Читать книгу Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР. 1933—1945 - Федор Синицин - Страница 4

Религиозная ситуация в стране тесно связана с национальной политикой. Представляется бесспорным утверждение, что для «русского национального самосознания характерно наличие сильнейшей, утвержденной веками христианской составляющей»²¹⁶. То же самое можно сказать об украинцах, белорусах и других традиционно христианских народах. Аналогичным образом, национальное сознание народов, традиционно исповедующих ислам, тесно связано с этой религией, бурятов, калмыков и тувинцев – с буддизмом, еврейского народа – с иудаизмом.

Советское правительство провозгласило введение института свободы совести²¹⁷ в качестве одного из своих приоритетов²¹⁸. Декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах» от 2 февраля 1918 г. гласил: «Каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры, отменяются»²¹⁹. Норма о свободе совести была представлена в статье 13 Конституции РСФСР 1918 г., статье 4 Конституции РСФСР 1925 г. и статье 124 Конституции СССР 1936 г.: «В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признаются за всеми гражданами»²²⁰.

Однако свобода совести в Советском государстве трактовалась в целом однобоко и некорректно – только как свобода не верить в Бога, свобода вести антирелигиозную пропаганду. Утверждалось, что «в Советской стране исповедовать любую религию – это дело совести каждого, и вести антирелигиозную пропаганду – это долг (выделено мной. – Ф. С.) каждого сознательного гражданина»²²¹. Советская пропаганда яро обличала «панскую Польшу», где «подавлялась свобода совести» путем введения уголовного наказания за атеизм²²², но умалчивала о преследовании православной церкви в этой стране.

На практике свобода совести не только не гарантировалась Советским государством, но открыто им нарушалась. Одним из основных нарушений было поражение духовенства в гражданских правах. Статья 65 Конституции РСФСР 1918 г. гласила, что «не избирают и не могут быть избранными… монахи и духовные служители церквей и религиозных культов». В статье 69 Конституции РСФСР 1925 г. это положение было дано с уточнением – «монахи и духовные служители религиозных культов всех исповеданий и толков, для которых это занятие является профессией»²²³. Однако такое уточнение большой роли не играло.

Религиозное обучение детей и миссионерская деятельность в СССР были запрещены. Хотя положения статьи 4 Конституции РСФСР 1925 г. в первоначальном варианте обеспечивали возможность ведения как антирелигиозной, так и религиозной агитации, в 1929 г. в Конституцию была внесена поправка, отменившая свободу религиозной агитации²²⁴. Пропаганда давала такому положению вещей лицемерное объяснение: якобы «религиозная агитация… глубоко враждебна нашему народу, нашему государству, науке, всей нашей культуре»²²⁵.

В то же время государство открыто поддерживало и финансировало антирелигиозную пропаганду. Массовым тиражом выпускалась антирелигиозная литература и периодическая печать, работали 47 антирелигиозных музеев²²⁶. 13 октября 1922 г. при ЦК ВКП(б) была создана Комиссия по антирелигиозной пропаганде, руководителем которой был назначен видный партийный и советский деятель Е.М. Ярославский²²⁷. Решающую роль в развитии «безбожного движения» в стране сыграла издававшаяся с 1922 г. газета «Безбожник». Вокруг нее быстро сложилась сеть корреспондентов и читателей. Благодаря им в августе 1924 г. в Москве было образовано Общество друзей газеты «Безбожник» (ОДГБ). В апреле 1925 г. I съезд ОДГБ постановил создать единое всесоюзное антирелигиозное общество, с июня 1925 г. получившее название Союз безбожников (СБ). В июне 1929 г. в Москве на II съезде СБ было принято решение о переименовании организации в Союз воинствующих безбожников (СВБ)²²⁸. СВБ вел агрессивную антирелигиозную пропаганду, в том числе при помощи издававшихся массовым тиражом газеты и журнала «Безбожник», журнала «Антирелигиозник», ряда местных антирелигиозных газет и журналов.

