Читать книгу Прозрение Эль - Евгения Райнеш - Страница 2

– Мы переночуем там, – сказал Тинар, показывая рукой куда-то в непонятном направлении. – Насколько я помню, здесь недалеко был храм первозверя Ниберу. Ничего особенного, но будет крыша над головой и крепкие стены.

Обрадованный ветер словно ждал его жеста, тут же понёс колючки перекати-травы в указанную сторону.

– Да уж, – обрадовалась Улия. – В стенах ночью лучше спится, чем в чистом поле.

Они прошли всего ничего от городских стен Каракорума, а аликорн уже устала. Наверное, вовсе не от дороги, а ещё раньше – когда ожидала Тинара в столице, не зная, жив ли грум или уже нет. После очередной бессонной ночи Улия приходила на условленное место встречи к конюшням и вглядывалась в снующих слуг, пытаясь разглядеть знакомый силуэт. После смерти стратега девушек предоставили самим себе, никто не запрещал им выходить в город и даже вовсе – вернуться в родные места, но Улия оставалась в особняке и каждое утро приходила к конюшням. Она всё равно не знала город, а здесь аликорн видела Тинара в последний раз. Они торопливо простились, и грум, ничего толком не объяснив, просто быстро выпалил, что он уезжает. Найдёт её, когда вернётся.

Под глазами девушки пролегли тёмные тени, тонкая складка пробороздила межбровье, и даже аликорн побледнел и уже не мог унять её тревогу. Казалось, рог умиротворения, пытаясь помочь своей хозяйке, отдал всё, что у него было, и теперь, обессилев, истончился до прозрачности.

Этот дурацкий грум! Улия то ругала его на чём свет стоит, то обмирала от мыслей, что он лежит где-то, истекая кровью, то вдруг тихо и беззвучно принималась плакать. Никогда раньше аликорн не пребывала в таком смятении чувств, и иногда, вдруг, словно посмотрев на себя со стороны, даже удивлялась: неужели это она мечется и страдает, словно обычная впечатлительная девушка?

А вчера её, уже почти переставшую надеяться, вдруг кто-то потянул за рукав. Обернувшись, Улия увидела того самого мальчишку, что нашёл её в библиотеке особняка месяц назад.

– Ты… это…

Мальчишка шмыгнул носом и тут же вытер его грязным кулаком, размазывая тёмные полосы на лице.

– Он… это… Грум зовёт.

– Тинар жив?!

– А что с ним станется? – искренне удивился служка. – Он же заговорённый, даже боли не чувствует. Сказал, чтобы я привёл тебя к Хаду. Там ещё один такой… Синг, вот кто!

Последнее мальчишка проговорил с важной гордостью. Словно некая причастность к сингу делала его самого значимым, а величие признанного воина распространялось на мелкого работника конюшни.

– Сидят там, словно хозяева, что-то обсуждают. Хаду притих весь, слова не скажет. А меня посылали ихнее чудище кормить. Ох и жуть…

Парень повертел головой.

– Собака огромная. И с крыльями. Никогда такого не видел. Но у сингов чего только не может быть…

Ни синга, ни собаки Улия, тут же помчавшаяся по адресу, который ей выпалил мальчишка (довольно точно обозначив повороты и чёткие приметы по дороге), не застала. Но застала Тинара живого и здорового, правда, с подбитым глазом. Синяк уже принялся желтеть, что говорило то ли о давности драки, то ли об особенной реакции организма грумов на внешние воздействия.

Она собиралась было заплакать от избытка чувств и с порога кинуться в объятия-поцелуи, но столкнувшись взглядом с глазами Тинара, тут же передумала. Пока Улия ждала его, создала в своей голове образ идеалистический и несколько далёкий от жизни. Реальный же Тинар тут же вызвал раздражение.

– И кто тебя так? – только и спросила Улия вместо объятий, слёз и поцелуев.

