. Сердце бешено колотилось в груди.

– Как именно умер Дож?

– Я ведь говорил тебе раньше, – Дарий отвёл взгляд, сосредоточив его на горящих в камине поленьях, – он погиб в пожаре.

– Нет, – Ева нервно заламывала руки, – почему он загорелся? Как это случилось?

– Ева, я не хочу вспоминать о нём! – сердился призрак, бросив на девушку тяжёлый взгляд, – я уже рассказывал тебе.

– Дарий, у меня есть сведения, что Дож не был пьян, когда умер.

Призрак засветился, как в ту ночь, когда Ева пообещала отвезти его в Серпент. Он не мог скрыть беспокойства. Дарий встал и зашагал по комнате.

– Что ещё тебе известно? – спросил он. Голос его стал ледяным.

– Значит, это правда?! – Ева задрожала, а по щекам её покатились слёзы, – зачем ты солгал мне? Это ты убил его?

– Да! Ты предпочла бы узнать об этом сразу?! – Дарий мерцал и светился, а взгляд его стал страшным, – да, я убил его!

Ева не могла двигаться и говорить тоже. Сделав над собой усилие, она обняла себя руками, бесшумно глотая слёзы.

Дарий яростно шагал по комнате, которая освещалась шумным огнём из камина и высоким пламенем свечей в канделябре.

– Этот негодяй увёл мою невесту, а после глумился над моей смертью! Он приглашал журналистов и других гостей в свой номер, где всем показывал мой портрет и наигранно плакал, исполняя мою музыку! За свою ложь и лицемерие он получал хорошие деньги и преумножал свою славу. Когда все уходили, Дож напивался и говорил с полотном. Он говорил мне: «Хоть ты и мёртв, это не помешало мне получить то, что всегда имел ты, любимец публики! Мы поедем с тобой в другие города, где я буду устраивать памятные концерты! Удивительно, каким полезным мертвецом ты оказался!», – лицо Дария исказил гнев, – он издевался! А спустя месяц после моей смерти принёс в номер цветы. Крокусы! И я понял! Я всё понял! – голос Дария сорвался на крик, – он забрал всё, что у меня было: мою музыку, мою женщину, мои деньги, славу и признание! И цветы он приготовил для неё – для Электы. Ненавижу!

Раздался звон: это, разлетевшись на мелкие кусочки, раскололась ваза, стоявшая на столе. В доме захлопали двери и открытые оконные створки. Ева вжалась в угол, следя за призраком взглядом. Шут был прав: Дария стоило опасаться.

– Он всего лишь получил по заслугам! – продолжал музыкант, – как и остальные предатели, изменяющие своим близким. Лгущие о любви и насмехающиеся над чувствами тех, кто их любит.

Призрак остановился и оперся руками на спинку высокого кресла. Двери перестали хлопать. Дарий понемногу успокоился.

– Кто сказал тебе? Как ты узнала? – спросил он, подняв взгляд на девушку.

– Шут передал конверт с документами, – тихо сказала Ева, вытирая слёзы тыльной стороной ладони, – извини, Дарий, но после того, что я узнала… я не думаю, что мы сможем с тобой общаться. Ты обманул моё доверие. Ты опасен. Мне придётся отправить портрет туда, где ты не сможешь никому навредить.

Дарий стоял неподвижно, не сводя глаз с девушки. Из шкафа на пол посыпались книги, а мебель заходила ходуном. Двери вновь захлопали.

– Ты обещала отвезти меня в Серпент, – холодно напомнил Дарий.

– Об этом не может идти речи! – крикнула Ева, – я не повезу этой девушке смерть! Откуда мне теперь знать, что ты не задумал и её спалить?!

Мебель поднялась над полом и зависла в воздухе. По гостиной начали летать предметы, закручиваясь вихрем, в центре которого стоял безмолвный призрак. Огонь в камине полыхал, свечи уже давно прогорели от бешеного пламени и оплавились, запачкав стол воском.

– Ты не можешь заставить меня! – Закричала Ева. – Ты презираешь предателей, но сам поступил со мной так же, скрыв свои истинные намерения! Я не буду помогать тебе. Ты не лучше тех, над кем вершил суд!

– Уходи! – зарычал призрак.

Девушка почувствовала толчок в спину, направивший её к выходу, словно её подталкивала туда невидимая сильная рука. Дверь распахнулась и девушка выскочила из дома на крыльцо. Дверь за ней с грохотом захлопнулась.

Спустя несколько секунд она вновь открылась, и на улицу, следом за Евой, вылетел кулёк с сушёными нондиверами. Ева подобрала его и сердито двинулась из сада к выходу. В открытые окна из дома вылетали разные вещи: перья, посуда, бумажки, книги, полотенца… слышался звон разбитых чашек.

Ева спустилась с холма и вышла на мостовую. Ночь уступала место рассвету. Туман оставался только в низинах, а небо становилось светлым. Ева не хотела возвращаться домой, несмотря на то, что Дарий с рассветом должен был вернуться в портрет. Чувствовала она себя ужасно. Ощущение того, что призрак чуть не использовал её для своей жуткой цели, действовало угнетающе. Как она могла так ошибиться? Ева застегнула меховой жилет и зашагала на площадь. Часы на башне показывали восемь. Ещё час и откроется главная библиотека Сомнуса. Ева знала, что Раснария всегда находил много информации. Он был усидчивым и внимательным, а также не упускал ни единой возможности найти что-либо полезное. Одним из мест, полных этими возможностями, как раз и была библиотека.

Ева села на скамейку, дожидаясь открытия. Спать не хотелось, есть тоже. Сильное нервное напряжение и адреналин не давали успокоиться. Мысли в голове двигались с бешеной скоростью. Она жила в доме два месяца до того, как начала видеть Дария, но он никак не проявлял себя. Почему? Теперь она вряд ли это узнает. Ева и представить не могла, что в гневе Дарий мог передвигать предметы, разбивать стекла и устраивать пожары. Кстати, о пожарах. Ева вспомнила про загадочно вспыхнувшие цветы – её лекарство. Она думала, что это искра из очага попала на них. Но теперь она знала ответ: в тот день сгорели не только нондиверы, но и горшочек с крокусами, который она поставила рядом с лекарством. Она купила их, чтобы высадить во дворе. Как она могла забыть про крокусы?! Ведь можно было догадаться ещё тогда, когда Дарий только рассказывал свою историю.

Часы на башне пробили девять.

Ева, погружённая в размышления, не заметила, как пожилой библиотекарь повесил табличку «открыто» на дверь.

Библиотека была огромной. Стеллажи, сделанные из красного дерева и подпирающие высокий потолок, были заполнены книгами разных лет и веков. Сомнус был старым городом, имевшим богатое наследие. В библиотеке пахло пылью, бумагой и кожей, из которой были сделаны обложки.

Ева запросила книги о призраках и получила несколько томов, большинство из них были старыми, с жёлтыми ветхими страницами. Ева провела за чтением несколько часов, после которых получила понимание о призраках. Самое важное она выписала на лист бумаги, который ей любезно предоставил библиотекарь:

«Неоконченные дела, желания или сильные чувства заставляют душу человека после смерти оставаться в мире живых призраком. Чем дольше дух остаётся неупокоенным, тем дольше он думает и, в конце концов, становится одержимым какой-либо мыслью. Чаще всего они привязаны к какому-то предмету: собственное тело, место гибели, или что-то, что было важно при жизни. Призрак также может быть привязан к живому человеку, следуя за ним везде.

Дух умершего могут слышать люди-медиумы, которые, вступая в общение с ним, устанавливают прочную связь. Таким образом, призрак может поменять предмет или место, к которому был привязан, на человека-медиума, следуя везде за ним шлейфом.

Самоубийцы, или же люди, погибшие от чужой руки, и не нашедшие упокоения, со временем становятся полтергейстами. Первый признак духа-полтергейста – он активен ночью, то есть в отсутствие солнечного света. Однако, чем дольше существует полтергейст, тем он становится сильнее и спустя годы сможет быть активным и днём. Это вопрос времени. Находиться рядом с таким духом очень опасно. Полтергейст может причинить неудобства, вред или даже убить. Чем сильнее его гнев и обида, тем опаснее призрак.

Люди, убившие себя сами, после смерти часто не могут найти путь в мир мёртвых и, становясь полтергейстами, набирают силу быстрее, но часто не способны управлять ей».

Ева нашла описания других случаев возгораний и смертей от рук полтергейстов. Узнавая в признаках всё то, что было и у Дария, девушка всё больше приходила в ужас.

«Шумного духа невозможно унять простому человеку и даже медиуму. Там, где поселился полтергейст, жить нельзя. Справиться с таким духом может только Некромант – единственный укротитель мёртвых».

Что ещё за укротитель такой? Ева закрыла книги о призраках и поставила стопку на стол библиотекаря.

– Уже всё прочли? – удивился он.

– Нашла всё, что было необходимо, благодарю, – Ева устало улыбнулась.

– Может, найти для Вас что-то ещё, милая леди? – библиотекарь задорно поправил усы и придвинулся к Еве, – как Вас зовут, красавица?

Старикан что, флиртует с ней?!

– Думаю, Вы можете мне помочь, – ответила Ева, аккуратно отодвигаясь от старика, – Вы знаете что-нибудь о Некроманте? Где можно его найти?

Масленые глаза библиотекаря округлились, а улыбка превратилась в гримасу негодования.

– Пошла вон отсюда! – закричал он, и угрожающе схватил метлу, – вон! Ведьма! Дрянь! Не смей возвращаться!

Ева выбежала из здания, одновременно уворачиваясь от взмахов метлы библиотекаря. Едва оказавшись на улице, девушка споткнулась о камень, потеряла равновесие и почувствовала, что в кого-то врезалась. В глазах хозяина отразился ужас. Что-то бормоча, старик попятился и скользнул в тамбур, сильно хлопнув дверью. Изнутри щёлкнул замок, а за стеклом появилась табличка «Закрыто».

Девушка медленно подняла голову, переводя взгляд наверх, и ей стало не по себе: перед ней стоял человек в длинном чёрном плаще. Он был очень высоким: Ева оказалась ему ниже плеча. Незнакомец молча взирал на девушку, однако лицо его выражало заинтересованность и, одновременно с ним, удивление. Зрачки мужчины были чёрными и блестящими, как маслины, а скулы высокими. Не очень длинные чёрные, с редкой проседью, волосы собраны в хвост на затылке, короткие же пряди болтались у лица. Сам мужчина был очень бледным с хмурыми бровями. Он первым нарушил неловкое молчание:

– Не ушиблась? Что это нашло на старика?

– Не знаю, – ответила Ева, поправляя одежду, – всего лишь задала вопрос, а он как взъелся, обругал меня, на чем свет стоит и выгнал. Извините, мне некогда было смотреть на дорогу.

– Ничего страшного, – незнакомец изобразил что-то, похожее на улыбку. – Не будь меня, ты бы шлёпнулась на мостовую. О чём же ты его спросила?

– После такой реакции, сомневаюсь, что мне стоит задавать этот вопрос кому-то ещё.

– Не попробуешь – не узнаешь, – заметил чёрный человек, – я уверен: ничего в мире не происходит случайно. Быть может, наша встреча принесет пользу нам обоим. Вдруг, я именно тот, кто тебе сейчас нужен? Так что за вопрос?

Ева промолчала. Несмотря на зловещий вид незнакомца, он ей понравился. То ли своей вежливостью, то ли тем, что случайно защитил её от гнева старика. И тут её осенило! Кем же может быть этот высокий пугающий человек в чёрном?

– Может быть, Вы Некромант? – Осторожно спросила она.

Незнакомец сдавленно охнул и широко улыбнулся.

– Так меня ещё не называли! – Засмеялся он. – Нет, я не тот, о ком ты говоришь. Однако, с моей стороны было очень невежливо не представиться. Я прошу прощения. Меня зовут Мориус. Я бы предпочёл, чтобы мы общались на «ты», ведь я ещё не настолько стар. Позволь узнать твоё имя?

– Лорд Мориус? Так вот почему… – Ева осеклась на полуслове, но тут же взяла себя в руки. – О тебе ходят разные слухи. Говорят, что ты вампир.

– Говорят, – кивнул Мориус.

– Что ты отшельник и воруешь трупы, – продолжала Ева.

Мориус снова кивнул.

– Детей воруешь… – Ева приподняла одну бровь.

Мориус улыбнулся, возвёл взгляд к небу и добавил:

– … ем их, а косточки закапываю на заднем дворе.

Ева рассмеялась. Лорд шутил.

– Если это не правда, то откуда все эти слухи и байки о тебе?

– Правда в том, что я нелюдим и одинок. Мой отшельнический образ жизни, молчаливость и внешний вид, как правило, не нравятся людям. Если хочешь, чтобы о тебе поползли слухи, а люди начали слагать жуткие сказки – оденься в чёрное и поселись одна вдали от людей. И ты узнаешь, насколько силён страх человека перед неизвестным. Всё, что делается не так, как привыкли это делать в обществе, как правило, осуждается и приравнивается к общению с тёмными силами, отсюда же и обвинения в вампиризме. Надеюсь, я ответил на твой вопрос?

– Пожалуй, – ответила Ева и протянула ему руку для приветствия, – меня зовут Ева.

– Рад знакомству, Ева. – Мориус пожал её руку, – ты занята сейчас? Приглашаю тебя в таверну, здесь, за углом. Попьём чай с пирогами, я угощаю.

Ева замялась и уже хотела вежливо отказаться, когда Мориус снова заговорил:

– Безопасно ли это? Да, даю слово. Это людное место, там хорошо готовят и там самый лучший в городе чай. А меня можешь не опасаться. Чтобы доказать это, я отвечу на любые твои вопросы. И, кстати, – Мориус улыбнулся, – ты будешь первой в городе, кто узнает обо мне больше всех.

– Какой тебе в том интерес? – Недоверчиво спросила Ева.

После того, что произошло с Дарием, она решила быть осторожней с знакомствами.

– Хоть я и привык к одиночеству, но много лет прожив затворником, соскучился по живому общению.

Ева фыркнула.

– В чём проблема? Вышел из дома и общайся, кто тебя держит?

– Ты слышала, что говорят обо мне. Это в юности легко подойти к незнакомцу и начать разговор, но с возрастом это становится сделать всё труднее. И я, к своему стыду, заводить беседы разучился вовсе, потому и не стремился развенчивать мифы обо мне, – Мориус замолчал, но после небольшой паузы продолжил, – для меня большая удача, что я проходил сегодня мимо библиотеки. Прошу, окажи мне честь, пообедай со мной.

Мориус казался неопасным и очень загадочным. Ева так устала за последние несколько часов от навалившихся на неё проблем, от разочарований и страхов, что решила развеять грусть и попить чай с этим жутким лордом, которого боялся весь город. В конце концов, это давало ей возможность не возвращаться домой ещё какое-то время, что уже было плюсом.

Шагал Мориус широко и плавно, словно он не шёл, а скользил по земле. Они завернули за угол и спустились в таверну, что находилась на цокольном этаже. Мориус элегантно распахнул дверь и пропустил Еву вперёд. Все его манеры, движения и речь выдавали в нём аристократа. Ева положила кулёк с нондиверами рядом с собой на столик в углу, и уселась напротив Мориуса. Они сделали заказ, и Ева решила взять разговор в свои руки.

– Почему тебя называют лордом? У тебя действительно есть титул?

Мориус моргнул от неожиданности, расстегнул и снял плащ, повесив его на вешалку рядом со столиком. Лорд был очень худым, в глаза бросались узловатые суставы на руках, а его бледность неестественно выделялась на фоне чёрной рубашки даже при тусклом рассеянном свете таверны. На левой руке лорда было кольцо с крупным зелёным камнем – единственный цветной штрих в его образе. Мориус сел, сложил руки в замок и начал говорить:

– Я не из этих мест, но живу здесь давно. Много лет назад я покинул родные места. Мой отец – Лорд, возлагал на меня большие надежды. Я был единственным наследником рода, и он был уверен, что я стану его опорой. Когда я был совсем юн, мой отец договорился с владельцем соседнего поместья, у которого была дочь (чуть старше меня), поженить нас, объединив тем самым, земли двух лордов. Довольно распространённая практика в наших краях. О, благодарю, – кивнул он девушке, принесшей чайник. И обратился к Еве, – надеюсь, ты любишь белый чай?

Ева удивленно вскинула брови:

– Да, это мой любимый. Как ты узнал?

– Никак, – улыбнулся Мориус, – я сам его люблю.

Он звякнул заварником и наполнил чашку Евы, а потом и свою. Воздух наполнился ароматом жасмина. Ева опустила ложку в напиток, чтобы он поскорее остыл, а Мориус продолжил:

– Мой отец имел поместье и землю. В один из дней отец сообщил мне о своих планах, однако, я ответил, что вижу для себя другую жизнь. Отец очень рассердился и сказал, что откажется от меня, если я не забуду о своих глупых замыслах. Но я не забыл: я собирался уехать, чтобы учиться и в мои планы женитьба не входила. И, как только я переступил порог дома, отец сдержал обещание. Я писал ему. Писал постоянно, но он никогда мне не отвечал.

Мориус замолчал. Ева внимательно слушала его, боясь сбить с мысли. Тихонько зазвучала лютня, которой вторила робкая флейта. Волшебные звуки музыки успокаивали, и Ева расслабилась. Теперь она совсем не жалела, что пошла с Мориусом, новый знакомец всё больше ей нравился. Она уже не считала его жутким, напротив, за его хмурым взглядом, она видела неутолимую тоску. Пока он говорил, она разглядела несколько небольших морщин на его лице: между бровями и на лбу. Выглядел он лет на 35-36, но Еве показалось, что ему больше, его выдавали манеры. Она хотела узнать о нём ещё, и, отломив кусок ржаного пирога с баклажаном, подала лорду, вырвав его из задумчивости.

Музыкант продолжал касаться струн, а флейтист отвечал ему нежной мелодией, отчего таверна стала совсем уютной.

– С отцом мы больше никогда не общались, – продолжил Мориус, – я думал, что он вычеркнул меня из своей жизни. Однако, спустя много лет, когда я уже поселился здесь, пришло письмо, что мой отец скончался и Лордом стал я, а поместье и земли переходят в моё полное владение. Всеми бумагами занимался адвокат, но некоторые люди узнали, что у меня есть собственность на Родине. Поползли слухи, что это не поместье, а целый замок. Меня и так здесь не сильно любили, а тут ещё и узнали о моих деньгах. Люди стали шушукаться и выдумывать небылицы, о которых ты спрашивала сегодня. Меня это не волновало, а возвращаться в поместье я не собирался. Слишком много воспоминаний связано с теми местами.

– Почему же ты не уехал в другой город? Не начал всё сначала? – спросила Ева.

– Я думал об этом раньше. Но очень уж мне полюбились горные хребты, что я вижу из окон своего дома. Там, откуда я родом сплошь равнины да немного леса. К тому же, не стоит забывать, что куда бы я ни поехал, я остаюсь собой. И в новом городе родятся новые сплетни. Я считал, что люблю одиночество, поэтому всеобщий страх людей передо мной меня вполне устраивал. Мне было достаточно простора и воздуха гор, шума, который издаёт вода, падая с вершин. У меня много книг, я заказываю их из заграницы. Изучаю медицину. Денег мне хватает: я назначил наместника в поместье отца, тот следит за хозяйством, за слугами, крестьянами. Они выращивают зерно на продажу и овощи. Также мы сдаём в аренду охотничьи угодья. Оттуда и деньги. На них я купил землю здесь и построил дом вдали от людей. Пашни дают неплохую ежегодную прибыль, и, благодаря отцу, который не вычеркнул меня из завещания, в деньгах я не нуждаюсь.

– Меня удивляет твоя откровенность, – сказала Ева, – если ты не хочешь, чтобы люди знали что-то о тебе, почему мне тогда рассказываешь?

– Я сказал, что не страдал от одиночества все эти годы. Но что-то поменялось во мне, спустя время, и мне захотелось обрести друга. Как раньше.

– А что с тем другом? Который был раньше?

– А того друга больше нет.

Взгляд Мориуса был обращён на музыкантов, но казалось, он их не видел.

Ева не поняла его ответ, но расспрашивать постеснялась. В интонации лорда появилась горечь. Неловкое молчание повисло в воздухе и музыканты, как назло, тоже замолкли.

– Ну что ж, – нарушил тишину Мориус, – чай закончился и пироги тоже, а я совсем ничего не узнал о тебе. Ты любишь глинтвейн?

– Что? – не поняла Ева.

– Глинтвейн. Красное вино с фруктами и специями. Прохладный день сегодня, а глинтвейн хорошо согревает. Здесь его отлично готовят.

– Ты, похоже, частый гость в этом заведении?

Мориус кивнул.

– Ну что ж, – пожала плечами Ева, – раз ты угощаешь, я попробую этот загадочный напиток.

Мориус заказал глинтвейн и вскоре целый графин ароматного варева стоял у них на столе. Он был установлен на подставку, под которой в толстом глиняном горшке тлели угли: чтобы напиток не остыл.

– Это вкусно! – воскликнула Ева, отхлебнув из бокала.

Она залпом осушила его. Мориус наполнил бокалы вновь, поднял свой, произнёс «За знакомство» и выпил вино до дна. Ева хмыкнула, сделала то же самое и, опершись на стол локтями, подперла висок рукой. Лёгкое опьянение вскружило голову. Лютня продолжала чарующе петь.

– Расскажи о себе что-нибудь. Что хочешь, – попросил Мориус и откинулся на спинку стула.

Ева вздохнула, но собралась с мыслями и начала неторопливо говорить:

– Я тоже не из этих мест, как и ты. Когда-то я была убеждена, что для того, чтобы сформировать характер, человеку нужны трудности. Они у меня были, но я не уверена, что это мне помогло, – Ева сокрушенно покачала головой.

Алкоголь мягко опьянял мозг и она, изменяя своей привычке не открываться незнакомцам, решила поделиться с лордом: он вызывал доверие. Ева покрутила бокал в руке и продолжила:

– Меня всегда сильно опекали мои родные из-за того, что я болела в детстве. Мать водила меня к местной ведьме. Из-за моей болезни в городке меня прозвали местной сумасшедшей. Поэтому я покинула родные края и остановилась в Сомнусе.

– Где же ты живёшь? – поинтересовался лорд.

– У меня есть дом, там, на холме, – Ева махнула рукой, как бы указывая направление, и отхлебнула из бокала, – он достался мне почти даром. Хозяин продал его очень спешно, я тогда еще не поняла, почему.