Однако к середине 1930-х гг., в связи с национально-патриотической перестройкой советской политики, в отношении Советского государства к религии произошли изменения. В постановлении политбюро ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1936 г. Крещение Руси было признано «положительным этапом в истории русского народа»²²⁹. Христианство в целом стало рассматриваться как «прогрессивное явление» в истории Киевской Руси²³⁰. Даже антирелигиозная печать утверждала, что Крещение Руси было «крупнейшим историческим событием», имевшим «большое значение»²³¹. Как уже говорилось, в том же 1936 г. был подвергнут критике поэт Демьян Бедный за очернение богатырей русского былинного эпоса. Политбюро ЦК ВКП(б) постановило, что богатыри «являются в народном представлении носителями героических черт русского народа»²³² – несмотря на то что Илья Муромец был монахом Феодосиева монастыря (ныне Киево-Печерская лавра), канонизированным Русской православной церковью. Впоследствии в пантеон чтимых советской властью героев был включен князь Александр Невский, также канонизированный РПЦ. Советская пропаганда не могла не отметить факт канонизации князя, однако пыталась преуменьшить значимость этого факта, утверждая, что «церковь долго спекулировала именем… героя в своих корыстных целях»²³³.

В принятой 5 декабря 1936 г. новой, «сталинской» Конституции СССР была отменена норма о дискриминации духовенства в отношении избирательных прав. Статья 135 Конституции гласила, что «все граждане СССР, достигшие 18 лет, независимо от… вероисповедания, социального происхождения… и прошлой деятельности, имеют право участвовать в выборах депутатов, за исключением лиц, признанных в установленном законом порядке умалишенными. Депутатом Верховного Совета СССР может быть избран каждый гражданин СССР, достигший 23 лет, независимо от… вероисповедания… социального происхождения… и прошлой деятельности»²³⁴. Пропаганда тиражировала этот факт, утверждая, что «в СССР безбожники и верующие пользуются одинаковыми правами и несут одинаковые обязанности»²³⁵.

После того как 1 февраля 1935 г. Пленум ЦК ВКП(б) принял решение о демократизации избирательного механизма в стране²³⁶, обсуждение вопроса о наделении «лишенцев», в том числе священнослужителей, избирательными правами проходило в условиях полемики. Однако И.В. Сталин изначально был против сохранения института «лишенцев»²³⁷. Верный вождю лидер советских безбожников Е.М. Ярославский поддерживал его, утверждая, что «было бы неправильно судом лишать всех священнослужителей избирательных прав, т. е. ставить… в положение преступника», так как «не только в нашей стране верующие истолковали бы это как стеснение, ограничение свободы вероисповедания, но и во всем мире враги наши использовали бы этот факт против нас»²³⁸. Наконец, в ноябре 1936 г. на Чрезвычайном VIII съезде Советов И.В. Сталин окончательно высказался против выдвинутых поправок о запрещении отправления религиозных обрядов и лишении избирательных прав служителей культа и других «элементов»²³⁹. Были также отвергнуты поправки о введении уголовной ответственности «классово-враждебных элементов» за «нелегальные собрания» и «подстрекательство к проведению своих кандидатур на выборах»²⁴⁰.

Причина предоставления избирательных прав священнослужителям (что явилось формальным приведением института свободы совести в СССР в корректное состояние) заключалась в стремлении советского руководства сделать Конституцию 1936 г. самой прогрессивной и демократичной в мире на тот момент, что и было достигнуто²⁴¹. Новая конституция, щедро «начиненная» всевозможными правами и демократическими принципами, произвела в тот момент сильное впечатление на советских граждан, многие из которых, будучи убежденными в действительности предоставленных им прав, почувствовали себя «гораздо свободнее, чем раньше»²⁴².