– Синг этот, конечно, – не стал изворачиваться Тинар. – Разве кто иной смог бы меня достать?

Прозвучало с бахвальством.

Улия, не дожидаясь приглашения, прошла в комнату, села на край скамейки, свободный от какого-то барахла. Она только сейчас заметила, что находится в лавке, а всевозможная одежда и обувь – кажется, товар. За скамейкой находилось что-то вроде конторки, откуда зыркал орлиным взглядом довольно подозрительный тип.

– Если бы синг хотел тебя достать, мы бы тут не разговаривали, – резонно парировала Улия.

Пробыв много дней в резиденции стратега Ошиаса, она прекрасно понимала, какими орудиями убийства были синги.

– Ну, – немного смутился Тинар, – это он меня больше для приведения в чувство. Я ж кинулся на него, но не рассчитал. А у Рина рука сама собой отбивает удары, автоматически. Он и подумать не успевает.

Улия выдохнула. Значит, грум встретился с этим наследником стратега. И всё обошлось без кровопролития. Синяк, можно сказать, вообще не считается. Но…

– Слушай, – заговорила она быстро. – В особняке стратега Ошиаса слухи нехорошие ходят. Если ты с этим Ринсингом как-то связан, передай, что ему не стоит пока в дом заходить. На него, кажется, охоту объявили…

Она горько помолчала. Видела сыновей Торсинга всего один раз, когда выносили тело стратега, и то очень издалека. Но Рин – если она правильно сверила личность с портретом в свитке – ей неуловимо и непонятно понравился. Улии не верилось, что этот благородный молодой синг мог причинить Эль и Тинару что-то ужасное, расколовшее их жизни на две части.

– Выяснились кое-какие обстоятельства, – Тинар покачал головой. – Планы изменились.

Всё это время он стоял у стола, чуть наклонившись над каким-то свитком. Ворвавшись, Улия застала его над изучением бумаги, даже издалека она поняла, что это – карта.

– В какую сторону изменились? – полюбопытствовала аликорн, и Сёма тоже высунул нос из-под складок её плаща, подчёркивая их причастность ко всем изменившимся планам, а по большому счёту – ко всей этой истории.

– Рин знает про охоту, – кивнул Тинар. – Он сейчас движется в сторону Тумалы. Если у него получится пересечь границу, то синг попытается пробраться к Эль на плато.

– Это очень высоко, – покачала головой Улия. – Даже если он непостижимым образом проберётся к подножью плато, то наверх вскарабкаться у него не получится. Там только на альфинах…

Тинар хмыкнул:

– Высота для Рина не помеха. Повезло же… дурню… Он как-то смог получить рукшу – щенка орла, и даже вырастить его.

Улия тут же вспомнила, как мальчишка говорил про крылатую собаку.

– Понятно. А мы…

– Мы будем ждать их на границе с Тумалой, на случай если понадобится наша помощь. Где-то там находится твоя таверна, верно? Так что будем ждать с комфортом.

Аликорн только грустно кивнула. Этот невыносимый грум уже всё решил за неё, даже не спросив, можно ли расположиться в её доме. Конечно, она никогда не сказала бы «нет», но ради приличия стоило бы спросить.

Они собрались очень быстро – что им было собирать-то? – и рано утром миновали городские ворота. Шли без остановки и молча, только сейчас сделав первый привал. Когда начало смеркаться, и ноги еле волочились, загребая дорожную пыль.

Тинар продолжал раскладывать походную еду на небольшой тряпице, которую так же достал из котомки. Улия украдкой рассматривала его серое лицо. Грум немного похудел и осунулся, но глаза горели ярким светом. Он казался ещё более воодушевлённым, чем раньше. Спасение Эль – это теперь несло Тинара вопреки водоворотам судьбы. И это было гораздо светлее и ярче, чем месть за погибшую подругу.