Ева залпом выпила остатки глинтвейна, протянув пустой бокал Мориусу.

Лорд поднял графин и вылил напиток в бокал Евы. Глинтвейн закончился, и Мориус заказал вино. Он, судя по всему, не собирался покидать таверну, не дослушав историю девушки, поэтому откупорив бутылку, плеснул вина себе, втянул носом его аромат и, не спеша сделал первый глоток. Посетители таверны настороженно косились на него и его спутницу, которую, судя по сочувственным вздохам, принимали за жертву лорда. Однако Мориус был щедрым и за своё вино всегда платил с лихвой, посему хозяин таверны каждый раз был рад его визитам, а посетителей, недовольных присутствием «вампира» среди прочих гостей, резко осаживал.

– Это не тот ли дом, о котором, как и обо мне, ходят жуткие слухи? – поинтересовался лорд.

Ева кивнула.

– Не удивлюсь, если и они окажутся напрасными, – заметил Мориус.

Ева отвела взгляд в сторону. Вино уже вскружило голову, но девушка сохраняла рассудок: правду о доме рассказывать лорду она пока не хотела. Однако от проницательного взгляда Мориуса её беспокойство не укрылось.

– Или нет? – он всмотрелся в лицо собеседницы, и уверенно добавил: – Там что-то случилось. Верно?

Ева молчала, уткнувшись носом в бокал. Мориус понизил голос и наклонился к девушке через стол:

– Не бойся, просто расскажи. Ноша, разделенная на двоих, становится легче, – он перешёл на шёпот, – это как-то связано с Некромантом? Почему ты спросила о нём на улице? Такие вопросы просто так не задают.

Ева подняла взгляд на лорда.

– Ты что-нибудь знаешь о нём?

Мориус задумался, устремив глаза-маслины на бутылку. Его чёрные с проседью волосы растрепались и закрывали почти половину лица. Он убрал непослушные пряди назад.

– Я никогда его не встречал, но слышал много. Его имя Ландегор, и он очень опасен. Говорят, некоторые люди, которые умерли не своей смертью, раньше срока, который им отведён, остаются в мире живых бесплотными существами – фантомами. Ландегор умеет их отлавливать, после чего командует ими на свое усмотрение. Заставляет их делать разные вещи: вселяться в других людей, управлять ими, нашёптывать разные мысли, заставлять являться во сне, доводить людей до сумасшествия.

Такого ответа Ева не ожидала. Похоже, укротитель мёртвых был не спасителем, но ещё более опасной угрозой, чем разозлившийся призрак.

– Кажется, я понимаю, почему старик выгнал меня из библиотеки…

– Ты спрашивала его про Некроманта?

– Угу.

– Зачем он тебе? – спросил Мориус.

Ева не хотела говорить. Помолчав, она решила увести разговор в другое русло:

– Как же с ним бороться, с этим Ландегором?– спросила она.

– Никак, – пожал плечами Мориус, – это самый сильный маг среди прочих, он словно между жизнью и смертью. Но вот жертв его спасти возможно.

– Жертв?

– Да. Тех, к кому он подселяет мертвецов. Слышала про экзорцизм? Это обряд изгнания чужого фантома из живого человека.

– Слышала, но думала это всё сказки. И что, они действительно проводятся? – изумилась Ева.

– Да, я видел своими глазами. Очень давно.

– Ландегор… – протянула Ева, словно пробуя имя на вкус. – Где же его найти?

Лорд покачал головой:

– Лучше не ищи.

Ева заёрзала на стуле.

– А что ты ответишь, если я скажу, что у меня дома есть один… хм, опасный фантом? Может, Некромант мог бы помочь мне?

– Отвечу, что уже много лет я о нём ничего не слышал и где его искать – не знаю, да и не советую. Там, где он – всегда несчастья. Но, знаешь, у меня очень богатая библиотека. В свое время я интересовался спиритизмом и выкупил много книг об этом. Расскажи-ка об этом выходце с того света: кто он? Чего хочет?

Ева растерялась от такого неожиданного понимания со стороны лорда, и рассказала ему о портрете и о знакомстве с Дарием.

– Понимаешь, – сказала она, – теперь я опасаюсь вернуться в собственный дом, потому что Дарий взбесился. Мои друзья отыскали о нём кое-какие сведения, и оказалось, что Дарий не простой призрак. Он опасен! На его совести убийства. Ночью мы говорили с ним, и он во всём признался, но разозлился и выгнал меня, – Ева совсем опьянела и разговорилась, – я пошла в библиотеку с утра. Сразу, как только она открылась, чтобы найти больше информации о таких, как Дарий. И там я узнала, что полтергейста может успокоить и обезвредить только Некромант.

Мориус слушал молча. Он хмурил брови, словно пытался что-то вспомнить.

– Есть и другой способ, – сказал он.

– Какой?

– Призрака удерживает здесь что-то. У него должно быть неоконченное дело.

– О, оно у него есть! И я даже согласилась ему помочь с этим. Но я больше не уверена в его добрых намерениях, поэтому в завершении этого дела принимать участие больше не хочу.

– Очень похоже на полтергейста, – кивнул лорд, – тогда есть ещё кое-что. Злой фантом не может быть свободным до конца, он всегда привязан к месту или предмету. Ты знаешь, к какому предмету привязан он?

– К портрету. Он не может отходить от него далеко.

– Если лишить его вместилища, дух отправится туда, куда ему полагается.

– Что ты имеешь в виду? – уточнила Ева.

– Надо уничтожить портрет.

– А Дарий? Он погибнет? – глаза Евы заблестели от слёз, – я не желаю ему зла.

– Нет, он найдёт путь в другой мир. Здесь его удерживают эмоции, привязанности, привычки и предмет, ставший ему домом. Если лишить его сосуда, за который он цепляется, он отправится дальше.

– Ты уверен?

– Да, душа бессмертна.

– Откуда ты знаешь?

– Тому есть масса свидетельств, описанных в книгах, о которых я говорил тебе. Спиритические сеансы также это доказывают. И я уже говорил, что присутствовал при обрядах экзорцизма. Иногда, для того, чтобы убедиться, что у человека подселенец, а не проблемы с головой, нужно ввести его в гипноз. Я видел и слышал, как общались с жертвами Некроманта. Подселенцы говорили, что у него в подчинении целая армия неупокоенных призраков, и что они не могут ему сопротивляться.

– Зачем он это делает? – спросила Ева.

– Я не знаю. На этот вопрос сможет ответить только он. Но кто захочет с ним разговаривать? Он тёмный маг и само его упоминание вселяет в людей ужас. У многих ещё свежи воспоминания о его визитах в города. Те, кто просил Некроманта усмирить шаловливого духа, погибали от полтергейста быстрее по приказу Ландегора. Сколько церквей он сжёг с людьми внутри, управляя призраками в телах живых людей, не сосчитать. Что им движет, известно только ему. Он несёт смерть и несчастья.

Что ж, искать Ландегора – идея плохая. Вдруг Ева вспомнила ещё одного мага, о котором ей рассказывал Стром.

– Мои друзья готовятся к Большому Эмпорию, – задумчиво сказала она, – ты слышал про Вормака Корвуса? Они хотят поехать туда, чтобы с ним встретиться.

– Слышал, – кивнул Мориус, – даже видел. Хитрый ворон.

– Ворон?

– Да, он один из немногих, кто может менять облик. Больше всего он любит обращаться вороном.

– Как интересно… Я слышала, он обожает волшебные вещицы. Насколько он силён? Если я добуду что-то для него, он сможет помочь призраку в моём доме?

Ева отчаянно пыталась найти ещё какие-то варианты. В сравнении с уничтожением портрета, обращение к колдуну казалось менее болезненным.

Мориус покачал головой:

– Он не просто берёт вещицы. Он на них играет. Этот плут обожает игры.

– Какие ещё игры?

– Твои друзья не рассказывали тебе?

– Нет!

– Игры любые, которые выбирает клиент. На кону – желание и волшебный артефакт. Если выигрываешь ты – Вормак исполняет твоё желание, если он – отдаёшь ему вещь. Но ему почти все проигрывают, – Мориус усмехнулся, – к тому же, он всего лишь волшебник. Играть со смертью он не в силах.

– Но говорят, что он самый сильный маг Сенталии, – возразила Ева.

– Да. После Некроманта.

Ева вздохнула.

– Думаешь, с призраками он общаться не может?

– Вряд ли. Не слышал, чтобы он слыл медиумом. У него другие таланты.

– Откуда ты столько знаешь о колдунах, спиритизме, экзорцизме и прочем?

– Были причины интересоваться, – уклончиво ответил лорд, – так что насчёт моего предложения уничтожить портрет? Я готов тебе помочь в этом.

Ева сомневалась. Видеть Дария она больше не хотела, но и уходить из дома на ночь тоже не могла.

Вино закончилось, лютнисты ушли, их сменили задорные скрипачи. Близился вечер, и посетители требовали весёлой музыки. Мысли Евы блуждали в голове, словно в тумане. А что, если Дарий затаил обиду теперь ещё и на Шута, ведь тот дал Еве конверт с документами? А ведь Килан обещал вернуться за ней как можно скорее. Вдруг он придёт вечером или ночью? Вдруг Дарий захочет отомстить ему? Этого нельзя допустить. Таинственный лорд предлагает помощь. И он явно разбирается в этом вопросе. Само провидение привело её к Мориусу.

– Раз ты говоришь, что это поможет ему оборвать связь с этим миром и отправиться дальше, то надо попробовать, – устало ответила Ева, – но делать это лучше до заката, чтобы Дарий не натворил бед.

– Тогда пойдём, – лорд встал и подал руку девушке, помогая ей подняться, – время есть. Снимем портрет и отвезём его подальше, где и уничтожим.

– А как мы его уничтожим? – спросила Ева, забирая цветы со стола.

– Сожжём, – коротко ответил лорд и накинул плащ на плечи.

***

Худой парнишка лет пятнадцати воровато осмотрелся по сторонам, закатал рукава грязно-белой рубахи и шмыгнул в приоткрытое окно. Свет слабо проникал сквозь давно немытые окна, и в доме от этого было сумрачно. Парень остановился, его светло-рыжие длинные волосы разметались по плечам. Когда глаза привыкли к полумраку, юноша разглядел в комнате письменный стол с канделябром, книжный шкаф с сервантом, диван. Комната, судя по убранству, когда-то была кабинетом. Всё в ней было покрыто толстым слоем пыли, похоже, что хозяева давно покинули этот дом.

Мальчишка довольно хмыкнул и, насвистывая, принялся копаться в шкафчиках и ящиках стола в поисках чего-нибудь ценного. Не найдя там ничего, достойного внимания, юный воришка направился вглубь дома, где почувствовал удушливый запах гниения. Парень закашлялся и прикрыл нос воротом рубашки. Пройдя в следующую комнату, он оцепенел от ужаса, хоть трусом никогда не был. В центре залы перед не горящим камином в кресле-качалке сидел человек. Но ужас был не в том, что он находился в доме в момент мародерства, а в том, как он выглядел: тело его было покрыто гноящимися язвами, а лицо изуродовано шрамами, один глаз незнакомца был с бельмом. Человек тяжело дышал, а раны его источали смрад.

Вор хотел было дать дёру, но незнакомец вдруг вперился в него единственным видящим глазом:

– Подойди, юноша, – прохрипел он, – Я не причиню тебе вреда.

Человек говорил с незнакомым акцентом. Парень скривился от отвращения, но подошёл чуть ближе.

– Кто Вы? – спросил он хозяина, – Вам плохо? Я могу чем-то помочь?

Незнакомец сипло расхохотался и тут же закашлялся, при этом гниющая язва на его шее расползлась шире. Зарывшись носом в ткань на сгибе локтя, мальчишка подошёл немного ближе к больному.

– Да, парень, ты можешь помочь мне. Ты и твои братья, – мужчина указал длинным пальцем прямо на юношу.

– Вы знаете меня? – прошептал мальчишка, – Откуда? Кто Вы?..

– Не знаю, но вижу больше, чем ты думаешь. Как тебя зовут?

– Шут. Меня называют Шутом.

– Послушай, Шут. Ты когда-нибудь хотел владеть своим телом полностью? Не деля его ни с кем? – спросил мужчина.

Глаза Шута округлились, а губы задрожали.

– Чёрт подери, откуда ты меня знаешь?! – удивленно закричал он, – Отвечай, тухлый пень! А не то…

– А не то что? – ухмыльнулся мужчина, – Убьёшь меня? Я же и так умираю.

Незнакомец рассмеялся и тут же снова закашлялся.

– Ты не убьёшь, нет. Ты не убийца, Шут. Я хочу передать тебе кое-что важное.

– Важное? Мне?.. – растерялся воришка.

– Тебе. Я – Некромант. Слыхал обо мне?

Услышав это, Шут побледнел и резко отскочил назад.

– Вижу, что слыхал! – прохрипел Некромант, – Шут, что ты ответишь, если я скажу, что знаю, как тебе разделиться с братьями? Разве ты никогда не думал об этом? Не мечтал? Скажи мне!

Шут неуверенно кивнул. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу у камина, в 3 шагах от умирающего.

– Тогда послушай меня. – Некромант заговорил быстро, как только мог при его удушливом кашле, – Я умираю и мой дар – он уйдёт в никуда, но я готов передать его тебе. И тогда ты сможешь разделиться. Я научу, расскажу тебе, как сделать это. Просто подойди, – маг снял с пальца кольцо с чёрным камнем и протянул его мальчику, – Подойди, возьми. Вместе с кольцом, пока я жив – я смогу передать дар тебе.

– И… – Шут нервно сглотнул, – тогда некромантом стану я?

– Да.

Шут задумался. Соблазн был велик.

– Почему ты не можешь сделать это сам? Раздели нас сейчас, – сказал он.

– Потому что сил и времени у меня почти не осталось. Решайся, парень.

– Чем ты болен? Ты… ты же гниёшь заживо, – Шут вновь скривился от отвращения.

– Так и есть. Так умирают все тёмные маги, но я объясню тебе все это позже. Поверь, ты получишь самый могущественный и полезный дар, – Маг умоляюще протянул кольцо Шуту.

– Нет, – потребовал тот, – расскажи, как мы сможем с братьями разделиться. Сначала научи, а потом я, быть может, приму дар.

Некромант вздохнул и заёрзал в кресле. Ему было трудно дышать, но он сделал усилие и заговорил:

– Есть варианты… в этом кольце камень – обсидиан. Ты сможешь привязывать к нему или заточать в него временно души других людей, в том числе и души твоих братьев. Пока не подберёшь им тела, разумеется. Также ты можешь подселить их души к другим людям. Всё лучше, чем втроем в одном теле. И самый трудный способ: отправиться к Вратам. Вратам иного мира. Войти в них может любой желающий, считай, что умереть может любой. Но вот сколько «пар ног» туда вошло, столько и останется. Ты сможешь войти туда, имея одно общее тело на троих. И двое из вас смогут выйти, но один – нет. Один останется. На кольце есть напоминание. Возьми скорей.

– То есть это что-то вроде врат смерти? Один умрёт?

– Да. Зайдёшь снова – оставишь там и второго брата, а тело станет твоим. Бери кольцо, парень, бери же! – прохрипел некромант.

– Но ведь это всё равно, что убить их, – задумался Шут.

– В твоём случае иначе никак! – сказал маг и застонал, хватая ртом воздух.

Вор задумался, взвешивая все «за» и «против». Хрипы мага его не смущали, Шут не испытывал к нему того сострадания, которое почувствовал в первые минуты знакомства. В минуты, когда ещё не знал, что перед ним сам Некромант. Теперь же парень презирал его.

– Я не убийца, – отрезал Шут после минутного молчания, – не хочу стать таким, как ты. И сдохнуть, как ты тоже не хочу. Ты похож на гнойник. Хотя, нет, ты и есть гнойник. И поделом! Я наслышан о твоих чёрных деяниях. Так расплатись же сполна!

Шут попятился к выходу, ожидая вслед проклятия от мага, но их не последовало. В этот самый момент голова некроманта откинулась назад, он задрожал и страшно захрипел, дыхание его стало громким и прерывистым, ноги в судороге вытянулись вперед, а руки вцепились в подлокотники. Несколько секунд он дёргался, после чего резко сел и уставился обоими глазами – мутным и ясным, на Шута. «Я останусь и подожду» – заявил маг и тут же обмяк в кресле. Его лицо посерело и застыло с полуоткрытым ртом. Кольцо выпало из ладони и звякнуло об пол.

Стало тихо. Шут несколько секунд стоял, не шевелясь. Потом, наконец, вышел из оцепенения, подошёл ближе к мертвецу и поднял кольцо с дощатого пола. Крупный чёрный камень в искусной ковке имел несколько граней и лениво переливался в тусклом свете, проходящем сквозь грязные окна. На ободке кольца были выгравированы слова «Войти может каждый». Шут надел трофей на палец левой руки и собрался было оставить пыльное жилище, как вдруг его взгляд выхватил предмет на стене. Там, на гвозде болталась чёрная шляпа с загнутыми вверх полями и белой лентой у основания тульи. «Всегда хотел такую» – подумал Шут и снял шляпу с гвоздя. Тщательно отряхнув убор от пыли, парень надел его на голову и покинул мрачный дом, закрыв за собой окно.

Глава 5: Доктор

Поднимаясь на холм, Ева ощутила сильное волнение. Стало жарко: то ли от подъёма, то ли от страха, то ли из-за выпитого вина. Дом, появившийся из-за изгороди, теперь казался зловещим. Мориус молчал, словно выдерживал ритуальную паузу перед тайным обрядом.

В доме было грязно. Следы приступа бешенства Дария были повсюду: от разбитой посуды и разбросанных книг, до наваленной друг на друга мебели. Глядя на беспорядок, Ева утвердилась в намерениях уничтожить портрет. Хорошо, что она вовремя покинула дом: там словно прошёл ураган.

– Это он? – спросил Мориус, указывая на портрет.

Ева чувствовала на себе взгляд призрака и, не глядя на картину, утвердительно кивнула. Одновременно она ощущала решительность и стыд перед музыкантом, успокаивая себя тем, что своими действиями не только обезвредит полтергейста, но и поможет ему отправиться туда, куда сам он попасть не мог.

– Ты знаешь о том, что портрет нельзя снять? – раздался голос Мориуса, изучавшего картину.

Ева обернулась.

– Как это нельзя?

– Он вмурован в стену, – Мориус приподнял раму, – видишь? Она висит сверху. Раму можно снять, а вот полотно – нет. Оно находится прямо в стене. Наверное, из-за размера его вытащили из рамки и перевозили, свернув в рулон.

– Картины могут перевозить таким образом?

– Иногда, – кивнул лорд, – так или иначе, снять его не получится.

Близился закат. Ева ощущала взгляд призрака всё сильнее. Кровь отхлынула от лица. Пути назад не было. Дарий скорее всего уже понял, что ему угрожает опасность и вряд ли позволит кому-то лишить себя дома. И зачем только прежний хозяин вмуровал полотно в стену?!

– Тогда, – решительно сказала Ева, – мы сожжём его прямо так.

Мориус кивнул.

– Тогда нужно набрать побольше песка и воды, чтобы пламя не распространилось дальше, – он снял плащ и закатал рукава повыше, – также нужно что-то горючее – намазать этим портрет.

Ева достала две керосиновые лампы. Мориус принес сухую землю и воду в вёдрах. Солнце уже село, до наступления темноты оставалось всего лишь несколько минут. Всё было готово. Мориус намазал портрет горючей жидкостью.

– Готова? – спросил он.

Ева закрыла глаза и прислонила пальцы к вискам. Голова раскалывается. Это, должно быть, дают знать о себе суточное бодрствование, излишки вина и запах керосина, заполнивший комнату. Нехорошее чувство появилось в груди и заскребло внутри острыми коготками.

– Да, – сдавленно ответила Ева и, слегка дотронувшись пальцами до нарисованной руки Дария, поднесла к портрету горящую лучину.

Полотно вспыхнуло. Раздался звук, похожий на взрыв и Мориуса отбросило к стене. Ева ощутила сильный холод и головокружение, обмякла и упала в обморок рядом с полыхающей картиной. Из носа тонкой струйкой пошла кровь.

От удара в глазах у Лорда потемнело. Придерживая голову руками, он попытался встать на ноги. Затылок отозвался пульсирующей болью. Мориус открыл глаза: в них снегопадом сверкали чёрно-белые точки. Взглядом он пытался отыскать Еву. Увидев её на полу возле огня, мужчина, позабыв о боли, бросился к девушке. Оттащив её подальше, он попытался привести её в чувство, но Ева не отзывалась. Он проверил пульс. Жива. Портрет быстро прогорел и огонь уже перебросился на пол. Превозмогая боль и тошноту, Мориус попытался закидать пламя землёй. Комната быстро заполнялась едким дымом. Лорд закашлялся, вылил два ведра воды на пол и, подхватив Еву на руки, бросился к выходу.

Спускаясь к мостовой, Мориус обернулся: из разбитого окна гостиной валил дым. Люди, проходившие мимо, останавливались, замечая дым на холме. Завидев Чёрного Лорда, спускающегося с холма с девушкой на руках, зеваки бросились врассыпную. Не разбежались лишь некоторые. Оставшимся смельчакам Мориус немедля пообещал хорошие деньги, если они сейчас же пойдут в дом и ликвидируют пожар.

На мостовой Лорд остановил экипаж и, с трудом забравшись в него вместе с девушкой, которая всё ещё была без сознания, назвал свой адрес.

Ева открыла глаза. Вокруг было тихо. Она лежала на спине на большой кровати, укрытая одеялом. Ева дотронулась до носа: что-то мешало. Она вытащила кусок ваты. Что случилось?

Девушка приподнялась на локтях и огляделась. Она находилась в большой уютной спальне с высокими потолками. Над кроватью висел фиолетовый балдахин. Пол был из светлого дерева, а стены из зелёного с прожилками камня, окно было украшено тяжёлыми фиолетовыми шторами. Рядом с кроватью стоял комод, прикроватные стульчики с фиолетовой обивкой и резное кресло. Чуть дальше книжный шкаф, камин и туалетный столик из зелёного камня.

Ева села на кровати, опустив ноги на пол. На ней была та же одежда, что и вчера. Меховой жилет висел на спинке резного кресла.