Сразу после опубликования проекта новой Конституции СССР 12 июня 1936 г. заложенные в ней изменения были с надеждой встречены в среде священнослужителей. Некоторые священнослужители считали, что в проекте Конституции «много библейского», а статья 124 Конституции «свидетельствует о примирении советских граждан с Богом»²⁴³. В селе Котельники Московской области священник и церковный староста разъясняли верующим, что «Бог вразумил большевиков»²⁴⁴. В августе 1936 г. в Звенигороде священник высказался, что «вера будет крепчать», так как раньше народ «боялся ходить в церковь, а теперь – свобода совести»²⁴⁵. В Лужайском сельсовете Шахунского района Горьковской области священник «устроил молебен и приветствовал Конституцию»²⁴⁶. Курский архиепископ Артемон и Дмитриевский епископ Иоасаф полагал, что с принятием Конституции будет отменена регистрация духовенства в советских административных органах, будут открыты свечные заводы, разрешены колокольные звоны²⁴⁷. Среди духовенства Грузии была повсеместно распространена уверенность, что «скоро откроют все церкви». Аналогичные настроения в отношении открытия мечетей бытовали в Нахичеванской АССР²⁴⁸. В Тамбовском районе Воронежской области священник говорил, что изменение Конституции «произошло в результате того, что на Советский Союз воздействовали иностранные государства» и что «скоро вообще власть переменится»²⁴⁹.

Священнослужители полагали, что теперь они «считаются трудящимися», поэтому они «будут впредь исполнять свои религиозные обязанности и одновременно служить в советских учреждениях», в результате чего их положение укрепится. Они надеялись, что статья 124 Конституции «означает поворот партии и советской власти в сторону признания за религией и религиозными организациями… положительной роли». Священник одного из сел Ковернинского района Горьковского края сказал: «Братья! Наступили счастливые для всего мира дни. Кем я был раньше? Лишенцем. А теперь и мне дали свободу и меня зовут в Совет». Священнослужители рассчитывали, что будет разрешена религиозная пропаганда вне храмов, восстановлен Закон Божий в школах²⁵⁰.

Некоторые священнослужители открыто приветствовали нововведения, представленные в Конституции. Священник одного из сел Дедовичского района Ленинградской области прислал в сельсовет письмо, в котором благодарил советскую власть за предоставление ему голоса и предлагал свою помощь в разъяснении избирательного закона среди мирян²⁵¹. В Чернском районе Московской области священник на отчетном собрании «благодарил трудящихся и советскую власть за предоставленное ему право участия в общественной жизни». Священник Поспелов прислал в газету «Тамбовская правда» свои тезисы, в которых назвал советскую власть «богоданной и богоустановленной»²⁵². Обновлеченское духовенство Вяземской епархии в феврале 1937 г. направило письмо И.В. Сталину, в котором выражало «глубочайшую благодарность за дарованные… права»²⁵³.

Однако наиболее реалистично настроенные священнослужители выражали недоверие к нововведениям. Бывший архимандрит Киево-Печерского монастыря П. Иванов говорил: «Эти права принадлежали гражданам СССР и по прежней Конституции… а на деле было… открытое издевательство, глумление и преследование… Вот почему никто из верующих… абсолютно не доверяет не только 124-й [статье], но и всей в целом Конституции»²⁵⁴.

После опубликования проекта Конституции священнослужители начали предпринимать конкретные шаги по реализации вновь предоставленных им прав. В частности, они выдвигали предложения к проекту Конституции, в том числе об уменьшении налогов на духовенство и храмы, запрещении «издевательств над церковью, духовенством и верующими», разрешении «праздновать Воскресенье», недопущении «давления за религиозные убеждения» и закрытия храмов без согласия религиозной общины²⁵⁵ и даже о запрещении проведения собраний в колхозах и совхозах во время богослужений²⁵⁶.

