Читать книгу За чужую свободу - Федор Ефимович Зарин-Несвицкий - Страница 17

Когда Лев Кириллович вернулся домой, оживленный и возбужденный своими разговорами с шевалье и Новиковым, первым вопросом его было: дома ли княгиня?

К его удивлению, ему ответили, что ее сиятельство уехали. Это поразило его. Он так привык, что последние дни княгиня безвыходно сидела дома. А теперь тем более, ввиду его близкого отъезда, он думал, что княгиня будет избегать выездов. Он уже забыл о своем решении избегать встреч с княгиней до отъезда и с эгоизмом влюбленного негодовал на нее.

«Ну, что ж, – с раздражением думал он, – конечно, что я ей? Разве мы не чужие люди? Бог с ней!»

Но, несмотря на такие мысли, он не мог успокоиться. Куда она могла поехать?

– А старый князь дома? – спросил он лакея.

– Никак нет, – ответил лакей, – их сиятельство отбыли во дворец.

– Во дворец? – с удивлением спросил Левон. – В какой?

– К ее величеству вдовствующей императрице, – ответил лакей. – Сейчас же после завтрака пришла эштафет.

– С княгиней? – быстро спросил Левон, и у него отлегло от сердца.

– Никак нет, – ответил лакей, – их сиятельству занездоровилось. Потом был их батюшка. Они вместе и отбыли.

Левон нахмурился. Ему вообще не нравился Буйносов, Друг Голицына, ханжа и лицемер, как представлял он его себе.

– Ну, ладно, – сказал он, – вели подать мне ужин.

Ему не хотелось есть, но хотелось как‑нибудь убить время.

Он сидел за столом, ничего не ел, но усиленно пил стаканчик за стаканчиком старое рейнское вино.

Оживление его погасло. Ревнивая тоска овладевала им. «Благо, общее благо, все это очень хорошо, – думал он, – но что же остается лично человеку? Любить всех – значит не любить никого… Ах! От Наполеона до последнего раба в его вотчине всякий жаждет личного счастья. Маленького, уютного уголка, где отдыхало бы сердце. Ни слава, ни власть не могут заполнить этой пустоты. На вершине величайшего могущества человек будет одинок и несчастлив, если его сердце, только уголок его сердца не будет заполнен. Без личного счастья ничто не нужно… Ничто…«Такие мысли овладевали молодым князем по мере того, как он все больше и больше пил старый рейнвейн… И опять та же мысль захватила его. «Если нет личного счастья, надо умереть».

– Ну что же, умрем! – почти громко произнес он, выпивая новый стакан вина.

– А вот и я! – раздался звучный голос. На пороге стоял старый князь.

– Ба! Да ты один, – продолжал он весело. – Я слышал твой голос. Это, значит, ты говорил монолог…

Никита Арсеньевич весело рассмеялся. Он был при полном параде. Под темным фраком голубела лента, на груди в брильянтовых огнях горела звезда.

– Да, я один, – ответил Левон, вставая навстречу дяде, – я расфилософствовался.

– Вижу, вижу, – с улыбкой промолвил князь, подмигивая на пустую бутылку. – Ну, я так голоден и с удовольствием поем. Надо тебе сказать, – продолжал он, – что умеренность и экономия наша добродетель. Мы сохранили традиции императора Павла… Ох, голодно было на его ужинах. Вот Григорий Александрович, тот умел покушать и умел угостить. Уж ежели ужин у светлейшего – так ужин. А где же Irene? Я думал, ты говоришь с ней.

– Я не знаю, где княгиня, – ответил Левон.

– А – а, наверное, у своей приятельницы, этой ханжи Напраксиной, – сказал Никита Арсеньевич. – Терпеть не могу ее… Собирает какую‑то сволочь у себя, на которую я пожалел бы кнутов на моей конюшне.

– Что слышно нового? – спросил Левон, желая переменить разговор.

– Что нового? – отозвался старый князь. – Разве только то, что мы уже в Париже, а Бонапарт повешен… Таково, по крайней мере, их желание. Ах да, вот новость так новость. Предполагается сватовство великой княгини Екатерины Павловны с прусским королем. Она в самом деле создана царствовать… Но, какая игра судьбы! Тверь, сватовство Наполеона, принц Ольденбургский и король прусский. Тут есть над чем задуматься философу. Отдаст ли только государь эту Эгерию?