Последние воспоминания – горящая лучина, которую ей дал Мориус, прощальное прикосновение к портрету, а после – холод и темнота.

В дверь постучали.

– Войдите, – ответила Ева.

В спальню вошёл Мориус. Он всё так же был одет в чёрное, но одежда теперь была менее строгая, больше похожая на домашний костюм.

– Наверное, гадаешь, где ты? – спросил Лорд.

Ева покачала головой.

– Уже нет.

– Значит, догадалась, что ты в моем доме?

– Да, – Ева обвела взглядом комнату, – хотя не ожидала от такого одинокого волка, как ты столь необыкновенного убранства и искусного сочетания цветов.

– Это лучшая комната для гостей, – Мориус облокотился на комод, – остальные выглядят проще. Возможно, тебе будет интересно узнать, что ты в моем доме первый гость.

– Польщена, – улыбнулась Ева, – а почему в такой палитре?

– Дань памяти одному человеку, – Мориус задумчиво покрутил на пальце кольцо, – как себя чувствуешь?

– Нормально. Долго я спала?

– Примерно сутки.

Ева посмотрела в окно. Ради такого вида стоило жить изгоем в Сомнусе! Высокие горы простирались на несколько миль вперед. Их верхушки венчал снег, а ближе к подножию покрывал густой ельник. Вдалеке шумела вода – горная речка, спрятанная от взглядов под слоистым туманом. Ева вдохнула свежий воздух полной грудью, и он отозвался в макушке приятным хрустальным покалыванием.

– Я видела сон, – вспомнила Ева и повернулась к лорду, – словно воспоминание из прошлой жизни.

– Как ты это поняла? Что из прошлой?

– Я была маленькой и гуляла с отцом, – Ева сосредоточилась, – да, точно…помню, мы гуляем в парке. Он ведёт меня за руку и рассказывает о маме. Я ещё так руку держу, – Ева подняла руку вверх, – потому что папа высокий, а я нет. Мне лет 5. На мне красивые синие штанишки и начищенные ботинки. А на папе строгая форма с серебряными пуговицами.

– Возможно, ты вспомнила что-то из детства, – предположил Мориус.

– Понимаешь… – Ева замялась, – во сне я считала этого мужчину отцом. Но мой папа выглядит не так! И меня всегда наряжали в платья. Да и такого парка в Гланбери нет.

– Сны чаще всего фантазия, а не воспоминание, – заметил Мориус, – думаю, это из-за того, что падая, ты ударилась головой, и твой мозг выдал новую картинку под видом воспоминания.

– Кстати, что случилось? Почему я здесь, а не дома?

Лорд осторожно сел в кресло. Тошнота уже прошла, но голова ещё болела, и он старался не делать резких движений.

– Ева, прости, я был слишком самоуверен, – повинился Мориус, – я думал, что предвидел всё. Был уверен в своих познаниях. Пьяный кретин! Я подвёл тебя.

– Я не понимаю.

– Что-то пошло не так.

Ева побледнела.

– Портрет не сгорел?!

– Сгорел, – Мориус выглядел виноватым, – но вместе с ним выгорел весь холл и ещё часть дома.

Ева охнула.

– Не волнуйся! Я найму людей и оплачу восстановление и ремонт, но на это потребуется время. А пока мой дом в твоем распоряжении.

Мориус вытащил из кармана связку ключей и протянул девушке.

– Возьми. Мой дом – твой дом.

Ева вздохнула и взяла ключи из рук Лорда.

– Почему я этого не помню? – спросила она.

– Как только полотно загорелось, раздался взрыв, и меня отбросило в сторону, а тебя оглушило.

– Почему это произошло?

– Я не знаю, – Мориус покачал головой, он выглядел обеспокоенным и усталым. Под глазами залегли тёмные круги, – не знаю.

– Что ж, главное, что портрет уничтожен, – ободряюще сказала Ева, – значит, Дарий больше не опасен. И свободен.

Мориус поднялся. В доме он казался ещё более высоким, чем на улице.

– Ты, наверное, хочешь есть? – поинтересовался он, – скоро будет ужин, пойдём.

Они вышли из спальни и направились вниз по лестнице. Ева заметила, что Мориус еле заметно хромает: это из-за несчастного случая в доме или он хромал и раньше?

Как и говорил Лорд, остальное убранство дома было куда более скромным. Деревянная лестница с гладкими перилами, покрытыми лаком вела прямо в большую восьмиугольную гостиную с двумя широкими окнами, за которыми виднелись террасы. В холле было всего по минимуму: скромный каменный очаг, льняные занавески, деревянная мебель без излишеств, высокие часы с кукушкой, простые подсвечники, установленные в бронзовые держатели на стенах, секретер и небольшой шкаф для посуды. Можно было сказать, что Лорд жил довольно аскетично, если не считать размера усадьбы.

Внизу хозяина и его гостью встретила пожилая экономка, следящая за домом. Других слуг Ева не заметила. Еду в доме не готовили, но привозили свежую каждый день.

Дом по конструкции напоминал цветок: в центре был холл (сердцевина), из которого открывались выходы в трапециевидные помещения (словно лепестки) и в прихожую, а далее – на крыльцо с верандой.

– Что в других комнатах? – спросила Ева, глядя на закрытые двери.

– В той – мой кабинет, – Мориус указал на дверь слева от очага, – там я читаю и работаю, делаю записи. Там – библиотека, – Лорд поочерёдно указывал на двери, – та самая, о которой я рассказывал тебе. Ты сможешь найти в ней много интересных книг. Дальше – ванная комната и уборная, и она также в полном твоём распоряжении. Ну и кладовка. Все спальни на втором этаже. Одна моя, и три гостевых.

– А что в той? – Ева указала на последнюю дверь.

– Тоже мой кабинет, – не глядя, ответил Лорд, – но я им сейчас почти не пользуюсь, отчасти он тоже играет роль кладовой.

Мориус накрыл на стол и отодвинул стул перед гостьей. Ева села.

– Почему ты подаёшь еду сам? – поинтересовалась она, – У тебя огромный дом. В такие обычно нанимают слуг.

– Они есть. Но почти все приходящие, – ответил Мориус, накладывая отварной картофель, – то есть раз в неделю они приходят, чтобы сделать уборку. Иногда я приглашаю садовника, чтобы дорожка к дому совсем не заросла. За домом следит экономка, она мне очень помогает. Но она здесь не живёт, приходит утром, а вечером её отвозит домой мой личный возничий. Он же конюх и предпочитает жить в летнем домике рядом с конюшней, – Мориус показал на небольшое строение в саду, – он утеплён, поэтому зимой там тоже тепло. Для чего мне слуги в доме? Погреть себе еду и приготовить чай я в состоянии сам. А больше мне ничего не нужно.

Чай! Ева совсем забыла про свои цветы.

– Мориус! Ты не забирал мои цветы из дома?

– Какие цветы?

– Когда мы были в таверне, я положила кулёк с ними на стол, помнишь?

– Помню.

– Я точно забирала его и принесла домой в тот вечер.

– Ева, я не хочу тебя расстраивать… – Мориус вздохнул, – но, понимаешь, выгорела вся комната. Всё, что было в ней. Прости.

Ева закусила губу. Лекарства больше нет.

– Что это были за цветы?

– Это было моё лекарство.

– Я сейчас же поеду в город и найду тебе их.

– Вряд ли, – огорчилась Ева, – их трудно найти.

– Но я должен попытаться! Это ведь из-за меня случился пожар, – Мориус решительно отодвинул тарелку и поднялся.

– Я поеду с тобой, – твёрдо сказала Ева.

– Извини, я не могу пока позволить тебе это.

Ева изумлённо вскинула брови:

– Это ещё почему?!

Мориус улыбнулся:

– Как твой лечащий врач, я считаю, что ещё хотя бы день тебе лучше провести в покое.

– Мой кто?

– Я разве не говорил, что занимаюсь медициной?

– Говорил, кажется, – Ева растерянно откинулась на спинку стула, – но я хочу поехать с тобой. Ты выглядишь уставшим.

– Я ненадолго, меня отвезут туда и обратно, отдохну ночью.

– Есть ещё кое-что. За моим домом я посадила эти самые цветы, их необходимо полить.

– Я заеду и полью их, – заверил Лорд, – как они выглядят?

– Не уверена, что они уже взошли. Ты найдёшь их за северной частью дома, перед кустами шиповника. Сами цветы полностью белого цвета, их легко узнать. Они называются Нондиверы.

Мориус подошёл к секретеру, достал лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и записал название цветов.

– Никогда не слышал. Наверное, они какие-то особые?

– Да. И они мне жизненно необходимы.

– Они у тебя будут, – заверил Мориус и, хромая, ушёл наверх.

Ева осталась за столом. Аппетита как не бывало. Кусок в горло не лезет. Хорошо, если Лорд найдёт лекарство. Но вдруг нет? До зимы ещё много времени. Болезнь может вернуться. Ева многое не помнила из детства. Вдруг без цветов она потеряет рассудок?

Ева подумала о капитане и Цербере. Как сообщить друзьям, где она, на случай, если они вернутся раньше, чем она сама окажется дома? Что они подумают, когда найдут её дом в полуразрушенном состоянии?

Лорд уже переоделся и спускался в холл.

– Мориус, – окликнула его Ева, – мои друзья могут вернуться со дня на день. Им нужно как-то сообщить, где я.

– Хорошо, – согласился Лорд, – я оставлю записку для них в дверях. Её не украдут, ведь твоего дома все до ужаса боятся. И добровольно туда никто не пойдёт. Те, кому я поручил остановить пожар, согласились на это лишь ради денег.

Мориус достал из ящика ещё один лист и приготовился писать. Ева повернулась к нему:

– Я хочу написать сама.

– О… конечно.

Мориус передал ей лист, чернила и перо.

«Друзья! Здесь кое-что случилось. Я в безопасности. Всё расскажу при встрече».

Ева добавила адрес и подпись, свернула лист вдвое и передала Лорду.

– Ты пойдёшь без плаща?

– Увы. Он стал спутником твоих цветов: обратился в пепел и отправился в иной мир.

– Мне жаль…

– Это всего лишь одежда, – улыбнулся Лорд, – отдыхай. Можешь погулять по саду и дому. Везде, где захочешь. Ты ведь не будешь пытаться уехать отсюда сама? – на всякий случай уточнил он, – пообещаешь мне это?

– Мой лечащий врач сказал мне оставаться дома, – Ева попыталась улыбнуться, – но если ты сможешь убедить его, то я бы поехала вместе с тобой.

– Увы, он ужасный зануда, – Мориус картинно развёл руками и убрал записку в нагрудный карман.

В доме стало тихо. Казалось, мир замер. Лишь мерно тикали часы в холле, напоминая о том, что жизнь продолжалась. Ева вышла на террасу. Вид оттуда был такой же, как из спальни наверху, значит, её комната находится прямо над головой. Другая терраса располагалась напротив первой и вела прямиком в заросший сад. Похоже, что Мориуса он интересовал меньше всего. Ева вернулась в холл и открыла первую дверь – дверь в кабинет Лорда. Там было светло. Мебели в кабинете было мало: лишь книжный шкаф, письменный стол, кресла и несколько подсвечников. Удивительно, как Лорд сочетал скромность убранства с величием и размером усадьбы. В доме было очень просторно, но в интерьере не было ничего, что бы указывало на зажиточность хозяина. Не считая одной комнаты наверху. Той, которую Лорд отдал своей гостье.

Ева задержалась в библиотеке. Высокие стеллажи были заполнены книгами. Некоторые полки пустовали – вероятно, они предназначались для новых книг.

Уборная с ванной располагались за другой дверью. Помещение внутри делилось пополам. Но там всё равно было много места.

Остались кладовки. Как же интересно в них заглянуть! Но нет, нельзя. Ведь это всё равно, что открыть чужой шкаф с личными вещами. Ева присела на стул. Кладовки, чуланы, чердаки – это то, что всегда привлекало её внимание. Ещё в детстве она любила забираться на чердак в родительском доме или в старый чулан в сарае, проводя там в одиночестве жаркие дни. В таких местах всегда можно найти что-нибудь давно забытое, или отложенное до лучших времён, но обязательно интересное. Вещи хранили воспоминания. Ева заёрзала на стуле. Здравый смысл боролся с любопытством. А что там говорил Мориус? Кажется, он сказал, что она может ходить везде. Или не говорил? Нет, точно сказал. А говорил ли он что-нибудь про кладовки? Хмм… везде – означает везде. Ева бросила лукавый взгляд на двери. Кабинет – это не кладовка. Значит, посмотреть его можно! Это же кабинет! Ева поддалась бесстыжему любопытству, встала и, подойдя к двери второго кабинета Мориуса, осторожно опустила ручку. Раздался протяжный, похожий на стон, скрип. Закрыто. Что же там такое? Наверное, что-то личное. Ладно. Тогда Ева решила проверить, открыта ли последняя дверь. Нет-нет, она не будет заглядывать, просто проверит, открыта ли.

Увы, эта дверь тоже оказалась заперта.

Только сейчас Ева подумала, что была очень беспечна, так легко доверяя Мориусу. Было ли это продиктовано её природной наивностью или же спровоцировано количеством выпитого вина, понять было трудно. Ведь она знает о Лорде лишь то, что он сам ей рассказал. Между тем, о нём ходят жутковатые слухи, а люди всерьёз его боятся. Мориус уверял, что слухи беспочвенны, и вызваны больше неведением и завистью. Отчасти с этим можно согласиться: люди боятся того, о чем ничего не знают.

Однако Дарию Ева тоже верила, а он, в свою очередь, скрыл от неё жуткие детали своей биографии, о коих она даже не догадывалась. Хотя поведение огня в присутствии призрака не могло не настораживать. Признаки полтергейста были на поверхности, но Ева ни разу не допустила того, что слухи о доме могут быть правдой.

С другой стороны, Лорд ничем её не обидел. Напротив, даже помог решить проблему с опасным духом, а потом спас ей жизнь (!), поселил в лучшей комнате и поехал в город за лекарством для неё. Но эти запертые двери… А ещё его довольно обширные познания в области спиритизма, осведомлённость о Некроманте и рассказы об экзорцизме.

Что-то он скрывает. Главное, чтобы не что-нибудь, столь же ужасное, как, например, правда о её друге-призраке. Ева поёжилась. Решив разогнать тревожные мысли, она вышла на улицу, чтобы осмотреть сад и дом снаружи.

Во дворе было много места, но ходить можно было лишь там, где имелись дорожки. За их пределами были заросли цветущих колючих кустарников, диких яблонь с мелкими, словно бусины, плодами, и сорняков. Широкая дорожка, выложенная камнем, вела к конюшне и дому конюха, поворачивая за ними к большим ажурным воротам. Узкая же дорожка огибала дом и пересекала тёмный сад посередине. Ева обошла усадьбу вокруг. Одна часть дома глядела на сад, а другая на ельник и горы. Те самые, которые Ева видела из окна гостевой спальни. Возвращаясь к крыльцу с верандой, Ева обнаружила в одной из стен ещё один вход. Он был неприметным, с двумя небольшими ступеньками. От двери шла тропа. Но вела она не к воротам, а в противоположную от них сторону. Ева решила посмотреть, куда ведёт этот путь и углубилась в заросли. Идти ничего не мешало: лишние ветви были срезаны и аккуратно уложены вдоль тропы. Значит, дорожка для чего-то использовалась. Что же там? Черный ход? Пройдя с десяток метров, Ева уткнулась в забор. Точнее, в калитку, закрытую на навесной замок изнутри. Девушка осмотрела замок. Он был увесистый и крепкий. Масло, которым Ева испачкала руки, указывало на то, что замок был недавно смазан, а это значит, что проход рабочий. Мориус для чего-то его использует. За калиткой был лес. Может, Лорд ходит туда прогуливаться перед сном?

Ева вернулась по тропинке к дому, к той самой неприметной двери в стене, в которой также было широкое окно. Девушка вспомнила расположение комнат и догадалась, что этот вход, скорее всего, ведёт во второй кабинет Мориуса, дверь в который была заперта. Ева забралась на ступеньки и, держась за ручку двери, заглянула в окно. Оно было частично зашторено, однако треть окна оставалась свободной от ткани. Кабинет был большим, как и все комнаты в доме. Стекло сильно отсвечивало, внутри было сумрачно. Ева различила лишь то, на что падал рассеянный свет. В кабинете имелось два шкафа: один был весь забит книгами, а второй какими-то склянками: большими и маленькими. Практически посередине стоял узкий и высокий каменный стол. С потолка над ним свисали масляные лампы. Какая-то мебель стояла прямо у окна. Ева предположила, что это письменный стол. Кабинет как кабинет, ничего интересного, кроме склянок. На них Ева взглянула бы поближе. Может, Лорд хранит в них целебные порошки и травы, как это делала она? Ева вспомнила про свои запасы. Хорошо, что она отнесла их в аптеку накануне, перед пожаром.

Девушка спрыгнула со ступенек и вернулась к парадному входу. Там она присела на скамейку. Верхушки елей, залитые закатным Солнцем, окрасились в оранжевый. Несмотря на тепло солнечных лучей, туман по Сомнусу стелился постоянно, кроме двух летних месяцев, когда стояла жара. Он спускался с гор и крался через весь город до самого побережья.

Ева вспомнила Дария. Обычно после заката он выходил из портрета и они пол-ночи разговаривали. Она привыкла к нему. С ним было интересно, он учил её ценить жизнь. Имея достаточное количество времени, чтобы обдумать свою, Дарий часто говорил мудрые слова. Несомненно, положение, в котором он оказался после гибели, не оправдывает его жестокие карательные методы, но теперь, вспоминая, что вызвало у него такую реакцию, Ева испытывала сочувствие. Она вспомнила насмешки Дожа, о которых сказал призрак: «Он издевался. Он забрал всё, что у меня было: мою музыку, мою женщину, мои деньги, славу и признание!».

Теперь Ева испытывала сомнения в том, что поступила правильно. Не было ли решение сжечь портрет продиктовано страхом? Страхом, который она дополнительно подогрела вином и разговорами с Мориусом. Неужели не было иного способа? Чем больше Ева думала об этом, тем меньше понимала свои чувства. Она скучала по Дарию, по их разговорам. В конце концов, он, даже будучи в ярости, не причинил ей зла. Был ли иной путь? Или всё получилось именно так, как должно было? Случайно ли её знакомство с Лордом? Знать бы наверняка, что Дарий отправился в иной мир, а не застрял в ещё более неподходящем для него месте. Жаль, что узнать это сейчас никак нельзя.

В этих гнетущих думах Ева провела на веранде остаток вечера, а когда там стало зябко и сыро, она вернулась в гостевую спальню. На город опускались сумерки, Мориуса всё ещё не было. Ева легла на кровать. Странное чувство внутри не давало покоя, словно она не в своей тарелке, не в своем теле. Хотелось выбраться. Из дома, из сада, из кожи, из самой себя. Было невыносимо тесно. Неужели нахождение в чужом доме так на неё подействовало? Сильно заболела голова. Ева повернулась на бок и попыталась заснуть. Сквозь дрёму она услышала, как внизу хлопнула дверь, а после раздались неровные шаги. Похоже, вернулся Мориус, и, хромая, направился в свою спальню. О цветах она спросит его утром.

Спала Ева чутко и беспокойно, вновь виделись эти сны, где она с незнакомым ей отцом чему-то учится, где бродит одна по большому мрачному дому, заглядывает в его потайные уголки, собирая лицом и волосами паутину. Шум, доносящийся с улицы, вырвал Еву из тревожной дремоты. Она встала и выглянула в окно. На Сомнус опустилась ночь, но Луна хорошо освещала лес, горы и сад. Ева увидела за оградой двух людей, которые везли на тележке что-то большое и белое. Может, это Соллер с Цербером? Ева прислушалась. Она различила голоса двух мужчин. Нет, это не её друзья. Послышались шаги на втором этаже: торопливые и неровные. Мориус спустился в холл и вышел на улицу. Из окна Евы не было видно калитку, поэтому она внимательно слушала. В тишине ночи слова были легко различимы.

– Сегодня не нужно, – сказал Мориус, – уходите!

– Ты сдурел? Мы что, зря притащились? Зря работали?! – возмутился первый гость. Голос его был грубым и неприятным.

– Тихо, у меня гости, – шикнул на него Лорд.

– Плати деньги и забирай, – хрипло сказал второй.

– Обратно не повезём, это опасно, – добавил первый, – заберём через день, как обычно.

– Я вам заплачу двойную ставку, – тихо сказал Мориус, – но вы уходите с ним. Сейчас.

Торгаши задумались.

– Нет, – сказал хриплый, – сейчас нельзя обратно везти. Забирай и мы вернёмся как обычно.

– Ты должен был предупредить нас, сам виноват. – Добавил первый.

Лорд молчал.

– Ну? – прохрипел второй.

– Хорошо, – сквозь зубы процедил Мориус, – сейчас открою.

Звяк! Это открылся чёрный ход в заборе и ночные гости вошли в сад. Послышался звук отпираемого замка, а после шаги – уже где-то внутри дома.

Ева переместилась к двери и прислушалась.

Послышались разговоры, но разобрать их было нельзя. Через несколько минут гости ушли. Стало тихо. Ева ничего не слышала, а когда уже хотела лечь обратно в постель, внизу застонала ручка – та самая скрипучая ручка от двери второго кабинета Лорда! Часы внизу пробили полночь. Лорд что-то делал на первом этаже, то выходя в банную комнату, то возвращаясь в кабинет-кладовую. Ева не решилась спуститься вниз. Голова стала болеть ещё сильнее, чем до того, как она уснула. Ева решила вернуться в кровать, но в глазах потемнело, девушка потеряла равновесие и упала на ковёр.

Ева пролежала на полу без сознания около часа, после чего открыла глаза, поднялась на ноги и осмотрелась. Она вытянула вперед руки, рассеянно разглядывая их в лунном свете, а после ощупала ими лицо. Подойдя к окну, девушка глубоко вдохнула свежий ночной воздух и, задержав его внутри на несколько секунд, шумно выдохнула.

Ева спустилась в холл, там было пусто. Вероятно, Мориус уже ушёл спать. Девушка подошла к камину и сделала несколько резких движений рукой, растопыривая пальцы, словно выбрасывала в очаг несуществующий мяч. Несколько секунд она задумчиво глядела в черноту камина, после чего села на корточки и, найдя глазами спички, достала одну из коробка. Выставив спичку перед собой, Ева зажмурилась. Через пару секунд девушка открыла глаза и уставилась на палочку в руке, после чего неуклюже чиркнула ей по коробку и поднесла к скомканной в очаге бумаге. Огонь перекинулся на сухие поленья, и в холле стало светлее. Девушка раскрошила пальцами обугленную головку спички и поднесла пепел к носу. Вдохнув запах серы, Ева протянула руку к огню, но резко убрала её, подув на пальцы: пламя обожгло их.