Священнослужители выступали с разъяснениями Конституции и «Положения о выборах в Верховный Совет СССР»²⁵⁷ населению. Созданные священниками группы по «проработке» Конституции действовали в Карельской, Татарской АССР, Ленинградской и Омской областях. В Белоруссии церковная власть командировала в ряд районов республики до сорока священников с целью «разъяснения» Конституции²⁵⁸. В Тулуйском сельсовете Каясулинского района Дагестанской АССР мулла А. Салахов по поручению председателя сельсовета провел ряд бесед по разъяснению «Положения о выборах» населению. В Баку мусульманское духовенство само принимало участие в организованных лидерами мусульманской общины курсах по изучению Конституции²⁵⁹.

Священнослужители предпринимали попытки участия в советских мероприятиях, что иногда встречало понимание со стороны местных властей. В Дальнеконстантиновском районе Горьковской области сельсовет поручил священнику произвести подписку на заем обороны. В Минеральных Водах председатель избирательной комиссии назначил псаломщика Федоркина организатором предвыборного совещания, поручил ему оповещение граждан. В ряде районов священники по собственной инициативе производили подписку на сбор средств в пользу испанских детей. В Домошском сельсовете Чебсарского района Вологодской области священник принял участие в двух отчетных собраниях сельсовета. В Ленинградской области (Старая Русса, Порховский и Новгородский районы) священнослужители предпринимали попытки участия в организованных местными властями кружках по изучению «Положения о выборах». В селе Гуньковское Московской области в президиум собрания сельского актива была выдвинута кандидатура местного священника (не прошла). В Орловском сельсовете Городищенского района Сталинградской области священнослужители, по некоторым сведениям, чуть ли не объявили церковь «государственным учреждением», на основании чего требовали «помощи от сельсоветов, отпуска и доставки лесоматериалов для ремонта церкви»²⁶⁰.

Комиссия по вопросам культов при Президиуме ЦИК СССР сообщала, что после опубликования проекта Конституции «увеличилось количество жалоб и изменился их характер». Почти в каждой жалобе имелись ссылки на статьи 124 и 125 Конституции. Тон заявлений стал «требовательнее, настойчивее». Повседневными стали ходатайства, на основании статьи 135 Конституции, об открытии церквей, разрешении проводить религиозные шествия, церемонии под открытым небом и молебны по домам. Если в 1935 г. Комиссия по вопросам культов получила 9221 жалобу и приняла 2090 ходоков, то в 1936 г. – 9646 жалоб и 2945 ходоков²⁶¹.

Имелись попытки самовольного открытия ранее закрытых церквей и молитвенных домов, за что, например, священник села Хуторово Воронежской области был привлечен к ответственности. Молоканская община города Рассказово вела сбор подписей за открытие молитвенных домов, так как «по новой Конституции все церкви и молитвенные дома должны быть открыты». Члены одного из церковных советов в Россошанском районе Воронежской области, ссылаясь на Конституцию, вели среди населения агитацию: «Церковь от государства отделена, поэтому нужно требовать от сельсовета немедленного освобождения нашей церкви от находящегося в ней хлеба». За такие высказывания они были арестованы²⁶².

В Белгороде прошло совещание с участием более пятидесяти священнослужителей. После совещания, «по-своему истолковав статьи 124, 135 и 136 проекта Конституции», они начали вести сбор подписей за открытие церквей²⁶³. В июне 1936 г. ламы Баргузинского дацана (Бурятия) жаловались в Комиссию по вопросам культов на «незаконные притеснения», в том числе изъятие имущества, аресты, высылку²⁶⁴. В Орехово-Зуево возвратились пять священников, которые «ставили вопрос» об открытии церкви²⁶⁵. В мае 1937 г. церковные активисты Сталинградской области открыто требовали открытия храмов²⁶⁶.