Сёма осторожно, семеня всеми шестью лапками, подкрадывался к груму. Страх перед незнакомой обстановкой и чужими существами боролся с запахом еды, тут же вырвавшимся на свободу из развязанного мешка. Тинар не стал издеваться над маленьким зверьком, отломил кусок лепёшки, кинул ему. Сёма поймал на лету, с урчанием впился в промасленный блин.

– Кстати, – Тинар прикрыл глаза рукой от заходящего солнца. – В храм нужно принести свежую жертву. Ты умеешь ловить дичь?

***

Улия поторопилась радоваться, что им не придётся ночевать посреди голой степи. Внимательнее присмотревшись к выступающим из внезапно упавшего тумана серым стенам, которые считала спасительными, тут же поумерила свой пыл.

От них даже очень издалека веяло изнанкой мира, вытягивающей свет из души. Сёма недовольно ворочался под плащом, требуя покоя и безопасности, но Улия медлила сделать даже один шаг, чувствуя, как аликорн наливается тревожным жаром. По холму ползла древняя тревога, с которой её рог, приводящий пространство в покойное равновесие, не мог справиться. А может он ещё не мог восстановиться после выматывающего ожидания Тинара.

– Чего застыла? – мягко толкнул грум.

Он перепрыгнул через распластанные по земле руины какой-то бывшей каменной стены и направился к единственно уцелевшему, хоть и перекошенному строению. Спелёнатый бичевой заяц, которого грум держал за уши, кажется, впал в глубокий обморок.

Внезапно Тинар остановился и недоумённо уставился на входную колонну, увитую побегами ядовитого плюща. Один из её барельефов, выпирающий трупно-синеватым мхом, зиял свежим сколом над гранитными лапами зверя Ниберу. Шея монстра из колонны светилась белым беспомощным пятном.

Голова, совсем недавно отсечённая мощным мечом, осколками рассыпалась неподалёку на плоских камнях.

– Какому идиоту это могло понадобиться? – Тинар казался изумлённым до самой глубины своей хитро выделанной грумовской души. – Кто осмелился? И зачем?

Он покачал головой, суеверно покрутил кулаком, сжатым в неприличном жесте, куда-то по ту сторону храмового холма.

– Не знаю, как там у вас, в Тумале, – демонстративно сообщил он Улии, которая ему и не возражала, – а в Таифе повреждение первозверя Ниберу – это… Как, скажем, плюнуть в небо и запрокинуть голову, подставляя лицо под плевок. Это ещё очень мягкое сравнение. А сделать подобное в храме, который стоит на костях самого зверя…

Тинар осуждающе цыкнул.

– Ладно, – сказал он, – в любом случае тот, кто это сделал, уже ушёл.

Заяц в его руках при слове «ушёл» ожил и принялся неистово дёргаться, всё ещё надеясь на освобождение.

– Голову каменному зверю, – пояснил грум, заметив застывший вопрос в глазах спутницы, – снесли одним ударом. Для этого нужна не только мышечная сила, но и тяжесть в руках. Это существо было большим и громоздким. Если бы оно находилось сейчас где-то поблизости, мы непременно бы услышали. И, кроме того… Кто сказал, что оно представляет для нас опасность? Глупое – да, но не обязательно враждебное.

Стараясь не наступать на растрескавшиеся камни, они вошли в мрачный зал. К удивлению, пахло в храме приятно. Едва уловимый, сладковато-горький дым благовоний окутал Улию, хотя, очевидно, тут давно не зажигали курильниц. Казалось, этот запах навсегда впитался в сами стены, стал их неотъемлемой частью.

Оставив пленённого зайца у входа вместе с дорожной котомкой, Тинар прошёл вдоль стен, зажигая старые оплывшие свечи в запылённых настенных канделябрах. Это прибавило видимости в наступающих сумерках, но отнюдь не придало помещению домашнего уюта.

От распластанного на середине зала камня со следами жертвоприношений, въевшимися в его ледяное тело, шёл ненормальный холод. Он обнимал и настойчиво тянул заглянуть под жертвенник, словно захороненные под храмом останки зверя Ниберу просили непонятной помощи.