Девушка села на стул, и, облокотившись на стол локтями, о чем-то задумалась, глядя на языки пламени в камине. Она вновь достала спичку и, выставив перед собой, закрыла глаза. Через минуту встала и неспешно походила по комнате. После чего действия со спичкой повторились. И так несколько раз до тех пор, пока от кончика лучины не пошёл тонкий дымок. Ева радостно улыбнулась и взволнованно пригладила волосы.

Протяжно скрипнула ручка: открылась дверь кабинета-кладовой. Из-за неё показался уставший Мориус.

– Ева? Ты не спишь? – изумленно спросил он, запирая дверь на ключ.

Девушка обернулась.

– Ты тоже, – заметила она.

– Я был занят кое-чем… у тебя кровь, – Мориус тронул кожу у себя над губой, – вот тут.

Ева вытерла её тыльной стороной ладони.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Лорд.

– Превосходно, – Ева улыбнулась. Её взгляд показался Мориусу тяжёлым и печальным. Голова девушки была гордо поднята, а плечи расправлены так, как если бы Ева принадлежала к знатному роду. Раньше она выглядела менее уверенной. Мориус занервничал.

– Что ты делаешь? – поинтересовался он и кивнул в сторону камина, – неужели замёрзла?

– Мне хотелось посмотреть на огонь. Он меня успокаивает.

– Ты чем-то взволнована? – Мориус сел на стул рядом.

– Капитан не объявлялся? – не глядя на собеседника, спросила Ева.

Мориус покачал головой.

– Мне нужно его видеть. – сказала девушка.

– Я уверен, твои друзья приедут сразу, как найдут записку.

– Хорошо, – Ева вежливо кивнула и поднялась со стула, – я пойду спать. Доброй ночи, Лорд.

Мориус остался один. Когда наверху хлопнула дверь гостевой спальни, мужчина заметил, что спички, которые лежали на столе, Ева забрала с собой. Лорд закрыл глаза и задумчиво потёр переносицу. Спустя несколько минут он поднялся, и устало побрёл в библиотеку, где провёл всю ночь за книгами. Под утро он уснул в кресле.

В миг, когда забрезжил рассвет, Ева ещё бодрствовала, стоя у окна. Скрестив руки на груди, она напряжённо наблюдала, как лес и горы озаряются солнечным светом. Девушка тяжело дышала, из носа шла кровь, но она продолжала стоять. Ева надавила на виски пальцами: невыносимая боль терзала их, вызывая ощущение того, что голова стала слишком мизерной для этого тела. Казалось, череп вот-вот расколется. Выдержав ещё несколько минут, Ева, шатаясь, добрела до кровати и, упав на подушки, провалилась в тяжёлый беспокойный сон.

Проснулась Ева далеко за полдень. Чувствуя себя совсем разбитой, она спустилась в холл. Несмотря на летний день, там было прохладно и сыро: на улице шёл дождь. Сразу после рассвета Солнце уступило место непогоде и небо заволокло тяжёлыми тучами. Дрожа, Ева подошла к камину. Пошарив рукой на полочке сверху, она задумалась.

– Ты забрала их с собой вчера, – Мориус показался в дверях библиотеки.

– Доброе утро, – отозвалась Ева, – то есть день… А что я забрала?

– Спички. Разве ты не их ищешь? – приподнял бровь Лорд.

– Да… – Ева растерянно посмотрела на Мориуса.

Лорд кивнул и пальцем указал направление на второй этаж.

Ева растерялась и поднялась в спальню, считая, что лорд её разыгрывает, но вернувшись оттуда, выглядела совсем потерянной. Мориус тем временем добавил в очаг сухих дров и щепок. Когда они разожгли огонь, Ева, наконец, подняла взгляд на Лорда:

– Как ты узнал, что они у меня?

– Вчера ночью мы разговаривали с тобой, сидя здесь, и уходя, ты забрала с собой коробок.

–Что?! Я не спускалась сюда ночью!

Мориус поджал губы.

–Ты ведь шутишь, да? – неуверенно спросила девушка.

Лорд отрицательно покачал головой. Нет, он не шутил. Ева бессильно опустилась на стул.

– Тебе удалось найти лекарство? – шёпотом спросила она.

– Там, где я был, о цветах никто не слышал. Но не отчаивайся, – Лорд сел напротив и взял Еву за руки, – я продолжу поиски. К тому же, я уверен, что это не единственное лекарство. Расскажи мне о своей болезни?

– Я и сама о ней толком ничего не знаю. Мама не рассказывала и сердилась, если я спрашивала. Единственное, что могу сказать – в детстве я страдала провалами в памяти. Думаю, меня опасались из-за того, что я делала что-то, но забывала об этом. Когда я стала пить отвар, приступы прекратились. А теперь… – губы Евы задрожали, – всё вернулось. Ты сказал, что ночью я была здесь и говорила с тобой. Но, Мориус! Я не помню ничего! Ни-че-го! Последнее, что я помню, это…

Ева осеклась на полуслове. Она не хотела говорить о том, что видела и слышала ночью: о странных посетителях Лорда. Ева решила соврать:

– Я собиралась ложиться и у меня сильно болела голова. А потом я вроде бы уснула.

– Всё это похоже на сомнамбулизм. Не знаю, как действуют нондиверы, но от этого недуга есть и другие средства.

– Ты уверен, что у меня этот… хм, сомнамбулизм?

– Нет, – улыбнулся Лорд, – но вероятность большая. Я знаю, как готовить подходящее снадобье. Ты должна успокоиться. Последние события были очень напряжёнными. Ты переволновалась и мало спала. Да, слишком много эмоций испытала. Ты не представляешь, как много значит для здоровья моральное состояние!

– Что ты имеешь в виду?

– Понимаешь, от излишних волнений можно серьёзно заболеть. И сомнамбулизм – это не самое страшное. Это лечится! Наши эмоции напрямую влияют на наше состояние. Вот, например, – Мориус напрягся, – абсолютно здоровый человек может умереть от тоски или горя.

– Такое возможно?

– Конечно. Я точно не знаю, как это происходит, но думаю, что когда человек теряет волю к жизни, он запускает в себе некий механизм – режим самоуничтожения, и сгорает прямо на глазах в считанные дни. Но давай не будем о грустном. Просто не думай о плохом.

– Но если есть и другие средства, почему госпожа Мэв не рассказала о них? – не унималась Ева, – Она говорила, что мне помогут только эти цветы!

– Кажется, ты говорила, что она ведьма?

– В городке так считали.

– Видишь ли, у колдунов свои способы, а у докторов – свои. Она знала, как лечить тебя с помощью колдовских цветов, а я знаю, как это можно сделать с помощью других лекарств. И более того, возможно я знаю, как тебе излечиться навсегда. Если это то, о чём я думаю.

Речь Мориуса звучала очень логично и Еву это успокоило. Вдруг и правда нет ничего такого страшного в сомнамбулизме? Если нондиверы получится заменить чем-то более доступным, жить точно станет легче. Теперь даже есть надежда на то, что после лечения Мориуса, лекарства Еве больше не понадобятся. Ради этого стоит попробовать его снадобье!

Госпожа Мэв была ведьмой и назвала особенность Евы проклятьем. Но ведь она не была такой образованной, как Мориус. Она просто могла не знать, что такие болезни успешно лечатся и другими лекарствами.

– Меня удивляют твои познания, – сказала Ева, – и твоя готовность помогать мне. Это всё ещё кажется странным.

– А меня удивляет твоё недоверие, – спокойно ответил Мориус, убирая подогретый завтрак из очага и устанавливая туда чайник, – ведь я ни разу ещё не подвёл тебя. Кроме того просчёта с пожаром.

А ведь и правда: ни разу не подвёл. Хотя и скрывал что-то. Но Ева разберётся с этим позже. Сейчас же она успокоилась и желала лишь одного: поесть! Еда пахла восхитительно, и Ева пододвинулась поближе к столу.

– И о чём же мы говорили ночью? – спросила Ева, уплетая омлет с помидорами.

– Да ни о чём практически. Ты спросила, не объявлялись ли твои друзья.

– И всё?

– Сомнамбулы обычно плохо поддерживают разговоры. Чаще всего вообще не замечают никого. Либо отвечают кратко и односложно. На самом деле то, что ты вообще отвечала мне – скорее исключение, чем типичное поведение сомнамбул.

Остаток позднего завтрака друзья провели за непринуждённой беседой. Ева чувствовала себя уставшей, но всё равно изъявила желание поехать с Мориусом на рынок за травами для снадобья. В этот раз Лорд не отказал ей и они уехали вместе. На обратном пути они заехали в дом Евы. Она пришла в ужас от увиденного. Как и говорил Лорд – весь холл выгорел дотла. Остались лишь каменные стены, покрытые сажей. Если бы не вовремя принятые меры, дом сгорел бы весь. Внутри сильно пахло гарью. Ева прикрыла нос платком и вошла внутрь. Ничего не осталось, только угли от мебели, пепел от книг и фарфоровые чёрные черепки, оставшиеся от посуды. Ева пробралась к месту, где стоял сервант, присела на корточки и разрыла рукой то, что от него осталось. Ева искала камни. Они не должны были сгореть, они должны быть там. Только сейчас она поняла, что ощущения взгляда больше нет. Она украдкой взглянула на стену, где был портрет. От него ничего не осталось, даже рамы. Ни кусочка от холста – лишь чёрное прямоугольное углубление в стене. Девушка вновь вспомнила Дария. Чувство сожаления от сделанного с каждым часом увеличивалось, точно болезненный нарыв. И дело было не в пожаре, а в том, что совсем недавно она осуждала действия музыканта, но сама поступила с ним точно так же. Просто сожгла его портрет – его дом, как он сам некогда сжёг тела других людей. И хотя теперь всё было спокойно, Ева ощущала какую-то тревогу. Поджигая портрет, она тешила себя мыслью, что помогает Дарию. Но помогла ли? Не сделала ли она ещё хуже? Где он теперь? Ева так хотела иметь возможность вновь поговорить с пианистом. Ведь он такой же человек, как она, хоть и сбившийся с пути. Кто угодно сошёл бы с ума, оказавшись в подобной ловушке.

Ева по локти измазалась в саже, но продолжала поиски, раскидывая в стороны обугленное дерево. И чем больше она размышляла, тем неистовей разбрасывала обгоревшую мебель вокруг себя. В конце концов, она устало закрыла лицо руками и заплакала. Перед глазами возникло воспоминание: как Дарий просит её о помощи в саду, стоя перед ней практически на коленях. Он так любил свою невесту, мог ли он причинить ей вред? Ведь Еву он и пальцем не тронул, даже когда устроил в доме целое торнадо. Он умолял её о помощи, а она его убила. Если, конечно, возможно убить призрак.

А ведь Килан просил её не говорить с Дарием об этом, очевидно, зная, что это плохо кончится. Сдержи она обещание, данное тогда на мосту, всё было бы иначе. Сейчас она так нуждалась в его поддержке. Будь он рядом, возможно, он бы обнял её своими сильными тёплыми руками, и она бы вновь почувствовала себя хрупкой и маленькой, как в момент обучения стрельбе. Но теперь она ни за что не стала бы сопротивляться этому чувству.

– Ты в порядке? – спросил Мориус, выглянувший из проёма, в котором когда-то была дверь.

Он мог бы отлично спрятаться среди этого пожарища, затаившись там в своих чёрных одеждах, словно хамелеон.

Ева отняла руки от лица.

– Решила слиться с интерьером? – пошутил Лорд, глядя на её, испачканную сажей, мордашку.

В ответ Ева сдавленно всхлипнула. Мориус всё понял без слов. В четыре широких шага он пересек холл, помог девушке подняться с пола и обнял, поглаживая по волосам. Он ничего не спрашивал и ничего не говорил, просто дал ей выплакаться, а когда она успокоилась, расчистил пол от крупных кусков дерева и помог отыскать камни. Они нашли их все до единого. Камни почти не пострадали, сажу можно было очистить. Руны, высеченные на них, не изменили очертаний и, забитые сажей, стали видны ещё лучше. Ева убрала камни в карман жилета.

Так, все грязные они вышли из дома. Уходя, Ева навестила саженцы нондиверов. Они уже проклюнулись и выглядывали из земли тонкими белоснежными ростками.

Весь обратный путь Ева молчала. Дождь закончился, по обочинам дорог шумно стекали ручейки. Повозка не спеша поднималась в гору, приближаясь к особняку Мориуса.

Вернувшись, Ева как следует отмылась от сажи и, расчесав мокрые волосы, поближе придвинулась к камину. Мориус в кабинете искал точный рецепт снадобья, после чего разложил травы и корешки на столе, а Еве вручил ступку с пестиком. Царила неловкая тишина. Ева не хотела обсуждать то, что случилось в её доме, а Мориус тактично ни о чем не спрашивал. Оба молчали. Лишь позвякивал пестик о ступку, когда Ева размалывали корешки, да склянки в руках доктора, отмеряющего количества ингредиентов.

Мерно тикали часы.

Наконец, снадобье было готово. Лорд перелил его в красивый прозрачный бокал и дал пациентке.

– Какой странный цвет, – заметила Ева, рассматривая жидкость.

– Это от корешков, – ответил Мориус, – пей. Скоро ночь, ты должна выспаться.

– Надо пить это каждый день? – спросила Ева, вытянув бокал вперёд, чтобы рассмотреть жидкость на просвет. Она была синей.

– Да, перед сном. Это успокоит тебя и подарит глубокий сон.

– И я перестану ходить во сне и забывать об этом?

– Да, – Мориус ободряюще кивнул, – не бойся. Если хочешь, я выпью его вместе с тобой, – он налил жидкость в другой бокал, – мне тоже не повредит.

Он поднял свой бокал и выпил жидкость первым, избавляя Еву тем самым от сомнений.

Ева поднесла бокал к губам. Пахло мятой и чем-то ещё. Девушка осушила фужер в несколько глотков.

– А теперь иди спать, – сказал Лорд, – и закрой окно в спальне на всякий случай.

– Спасибо, Мориус, – ответила Ева и удалилась в гостевую.

Спать Ева не торопилась. До темноты она просидела у окна, наблюдая за горной речкой вдалеке. Дождь собрал собой мелкие капельки тумана, сделав воздух прозрачным. Стоило улечься в кровать, как Ева услышала шаги на улице. Она встала, осторожно выглянула в окно и вновь увидела за оградой людей с тележкой. Они направлялись к потайной калитке. Ева различила тех же самых мужчин, что приходили прошлой ночью. Она тихонько приоткрыла створку и прислушалась. В доме вновь послышались торопливые шаги – это вышел Мориус. Звякнул замок, зазвучал глухой топот. Гости молчали, молчал и хозяин. Послышалась возня в доме и приглушённые голоса, а через некоторое время вновь шаги и звук закрывающейся калитки. Люди показались за оградой, они шли обратно. В тележке теперь лежало что-то большое и белое. Внизу послышался протяжный скрип и звук закрывающегося на ключ замка. То, что вчера эти люди привезли, они забрали сегодня. И сутки этот предмет провёл в кабинете-кладовой Мориуса. Вопросов становится всё больше.

Ева вернулась в кровать. Она долго ворочалась, пытаясь заснуть. Странный предмет в тележке вызывал любопытство, но больше всего Еву терзали мысли о пианисте. Как бы она хотела повернуть время вспять, чтобы иметь возможность поговорить с ним вновь. Она надеялась, что после уничтожения портрета он всё-таки стал свободен, но странное беспокойство не проходило. Ева встала с кровати и сняла жилет со спинки стула. Сунув руку в карман, она нащупала камни и, сосредоточившись, вынула 1 аметист.

Чтобы различить знак, пришлось подойти ближе к окну, подставив камень под лунные лучи. Нашёл ли Дарий путь в иной мир? Ева хотела, но страшилась узнать правду. На миг она зажмурилась. Набравшись храбрости, она открыла глаза и посмотрела на знак.

Внутри что-то оборвалось, дыхание перехватило. Руна ответила «нет».

Не нашёл! С ним что-то случилось. Предчувствие не обмануло её.

Ева перемешала камни и вытащила ещё один. Ведя диалог с рунами, она пыталась что-нибудь выяснить.

– Дарий в безопасности?: *Да*

– Он в этом мире или в другом?: *В этом*

– Он зол на меня?: *Нет*

– Он опасен?: *Лишь для тех, кто помешает ему достичь желаемого*

– Как помочь ему отправиться в мир мёртвых?: *Есть сила, способная решить этот вопрос. Нужно использовать её*

Ева задумалась. Стало немного легче. Он не погиб. Она его не убила. Но он всё ещё не знает покоя. Что за сила?

– Это Некромант?: *Да*

Чёрт! Ну и где его взять, этого Некроманта?! Мориус чуть ли не клялся, что хуже человека не сыскать на всём свете. Но все пути всё равно ведут к нему.

– Есть другой способ?: *Не в этом случае*

– Чего хочет Дарий?: *Исполнить желаемое*

Он хотел увидеться с Электой. Наверное, руны имеют в виду это желание. Увидеться и поговорить. Но как он сделает это один? Без Евы, которая его видит, он не может говорить с живыми.

– Если он найдёт её в Серпенте, он сможет с ней поговорить?: *Исключено*

Вот и подтверждение. В одиночку он не сможет ни о чем её спросить. В голову пришёл новый вопрос.

– Теперь, когда портрета нет, Дарий может перемещаться сам куда захочет?: *Он имеет не только эту возможность, но получил куда больше, чем ожидал*

Странный ответ.

– Значит, он счастлив?: *В данный момент, да*

Ева была сбита с толку. Руны нельзя расспрашивать долго, поэтому она убрала жилет с камнями на прежнее место.

Камни не лгали, они всегда говорили правду.

Похоже, снадобье Мориуса начало действовать. Ева забралась на кровать и тут же уснула, едва её голова коснулась подушки.

Пробудилась она ещё до рассвета. Снова шла носом кровь. Ева спустилась вниз и вышла на веранду, дожидаясь восхода. Из-за леса показалась красная полоса. На лице девушки возникло какое-то новое выражение, похожее на радость. Несомненно, восход был прекрасен, однако в глазах Евы отражался такой сильный и неподдельный восторг, словно она наблюдала утреннее Солнце впервые. Она не спеша прошлась по саду, нюхая воздух, наклонилась и провела рукой по траве, которая была мокрой от росы и лёгкого тумана, стелящегося по земле. Влажной рукой она коснулась лба, наслаждаясь прохладой летнего утра. Спустя несколько минут девушка вернулась в дом и вновь улеглась в постель.

Глава 6: Старый знакомец

Мориус уже накрывал на стол, когда услышал голоса на улице. Он выглянул в окно и увидел за воротами двух незнакомцев. Они яростно дёргали верёвку от колокольчика, привязанного к забору, но тот отзывался лишь глухим позвякиванием. Мориуса без предупреждения не навещали, и колокольчик давно заржавел за ненадобностью.

– Впустите их, – попросил он экономку, которая выкладывала только что привезённую еду из сумки.

Женщина кивнула и вышла на улицу.

Хозяин дома прошёл на веранду, чтобы встретить гостей.

– Чёрт возьми, доктор Мо! – закричал капитан, – вот кого меньше всего я ожидал здесь встретить, так это тебя!

Лицо Лорда прояснилось: он узнал Соллера и встретил старого знакомого крепким дружеским объятием.

– Значит, ты приехал не ко мне? – в шутку обиделся хозяин усадьбы, – раз не знал, что это мой дом.

– Да если бы я знал, что ужасный Чёрный Лорд – это ты, то приехал бы раньше! – расхохотался моряк, – Подумать только: доктор Мо вселяет ужас в горожан!

– У них есть на то причины, – скромно улыбнулся Мориус.

– Хотелось бы узнать о них, дружище!

– Позже, капитан, – пообещал Лорд.

– Это у тебя остановилась наша подружка?

– Да! И она рассказывала мне про тебя, да только имени не называла. Я даже не представлял, что это можешь быть ты! Думал, ты давно дома.

На миг Капитан помрачнел и отрицательно покачал головой.

– Потом расскажу… познакомься, – сказал он, представляя Цербера, – мой друг и помощник по имени Шут. Он же Раснария и Сомбер. Познакомишься с ними попозже.

– Мориус, – представился Лорд.

На его лице застыло недоумение. Капитан это заметил.

– Ева не рассказывала, что у Раснарии есть братья?

– Она рассказывала только про Шута… – Мориус совсем растерялся.

– Мы такими родились, – прокомментировал рыжеволосый, – нас трое в одном теле.

– Впервые такое вижу.

– Мы тоже! – цокнул языком Шут.

– Значит, у Евы не два, а четыре друга? – уточнил Мориус.

– В яблочко, Лорд!

Мориус проводил гостей в дом. Он был страшно рад увидеть старого приятеля: они не слышали ничего друг о друге больше девяти лет.

Экономка суетилась, помогая разогреть и расставить еду на столе. Приборов хватало: у Мориуса было много посуды, словно он отчаянно верил, что когда-нибудь его дом будет полон гостей.

– Откуда вы друг друга знаете? – поинтересовался Шут.

– Несколько лет назад я остановился на Лисьем полуострове. Ещё до знакомства с тобой. Я уже собирался отчаливать, как увидел оборванца, суетящегося на берегу.

– Я хотел отправиться на север, но все мне отказывали. Никто не хотел брать меня с собой, – пояснил Лорд.

– Почему? – спросил Шут.

– Я был беден и не мог заплатить столько, сколько хотели капитаны. Работников на судах хватало. К тому же, я ничего не смыслил в кораблях, был худой, как жердь и слабый.

– То есть являлся бесполезным для них грузом, – добавил Стром.

Мориус кивнул.

– Как же вы договорились?

– Я спросил, что он умеет. Мо сказал, что умеет врачевать. Доктора у нас как раз не было, и я сам хотел научиться этому искусству, чтобы лечить свою команду.

– Мы договорились, что капитан доставит меня в северные земли, если я научу его врачеванию. И заодно проверю здоровье его команды.

– Но Мо сделал больше, гораздо больше!