Левон рассеянно слушал слова дяди. Что ему за дело до всех этих комбинаций!..

– Ну, что ж, подал ты Горчакову рапорт? – переменил разговор старик.

Левон слегка покраснел.

– Нет, дядя, – ответил он, – я говорил сегодня с Новиковым, и мы на несколько дней отложили свой отъезд. Вы знаете, рапорт связывает.

Старик кивнул головой.

– Чем дольше останешься здесь, тем лучше; я все время твержу тебе об этом, – сказал он. – Но что это? – прервал он себя. – Ты слышишь? Кто‑то словно бежит.

Он не успел кончить, как в столовую вбежала княгиня.

– Княгиня!

– Irene!

Мужчины вскочили с мест.

– Ты! Что случилось? – с тревогой воскликнул князь, бросаясь к жене.

Левон остался стоять словно прикованный к месту.

Ирина была страшно бледна, маленькая меховая шапочка едва держалась на голове, черные растрепавшиеся волосы еще сильнее оттеняли ее бледность, ее взор дико блуждал по сторонам, шубка была расстегнута…

– Irene, ради Бога, что с тобой? – князь нежно обнял жену.

– Оставь, оставь меня! – исступленно закричала Ирина, с силой вырываясь из его объятий. – Я убийца! Убийца! Убийца!

Она судорожно разрыдалась и пошатнулась. Князь поддержал ее. Она вся билась в его объятиях.

Левон вышел из оцепенения и подбежал к княгине.

Они усадили ее в высокое кресло. Князь бережно снял с нее шубку.

В дверях показались встревоженные и любопытные лица лакеев. Но старый князь, нахмурясь, взглянул на них, и они мгновенно скрылись.

Левон подал княгине вина. Ее зубы стучали о края бокала, но она все же сделала несколько глотков.

Старый князь стоял перед ней на коленях и с бесконечной нежностью смотрел в ее лицо. Она взглянула на него уже просветленным взглядом и, тихо заплакав, упала головой к нему на плечо.

Все молчали; слышались только детски – жалобные всхлипывания Ирины.

– О, как я страдаю! – тихо прошептала она.

– Irene, – глубоким голосом сказал князь, – ты знаешь, что ты мне бесконечно дорога, что бы ни случилось. Если можешь, скажи сейчас. Если хочешь – скажи позже. Моя вера в тебя безгранична так же, как и моя любовь.

Он замолчал и хотел поцеловать ее руку.

– Нет, нет, – торопливо сказала Ирина, – эта рука, – и она снова заплакала. – Да, – начала она, – я не хочу молчать ни одного мгновения…

Она порывисто встала с места. Встал и старый князь. Левон сделал движение уйти.

– Останьтесь, – остановила его княгиня.

Левон бросил вопрошающий взгляд на старого князя.

– Останься, Левон, – быстро произнес князь. – Мы – одна семья.

– Да, – тяжело переводя дух, начала Ирина, – я – твоя жена, княгиня Бахтеева, с сегодняшней ночи – убийца. О, лучше бы мне не родиться! – в страстном отчаянии воскликнула она. Она помолчала и сделала несколько глотков вина. – Я убила, – продолжала она, – и не раскаиваюсь в этом. Я защищала свою честь.

Левон побледнел и взглянул на князя. Лицо князя приняло такое страшное выражение, что Левону невольно вспомнились рассказы о том, что сам светлейший князь Тавриды робел иногда перед своим другом и называл его бешеным.

– Я убила» их» пророка – Никифора, – произнесла Ирина.

И со странным, почти неестественным спокойствием, как автомат, беззвучным, глухим голосом она рассказала все, происшедшее в этот день. И свой внезапный порыв, когда она вмешалась в круг обезумевших мужчин и женщин, и свой обморок, похожий на сон, и свое пробуждение, и трагическую развязку своего приключения…

С бледным, словно каменным, лицом слушал ее признания старый князь.

– Ты была права, – тихо, с важностью сказал он, – но я боюсь одного: ты, может быть, не убила его?

На лице Ирины появилась слабая улыбка.

– Я так была бы счастлива… Я не могу… как ты добр, – слабея, прошептала она, обнимая старого князя.

– Успокойся же, моя деточка, – нежно начал он.

Но он почувствовал, что тело Ирины отяжелело и она падает из его объятий. Он крепче обнял ее.

Ирина лишилась чувств.