– Ты чего? – спросил, обернувшись, Тинар. Он спиной почувствовал напряжение.

– Такое ощущение, что этот ваш первозверь Ниберу ранен, – сказала Улия.

Грум вспомнил, как с Эль и теневиками впервые пришёл в храм несколько лет назад. Улия права: что-то здесь изменилось с тех пор. В самом храмовом воздухе появилось неуловимое дыхание разложения, безнадёжного ожидания конца. Больное и бесконечно уставшее ожидание.

– Это же он, этот ваш зверь, стонет? Так страдает…

– Голодный он, – хохотнул грум, пытаясь снять напряжение, чтобы успокоить девушку. – Вот и ослаб. Сейчас мы его подпитаем…

Тинар вытер пыльные ладони о штаны и направился ко входу, где уже затих, выбившись из сил, жертвенный заяц. Внезапный порыв ветра с непонятной лёгкостью распахнул тяжёлые входные двери, которые Тинар и Улия оставили неплотно прикрытыми. Одновременно с порывом ветра раздался оглушительный треск, словно стены мгновенно дали усадку. Заяц дёрнулся, используя свой последний шанс, и вдруг каким-то образом выскользнул из туго скрученных Тинаром верёвок. Он подпрыгнул, стукнулся лбом о стену и тут же вылетел в приоткрывшуюся дверь.

Грум остолбенело смотрел ему вслед, раскрыв в обиженном изумлении рот.

– Это… Это…

Он хватал воздух, всё ещё не веря в случившееся.

– Вот же… Как…

И наконец-то выдохнул:

– Как же я так… Вот растяпа! Наверное, узел неплотно затянул.

Грум наклонился над сброшенной зайцем верёвкой.

– Вроде, нормальная бечева. Может, подгрыз где? Нет, нигде даже не потёрлась. Целая. И узел остался. Крепкий.

Тинар зачем-то подёргал бечеву в разные стороны.

– Ну, как же он так… Как будто кто-то его вытащил из силка… Это плохо. Как же мы в гости без гостинца? Да ещё к такому…

Тинар посмотрел на жертвенный камень и оборвался на полуслове. Прямо посередине жертвенника прошла свежая трещина. Она вдруг ещё раз охнула, словно отмечая, что её наконец-то заметили, и чуть завибрировала, выпуская из своих недр желтовато-зелёный дым.

Улия взвизгнула и одним рывком оказалась около грума, судорожно прижимая к себе затаившегося в плаще Сёму. Тинар приготовился бежать от чего-то непонятного, но страшного, от затхлых запахов мертвечины, от когтистых лап чудовищ, от смертоносного дыма, выходящего из трещины и рассеивающегося по воздуху храма. Больше всего он боялся увидеть мёртвые глаза зверя Ниберу.

Однако ничего такого не произошло. Только, когда дым немного рассеялся, на поверхности камня отчётливо проявились свежие пятна. И они становились всё больше. Высохший камень сочился тёмной влагой изнутри, густые капли медленно покатились по его бокам.

– Он… плачет, – шепнула Улия.

– С чего ты это взяла? – грум пытался противостоять ужасу самым верным способом: преуменьшая степень опасности.

– Чувствую, – сказала она. – Просто знаю.

– И что его заставило лить эти слёзы? Неужели то, что этот треклятый заяц не захотел стать ужином? Кстати, зайца тоже можно понять…

Тинар всё-таки расцепил судорожно сжатые на своём предплечье пальцы Улии. Наверное, если бы грум был один, то непременно бы дал стрекача. Конечно, в тёмную степную ночь не помчался, залез бы в какой-нибудь тёмный угол и до утра затаился. Но присутствие девушки придало ему смелости. Он заставил себя сделать несколько шагов к камню. На полу под жертвенником уже натекли целые лужи. Приглядевшись, грум заметил, что тёмные пятна, скользящие с камня, собираются в искривлённые, неправильные для жидкости формы.