Мориус скромно дёрнул плечом, словно не считал свой поступок каким-то особенным.

– Мы попали в шторм, – продолжил капитан, – жуткую бурю. Нас бросало по всему судну, а некоторых выкинуло за борт. Когда всё стихло, мы не досчитались двух матросов. Они долго боролись со стихией, и мы услышали их голоса внизу, где они из последних сил пытались выжить. Мы искали их, опустившись в воду на шлюпках, но когда достали матросов из моря, они уже были мертвы!

– И? – подгонял Шут.

– Мо вернул обоих к жизни. Никто из моей команды не погиб в тот день. И всё благодаря ему! – Капитан похлопал Лорда по плечу.

– Если они погибли, как ты смог их оживить? – недоверчиво спросил Шут, – такая магия недоступна никому.

– Сердце утопленника можно заставить биться, если вовремя принять меры. То есть человек действительно мёртв, но если всё правильно сделать в течение нескольких минут после полной утраты сердцебиения, его ещё возможно вернуть к жизни. Никакой магии.

– Это поразительно! – признался Килан, – Где ты этому научился? Всё это стоит денег. Разве подобная наука доступна беднякам?

– Доктор Мо – необычный врач, – вставил своё слово Стром, – даже за деньги не научишься оживлять утопленников. Я думаю, это дар!

– Не дар, скорее практика, – заметил Мориус, – Я бы не хотел вспоминать место, где научился этому. Просто поверь, я делал это довольно часто, поэтому мог позволить себе действовать быстро и уверенно.

– Когда вытащили первого утопленника, Мо только и раздавал приказы: принести то, принести это, повернуть матроса на живот и всё в таком духе. Весь путь он был таким тихим, что я невольно думал, что он и в работе такой же робкий. Но когда Мо увидел первого мертвеца, он моментально преобразился, – вспоминал Стром, – он знал свое дело. Я был поражён такому перевоплощению и изумлённо наблюдал за происходящим. – Капитан повернулся к Лорду и сердечно улыбнулся, закуривая трубку, – Поэтому я очень рад, что наша подруга оказалась у тебя. С тобой она в безопасности. Кстати, как вы познакомились?

– Столкнулись с ней возле библиотеки несколько дней назад. Она была расстроена и напугана. Я решил, что ей не стоит оставаться одной и предложил пообедать вместе.

– Что она делала на площади? – спросил Шут. Он занял свое любимое место, усевшись на подоконнике, – и чем была напугана?

– Я ходила в библиотеку. – Раздался голос со второго этажа. Моряк обернулся и расплылся в улыбке, как всегда, когда видел Еву. Он очень тепло относился к девушке. Шут же не шелохнулся, подвижными были лишь его глаза, устремившие взгляд на Еву. Она спускалась по лестнице.

Сердце её затрепыхалось, точно бабочка, угодившая в паутину. Килан всегда на неё так действовал. Вспомнив заботливый взгляд, каким он смотрел на неё на мосту, Ева обрела надежду на взаимность. Словно на невидимых крыльях она легко и быстро спустилась в холл, где её сгрёб в объятия капитан, поцеловав в макушку.

– Как я рад, что ты здесь! Ты видела свой дом? Он стал похож на чёртов склеп! – сообщил блондин.

Ева хмыкнула. Шут, не вставая с подоконника, приветственно поднял вверх ладонь.

– Не послушала меня? – прищурился он.

Ева вздохнула и потупила взгляд. Радость от встречи как ветром сдуло. Почему Шут такой холодный? Наверное, он злится.

– Да… Я не смогла удержаться и спросила его. Всё оказалось правдой. И вот, чем всё закончилось… Ты сердишься? – она виновато взглянула на Шута.

– С чего бы? – усмехнулся он, – Если ты сама себя не любишь и не боишься за свою жизнь, почему я должен?

– Шут! – шикнул на него Стром.

Шут равнодушно отвернулся к окну.

Ева вновь была ранена его безразличием. Как это всё понимать? Такой добрый и внимательный перед отъездом, и такой суровый – нет, даже жестокий, сейчас! Хоть он и был прав, но как обидно звучат его слова!

– Знаешь, Килан! Если ты не рад меня видеть, то лучше уйди! – в сердцах сказала Ева.

– Да я и сам хотел, – Шут небрежно взглянул на неё через плечо и улыбнулся, – спасибо, что напомнила!

Он запрокинул голову и закрыл глаза буквально на секунду. А когда открыл снова, посмотрел на окружающих скучающим взглядом:

– Не слушай этого дурака, – меланхолично сказал Сомбер, – он специально, но не со зла.

Сомбер часто говорил загадками. Как можно не со зла, но специально цеплять кого-то? Глупость какая-то!

– Правда, милая, не серчай, – ласково сказал Стром, – главное, что ты жива и здорова.

– Кстати, как спала сегодня? – сменил тему Лорд.

– Очень хорошо, Мориус, спасибо! Твоё снадобье действительно мне помогло.

Ева попыталась ответить максимально непринуждённо и весело, хотя её всё ещё потряхивало от слов Килана.

Мориус познакомился с младшим братом, но тот, будучи малообщительным, решил вернуться после обеда, чтобы поиграть для всех на лютне, поэтому во время трапезы его сменил Раснария.

– Как же мне сразу отличить, какой брат прямо сейчас передо мной? – деликатно спросил Мориус.

– Я тоже не сразу привык, – ответил капитан, накладывая себе еду, – поэтому назвал его Цербером. Понимаешь, да? Три башки, одна задница… – капитан хохотнул, – образно, конечно. Сейчас почти всегда вижу. У них разная походка, мимика, голоса, привычки. Со временем я стал легко отличать одного брата от другого, но и сейчас иногда сомневаюсь. На «Цербера» зато откликаются все трое. Верно, Раснар? – он подмигнул старшему из братьев.

– Да, но нам эта кличка не нравится, – заметил тот.

– Она не нравится только тебе, – поправил его капитан.

Раснар молча закатил глаза.

– Это правда, – тихо отозвался Сомбер, – мне вот абсолютно всё равно, как меня называют.

Мориус с нескрываемым любопытством следил за сменой действующих лиц в теле Цербера. Выглядело это довольно странно. Один человек говорил разными голосами. Иногда все три брата могли одновременно поддерживать общение в компании. А иногда, будучи без свидетелей, они общались только друг с другом, сидя в одиночной каюте. Чаще всего перед сном.

– Я видел подобное, – аккуратно начал Мориус, – но в таких случаях телом владеет лишь один.

– Что ты имеешь в виду? – заинтересовался Раснар.

– Я имею в виду подселенцев. Точнее, людей, с подселёнными к ним душами.

– Одержимых?

– Ну… можно и так сказать.

Раснар нахмурился.

– Я рассматривал такой вариант, но это не наш случай, – мрачно сказал он.

– Как ты это понял? – поинтересовался Лорд.

Раснария молчал. Он размышлял, стоит ли рассказывать Мориусу об этом. Ева и Стром молча ели, наблюдая за ходом диалога.

– Мы проходили обряд экзорцизма, – серьёзно изрёк Раснар, – но ничего не вышло. Мы такими родились, мои братья – именно братья, а не подселенцы.

Мориус напрягся.

– Где вы его проходили?

– В одном монастыре пару лет назад, не здесь. Священник взял горсть золотых за это, но Шут всё испортил и монах выгнал нас, не допев свои молитвы.

– Расскажи-ка подробнее, что он делал?

– Почему ты так интересуешься? – раздражённо фыркнул Раснар.

– Потому что думаю, что монах обманул тебя, – Мориус внимательно глядел своими вороньими глазами на Раснара, сложив руки на столе в замок.

– Почему? – недоумевал Раснария.

– Расскажи про обряд. И я объясню, что заставило меня сомневаться.

– Ну… хорошо, – сдался Раснар, – мы вошли в келью, он сказал мне надеть на голое тело грубый мешок с прорезями для рук. Сказал, что это для очищения духа. Велел поесть сушёного гороха и выпить полкувшина вина. Потом сказал мне сесть на пол и стал крутиться вокруг меня, распевая молитвы на неизвестном языке. Пел причудливо, как-то слегка похрюкивая, из-за чего уже пьяный Шут не выдержал и пустился в пляс, отвешивая монаху оплеухи и щедро одаривая пинками. Священник дважды облил меня водой, крича «Изыди! Изыди!», но Шут не унимался. Тогда монах крикнул, что я обречён и прогнал нас. Так что ничего не получилось.

– Он вас надул, – сообщил Мориус, – обряд проводится не так.

– Как это надул?! – воскликнул Раснар, привстав от возмущения, – а?! Откуда тебе знать это?! С чего ты это взял?

– С того, – тихо ответил Мориус, – что я принимал в них участие.

Повисла звенящая тишина. Кто-то выронил вилку, и она звонко брякнула о каменный пол. Ева изумлённо застыла, глядя на доктора. Стром присвистнул. Раснар возмущённо хватал ртом воздух.

– Расскажи!.. – выдохнул он.

Лорд потупил взгляд, отложил приборы и повертел кольцо с изумрудом на пальце, как делал всегда, когда размышлял.

– Одними молитвами духа не изгнать. Обряд проводится монахами, но при участии опытного доктора. Обряд жуткий и очень опасный, – он сделал паузу и поднял глаза на гостей, – потому, что нельзя изгнать духа из живого человека.

– То есть? – недоумённо спросил Раснария, – не понимаю.

– То есть человека надо убить, идиот! – мрачно заметил Шут.

– Пошёл к чёрту! – стукнул себя по лбу Раснар.

– Ша! – гавкнул Стром. Братья вечно ругались друг с другом, и капитан привык затыкать им рот, когда они делали это в неподходящий момент. – Продолжай, Мо.

– Шут прав, – кивнул он, – чтобы дух освободил жертву, её тело должно стать мёртвым. Проблема в том, что при этом бренную оболочку покидают оба: и хозяин, и подселенец. Для такого обряда годится только один вид умерщвления – утопление. Потому что есть шанс вернуть жертву к жизни.

– Так вот оно что… – догадался капитан, – ты оживлял одержимых?

– Да, – ответил Лорд, – жертв Некроманта. Иначе их было не спасти. Пока врач выкачивает воду из лёгких и делает массаж сердца, монахи читают защитную молитву, чтобы, когда дух хозяина вернется в тело, подселенец не вернулся вместе с ним. Ведь у него приказ Некроманта и он может преследовать свою жертву. Поэтому перед обрядом на одержимого надевают защитный амулет, который при звуках молитвы образует временный незримый защитный купол. Подселенец через него пройти не может и тогда он уходит прочь.

– А бывали неудачные случаи? – уточнил Стром.

– К сожалению, я не волшебник, а всего лишь доктор. Поэтому да, иногда сердце жертвы не выдерживало.

– И они всё равно соглашались на это?! – удивился Раснар.

– Соглашались. И сами же об этом просили.

– Но ведь они могли не выжить…

– И всё же, – кивнул Мориус.

– А я бы тоже рискнула, если бы оказалась на их месте, – заметила Ева, – уж лучше воспользоваться шансом освободиться и снова стать собой, чем не быть себе хозяином.

Раснар укоризненно посмотрел в её сторону.

– У вас другой случай, – пожала плечами Ева, – ты же сам говорил.

– Ну… теперь я не уверен в этом, – расстроился Раснар, – выходит, что никакого обряда не было и я могу быть одержим этим придурком.

– Или же это придурок на самом деле одержим идиотом, – тут же съязвил Шут.

Раснар что-то хотел ответить, но вместо этого тихо зарычал, увидев свирепый взгляд Строма.

– Вы можете общаться между собой, – заметил Мориус, – у одержимых такого, как правило, не наблюдается. Когда телом жертвы владеет подселенец, сама жертва не осознаёт себя, не может сопротивляться. Хоть священник и обманул вас, я думаю, что даже настоящий обряд вам бы не помог. Вы либо все вернулись бы в тело, либо просто погибли.

– Просто погибли! – проворчал Раснар, – говоришь, как мясник!

– Врачу нельзя быть чувствительным, – заметил Лорд, – сентиментальность чревата фатальными ошибками.

Остаток обеда Стром и Мориус вспоминали период, когда вместе пересекали океан на пути в Сомнус. Ева слушала. Раснар пребывал в мрачной задумчивости. После трапезы появился Сомбер и развлёк друзей игрой на лютне, исполнив заодно балладу о братьях.

Мориус рассказал, что случилось в доме девушки, а Ева поведала друзьям о беседе с рунами, которые утверждали, что Дарий счастлив сейчас, но всё ещё не нашёл путь в иной мир.

– Куда же он подевался? – Спросил Стром.

Ева пожала плечами.

– Ты больше не видишь его? – спросил Сомбер.

– С тех пор ни разу не видела.

– Надеюсь, что твои камни ошиблись. – Серьёзно сказал Мориус.

– Почему?

– Потому что уничтожив портрет, мы устранили то, что удерживало дух в этом мире. Он просто обязан был отправиться в иной мир. И если этого не произошло, значит, он нашёл что-то другое, за что смог уцепиться в этом.

– Её камушки частенько привирают, – задорно подмигнул Шут. – В прошлый раз столько ерунды наговорили!

Ева фыркнула и отвернулась. Просто Шут стыдится признать свои чувства к той девушке, поэтому всячески пытается их завуалировать. Да он ведь врёт даже самому себе! Ведь Ева знает, что камни всегда говорят правду. Она решительно повернулась к рыжеволосому.

– Ну, так давай проверим снова? – В её голосе послышался вызов. – Ты задашь вопрос, на который точно знаешь ответ и вытянешь камни, а я скажу тебе, что они ответили.

Шут довольно улыбнулся и кивнул:

– Вызов принят, малявка!

Ева ушла в спальню за камнями. Друзья ожидали её на террасе с видом на горы, наслаждаясь ароматами вечера. Солнце уже село, но сумерки приятно ласкали взор мягкими красками. Мориус зажёг лампу.

– Что-то Евы давно нет, – заметил он, – мне кажется, она ушла где-то с полчаса назад.

– Я схожу за ней, – сказал Шут и зашёл в дом.

Он поднялся на второй этаж. Дверь в спальню Евы была приоткрыта. Шут остановился и прислушался. Из комнаты доносился шорох. Мужчина заглянул внутрь. Все свечи были зажжены, даже те, что стояли очень высоко. Как Ева до них дотянулась? Свечи давали много света, и Шут увидел, что девушка складывает что-то в походную сумку. Шут постучал.

– Ты забыла про нас? – мягко поинтересовался он.

Ева оглянулась. Из носа вновь шла кровь.

– Что тебе нужно? – холодно спросила она.

– Это что у тебя, кровь? Что-то случилось?

– Какой ты заботливый! – съязвила Ева, вытерев кровь платком. – Всё нормально, иногда такое бывает. Зачем ты пришёл?

– Я пришёл за тобой. Тебя давно нет. Что ты делаешь?

– Эмм… я… – Ева запнулась, словно подбирала подходящий ответ, – ищу кое-что.

– Руны?

– Да! – кивнула девушка. – Руны.

– Вот же они. – Шут указал на стол. Камни лежали на столе россыпью. Нового мешочка Ева для них пока не нашла.

– Не заметила. – Небрежно ответила Ева и сгребла камни в карман жилета.

Шут насторожился. На Еву это было совсем не похоже. Она очень бережно относилась к камням и вряд ли могла забыть, куда их положила. Это было странно. Да и с ним настолько холодно Ева никогда не говорила, даже если злилась.

Они спустились вниз. Мориус и капитан уже зашли в дом: на террасе становилось прохладно.

– Будешь грог, девочка? – Весело спросил Стром. – У меня пара бутылок рома, можно приготовить.

– Не откажусь. – Ответила девушка, усаживаясь во главе стола. – Скажи, капитан, как скоро ты планируешь отправляться в путь?

Стром отвлёкся от открывания бутыли и удивлённо посмотрел на подругу.

– Давно ты стала звать меня капитаном?

– Я бы хотела увидеть мир, – продолжила Ева, игнорируя вопрос друга, – возьми меня с собой. Тем более, что мой дом пока не пригоден для проживания.

– Хорошо, – растерянно ответил Капитан, – мы отчаливаем на днях, отправимся на Юг через Лисий остров, а даль…

– Я хочу на Стеклянный архипелаг. – Перебила Капитана Ева. – Можешь отвезти меня туда? Я останусь, а вы отправитесь на Юг.

– Почему на архипелаг? – спросил Шут.

– Дарий много о нём рассказывал, мне захотелось начать путешествие с этих островов.

Капитан кашлянул. Они с Шутом переглянулись.

– Можно и так. Но мне бы не хотелось, чтобы ты гуляла там одна, там может быть небезопасно. Поэтому лучше сначала мы отправимся на Юг, поищем там кое-что для Эмпория, а потом все вместе двинем на архипелаг. Это не займёт много времени.

– Хорошо, – согласилась Ева, – не терпится увидеть твой корабль.

– Что там насчёт камушков? – напомнил Шут.

– Да, покажи нам, как работает твоё колдовство, – улыбнулся Мориус, усаживаясь за стол напротив.

Ева выглядела какой-то растерянной, словно не понимала, о чем говорят друзья. Помедлив, она опустила руку в карман жилета и вытащила камни, выложив их на стол перед собой. Камни со звяканьем рассыпались по лакированной поверхности, поблёскивая, словно застывшие великаньи слёзы.

– Ты можешь сложить их вот сюда, – Шут протянул импровизированный мешочек, сделанный из шейного платка.

Ева приняла мешок из рук Шута и не спеша сложила туда камни.

– Тяни. – Приказала она Шуту.

– А разве не нужно сначала задать вопрос? – Прищурился он, усевшись рядом.

– Задавай. – Загадочная полуулыбка играла на губах девушки.

– Я стал совсем ветреный… – Начал Шут и, облокотившись на стол, приблизился к лицу подруги, внимательно глядя в её глаза. Обычно она краснела или же смущённо отводила взгляд, но не сегодня. Теперь её взгляд был спокойный и смелый. – Опять влюбился, представляешь?

– Ближе к делу, Шут. – Сказала Ева и выпрямилась, откинувшись на спинку стула.

– Ты торопишься?

– Грог пахнет очень соблазнительно, мне бы хотелось скорее попробовать.

– Хорошо. – Шут тоже сел ровнее. – Пока мы чинили пробоину близ Стеклянных островов, нам носила еду местная девушка. Очень мне понравилась! Красивая такая блондинка.

Капитан, стоявший за спиной Евы, отвлёкся от приготовления грога и обернулся, удивлённо глядя на Шута. Лицо его выражало непонимание. Он хотел было что-то возразить, но Шут подал ему еле заметный знак глазами и капитан промолчал.

– Итак, я хотел бы узнать, встречу ли я её снова. Ну и, конечно, взаимны ли мои чувства к ней.

Сказав это, Килан вытянул три камня, как и в прошлый раз, и положил их перед Евой. Она взяла камни и повертела в руках.

– Девушку встретишь, если поторопишься. У неё там полно поклонников и помимо тебя. Чувства взаимны, но месяцами ждать тебя она не будет.

Шут резко встал, одновременно выхватив из-за пазухи револьвер, и направил его на подругу. Стул позади него с грохотом повалился на пол. Мориус тоже подскочил.

– Ты с ума сошёл? – крикнул капитан.

– Можешь больше не притворяться! – угрожающе сказал Шут, глядя на Еву. – Покинь её тело!

– А ты не такой дурак, каким прикидываешься! – Рассмеялась Ева. – Только этим, – она указала на револьвер, – меня уже не напугаешь. Ты же не станешь убивать нашу подругу, Шут? Не станешь. Так что опусти оружие, оно сейчас совершенно бесполезно.

Призрак был прав. Килан опустил револьвер.

– Зачем ты сделал это? – обратился Мориус к Дарию, поняв, что случилось, – почему не ушёл дальше?

– Если бы мог – ушёл бы.

– Как ты смог вселиться в неё? – Осторожно уточнял Мориус, пытаясь понять, в какой момент совершил ошибку при уничтожении портрета.

– Это сделал не я! – Дарий убрал руки за голову, приняв расслабленную позу, – при всём желании на такое я не способен. Ева, несмотря на страх, так сильно хотела мне помочь, что не смогла отпустить в неизвестность. Я сам был удивлён, когда понял, что случилось. Но такой результат мне даже понравился! Так что спасибо, что спалил портрет и уничтожил мою тюрьму. Я бы пожал тебе за это руку, но, кажется, ты не в настроении.

Шут и капитан растерянно молчали, не зная, как себя вести. Мориус, стараясь сохранять спокойствие и бдительность, осторожно вёл переговоры с духом. Тот охотно поддерживал беседу, словно радовался возможности общаться.

– Значит, тогда ночью у камина я встретил тебя?

– Да. Я не мог сказать. Вряд ли ты обрадовался бы такому гостю. К тому же я был так счастлив почувствовать тепло от очага, почуять запах спичек, что забыл обо всём на свете. Вообще, приятно иметь тело. – Призрак провёл руками по волосам. – Особенно, когда многие годы остро ощущаешь его нехватку. Я бы, конечно, предпочёл тело более крупное и точно не женское, но мне сейчас хватит и этого.

– Хватит для чего?

– Чтобы закончить мои дела.

– Почему бы тебе не покинуть тело нашей подруги и не отправиться дальше? Зачем ты цепляешься за этот мир?

– Есть вещи, которые зависят не от меня. – Сообщил призрак, – Благодарю за компанию, но я вынужден откланяться.

Дарий встал и поправил жилет.

– Куда это ты собрался? – Угрожающе спросил Шут.

– Сомневаюсь, что вы теперь согласитесь помочь мне добраться до архипелага, поэтому я доберусь туда сам.

– Тебе придётся остаться с нами как минимум до утра, – настаивал Мориус, – утром мы поговорим об этом с Евой. Как-никак, хозяйка тела – она, а не ты. И решать, куда вы с ней поедете, будет она.

Призрак улыбнулся.

– Она не вернётся утром. Ты напрасно думаешь, что я терял время здесь зря. Я научился контролировать тело даже днём. Ева вернётся, но только тогда, когда я завершу своё дело.

– Не забывай, что ты находишься в теле хрупкой девушки, – напомнил Стром, – так что сиди на месте по-хорошему, пока мы тебя не скрутили и не привязали к стулу.

– Это я тоже предусмотрел. – Голос Дария звучал спокойно. – Лучше не мешайте мне. Я кое-чему научился без тела, а обретя его вновь, потренировался делать то же самое. И знаете… колдунами не рождаются, ими становятся!