Священнослужители пытались усилить религиозную агитацию, расширить церковный актив. В деревне Лисьи Ямы Ленинградской области прошло двухдневное совещание 13 священников и 40 активистов, которые обсуждали «вопрос о новых методах влияния на колхозников»²⁶⁷. В Алексеевском сельсовете Кингисеппского района Ленинградской области священник призывал мирян выбирать в церковную двадцатку «стахановцев, людей помоложе и поэнергичнее». В Бубаринском сельсовете Боровичского района Ленинградской области шла агитация за увеличение количества членов двадцатки, за частое посещение церковных служб. В городе Луга двадцатка была расширена до 48 человек²⁶⁸. В ряде мест священнослужители требовали прекратить антирелигиозную пропаганду в школах²⁶⁹.

В дополнение к требованиям разрешить крестные ходы духовенство решалось на их совершение без санкции государственных органов, обосновывая это тем, что «Конституция говорит о свободе уличных шествий». В мае 1937 г. открытые выступления религиозных активистов, в том числе крестные ходы, имели место в Сталинградской области²⁷⁰. На Украине, в Азово-Черноморском крае, Воронежской, Саратовской областях и ряде других регионов священнослужители пытались организовать демонстрации за открытие церквей и отправку церковных делегаций в Москву и Киев. При этом руководители религиозных организаций указывали, что «свобода уличных демонстраций обеспечивается Конституцией»²⁷¹.

В ряде мест священнослужители изъявляли желание войти в состав сельсоветов, вступить в колхоз, добивались активного участия в рабочих и колхозных собраниях, работы по совместительству в государственных и хозяйственных учреждениях. В Зилаирском районе Башкирской АССР священник Высоцкий открыто заявил местным сельсоветчикам: «Придет время выборов – сядем на ваше место»²⁷².

После принятия новой Конституции были назначены выборы в Верховный Совет СССР (на 12 декабря 1937 г.), Верховные Советы республик (на июнь 1938 г.), местные советы (на декабрь 1939 г.). В связи с тем, что избирательные права были предоставлены в том числе «классово чуждым» элементам, эти выборы следует рассматривать как «испытание на прочность» для советского режима²⁷³.

Сначала власть не опасалась того, что выборы могут перерасти в нечто неуправляемое. И.В. Сталин возражал тем, кто говорил, что «это опасно, так как могут проникнуть в верховные органы страны враждебные Советской власти элементы, кое-кто из бывших белогвардейцев, кулаков, попов и т. д.». Он считал так: «Чего тут, собственно, бояться? Волков бояться, в лес не ходить»²⁷⁴. Е.М. Ярославский вторил вождю: «Какая опасность от того, что служители культов всех вероисповеданий, а их наберется в СССР всего около сотни тысяч (с небольшим), – будут голосовать? Трудно представить себе, чтобы нашелся такой священник в Советском Союзе, за которого массы голосовали бы и выбрали бы его в Совет… Никакой опасности от предоставления им избирательных прав и права быть избираемыми нет»²⁷⁵.

«Благодушным» настроениям советского руководства в отношении наделения избирательными правами священнослужителей потворствовало убеждение, что религия в СССР якобы пришла к окончательному упадку. Антирелигиозная пропаганда распространяла сведения, что в стране «религия не играет уже никакой роли», «многие молятся Богу лишь ради страховки, на всякий случай»²⁷⁶, «социально-экономические корни религии… уничтожены»²⁷⁷. Среди советского и партийного актива бытовало мнение, что с «религией уже все покончено», за нее «держатся только старики и старухи»²⁷⁸.

Именно поэтому в период 1933–1937 гг. антирелигиозная пропаганда в СССР была ослаблена. Периодичность выхода журнала «Безбожник» была сокращена с 24 до 12 номеров в год, журнала «Антирелигиозник» – с 24 до 6 номеров в год, газета «Безбожник» в 1935–1937 гг. не издавалась вовсе. В этот период было прекращено издание местных антирелигиозных журналов и антирелигиозных газет, выходивших в Казани, Киеве, Самаре, Уфе, Харькове, Херсоне²⁷⁹.