– Не смотри, – предложил Тинар. – Если тебе страшно, просто отвернись.

– Погоди-ка, – сказала Улия. – Он что? Рисует?

Тинар осторожно дотронулся указательным пальцем до гладкой поверхности жертвенника, быстро отдёрнул руку. Понюхал каплю, оставшуюся на подушечке, недоуменно потёр пальцами, растирая её между них.

–Улия, – сказал он странным голосом, – а ведь это кровь. Ну или что-то… очень на неё похожее.

Она кивнула издалека:

– Ты зачем руки куда ни попадя суёшь?

– Эксперимент, – важно ответил грум. – Для исследователя самое важное – опыт, полученный экспериментальным путём.

– С чего ты взял?

Тинар присел на корточки над изогнутыми свежими лужами, мерцающими в трепете живого света от настенных свечей.

– Об этом во всех грумовских свитках говорится. Я с детства только и зубрил: «движение – основа жизни», «действие – база достатка», «практика – устои развития». Мы не поймём, что происходит, пока не исследуем.

Он с таинственным видом воззрился на окровавленный, блестящий от влаги пол. Капли, стекая, всё ещё падали в лужи, но неестественный рисунок оставался неизменным. И непонятным.

– Тинар, – вдруг задумчиво сказала Улия. – Скажи, а слово «крах» в Таифе означает то же самое, что и в Тумале? Имеется в виду что-то катастрофически неприятное?

– Как минимум, – подтвердил грум. – Почему интересуешься?

– Это буквы, – выдохнула она. – Лужи. Они написаны буквами. И, если я не ошибаюсь, с моей точки зрения ясно видно слово «крах».

Тинару захотелось, чтобы она немедленно замолчала. Словно, если Улия больше не будет нести эту жуть, буквы окажутся чем-то другим, а не таким страшным словом.

– Не смотри, а то головой тронешься. В этом храме может померещиться всякое. Камни не умеют писать.

– Да нет же, – сказала Улия на удивление спокойно. – Он пишет, чтобы мы прочитали. Посмотри же…

Тинар отошёл ко входу, встал рядом с девушкой, и как бы он ни хотел, чтобы она ошибалась, слово явно блестело свежей кровью. И слово это было: «крах».

– Ну, – сказал он, стараясь казаться уверенным. – Скорее всего, зверь жалуется, что стены храма разваливаются. Кому бы понравилось, что его фасад совсем пополз, а крыша пошла трещинами? А тут ещё и законно положенный ему заяц прямо из зубов, можно сказать, утёк. Заплачешь тут…

Он с изрядной долей деланного снисхождения потрепал Улию по плечу, старательно пряча за спину руку, измазанную кровью жертвенного камня.

– Тут в двух шагах есть ещё относительно целая казарма, в которой обычно и ночуют после посещения храма паломники. Я надеюсь, что она ещё сохранилась…

Тинар сделал шаг за порог, но тут же заскочил обратно. Снаружи дул ветер, и казалось, что в темноте кто-то ходит большими, тяжёлыми ногами, гулко ударяя в стены. Грум мог поклясться: там точно кто-то шляется. Он вспомнил разбитый барельеф на входных колоннах. С силой захлопнул тяжёлую дверь.

– Я вымотался, – пожаловался он. – И больше не могу ступить ни шагу. Даже под угрозой выворотника – не могу. Я не в состоянии дойти до казармы.

– Но камень… – сказала Улия.

– Ну и что?

Уставший (и тщательно скрывающий испуг) грум – концентрированное упрямство. Это знают все.

– Храм, жалующийся на то, что ему плохо живётся. Подумаешь, невидаль. А кому сейчас легко? Переждём тут. Это моё последнее слово.

Он сел прямо на пол, обозначив незыблемость своих намерений.