Дарий взмахнул рукой и все свечи, находящиеся в холле, в том числе и дрова в камине – вспыхнули ярким пламенем. Холл озарился светом.

Капитан чертыхнулся.

– Двигать предметы пока ещё не получается, – продолжил Дарий, – но подпалить кого-то из вас или всех разом я вполне смогу. Так что лучше не мешайте мне.

– Я отвезу тебя на Стеклянные острова, – вздохнул Соллер, – поедем с утра. Не уходи сейчас.

– Я больше не хочу ехать с вами. – Отрезал призрак, – кто знает, какую ловушку вы приготовите для меня во время путешествия.

– Тебе понадобятся деньги и еда, – сказал Мориус, – подожди немного, я соберу для тебя сумку. Ты должен позаботиться о нашей подруге.

– И ты вот так его отпустишь?! – рассердился капитан.

Мориус приподнял бровь:

– А у нас есть выбор?

– У вас нет выбора! – Довольный Дарий уселся на стул, ожидая обещанную Мориусом, сумку. Деньги в дороге ему пригодятся. Да и кому бы он точно не хотел навредить – так это Еве, особенно теперь, когда у них одно общее тело на двоих.

В холле воцарилась тишина, лишь стрелки на часах продолжали отмерять секунды с тихим бряцаньем.

Шут подавленно молчал. Казалось, он переживал о чём-то в глубине души, стараясь максимально скрыть свои мысли, но в этот раз у него это плохо получалось. Он обменялся взглядом с капитаном. За годы дружбы они научились понимать друг друга без слов. Их взгляды означали одно и то же: они отправятся за призраком следом, чтобы в момент, когда Ева очнётся, друзья были рядом.

Дарий тоже молчал, легонько постукивая подушечками пальцев по столу, в такт часам. Он добился своего. Пусть не тем способом, каким хотел изначально, но всё же: теперь он отправится в Серпент и завершит своё дело. Глупо было надеяться, что друзья Евы не заметят подмены, однако, Дарий не ожидал, что самым внимательным окажется этот легкомысленный златовласка. И как он угадал? Где Дарий прокололся? Когда толковал руны? Так ведь Шут говорил, что они и до этого постоянно врали.

Вдруг Дарий почувствовал укол в шею. Он резко обернулся, увидев у себя за спиной Мориуса. В глазах потемнело, и Дарий обмяк, чувствуя, как теряет сознание. Разум рассыпался на миллионы частиц и растворился в приятной баюкающей тьме.

– Уснула. – Сказал Мориус, подхватывая девушку на руки.

– Что это ты сделал? – Спросил Шут, глядя на длинный латунный предмет с иглой с одной стороны и кольцом с другой.

– Вколол сильное снотворное. Иначе мы бы его не остановили.

– Хитро! – Восхитился капитан. – Мо продолжает удивлять!

– Боюсь, это всего лишь передышка, – вздохнул Лорд, – часов через шесть она проснётся, но мы не знаем, кто из них очнётся раньше. И если это будет полтергейст – нам несдобровать.

Они отнесли Еву в спальню и, положив на постель, укрыли одеялом.

– Как ты понял, что это не она? – спросил Стром у Шута.

Килан встал у окна, наблюдая, как туман сходит с гор слоистыми рваными клочьями.

Признаков было много. Ева не могла зажечь свечи в спальне наверху сама. Теперь этому было объяснение: Дарий делал это одним взмахом. Она даже не моргнула, когда он сказал о новой любви, хотя знал: это должно было причинить ей боль. Ева же совсем не смутилась, не спрятала грусть за нелепым покашливанием, как раньше. Ну и, в конце концов…

– Руны. – Сказал Шут. – Они всегда говорят правду. Не было никакой красавицы-блондинки у Стеклянных островов, я её выдумал. Будь с нами Ева, она бы сразу поняла это по камням.

– Ты же говорил, что её камни лгут?

– Нет, не лгут.

– Шут, вот ты свинья! – Воскликнул Стром. – Попробуй пойми, когда ты говоришь правду, а когда притворяешься! Зачем врал ей?

– Так было нужно.

Капитан махнул рукой.

– Дурак ты какой-то, честное слово!

Мориус сел на кровать и проверил пульс девушки. Всё в норме.

– Не могу понять, как он смог подселиться в её тело, – задумался доктор, – даже полтергейсту это не под силу.

– Думаешь, призрак не лжёт?

– Лжёт, но в чём-то другом. Такое возможно… но только по приказу Некроманта.

– Неужели он объявился в Сомнусе… – в голосе капитана послышалась тревога. – Спустя столько лет?

– Я допускаю такой вариант.

– Это невозможно, – возразил Шут, повернувшись к друзьям, – Некромант умер много лет назад.

– Откуда ты знаешь?

– Я был там.

– Опять твои шуточки? – Неуверенно спросил Стром.

Шут отрицательно покачал головой. Он был серьёзен.

– Умирал он ужасно. Весь был в язвах, просто гнил заживо. Сказал, что так умирают все тёмные маги. Он хотел передать свой дар и предлагал его мне.

– Почему тебе?

– Потому что больше никого рядом не оказалось. Мне было 14, я был вороватый и голодный. Залез в заброшенный дом, думал поживиться чем-нибудь, что можно продать, а там этот урод гниёт. Лицо в шрамах, слеп на один глаз. Волосы чёрные, почти как у тебя, Мориус, а здоровый глаз необычного серебристо-синего или даже бело-синего цвета. Как грозовое облако в жаркий день… только светлее. Я таких глаз не встречал раньше, поэтому запомнил. Маг был совсем плох, вот и предложил мне дар. Сказал, что имея его, я смогу разделиться с братьями. Но цена этого была высока: братья должны были погибнуть. Я отказался.

Капитан не верил своим ушам. Он всегда думал, что Шут пойдёт на любые условия ради того, чтобы обладать телом в одиночку. Шут всегда был самым непонятным и самым скрытным из трех личностей Цербера; теперь же он казался капитану ещё более сложным.

– Он хотел передать дар вместе с кольцом. – Продолжал Шут. – Я не взял. Подобрал только, когда Некромант преставился. Взял, как трофей. Предполагал, что кольцо имеет какую-то магическую ценность.

– А потом?

– А что потом? Это уже не важно. Важно, что умер Некромант. Нет его больше. Так что он не мог приказать этому духу что-либо.

Что ж, одной проблемой меньше: Некромант умер, а значит, новых одержимых больше не будет. Но как это сделал Дарий? Как он завладел чужим телом без приказа? На этот вопрос ответа не было.

– А Ева говорила тебе, что она могла касаться призрака? – Вспомнил Шут.

– Нет. Как это? – Заинтересовался Мориус.

– Она не только видела его, но могла взять за руку и вывести из дома. Она говорила, что пока нас не было, они даже гуляли во дворе ночью. С ней он мог выходить за пределы дома.

– То есть его связь с портретом обрывалась в момент, когда она брала его за руку?

– Я так понял, что да.

– Если б я только знал об этом раньше, – Мориус схватился за голову, – не предлагал бы ей сжечь портрет! Иногда медиум может формировать прочную связь с призраком. Я слышал об этом, но не знал, как именно она формируется. Вероятно это их дружба… её эмоции, сожаление и глубинный страх за него дали ему возможность завладеть её телом.

– Выходит, он не лжёт? – Шут нахмурился. – И она сама этого хотела?

– Может и не лжёт. Это трудно понять, он необычный полтергейст. Я такого раньше не встречал. Чаще всего они действуют инстинктивно, ведь ничего человеческого в таких призраках уже не остаётся. Они помнят только то, что причинило им сильную боль при жизни и вечно мстят всем вокруг. Как дикари, проведшие много лет на необитаемом острове. С ними очень трудно говорить: они как сгусток негатива. Этот же очень разумный. И оттого очень опасный. Никто, кроме Шута и не понял, что перед нами не Ева. Он неплохо маскировался. – Мориус задумался. – Возможно, прошло слишком мало времени, и он ещё не забыл, каково быть человеком.

В воздухе повисло напряжение. Случилось то, о чём Шут говорил капитану той ночью, когда Ева пыталась познакомить их с призраком. Общение с мертвецами всегда заканчивается плохо. И зачем только Шут уехал после того, как передал ей конверт с документами? Торопился… а надо было остаться! Не оставлять её одну. Он бы уговорил её, убедил поехать с ним. Они бы вместе отправились помогать капитану с кораблём. Он должен был предполагать, что после прочитанного Ева не сможет удержаться от расспросов и нарушит обещание. Килан мог уберечь её от опасности, взяв ситуацию в свои руки. Но он уехал. Ну и кто он после этого? Шут безнадежно обхватил голову руками. Да, дурак – он и есть дурак.

– И всё же, – напомнил Мориус, – когда она проснётся, мы должны быть готовы, что первой очнётся не она. Что будем делать?

– Вколешь ей ещё снотворного? – Предположил капитан.

Мориус покачал головой.

– Нет, нельзя. Это сильный препарат. От одной дозы ничего не будет, но если колоть его без передышки, это может привести к серьёзным последствиям.

– Какие у нас варианты? – Расстроено спросил моряк. – Если первым проснётся призрак, мы не сможем его удержать. Не сможем как-то помешать ему. Может, у тебя завалялось лекарство от такой магии?

Мориус покачал головой.

– Я могу предложить лишь один выход, но это большой риск.

Никто не осмеливался сказать это вслух, но все поняли, что имеет в виду Лорд.

– Однако мы не можем проводить обряд без её согласия, – добавил Мориус, – а это замкнутый круг. Если призрак не лжёт, то он будет контролировать тело и после её пробуждения. И тогда мы не только не сможем узнать её мнение на этот счёт, но и потеряем контроль над полтергейстом.

– За обедом она сказала, что окажись в такой ситуации, пошла бы на этот шаг. – Напомнил Стром. – Значит, заочно её согласие у нас есть.

Шут занервничал. Мориус говорил, что не все одержимые выживают. Что, если он видел Еву живой и весёлой в последний раз, когда вновь подшучивал над ней? Он ведь даже ни разу не сказал ей, как она ему дорога. От одной этой мысли у него заныло в груди.

– Мо, – Голос моряка был осипшим от волнения, – ты гарантируешь, что она выживет? Я полюбил девчонку, она напоминает мне мою дочь… Может, есть ещё способы? Другие, менее опасные.

– Я бы рад предложить другой вариант, но подселенцев изгоняют только так. Извлечь духа без ущерба для жертвы под силу только одному магу. И даже если бы каким-то чудом он согласился нам помочь, мы теперь знаем, что он мёртв, и это невозможно.

– Может, отвезём её домой, к родителям? – Предложил Шут. – Там живёт ведьма, которая лечила её с детства. Вдруг она знает, как помочь?

– Сколько ещё ты сможешь удерживать Еву в состоянии сна? – спросил моряк у доктора.

Мориус посмотрел на часы.

– До пробуждения осталось часа 2.

– Не успеем, Шут. – Вздохнул капитан и повернулся к Мориусу, – а можно ли вкалывать снотворное часто, но малыми дозами? Чтобы мы успели доплыть до её острова.

Лорд измерил пульс, послушал сердцебиение пациентки.

– Нет. – Заключил он. – Сейчас её сердце бьётся медленно и слабо. Если не дать ему передышку, оно остановится. Любая доза, вколотая без перерыва на несколько часов, убьёт её.

От этих слов у Шута в груди похолодело. Он нервно сглотнул.

– Я против. – Его голос дрогнул. – Давайте отпустим его. Пусть идёт, куда хочет!

Мориус, нависший над постелью больной, словно жуткий истукан, одними лишь глазами наблюдал за разволновавшимся Шутом. Лорду нечего было предложить. Имея внушительный опыт работы с одержимыми, он не знал иного выхода, однако не мог дать никаких гарантий. Никто не мог.

Стром закурил трубку и зашагал по комнате.

– Если он отправится вершить свою месть руками Евы, она не простит нам этого. – Взволнованно сказал он. – Шут, я переживаю не меньше твоего! Но кому, как не тебе известно, как мерзко отвечать за то, чего ты даже не делал! И ты позволишь какому-то сумасшедшему мстителю, швыряющемуся огнём, использовать её тело в своих целях? Ты, как никто другой понимаешь, как важно иметь возможность распоряжаться собой по своему усмотрению. Только вы трое хотя бы понимаете, что варитесь в одном сосуде, а она даже не осознаёт себя!

А ведь, правда. Сколько времени пройдёт, прежде чем она сможет пробудиться? Разве это жизнь? Могла ли Ева предполагать, насколько пророческими были её слова, когда она сообщила о готовности умереть, только бы не быть чьей-то марионеткой? Килан единственный из присутствующих понимал, какое отчаяние порой вызывает невозможность быть хозяином самому себе; он часто чувствовал стыд за действия старшего брата и ненавидел его за это. Раснария при всей его отзывчивости, гордости и великодушии, был очень самовлюблённым и тщеславным, падким на похвалы и лесть, а также крайне неразборчивым в связях. Считая себя темпераментным красавцем, он охотно дарил женщинам свою ласку. Эдакий дамский угодник. Во всех его действиях Шут видел неуёмную жажду быть любимым всеми вокруг. При этом Раснар был хорошим и добрым другом. Но Шут всё равно считал его двуличным и слабым, бесконечно страдая от нахождения с братом в одном теле. Раснария же отвечал на презрение брата ненавистью: Шут сильно мешал ему получать от жизни все доступные удовольствия. Жизнь двух братьев в одном теле являла собой нескончаемую борьбу.

А вот Сомбер всегда понимал Шута. Пожалуй, не будь Раснарии, Шут мог бы мирно соседствовать в одном теле с младшим братом. Они всегда могли договориться между собой. Килан доверял музыканту и защищал от нападок Раснара, когда тот обвинял Сомбера в излишней пассивности.

Шут бросил взгляд на Еву. Какая же она бледная! Наверное, это из-за снотворного. Шут позволил себе слабость: он сел на край кровати и взял девушку за тонкую руку. Вот бы всё стало, как раньше… Она бы открыла глаза, обвела присутствующих своим добрым наивным взглядом и смущённо улыбнулась, поправив свои тёмно-рыжие локоны. Они пили бы чай в гостиной все вместе, рассказывали истории, смеялись, строили планы. И он бы никогда больше не оставил её одну.

«Решайся, брат» – услышал Шут в голове голос Сомбера.

– Мы проголосуем, – Шут поднял взгляд на друзей, – нас пятеро. Каждый скажет, что думает. Мориус, – он обратился к лорду, – ты первый.

– Когда человек одержим, необходим обряд экзорцизма. Я голосую «За». Обещаю сделать всё, что в моих силах.

– Я верю Мориусу, – отозвался Сомбер, – я тоже «За».

– Я помню, как Мориус отважно спасал моих матросов, – сдавленно сказал Стром, – он не допустит её смерти. А Ева не хотела бы делить тело с призраком. Голосую «За».

– А я против! – резко сказал Раснария, – это опасно. Она может погибнуть.

Остался Шут. Трое проголосовали за проведение обряда. Тем не менее, его ответа ждали, словно тот был решающим.

– Когда она проснётся, – Килан нервно поскрёб пальцами грудь, – мы посмотрим, она ли это. И если нет, проведём обряд.

Мориус встал.

– Тогда мы должны подготовиться, – сказал он, – Стром, ты набери в ванну воды, я схожу за книгой, а ты, Шут, отнеси вниз одеяла.

Всё было готово. Огромную глубокую ванну наполнили тёплой водой. На одеяла, расстеленные рядом, положили спящую Еву. Свет проникал в помещение сквозь широкое окно с матовым стеклом. Свечи и лампы не зажигали: за окном уже забрезжил рассвет.

Мориус стянул с пальца кольцо и, продев через него шнурок, надел на шею девушке.

– Изумруд в сочетании с текстом из книги, что я дал тебе, – обратился лорд к Шуту, – преломляется незримым куполом над жертвой и подселенец, сдерживаемый этим куполом, не может вернуться в тело вместе с его хозяином. Связь призрака с телом оборвётся, и он оставит жертву в покое.

– Значит, кольцо необходимо для обряда?

– Да. Правда обычно жертва надевает его на палец, но у Евы они слишком тонкие.

– Кто ты такой вообще?! – поразился Шут. – Колдун? Где ещё можно научиться таким вещам, если не у колдуна?

– Я доктор. Одержимость – тоже в каком-то смысле болезнь. И я знаю, как эту болезнь лечить, – коротко пояснил Мориус.

– Но то, что происходит с камнем, – не унимался Шут, – при звуке этих слов, камень создает купол – это разве не магия?

– Да, – кивнул Мориус, – это магия, но она доступна даже тем, кто не является колдуном. Итак, – продолжил он, – когда мы её вытащим, я сделаю всё необходимое, чтобы вернуть её к жизни. В это время ты должен читать эти слова, – лорд открыл книгу на нужной странице, – это древний язык, но произношение простое.

Шут пробежался по тексту глазами. Почти все слова были незнакомыми, но читалась вся эта абракадабра довольно легко. Страницы книги были плотными и жёсткими.

– Стром, – Мориус повернулся к моряку, – тебе я поручаю самое сложное.

Капитан напрягся. Лицо его побелело в тон рубахе.

– Ева уже вот-вот проснётся, – Мориус связал девушке руки, – так ему будет труднее поджигать всё вокруг, – пояснил лорд. – Если она не пробудится первой, ты должен немедленно погрузить её в воду и держать, пока я не скажу её вытащить. Ты меня понял?

Мориус был очень серьёзен. В голосе слышался металл. Капитан был прав, когда говорил, что спасая людей, лорд сильно меняется.

– Понял. – Выдохнул моряк.

Все замолчали, ожидая пробуждения девушки. Шут сидел на подоконнике, держа книгу в подрагивающих руках. Стром расположился на полу рядом с подругой, сжав руки в кулаки так сильно, что побелели костяшки. Мориус склонился над одержимой. Неподвижный, словно статуя, он внимательно следил за движением зрачков под закрытыми веками девушки, одновременно прислушиваясь к её дыханию.

Ева зашевелилась. Шут, увидев движение, подскочил. Девушка застонала и открыла глаза.

– Что происходит? – спросила она, увидев свесившегося над ней, Мориуса.

– Ты была не в себе, – ответил лорд, – что из последних событий ты помнишь?

– Ничего. – Коротко ответила Ева. – Я хочу сесть. Зачем вы меня связали? Развяжите.

– Попробуй вспомнить, – попросил Шут, подойдя к ней, – ты пошла наверх за камнями. Помнишь?

– Нет. – Ответила Ева после короткой паузы.

Мориус недоверчиво покачал головой. Ева обычно помнила свои действия. Она могла не знать, что делала, пока телом владел Дарий, но всегда помнила, что делала сама. Попахивает ложью.

Шут помог Еве сесть, и, делая вид, что развязывает ей руки, что-то шепнул на ухо. Она внимательно посмотрела на него.

– Не помню, – спокойно ответила девушка.

Шут отстранился и затянул узел на запястьях Евы потуже.

– Если не хочешь, чтобы мы искупали тебя с головой в этой ванне прямо сейчас, – Шут указал на ванну, полную воды, – скажи, что мы с тобой делали вместе на чердаке в день твоего рождения?

– Что за глупости, Шут?! – Рассердилась Ева. – Развяжи меня! Я не собираюсь играть в твои дурацкие игры. Что вы задумали? – она обвела друзей взглядом.

– Ответь на его вопрос. – Потребовал Мориус.

Ева раздражённо фыркнула и попыталась встать, но лорд с силой нажал на её плечо, чтобы она сидела на месте. Девушка бросила на доктора сердитый взгляд.

– Мы говорили. – Продолжал Шут. – О чём мы говорили?

В глазах Евы сверкнула плохо сдерживаемая ярость. В этот миг масляная лампа, стоящая прямо напротив неё, вспыхнула.

Опасения друзей подтвердились.

Поняв, что разоблачён, Дарий попробовал прожечь верёвки, сковывающие руки. Без тела он мог извлекать огонь одной лишь силой мысли, но находясь в оболочке из плоти и крови, удобнее и быстрее было направлять энергию руками. Одной злости пока было маловато, чтобы силой мысли подпалить врагов. Ему не хватало практики.

Верёвка уже задымилась, однако в тот же момент Стром решительно сгрёб девчонку в руки и опустил в ванну вместе с головой, удерживая отчаянно барахтающееся тело под водой.

Килан в ужасе закрыл лицо ладонью, стараясь не слышать плеска воды, с которым та обильно выливалась на пол. Он видел всякое, но чтобы человека нарочно топили – никогда. К тому же, Ева была ему не безразлична, и видеть, как она умирает, было невыносимо больно. Стром крепко удерживал девушку под водой, пока та из последних сил боролась за жизнь. Капитан, как и любой моряк, обладал крепкой медвежьей хваткой. Он старался не смотреть, как Ева, слабея, хватала ртом воду вместо воздуха. Наконец, она затихла.

Мориус молчал. Он выглядел сосредоточенным.

Шут открыл глаза и со страхом заглянул в ванну. Ева находилась под водой. Глаза её были открыты, тёмные волосы мерно колыхались, словно коралловые полипы.

– Вытаскивай её! – Крикнул он капитану.

– Нет. – Отрезал Мориус.

Голос его звучал сурово и безжалостно. Он вообще человек? Как можно быть таким истуканом! Девушка умирает у него на глазах, а он даже бровью не повёл.

– Чего ты ждёшь?! – Голос Шута сорвался. Его трясло. Книга упала на пол.

– Рано. – Ответил истукан.

Килан сорвался с места и бросился к ванной. Стром ловким движением перехватил его руку. Завязалась борьба. Шут по силе не уступал Соллеру, и, вырвавшись из стальной хватки капитана, оттолкнул его как можно дальше, торопясь вытащить девушку из воды. Прежде чем он опустил руки в ванну, капитан поймал его сзади, обхватив руками.

Тут перед лицом Шута чёрным вихрем возник Мориус. Килан, стараясь высвободить руку, хотел было ему врезать, как вдруг свечи и лампы в помещении яростно запылали. Порыв ветра, взявшийся из ниоткуда, повалил с полок полотенца, мыло и другие лёгкие вещи.

– Читай! – Гневно приказал Мориус, оттолкнув Шута к окну, после чего вытащил бездыханную девушку из воды и бережно положил на одеяла.

