Читать книгу Вековые жизни кольца - Фаддей Альхов - Страница 9

Весенний ветер облака и думы рвал,

И, кумачовые качая транспаранты,

Российских граждан к буче призывал –

В колоннах собирались демонстранты,

И медью маршей упивались оркестранты,

Солдат бывалый восхищённо подпевал,

На ушко барышне чего-то там шептал,

Кресты качались, рдели алым банты.

Стоял у фонаря, глядел городовой,

И за толпою наблюдая городской,

Тех примечал в толпе, что принесли плакаты.

Кружились ласточки, вились вдали дымы.

И среди бело-кумачовой кутерьмы

Семнадцатый Апрель терзал свой век

двадцатый.

Семнадцатый Апрель – терзал свой век

двадцатый.

Неумолимое вращалось колесо,

И угрожало разнести царизм несвятый,

Кому-то пулю безысходную в висок –

Накал страстей в толпе невиданно высок.

И горлопанили шинели и бушлаты,

Сыны рабочие, крестьянские – солдаты,

Что разбредались дружно с фронта

на восток.

Апрельский день алел, румянился зарёю,

Шумами город наполнялся над Невою,

Большевики с утра спешили на вокзал.

Людское море колыхалось и бурлило,

А Человек, смяв кепку, и картавя мило –

Объединял в мятежный и бурлящий вал.

Объединял в мятежный и бурлящий вал, –

Настроенные в революцию Советы, –

Путь в будущее он России предлагал,

О чём трубили ежедневные газеты.

Рабочих и солдат гудели комитеты:

Коллизий радужных, больших страстей

накал –

О революции всех высказаться звал,

Чтоб стать страною справедливой

на планете.

Преумножались все правдивые слова,

И по России разносила их молва,

В сердца, в умы входили весточкой

крылатой.

И преуспели мощно в том большевики –

Единомышленники и фронтовики –

Шинели серые и чёрные бушлаты.

Шинели серые и чёрные бушлаты –

Их слушал и прислушивался к ним народ,

И горло драл, и ввязывался он в дебаты

Апрельским днём в семнадцатый

далёкий год.

А колесо катило, набирало ход

И сотрясало все дворцовые палаты,

По всей стране волнами шли раскаты –

Грядущее всё ощутимее встаёт.

Бурлит Москва, Санкт-Петербург

и древний Киев,

Империю – дни разрывают непростые:

«Крестьянам – Землю!» лозунг щедро обещал.

Рабочее-крестьянское крепилось братство,

Трещало по всем швам царизма

государство –

Империю ждал неминуемый развал.

Империю ждал неминуемый развал…

Вцепились все, – как на охоте псовой

                                        свора, –

Быстрей свалить. Люд сладко руки потирал,

Застыл злорадно в ожиданье приговора,

И бесконечные витали разговоры:

Кто – мысли разделял, а кто – не признавал,

Так все – и большевик, кадет и либерал –

Войну впускали на российские просторы.

Как белены объелись и скорей – давай:

«Долой царизм! Крестьян землёю – наделяй!»

Под зад коленкою Романовых род знатный…

И кровь невинная ужасною рекой

Польётся вдруг многострадальною страной, –

Разверзлась бездна, зев всё шире

                                         необъятный.

Разверзлась бездна, зев всё шире

                                      необъятный,

И молох – жизни! – без разбора пожирал,

Он ненасытен, пагубен, жесток – злорадный,

Как идолище, – жертвы хищно принимал.

Брат брата убивал – народ вокруг стонал,

Гражданскою войной народ страны

                                         распятый.

Но жизни ритм колёсный – задан

                                    невозвратный –

На революцию Россию обрекал…

Стоял в стране невероятно страшный гул,

Народ России пал в сверхяростный загул –

Тот бело-кумачовый и невероятный.

И светлый разум – заходил, дымясь, за ум,

Как у конкистадоров – против Монтесум…

Витийствовали в Думе яро депутаты

Витийствовали в Думе яро депутаты:

Хотели сделать лучше – вышло как всегда,

За недоумие ждала страну расплата –

И в бездну падала Российская звезда,

Берёзкой грустной трепетала у пруда

Пред зимним холодом. И нервы, что канаты,

Рвались и лопались от роковой утраты –

Так Русь летела в неизвестность, в никуда.

Империю большую острыми штыками

Сыны её в безумстве потрошили сами –

И каждый саблей и прикладом добивал.

И всякий думал гражданин: «Я сам с усами»,

Участвуя так рьяно во вселенской драме –

Орла двуглавого всяк подленько клевал.

Орла двуглавого всяк подленько клевал.

И на кого здесь опереться, положиться,

Когда штормил и буйствовал девятый вал,

И будоражило Российскую столицу,

И нападали друг на друга, чтобы биться,

И каждый норовил, тянул кусок и рвал,

И подвывал мотивчик едкий иль хорал, –

Что предназначено, то вскоре совершится.

И словно в древности – в Содоме и Гоморре –

Расплёскивалось по империи сверхгоре,

Тому способствовал матрос и депутат.

Сверхгоре и беда – весенними волнами –

Все поглощали бурно сёла с городами…

На Украине – дом, вокруг вишнёвый сад…

На Украине – дом, вокруг вишнёвый сад,

И палисад благоухал свежо цветами,

А в домике – любовь жила и добрый лад, –

Аполлинария готовилась стать мамой.

Ухожен скромный дом умелыми руками,

Для новорожденной готовится наряд.

И небеса семью приятно удивят,

Когда всплакнут нежданно теплыми

                                        дождями.

Апрельский светлый день – взволнован

                                      пред тобою,

Мою взволнованность душевную,

                                         не скрою –

Тамара – девочка, чрез годы – моя мать,

Шагнёт в тот день – в мир революции

                                         суровый…

Апрельскою порою белый сад вишнёвый

Дарил блаженно, столь чудесный аромат.

Дарил блаженно, столь чудесный аромат

Вишнёвый сад, кусты акаций и жасмина.

В пристанционном сквере отдыхал солдат,

Глазел на шляпу – что напротив – господина.

По скверу тропка – лентой серпантина.

Не признавая правил, никаких преград,

Вдаль убегая, устремлялась наугад, –

как в море по волнам летела бригантина…

Над той весеннею подольской стороной

Сияло солнце, как светильник золотой,

Людской шуршал, перекликался

муравейник.

На станции Калиновка шумел базар –

Востребован там был всегда любой товар…

Летели поезда, гудели в отдаленье.

Летели поезда, гудели в отдаленье.

Калиновка – подольский малый городок,

Пристанционное местечко-поселенье

На той дороге – на железной – островок.

Ни разу я туда приехать и не смог,

Моей судьбе другое было повеленье –

Осиливал, как мог, я времени теченье

Вдали от самых первых маминых дорог.