– Там кто-то есть? – догадалась Улия. – Снаружи?

Шаги то удалялись, то приближались. В конце концов, зверя Ниберу Тинар практически знал. И когда-то даже преподнёс ему в жертву зайца. А того, кто ходил там, за стенами, – нет. Из двух зол Тинар выбрал зверя, надеясь, что по старой памяти тот его защитит. И Улию. Раз она оказалась рядом, что тут поделаешь?

Аликорн опустилась на пол рядом с ним. Они сначала вздрагивали от каждого шороха, но усталость взяла своё. Тинар и Улия задремали, облокотившись друг о друга. Тинар сквозь зыбкую дрёму чувствовал нежное тепло, и ему казалось спросонья, что это Эль, как и прежде, сопровождает его в исследовательских вылазках. Они опять были подростками, и впереди их ожидали только захватывающие приключения и прекрасные чудеса необъятного мира.

Она смотрела на него золотыми, лучистыми глазами и улыбалась так, как может улыбаться только Эль.

Улия чувствовала глубокое, ровное дыхание Тинара.

– Эль, Эль… – он вдруг всхлипнул и заметался в тревоге. – Мы не пойдём смотреть жикоров, Эль, не нужно нам… Не ходи, не ходи, я не хочу…

Улия, обернувшись, погладила грума по голове. Случайно дотронулась до щеки и почувствовала, что она влажная. Тинар, как и жертвенный камень, оплакивал какой-то крах. Неведомая аликорну трагедия словно связала грума и зверя Ниберу.

– Не пойду, – тихо прошептала она ему. – Сдались нам эти… жикоры… И без них хорошо.

Он под её ладонью успокоился, опять задышал размеренно и затих до утра.

Когда она, на минутку сомкнув глаза под его сонное дыхание, открыла их, грум был уже на ногах. Улия кинула быстрый взгляд на жертвенник и обнаружила, что на нём осталась только трещина. Лужи высохли, да так основательно, что пятна вокруг камня выглядели делом давным-давно минувших солнц. Или даже лет. Никаких слов и в помине не читалось. Просто потемневшие от времени участки каменного пола.

– Давай-ка скорее убираться отсюда, – сказал Тинар, радостно отмечая, что из-за холма вываливается такой долгожданный рассвет. – Я голоден, но тут мне кусок в горло не полезет.

– Но… – Улия всем своим аликорном чувствовала, что опасность, сгущающаяся ночью под стенами храма, сейчас отступила, но всё ещё боялась. Пролонгированным страхом.

– Тогда оставайся, – предложил Тинар. – Я посмотрю, и крикну тебе, что там происходит. Если всё в порядке, ты выйдешь.

– Не боишься? – Улия глянула на него исподлобья с большим подозрением.

– Боюсь, – вздохнул грум. – Только есть мне хочется сильнее, чем я боюсь. И, кроме того, мы же не можем сидеть тут до скончания века. Как в ловушке.

Прошло несколько томительных минут, когда застывшую в тревоге тишину прорезал весёлый голос грума, звучащий откуда-то издалека:

– Эй, выходи! Тут всё спокойно.

И Улия, прижимая к груди уснувшего Сёму, вышла на свет и тут же зажмурилась. День занимался пасмурный, солнце еле пробивалось свозь пелену облаков, что ещё с вечера заволокли небо, но после полумрака храма его рассеянное сияние казалось нестерпимо резким.

– Иди сюда, – крик Тинара раздался уже из-за наваленных сбоку от входа камней. Улия выпустила Сёму «размять лапки» и полезла через гладкие до скользкости булыжники.

Когда она, преодолев преграду, увидела грума, оказалось, что он не один. Рядом с ним, согнувшись в три погибели, стояло какое-то существо. Из всех щелей замызганной холщовой рубахи пригнутого к земле незнакомца лезла мягкая рыжая шерсть. Руки он держал прижатыми к груди, но Улии показалось, что даже на ладонях у него пробивается нежный пушок солнечной рыжины.