Капитан бросился ему помогать. Мориус когда-то учил его врачеванию и Стром надеялся стать полезным в ритуале оживления девушки, которую только что своими же руками и утопил.

Мориус принялся за дело. Он мастерски выкачивал воду из лёгких утопленницы. При этом его лицо выражало непоколебимое спокойствие.

Шут дрожащими руками поднял книгу. Открыв её на нужной странице, он нашёл текст и, собравшись с духом, начал читать. Его золотистые волосы растрепались и лезли в глаза, но он не обращал на это ни малейшего внимания.

Дарий, вновь ставший бесплотным духом, в страхе метался по комнате. Что же делать? Решение очевидно: надо срочно вернуться в тело! Он ещё не закончил своё дело. Он ведь только обрёл возможность дышать, жить, чувствовать мир кожей… он не готов потерять это вновь! Нет, не сейчас!

Дарий приготовился вернуться в тело, как неожиданно для него над Евой появился купол изумрудного цвета. Купол казался для духа препятствием. Не зная, стоит ли приближаться к нему, полтергейст попытался пробить изумрудное свечение огнём, но реакции не последовало. Боясь случайно навредить девушке, Дарий отказался от этой идеи. Его взгляд упал на Шута. Что это он там читает?

Спустя несколько минут стараний, на лице Мориуса появилось беспокойство. Что-то пошло не так. Он как следует очистил лёгкие девушки от воды и старательно делал массаж сердца, но Ева в себя не приходила.

– Дыши! – Крикнул он, нажимая на грудную клетку так сильно и резко, что рисковал сломать девушке рёбра. – Прошу тебя, дыши!

У Шута подкосились ноги. Чтобы не упасть, он ухватился за подоконник. В голосе Мориуса не осталось и следа от былой уверенности, теперь его вопль сквозил страхом и отчаянием. Килан перестал читать, устремив взволнованный взгляд на девушку. Рука с книгой бессильно опустилась вниз. Перед глазами поплыло: слёзы жгучими каплями прокатились по обветренному лицу. Неужели это конец и его самые страшные опасения подтвердились? В это невозможно поверить.

– Дыши! – Кричал охрипший Мориус. – Дыши!

Теперь его крик больше походил на глас вопиющего в пустыне, что прокатываясь эхом по просторной комнате, гулко отражался от стен и казался отчаявшемуся Шуту траурной ораторией.

Глава 7: За гранью

Ева проснулась от жгучей боли в груди. Нечем дышать. Она попыталась вдохнуть, но от этого стало только хуже. Что происходит? Должно быть, это какой-то страшный сон. Надо проснуться!

Проснись!

Кто-то удерживает её под водой. Кто это? За что?

Проснись!

Звенит в ушах. Ещё одна непроизвольная попытка вдохнуть воздух ртом.

Кажется, это не сон. Боль стихает, но тело продолжает бороться. В глазах потемнело. Пожалуйста, хотя бы один вдох. Ещё один.

Стало тихо. Появилось приятное чувство покачивания, словно она была на плоту. Потом Еву закружило, точно крохотную снежинку в лёгком вихре. Стало хорошо и свободно.

Она открыла глаза. Знакомое место: Ева стояла на перекрёстке, недалеко от своего дома. Это точно сон. Но боль была такой реальной… Хорошо, что это закончилось.

Из-за поворота показался экипаж знакомого серого цвета, запряжённый дымчатыми лошадьми. Экипаж быстро приближался. Кони сбавили скорость, притормаживая рядом с Евой. Раньше мальчишка не останавливался, чтобы поговорить. Ну, что ж, во сне можно нафантазировать всё, что угодно. Ева привычно помахала Треору. В ответ же альбинос округлил аметистовые глаза, и, казалось, стал ещё бледнее, чем раньше. Девушка почувствовала непреодолимое желание сесть в экипаж и, повинуясь странному порыву, сделала шаг навстречу.

– Стой! – крикнул ей мальчик и хлестнул коней серебристой плетью.

Лошади недовольно заржали и нехотя пошли вперёд. Треор обрушил ещё несколько яростных ударов на спины непокорных животных, и те галопом промчались мимо Евы.

Девушка вновь ощутила странное чувство кружения, словно её засасывало в воронку, а потом ей показалось, будто она падает.

Мир терял очертания и плыл перед глазами печального арлекина. Казалось, горе поглотило Шута полностью, а его неподвижная фигура обратилась в камень. Лишь только кровь гулко стучала в висках, напоминая о том, что он ещё жив. Из-за её шума он не сразу услышал крики Мориуса.

– У нас получилось! – восклицал лорд. – Она жива! Читай! – Он повернулся к Церберу. – Шут, очнись! Книга!

Что он говорит? Жива?.. Жива!

Шут наспех смахнул слезу, проморгался и поднёс книгу дрожащими руками к лицу.

Крупная мебель, находящаяся в помещении, слегка нависала над полом. Даже ванна с водой покачивалась над деревянным настилом. Более мелкие предметы кружились под потолком. Свечи горели, лампы треснули от яростного пламени. Всё вокруг выдавало присутствие и волнение полтергейста.

Дарий, всерьёз испугавшийся за Еву, заметил её пробуждение и тотчас бросился к ней. Раз она жива, то и он сможет вернуться! Вот только зелёное свечение появилось снова: Дарий опасается приближаться к нему.

Мориус велел Шуту читать… так не в этом ли дело?

Момент, и книга в руках Шута заполыхала. От неожиданности он запнулся, и купол тут же исчез. Плотные листы горели медленно, но языки пламени уже успели обжечь Килану правую руку, грозя облобызать и лицо.

Первая реакция при ожоге – отбросить горячий предмет. Так поступил бы и Шут, если бы от него не зависел успех ритуала и жизнь любимого человека. Не обращая внимание на боль, он попытался потушить страницы ладонью раньше, чем они почернеют и превратятся в пепел, но огонь был сильнее. Времени не было. Шут отодвинул книгу как можно дальше от глаз, прикрывая лицо второй рукой, и продолжил читать. Буквы, охваченные огнём, постепенно темнели, а хищное пламя обдавало лицо и руки мужчины нестерпимым жаром, оставляя на коже волдыри.

Дарий, воспользовавшись заминкой и отсутствием купола, ринулся к кашляющей девушке, когда камень вдруг снова начал преломляться, из-за продолжившего читать Шута.

Вновь эта мучительная боль в груди. Какие-то крики, голоса вокруг.

Ева шумно вдохнула, и вдох этот отозвался нестерпимым жжением в лёгких и резким уколом в макушке. Она закашлялась. Кто-то приподнял её и помог сесть, удерживая сильной рукой под грудью, чтобы она не упала. Сильно трясёт, в голове кавардак, ноют рёбра. Кто-то громко читает вслух, но слов Ева не разбирает. Вокруг неё зелёное свечение. Ева кашляет, опираясь дрожащими руками о мокрые одеяла, которые почему-то расстелены на полу. Свечение прекращается. С шеи свисает шнурок, а на нём болтается что-то, излучавшее этот странный свет. Глаза так щиплет, что Ева не может разобрать, что это. Предмет вновь начинается светиться. Что-то тёмное извне проникает в него, из-за чего он раскаляется добела, и, прожигая шнурок, падает на одеяла.

Зелёное сияние прекратилось.

Мебель с грохотом рухнула на пол. Ванна, ударившись ножками о поверхность, разбрызгала вокруг воду. Круговорот вещей под потолком прекратился, и все, летающие там, предметы, благополучно шмякнулись вниз.

Шут со стоном осел на пол, отбросив в сторону горящую книгу. Объятая пламенем, она продолжила догорать в углу. Волдыри, заполненные желтоватой жидкостью, покрывали руки Килана и четверть его лица, которую он не смог защитить от огня.

Ева отключилась. Сказывалась серьёзная нагрузка на сердце: организм требовал отдыха. Мориус передал девушку в руки моряку и бросился на помощь рыжеволосому. Тот, сидя на полу, тихо стонал от боли, не смея прикоснуться руками к лицу.

– Благодаря тебе, он ушёл. – Подбадривал Шута Мориус, охлаждая водой ожоги и готовя повязки. – Ты настоящий герой. Когда Ева узнает, как ты защищал её…

– Она… не должна знать. – С усилием ответил Шут. Он лежал в спальне для гостей с холодным компрессом на лице. Повязка закрывала весь ожог. Пострадала правая часть лба, висок, правый глаз и скула. Обожжённые руки Килана лорд обработал мазью и наложил на них чистые повязки. Мазь сняла жжение, но ожоги были серьёзными, и боль продолжала мучить пострадавшего. Он часто дышал. – Не говори ей.

– Почему? – Удивился лорд. – Это и скрыть-то не получится, ты сильно пострадал, Шут. Только слепой не увидит. Мне жаль, но останутся шрамы.

– Скажем, что книгу читал Сомбер.

– Постарайся не говорить сейчас, – мягко сказал Мориус, видя, что слова даются Шуту с трудом, – тебе нужно отдохнуть. Не волнуйся об этом. Позже решишь, что сказать ей.

Доктор обработал ожоги целебной мазью и перевязал бинтами, после чего напоил Шута обезболивающим отваром и, в дополнение, вколол ему небольшую дозу снотворного, чтобы больной погрузился в сон. Заснуть при ожоговых болях трудно, а пострадавшему необходим отдых.

Перевязав обожжённого Шута, Мориус проведал Еву, чтобы удостовериться, что она в порядке. Она ещё спала. Оставив девушку на попечение капитана, лорд позволил себе отдохнуть.

Он устало вошёл в свою спальню. Она была такой же скромной, как и все комнаты в доме, кроме спальни Евы. Простые льняные занавески слегка прикрывали окно. Кровать, письменный стол, тумба и небольшой шкаф скромно заполняли пустоту. Другой мебели в комнате не было. Не было даже очага, словно хозяину он там был не нужен. Похоже, что в спальню доктор уходил только на ночь, а остальное время проводил в библиотеке и кабинете, или же у пациентов, к которым его иногда вызывали.

Мориус присел на кровать и потёр переносицу пальцами. Даже наедине с самим собой он казался практически неподвижным, а его лицо почти всегда выражало лишь одно состояние: глубокую печаль. Даже его редкая улыбка не могла скрыть печального взгляда. Этот человек словно с детства был приучен сдерживать свои эмоции, из-за чего казался каким-то неживым. За это он получил дурную славу и много жутковатых прозвищ: маска, мор несущий, мертвец, вампир. Однако в глубине души он обладал куда более богатым спектром эмоций. Мориус никогда не был равнодушным. А теперь особенно.

Он чувствовал себя опустошённым. Такое бывало и раньше: иногда одержимые пациенты умирали у него на руках, но сегодня… этим утром он чуть не потерял друга. Подобное чувство Мориус уже испытывал однажды и надеялся, что этого никогда с ним не повторится. Врач становится беззащитным перед лицом смерти, когда его пациент – близкий человек. Если вдруг ситуация выходит из-под контроля, доктор теряет самообладание, становясь безоружным в борьбе с беспощадной безносой старухой.

Пребывая в мрачных размышлениях, лорд разделся и забрался под одеяло. Приятно было, наконец, вытянуть ноги и расслабиться. Вскоре усталость взяла верх над разумом, Мориус повернулся на бок и крепко заснул.

Ева открыла глаза. Голова казалась такой тяжёлой, что девушка еле оторвала её от подушки. На столе стоял подсвечник с зажжёнными свечами. Кто-то растопил камин и тот уютно потрескивал в тишине. У окна, сидя на стуле, словно часовой дремал Стром. Услышав шорох, он тут же проснулся. Увидев, что Ева сидит на кровати, он подскочил и обнял девушку так крепко, что она ойкнула.

– Рёбра болят, – сдавленно прошептала она.

Капитан ослабил хватку.

– Прости! – Улыбнулся он. – Больно – значит живая!

Да, Дарий тоже так говорил. Ева попыталась вспомнить события последних суток.

– Мне снились ужасные сны, – сказала она, – будто я умираю. Но у меня стойкое ощущение, словно это были не сны.

– Так и есть. – В проёме возник Мориус. Он услышал голоса и вышел из своей спальни. – Это не было сном. Дарий никуда не пропал: он занял твоё тело и управлял им по своему усмотрению. Мы провели обряд изгнания духа, чтобы ты могла быть собой.

– И… чуть тебя не потеряли. – Стром сжал рукой хрупкое плечо девушки.

Ева непонимающе хлопала глазами, и друзья рассказали ей обо всём. О том, что творил полтергейст и как они решили провести ритуал.

– А где Килан? – Заволновалась Ева. – Почему его нет?

Мужчины переглянулись. Шут не хочет, чтобы Ева узнала о том, что он сделал для неё. Не хочет, чтобы ей стало известно о его истинных чувствах к ней.

– Он читал защитное заклинание – молитву, чтобы создать барьер для полтергейста. Но пострадал при этом. Не волнуйся, – Мориус положил руку на плечо подскочившей девушке, – он жив, но сейчас спит.

– Что с ним? Я хочу знать!

– Он в своей спальне, – ответил лорд, – ты сможешь навестить его, когда он проснётся.

– Навестить? Навещают больных… он что, так сильно болен? – Ева не могла скрывать свои чувства к рыжеволосому, и лорд понял, что ждать она не станет. Девушка решительно встала и ринулась к выходу. – Я хочу его видеть!

Мужчинам ничего не оставалось, как сопроводить Еву к спальне Килана.

Увидев Шута в бинтах, девушка не смогла сдержать слёз.

– Как это случилось?

– Когда ты… – Стром запнулся, – умерла, Дарий проявил себя во всю свою мощь.

– Похоже, что он догадался, что не может вернуться в твоё тело из-за текста в книге и решил сжечь её, – продолжил Мориус.

– Она горела, но Цербер продолжал читать.

Ева подняла заплаканное лицо на капитана.

– Кто из братьев читал книгу? Кому из них я обязана своим спасением?

Стром хотел бы сказать, что героем был Шут, но Мориус предупредил его о желании Килана сохранить его подвиг в тайне.

– И почему он не бросил книгу, как только она загорелась? – настаивала Ева.

– Обо всём этом он расскажет тебе сам. – Коротко изрёк моряк.

Ева хотела взять Цербера за руку, но обе они были забинтованы, и девушка, боясь причинить другу боль, просто села как можно ближе, склонившись над пострадавшим. Он зашевелился и приоткрыл свободный от повязки, глаз.

– Он просыпается!

– Как себя чувствуешь? – Спросил Мориус, пододвинув стул к постели больного.

– Как бифштекс. – Отозвался Шут.

– Шутит… – грустно улыбнулся Стром, – хороший знак.

– Я проверю повязки, – Мориус вооружился ножницами, – посмотрим, нет ли нагноения.

– Пусть все выйдут, – тихо сказал Шут, закрыв глаза, – я не хочу, чтобы меня видели таким.

Ева сглотнула. Комок подступил к горлу, глаза снова защипало. Шут даже ни разу не взглянул на неё. Почему? Наверное, потому что ему очень больно. И он вынужден это терпеть. Из-за неё.

Ева вышла из спальни в холл и отвернулась к окну. Ночь была тёмной. Ели тонули в туманном мареве, торчали лишь верхушки. Вдалеке шумела река.

– Он, наверное, никогда не простит меня, – подумала вслух Ева.

– За что? – Удивился Стром, становясь рядом.

– Он взял с меня обещание – не обсуждать с призраком содержимое конверта. Но я нарушила его. Если бы я послушала Килана, вам не пришлось бы спасать меня и братья не получили бы эти ужасные ожоги. – Ева покачала головой. – Ничего бы этого не случилось. У него останутся шрамы, Стром?

– Мо говорит, что да. – Капитан закурил трубку и обнял девушку за плечи. – Ева, ты не виновата в этом. Виноват полтергейст, ведь это он воспользовался твоим доверием. А мы всего лишь делали то, что сделал бы любой друг на нашем месте. Послушай, – Стром наклонился, чтобы заглянуть девушке в глаза, – Я уверен, что шрамы волнуют Шута меньше всего. А боль… она не вечна. Он силён духом. До недавнего времени я даже не представлял, насколько он силён. Мо хороший врач и раны Шута вскоре затянутся.

– Тогда почему он не смотрит на меня? Почему хотел, чтобы мы ушли? Чтобы я ушла?

– Я думаю, он не хочет тебя пугать. Не хочет, чтобы ты видела его слабым.

– Но я не считаю его слабым!

– Никто не считает его слабым, кроме него самого в данный момент. Но позволь ему иметь возможность выглядеть в твоих глазах так, как он хочет. А сейчас он не хочет, чтобы ты видела его в таком состоянии.

Ева промолчала. Какое-то время они вместе наблюдали за тем, как туман движется меж деревьев, расщепляясь на клочья и соединяясь вновь.

– Кто из них читал текст? – Вновь спросила Ева. – Я хочу знать.

– Я не знаю. – Соврал Стром. – В той суматохе было не разобрать.

Мориус выглянул в холл.

– Можете вернуться. – Крикнул он.

Шут сидел на постели с новыми повязками. Нагноения не было, раны неплохо заживали.

– Еду привезут утром, – сказал Мориус, убирая мазь на тумбу, – но ты должен поесть уже сейчас. Стром, у нас осталось что-нибудь со вчерашнего дня?

– Мы вчера и не ели совсем… Пойду посмотрю.

– Хорошо, – кивнул Мориус и повернулся к Еве, – а ты его покормишь. Руки у него замотаны, назначаю тебя его кормилицей.

Шут попытался возмутиться, но Мориус был непреклонен.

– Решение доктора не обсуждается, – отрезал он, – я отнесу инструменты вниз, поставлю кипятиться.

Ева и Шут остались одни.

Она присела рядом и робко дотронулась до его загорелого предплечья, чуть выше бинтов. Шут закрыл глаза, но не отстранился. Казалось, он был рад обществу девушки.

– Очень больно? – спросила она, не зная, как начать разговор.

– Уже нет, – мягко ответил он, пытаясь улыбнуться, – лечение Мориуса помогает. Не волнуйся, на мне всё заживает, как на дворняге. Я ведь и есть дворняга.

– Я волнуюсь, Килан. Волнуюсь, потому что… потому что…

Вот-вот признается! Нельзя, чтобы она сказала ему нечто настолько важное. Не сейчас. И не ему. Он не имеет право на взаимность.

– Потому, – поспешил прервать её Шут, – что ты – мой друг. Я знаю.

Ева смутилась. Она хотела сказать совсем не это. Хотела сказать, что любит его! Она уже почти набралась храбрости сделать это, но он вновь строит между ними стену. Конечно, он ведь считает её только другом.

– Да… – разочарованно вздохнула Ева и, отвернувшись, одёрнула руку.

Шут внимательно поглядел на неё одним глазом. Голова его была обмотана бинтами, удерживающими повязку на верхней правой части его лица. Светло-рыжие волосы выбивались из-под бинтов тонкой золотистой проволокой. Второй глаз с обожжённым веком, скрывался под повязкой.

Шут чувствовал себя счастливым от того, что Ева сидит с ним рядом. Она не погибла, она жива и сейчас с ним. Никакая боль не может затмить радость от её присутствия рядом с ним. Обычно он не позволял себе даже мечтать о ней, но сейчас ему хотелось, чтобы она вновь дотронулась до его руки.

Ева прервала думы Шута вопросом:

– Кто из вас троих читал книгу?

– Сомбер. Это он спас тебя.

Сомбер? Разве он способен на такое? Нет, несомненно, он добрый и отзывчивый, но обладает ли он такой храбростью и отвагой, ведь Ева считала, что героем на самом деле был Шут! Или же ей хотелось так думать? В душу закралось сомнение.

– Если это был он, то пусть подтвердит!

Шут закрыл глаза на несколько секунд, мысленно беседуя с братом. Тот не хотел лгать. Но аргументы Килана оказались достаточно убедительными. Сомбер открыл глаза и посмотрел на девушку печальным взором.

– Не мог же я позволить духу вновь занять твоё тело, – ответил певец, – иначе твоя смерть оказалась бы напрасной.

– О, Сомбер! – воскликнула Ева, обнимая друга, – Спасибо!

Но музыкант уже сменился Шутом, чтобы не отнимать у брата драгоценную возможность обнять возлюбленную, а заодно получить, заслуженную её спасением, благодарность. Килан затаил дыхание и вцепился в девушку так, словно это было последнее объятие в его жизни. При других обстоятельствах он бы вряд ли смог держать себя в руках, но ожоги удерживали его от дополнительных движений. Весьма удачное обстоятельство в его ситуации. Он не мог её даже по спине дружески похлопать, что уж там говорить о большем.

– Мне так жаль! – Всхлипнула Ева. – Эти ожоги! Мориус говорит, что останутся следы…

– Это меня не пугает, – ответил Сомбер, вернувшись к управлению телом, – лишь бы ты моего лица не испугалась. Главное, что у нас всё получилось.

– А твои руки… как же ты теперь будешь играть на лютне?

– О, Боги! – в шутку ужаснулся Сомбер. – Теперь придётся нарабатывать на пальцах новые мозоли!

В комнату спиной вперёд и с подносом в руках протиснулся Стром. По-медвежьи он развернулся и тут же застыл на месте.

– Я, кажется не вовремя, – испуганно крякнул он, увидев плачущую Еву в неуклюжих объятиях Цербера.

– Нет, всё в порядке, – ответил Сомбер, – входи.

Стром осторожно поставил поднос на тумбу.

– Вот, что нашёл. Мо говорит, вам нужны силы для восстановления.

Еды было на двоих. Ева так же, как и Цербер, нуждалась в поддержании сил.

Есть не хотелось, но через несколько минут пришёл Мориус и заставил соблюдать дисциплину. Голос его вновь обрёл сталь. Такому доктору перечить было трудно.

– Как в лазарете. – Пошутила Ева.

– Хуже, – улыбнулся Мориус, – там один врач на десяток раненых, а здесь я один на вас двоих. Практически персональный доктор. Это даёт мне возможность пристально наблюдать за вашим состоянием и принимать соответствующие своевременные меры. Например, насильно кормить!

– Да уж, это так бесчеловечно! – Хихикнул капитан, разжигая камин. – Ты просто надзиратель какой-то.

– Кстати, – подал голос Шут, – почему тебя называют посланником смерти? Ведь ты вытаскиваешь людей буквально с того света. Почему тебя боятся, Мориус?

Шут хотел было задать ещё какой-то вопрос, но Ева сунула ему в рот кусок пирога с мясом, и Шут замолк.

– Тебя ещё и так называют? – поинтересовалась Ева.

– У меня много подобных прозвищ, – кивнул Мориус, – возможно, это из-за того, что я прихожу только к безнадёжным больным. К тем, от которых уже все отказались. Их редко удаётся вылечить и люди стали бояться и болтать разное, считая, что я прихожу за их душами. Слухи всегда рождаются из-за страха.

– Кстати, о душах, – вспомнила Ева, – что с Дарием?

– Щит сработал и он ушёл. – Коротко ответил Лорд. – Ко всему прочему, пока ты спала, Шут рассказал нам кое-что о Некроманте. Помнишь, ты спрашивала?

– Помню, конечно. А что рассказал Шут?

– Некромант умер несколько лет назад. Поэтому, – лорд опустил руку в карман чёрных брюк, вынув оттуда кольцо с изумрудом на длинном чёрном шнурке, – я решил, что мне оно больше не нужно. И хочу, чтобы ты взяла его себе.

– Почему его?

– Изумруд нужен для проведения обряда экзорцизма. Но раз Некроманта больше нет, то и одержимых больше не будет. Кольцо напоминает мне о том, о чём мне хотелось помнить раньше, но я и так не забуду. Лишний раз думать о прошлом я не хочу. А тебе оно будет напоминать о дне, когда ты родилась заново. Возьми. Пусть будет твоим оберегом и впредь.

С этими словами Мориус надел шнурок с кольцом девушке на шею. Камень красиво поблёскивал в рассветных лучах.

Так вот, что это светилось, когда она очнулась!

– Камень светился, я помню.

– Ты что-то видела? – Поинтересовался Мориус.

– Да, свечение. Сильное зелёное свечение. Разве вы его не видели? – удивилась Ева.

Мориус отрицательно помотал головой. Стром сделал то же самое. Ева вопросительно посмотрела на Шута. Тот пожал плечами.

– А меня там не было.

Капитан неодобрительно поджал губы, пристально глядя на Шута. Тот, не обращая ни малейшего внимания на осуждающий взгляд друга, спокойно откусил от пирога, поднесенного к его лицу Евой. Шут был всем доволен. Сбылась та маленькая мечта, о которой он грезил несколько часов назад: они все вместе болтают о чём-то, Ева рядом с ним, жива и здорова, ещё и кормит с рук. О большем он и думать не смел. Беспокоила боль от ран, но Шут отважно терпел её, считая это платой за жизнь девушки.

Спустя несколько дней Ева совсем поправилась, кашель прошёл, а помятые рёбра перестали болеть. Ей очень повезло, что Мориус не сломал их тогда. Позже он и сам удивлялся этому: «Ты крепче, чем кажешься» – отмечал он.

Примерно раз в 3 дня они ездили в дом Евы, чтобы проверить, как идёт реставрация (Мориус уже нанял рабочих). Нондиверы подрастали, а Ева всё ещё до конца не понимала, какой от них толк. Было ли на самом деле то проклятие, о котором говорила ведьма? Может, Ева напрасно пила отвар из белых растений столько лет? Мориус, будучи лекарем, заинтересовался цветами и даже взял несколько стеблей для исследования, однако, ничего необычного в них не нашёл. Ева объяснила это тем, что цветы набирают мощь зимой, после цветения.

На дворе стояла осень.

Ева собрала в саду шиповник. Хорошо было заваривать его ягоды прохладными вечерами. Пока из дома выносили испорченную мебель и вещи, Ева поднялась в свою спальню и достала из комода револьвер, подаренный Шутом. Подарок был дорог сердцу и к тому же полезен, оставлять его в доме Ева не хотела. Было бы неплохо потренироваться стрелять более метко. Если Шут согласится, она могла бы делать это под его руководством, пока он не поправится. Револьвер и умение им пользоваться могут пригодиться в дороге. Девушка всерьёз размышляла о том, чтобы отправиться в путешествие с друзьями. Заодно она могла бы навестить родителей.

Ева услышала шум и выглянула в окно: внизу по мостовой двигался серый экипаж. Пора поговорить с Треором об их последней встрече в день обряда! Ева хотела понять, привиделось ей это или она действительно встречала экипаж в то утро. Девушка выскочила из дома и бегом спустилась с холма, пытаясь догнать мальчишку, но тот успел добраться до перекрёстка, где в дилижанс уже кто-то садился.

– Эй! – Крикнула Ева, ожидая, что альбинос обернётся.

Его белый чуб всколыхнулся. Мальчишка что-то крикнул лошадям и те рысью пошли вперёд.

– Треор! – Позвала Ева снова.

– Ты чего орёшь? – Спросил капитан, спускаясь вниз.

Ева указала пальцем на удаляющийся экипаж.

– И что там? – Поинтересовался моряк.

– Мой знакомый.

Ева взглянула на капитана, пыхтящего трубкой, и по морщинам на его лбу поняла, что Стром не понимает, на что она показывает.

– Серый экипаж, запряжённый двумя лошадьми! – Она вновь указала пальцем в сторону удаляющегося дилижанса. – Вот-вот скроется в тумане! Видишь?

Капитан отрицательно помотал головой.

– Надо бы показать тебя твоей знакомой ведьме. – Сообщил он. – Теперь точно поедешь с нами. На обратном пути заедем в Гланбери, а то уже и средь бела дня видишь всякое.

О том, что этот экипаж Ева видела ещё и в момент, когда её сердце остановилось, девушка решила пока не говорить, а то Стром бы совсем испугался. Ева задумалась и дотронулась до кольца, висящего на шее. Никто, кроме неё не видел Дария. Зелёное свечение от камня тоже видела только она. А теперь ещё и это.

Для проклятия слабовато. Но и на сумасшествие не похоже, ведь Дарий был абсолютно реален, как реальна была и её одержимость духом.

У Евы всегда были вопросы к матери, но та сердилась всякий раз, когда дочь пыталась что-то узнать. Но теперь Ева взрослая, она не испугается материнского гнева и обязательно добьётся ответа.

Страх и решительность сплелись в один тугой клубок.

Вся эта ситуация не нравилась девушке, но был в ней и плюс: ранее сомневающийся Стром, теперь и сам считает, что Ева должна поехать с ними.

Капитан торопился в море. Близился Большой Эмпорий, а у него до сих пор не было ничего, что могло бы заинтересовать Вормака. Стром планировал новое путешествие. Раснария же успел воспользоваться богатой библиотекой Мориуса и разработать полезный маршрут.

– Почему тебе так важно сыграть с Вормаком? – спросила Ева.

– Мне нужно от него небольшое чудо, – пояснил Стром, – небольшое для него, но очень важное для меня.

– Что же это?

– Кое-что, утраченное мной из-за глупости.

Стром и глупость – это что-то несовместимое. Так думала Ева. Он всегда такой собранный, такой ответственный и разумный. Почти как Раснар, только не такой всезнайка. И не такой бабник. Хотя, во всезнайстве теперь хорошую конкуренцию мог бы составить Мориус. Раснара это слегка раздражало: он не терпел соперников.

– Не верится, что капитан может быть глупым, – усомнилась Ева.

– О, я был такой дурак! – Моряк покачал головой. – Да и капитаном был не всегда.

Ева снова обратила внимание на едва заметное мерцание над шляпой Строма. Словно над ней плескалась вода.

– Что у тебя за шляпа такая странная? – спросила она.

– Волшебная! – подмигнул Стром и помог ей сесть в экипаж. Они возвращались с рынка, где капитан набрал припасов в дорогу, а Мориус – свежих лекарств. Ева же заглянула в лавку художника, где раздобыла декоративные материалы. Она собиралась сделать маску для Цербера. Мориус пока не разрешал ему выходить за пределы дома и сада, но говорил, что уже вскоре снимет бинты: раны заживали хорошо. Раснария почти перестал появляться. Ева встретила его лишь раз. Совершенно мрачный он сидел на скамейке в саду, ковыряя бинты на руках. Под ними Ева заметила красную узловатую кожу – свежие рубцы.

– Ну, допустим, на руки я надену перчатки, – угрюмо произнёс он и потеребил бинты на лице, – но с рожей-то что делать?!

Ева не знала, что сказать. Кажется, Раснария придавал куда больше значения внешности, чем его братья. Сомбер говорил, что ему это безразлично, его больше интересовало, скоро ли заживут руки, чтобы вновь взяться за лютню. Шут же совсем не обращал внимания на бинты и на то, что они скрывали, словно увечий для него не существовало. Он уже потерял 2 пальца раньше, шрамом больше или меньше – это уже было не столь важно для него.

– Я могу сделать для тебя маску, – предложила Ева, ощущая свою вину за увечья Раснара, – чтобы она прикрывала только ту часть лица, которая… пострадала. Когда-то я занималась такими вещами. Друзей ведь у меня не было, и я коротала время за созданием различных поделок. Что скажешь?

– Ты можешь сделать это для меня?

– Да!

– Я буду очень рад…

Спустя пару дней Мориус осмотрел раны Цербера и, найдя их состояние удовлетворительным, торжественно снял бинты.

– Мог бы ты оставить меня одного? – Спросил Раснар, мрачно рассматривая покрытые багровыми шрамами, руки.

– Конечно.

Мориус вышел, оставив братьев одних.

Раснар встал и подошёл к зеркалу. Он двигался почти на ощупь, не рискуя открыть глаза. Наконец, набравшись мужества, он поглядел на свое отражение.

Красные узловатые рубцы покрывали половину лба, скулу, и, чуть спускаясь к щеке, немного захватывали переносицу. У Цербера больше не было правой брови: волосяные луковицы сильно повредились и выпали, а их место покрылось тонкой красноватой кожей. То же самое можно было сказать о ресницах. Глазу повезло больше: каким-то чудом он, обрамлённый в обожжённое веко, остался цел.

– Будь ты проклят, Шут! – сквозь зубы процедил Раснар, глядя на своё новое лицо. – Смотри, в кого ты нас превратил!

– Всего лишь треть. – Спокойно ответил Шут. – Даже половина лица не пострадала.

– Ты не должен был решать за всех, что делать с нашим телом!

– А разве ты – весь из себя рыцарь, не поступил бы так же? – удивился Шут.

Раснар в ответ фыркнул.

– Строишь из себя героя? – огрызнулся он. – Ты обычный вор и жулик, который просто влюбился! Предоставь ты мне управление телом в тот день, я бы нашёл способ дочитать молитву, не изуродовав при этом наше лицо.

– Ну, во-первых, я давно не вор. – Возразил Шут. – Во-вторых, я не нуждаюсь в твоих рекомендациях. В конце концов, это всего лишь шрамы. Главное, что мы спасли человеку жизнь! Только посмотри, о чём печёшься ты! О внешности? Боюсь, Раснар, это всё, что нужно знать о твоём хвалёном благородстве. Доверь я управление телом тебе, сомневаюсь, что обряд бы удался. Я бы ничуть не удивился, если бы ты выбросил книгу сразу, как только она загорелась, в панике обдувая собственные пальцы!

Если бы Раснария мог ударить брата, то сделал бы это непременно. Вымещая эмоции, он обрушил гнев на собственное отражение, ударив в него кулаком. Зеркало глухо звякнуло и покрылось множеством трещин.

Ева приготовила материалы для изготовления маски. Для начала нужно было сделать слепок. Ради этого предстояло дождаться Сомбера, потому как ни Раснар, ни Шут не желали явить пред ней своё новое лицо. Какое-то время они общались через закрытую дверь. Устав от уговоров, Ева уселась на полу, ожидая, что когда-нибудь Церберу потребуется выйти хотя бы по нужде, но братья не выходили.

– Килан, – обратилась она к среднему брату, – я ни за что не поверю, что ты стесняешься. Открой дверь уже и я сделаю для вас удобную маску.

Шут не стеснялся. Он полагал, что увидев рубцы, Ева может начать винить себя в случившемся. Этого он боялся больше всего.

– Разве ты не хочешь, чтобы эти шрамы не бросались в глаза? – продолжала Ева, прислонившись к двери.

– Хочу. – Ответил Шут с другой стороны. – Но я не хочу, чтобы их увидела ты. Это… не для слабонервных.

– Ну, Мориус же видел… и ничего!

– Я полагаю, что в своей жизни он видел нечто и похуже, – усмехнулся Шут.

– Я не испугаюсь, обещаю! – Не унималась Ева. – Да я даже не замечу! – Чуть помедлив, она наклонилась к замочной скважине и тихо добавила, – для меня ты всегда будешь красивым, Килан.

Её слова звучали так искренне, что сердце Шута дрогнуло. После того, как он чуть не потерял её, он всё меньше мог сопротивляться чувствам. Мягко щёлкнул замок. От неожиданности Ева замешкалась. Спустя несколько секунд она нажала на ручку и дверь открылась. Шут стоял прямо за ней, правую часть его лица прикрывали волосы. Ева протянула руку, чтобы отодвинуть их, но Килан перехватил её запястье.

– Здесь темно, – сказал он, – пойдём к свету.

Он взял её ладонь в свою, и повёл девушку к окну. На руках Шута были чёрные кожаные перчатки. Отныне они служили для него новой кожей.

Мужчина уселся на стул возле окна, Ева села напротив. Она протянула руку вперед и осторожным движением отодвинула волосы с лица Килана, убрав их за ухо. От её прикосновений по шее и спине Шута пробежали мурашки. Он задержал дыхание и еле заметно шевельнул плечом, чтобы унять приятное покалывание, отдающееся теперь в конечностях.

Неровные тёмные рубцы трудно было не заметить, но Ева, как и обещала, не подала виду. Килан не шутил и не щурился, как это бывало раньше. Его серые глаза глядели как-то иначе, и Ева впервые не отвела взгляд. Впервые ей не было стыдно за свои чувства. Что-то изменилось в ней тем утром, когда она умерла, и расставило всё на свои места. Нет времени бояться. Нет времени сомневаться. Жизнь слишком быстротечна и хрупка, чтобы позволить себе трусить: бояться быть собой, бояться быть непонятым, остерегаться любить. Даже если Килан никогда не узнает о её чувствах, даже если они никогда не будут взаимны, Ева не должна их стыдиться.

Теперь на его взгляд она ответила своим: долгим и серьёзным.

– Стром говорит, ты поедешь с нами в этот раз, – произнёс Шут, пока Ева распределяла гипсовую смесь на его лице, – это правда?

– Постарайся помолчать, – улыбнулась Ева, – иначе слепок получится неровным.

– Я хотел бы, чтобы ты поехала, – признался Килан.

– Я поеду, – кивнула Ева, обрадованная словами Шута, – если в следующие пятнадцать минут ты прикусишь язычок.

Шут едва сдержался, чтобы не улыбнуться, и закрыл глаза. Ева продолжала поправлять гипс на его лице, слегка касаясь кожи пальцами. Хотя бы ради этих лёгких прикосновений да её тихого сосредоточенного дыхания прямо над ухом, и стоило открыть дверь. Ему была приятна её забота.

– Маска закроет треть лица, – сообщила Ева, – потому что прятать всю его половину нет смысла, у рта и подбородка она будет тебе только мешать. Маска будет повторять очертания ожога и максимально прилегать к коже. Я добавлю ленты здесь и здесь, – Ева дотронулась пальцем левой части лба Шута и его правого виска, – завязываться они будут на затылке.

Килан кивнул.

– Можно сделать её любого цвета, – продолжала Ева, – какого захочешь. Но я предположила, что к твоей шляпе больше подойдёт чёрная или белая, поэтому купила только эти две краски. Но если ты хочешь, например, зелёную, то я найду и такую.

Шут помотал головой.

– Нет? Не хочешь зелёную?

Шут снова ответил отрицательным жестом.

– Тогда какую? Чёрную?

Килан угукнул.

Ну, чёрную, так чёрную!

Когда гипс подсох, Ева аккуратно сняла слепок и оставила его затвердевать на столе.

В дверь постучали.

– Входите! – крикнула Ева.

Мориус отворил дверь. Ева работала над изготовлением маски. На столе горело множество свечей, словно девушка совершала какой-нибудь тёмный обряд. На самом деле с ними просто было светлее.

– Я заметил свет под дверью. – Мориус сел рядом. – Уже совсем поздно, глаза испортишь. Ложись спать, продолжишь утром.

– Нам в дорогу скоро, – ответила Ева, не отвлекаясь от работы, – хочу поскорее закончить. Братьям нужна маска.

– Хочешь поехать с ними?

– Да, очень хочу.

– Это может быть опасно.

– Вряд ли может быть что-то, опаснее смерти, – улыбнулась Ева, – но эту неприятность я уже пережила.

– Ты видела что-нибудь… там? – Поинтересовался Мориус.

Ева подняла взгляд на лорда. Она давно хотела это с кем-нибудь обсудить, но не знала, с чего начать и как рассказать, чтобы не напугать друзей. Мориус по мнению Евы был осведомлён на эту тему больше остальных.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я всегда задавал этот вопрос пациентам после обряда.

– И что они отвечали?

– Разное.

– Например?

– Чаще всего они видели себя со стороны. Некоторые же говорили, что их кружило, словно затягивало в воронку, а потом они оказывались на перекрёстке.

Ева сглотнула.

– А потом?

– А потом возвращались в тело.

– То есть больше они ничего не видели? – Нахмурилась девушка.

– Нет.

Ева промолчала и машинально схватилась за кольцо с изумрудом.

– Так что видела ты? – Настаивал Мориус. – Ты пробыла в этом состоянии дольше других моих пациентов. Неужели ты ничего не видела?

– Может и видела. – Уклончиво ответила Ева. – Как думаешь, почему люди испытывают это? Что это вообще за явление такое?

– Эмм… посмертные галлюцинации?..

– Всего лишь?

– Я бы объяснил это ими, но меня смущает кое-что.

– Что?

– Ты расскажешь мне, что видела или нет? – Усмехнулся лорд.

Ева хотела сперва узнать побольше информации от доктора, а уже потом рассказывать сама, поэтому тянула с ответом.

– Расскажу. Но сперва скажи, что тебя смущает?

– Меня смущает схожесть этих галлюцинаций. Часть пациентов видела самих себя и людей, совершающих обряд, а часть оказывалась на перекрёстке. Если бы эти видения были вызваны работой агонизирующего мозга, они были бы разными у всех. Например, предсмертные галлюцинации именно такие: каждый видит то, во что верит. Одни видят создателя, другие страшных существ, третьи тёмную бездну небытия и так далее. Всё это видят люди, находящиеся в бреду. Они пока ещё живы, но уже на грани. Но я не могу сказать подобного о посмертных видениях. То есть тех, что видят люди, чьё сердце уже остановилось. Они похожи друг на друга.

– И что ты об этом думаешь?

– Скажу, когда расскажешь мне, что видела сама.

Лорд улыбнулся, откинулся на спинку стула и слегка сощурился, не сводя с девушки внимательных глаз. Ева вздохнула, закрыла краску и положила кисточку в стакан с водой.

– Я тоже попала на перекрёсток. Но меня не сразу утянуло обратно в тело. Сперва я увидела ещё кое-что.

Мориус молчал, опасаясь навредить вопросами и сбить Еву с толку. Спустя полминуты она продолжила сама.

– Я увидела экипаж серого цвета, запряжённый дымчатыми конями. Ими управлял подросток-альбинос. Лошади мчались ко мне и, приближаясь, начали притормаживать, словно наученные делать так, видя очередного пассажира. Я не думала ни о чем, просто почувствовала, что должна сесть в повозку. Но возница крикнул, чтобы я не садилась, и заставил лошадей ускориться. Потом меня закрутило, и я очнулась на полу в ванной.

– Такого мне ещё никто не рассказывал, – задумчиво отметил Мориус.

– Так и что ты об этом думаешь? Ты обещал мне сказать.

Мориус потёр подбородок рукой.

– Никто из ныне живущих не знает, что происходит после смерти. Даже подселенцы не могли ответить на этот вопрос во время гипноза. Ведь они попадали во власть Некроманта, потому что скитались неупокоенными душами в нашем мире. Но что же происходит с другими, которые не остались призраками? До этой минуты я только предполагал. Теперь же я думаю, что все они сели в серый экипаж.

Ева побледнела.

– То есть ты думаешь, что если бы я села в него, то в тело бы уже не вернулась?

– Да, думаю, что так. Ты единственная на моей памяти, кто пробыл без дыхания и сердцебиения так долго. И ты первая из утопленников, попавших после смерти на перекрёсток, видела что-то ещё. Честно говоря, я почти поверил в то, что мы тебя потеряли.

Повисла жутковатая тишина. Еле слышно шипели огоньки свечей. На улице заухал филин. Ева вздрогнула.

– Мориус, – тихо произнесла она, – это не всё.

Лорд наклонился к девушке, понимая, что она хочет сказать что-то важное, но так, чтобы никто, кроме него не смог это услышать.

– Я видела его и раньше! – шепотом сказала Ева.

– Экипаж?

– Да! И этого парня. Он чуть не сбил меня возле дома, когда я шла с рынка. Его зовут Треор!

– Вы даже познакомились?

– Да. Он вёл себя странно. После этого случая я ещё много раз видела его, мы даже махали друг другу издалека.

– А после обряда ты встречала его?

– Когда мы ездили ко мне, я увидела его на мостовой. Спустилась, чтобы догнать, но не успела. Он забрал с собой каких-то людей на том самом перекрёстке и уехал.

– А когда ты впервые его встретила?

– Летом, накануне дня рождения.

– И раньше никогда не встречала?

– Нет.

Мориус задумался. Две вертикальные морщины сложились между его бровями.

– А когда ты начала видеть призрака в доме?

– Тогда же…

– Тебе не кажется, что это не совпадение? – Спросил Мориус. – Что ты стала видеть и полтергейста, и этого перевозчика одновременно.

– Если это так, то я хотела бы понять: для чего?

– Может, для того, чтобы ты сожгла портрет, а полтергейст отправился бы на перекрёсток? Кстати, он был там с тобой в тот момент?

– Нет, я была одна.

– Но после обряда ты его больше не видела?

Ева помотала головой.

– Тогда я полагаю, что раз он не вернулся в твоё тело, значит в этот раз он всё-таки сел в дымчатый экипаж.

Ева хмурилась. Мысли не укладывались в голове.

– Но почему это всё вижу только я? Почему не видишь ты или Стром с Цербером?

– Есть люди, обладающие особой чувствительностью – медиумы. Ты ведь помнишь, что мне довелось побеседовать с Вормаком однажды? Мы выпивали после Эмпория несколько лет назад. Так вот ворон говорил, что этому можно научиться.