– Улия! – Тинар улыбнулся и помахал рукой, – это бар. И он может разговаривать на понятном языке!

– Бывший, – еле произнесло существо.

Голос был потухший, словно из него выжали все звуки. Какой-то шелест, а не голос.

– Вот скажешь, – хохотнул Тинар, – разве может быть бывшим, например, грум? Пока он не перейдёт на ту сторону, всё равно остаётся грумом. Да и там…

Моу махнул рукой в неопределённом направлении. Видимо при свете дня Тинар мог без опасения называть потусторонние вещи.

– И там он, скорее всего, останется грумом. Так ведь?

Он подмигнул рыжему бару.

– Улия, он говорит, что смотрит тут за порядком. Представляешь, следит за порядком этих руин. Кто-то его определил смотрителем.

– Извините, – сказала девушка бару, стараясь вложить в голос всё сочувствие, на которое была способна. – Я как раз о порядке… Там, в Храме, камень раскололся сегодня ночью. Починить нужно…

Это рыжее существо всё время прятало взгляд, Улия никак не могла посмотреть ему в глаза, и от этого становилось неуютно.

– Как вы думаете, дождь будет? – вдруг тихо спросил рыжий смотритель.

– Что?! – Тинар оглянулся на белёсое небо. Улия тоже непроизвольно задрала голову к затянувшим высь облакам.

– Хорошо бы, если дождь пойдёт, – пояснил бар.

Он вдруг повернулся к ним спиной и с медленной скорбью отошёл к одной из распластавшихся по земле стен.

– Он странный, – растерянно сказал Тинар, глядя, как бар зачем-то поправляет давным-давно обрушенные камни. Наводит какой-то непонятный, кроме него самого, порядок. – Ты видела этой взгляд?

Улия покачала головой.

– У баров взгляд такой всегда… Злой, но открытый. Явно предупреждающий. А у этого глаза совсем потухшие. Какой-то он… Словно в нём что-то сломалось. Как будто тело бара надели на кого-то совершенно другого. И без хозяина. Я никогда не видел бара без хозяина. Говорит, что ничего ночью не слышал. И меня слушать не захотел. Он явно знает, кто ходил ночью вокруг храма. И что случилось с жертвенником. И…

Тинар побледнел об одной только мысли, внезапно вспомнив:

– И кто разрушил барельефы у входа. Улия… Я никогда не слышал о том, чтобы у храма был смотритель. Хотя, честно говоря, я и не очень много знаю об этом храме.

Грум, не отрываясь, смотрел на оглаживающего камни бара, когда тот повернулся и поднял голову. Голос прозвучал постно, словно сильно разбавленное водой молоко, но они ясно услышали каждый звук:

– Ни к чему вам знать. Просто уходите и прячьтесь. Где-нибудь. Там, где нет теней. Хотя всё равно…

Он обречённо махнул рукой.

– Вы не заметили? В Храме зверя Ниберу никто никогда не отбрасывал тени. А сейчас… Сейчас они появились здесь. Больше нет укрытия.

– Почему? – Тинару пришлось напрячь голос, чтобы бар его услышал, хотя слова рыжего смотрителя долетали до них издалека без всякого напряжения.

– Мир расползается, как ветхая тряпка, – сказал бар. – Сбывается пророчество. Что-то ползёт изо всех щелей. Кто знает, что сюда явится, когда прорехи станут шире.

Он скрылся за каменной грядой, и у Тинара, честно говоря, не возникло никакого желания догнать странное существо, чтобы расспросить поподробнее.

– Непривязанный бар, – сказал грум, непривычно задумчиво вглядываясь в то место, где растворилась согбенная фигура. – Почему-то мне кажется, что это страшнее, чем плачущий кровью камень…

– Я думаю, – сказала Улия, – что нам лучше поскорее покинуть это место.

И Тинар с ней согласился.