В феврале 1936 г. Е.М. Ярославский на юбилейном вечере по случаю десятилетия СВБ доложил, что безбожники к тому времени составляли, как минимум, половину населения СССР. При этом он считал, «что мы уже переваливаем за вторую половину»²⁸⁰. В августе 1937 г. Е.М. Ярославский уверял, что безбожие «распространяется гигантскими шагами», верующих и священников «становится все меньше и меньше». Из некоторых высказываний Е.М. Ярославского, сделанных в 1937 г., можно сделать вывод, что, по его мнению, максимальное число верующих в СССР не должно было превышать трети населения²⁸¹.

Антирелигиозная пропаганда уверяла, что после опубликования Конституции священники будут массово слагать сан²⁸² и даже что «часть служителей культа уже сейчас просит дать какую-нибудь работу, лишь бы уйти из церкви»²⁸³. В подтверждение приводились отдельные факты сложения сана. В журнале «Безбожник» было опубликовано письмо бывшего архиепископа из Калуги А.В. Рябцовского о том, что он принял решение покинуть церковь после того, как «был обнародован документ беспримерной исторической важности – проект Сталинской Конституции», который, по мнению Рябцовского, являл собой «всё, что нужно для благоустроения человеческого общества»²⁸⁴.

Очевидно, по причине уверенности в том, что религия больше не представляет опасности, И.В. Сталин ратовал за менее воинственное ведение антирелигиозной пропаганды. Когда в апреле 1936 г. в программу X съезда ВЛКСМ хотели включить пункт «Комсомол решительно и беспощадно борется с религиозными предрассудками», он сказал: «Зачем писать “решительно”, ’’беспощадно”? Терпеливо надо разъяснять молодежи вред религиозных предрассудков»²⁸⁵.

Проведенная в январе 1937 г. Всесоюзная перепись населения была призвана оправдать ожидания советского правительства по поводу «изживания» религии. Прогнозировалось широкое распространение атеизма, а процент верующих предполагался небольшой²⁸⁶.

Однако результаты переписи стали неприятной неожиданностью для советского руководства: доля верующих среди советских граждан оставалась высокой – 57 процентов взрослого населения (в сельской местности – примерно две трети всего населения, в городах – не менее одной трети). Не позднее 14 марта 1937 г. начальник ЦУНХУ Госплана СССР И.А. Краваль писал И.В. Сталину и В.М. Молотову, что «число верующих оказалось больше… чем ожидали», а также указывал на то, что «день переписи был установлен неудачно… выходной день, да еще и рождественские праздники»²⁸⁷, что говорило о сохранявшейся социальной значимости праздника Рождества.

Сначала результаты переписи, говорившие о высокой религиозности населения, фактически отрицались – пропаганда утверждала, что «одним из замечательных результатов [переписи]… являются показатели роста безбожия среди народов СССР»²⁸⁸. Затем этот вопрос пытались обойти: «Как велико число безбожников в нашей стране, мы сказать не можем. Это покажет перепись». «Верующих людей у нас еще много миллионов»²⁸⁹. Впоследствии неохотно признали, что «во многих районах нашей страны число верующих достигает внушительной цифры; иногда эта цифра превышает число неверующих», «религиозные обычаи очень часто еще выполняются немалой частью населения»²⁹⁰. В декабре 1937 г. Е.М. Ярославский отметил, что безбожникам «на ближайшее десятилетие хватит работы»²⁹¹.

Результаты переписи в отношении религиозности населения, как минимум, до июня 1937 г. скрывались даже от Комиссии по вопросам культов. 1 июня 1937 г. председатель Комиссии П.А. Красиков писал и. о. председателя ЦУНХУ И.Д. Верменичеву: «Прошу Вас сообщить мне хотя бы строго секретно те разработки и данные, которыми Вы уже располагаете»²⁹².

В дополнение к результатам переписи, которые разрушили ложное представление об искоренении религии в СССР, не оправдались надежды на массовое сложение сана священнослужителями. Комиссия по вопросам культов отмечала, что в их среде преобладали противоположные настроения: «Признавая духовенство, советская власть подтверждает, что не может обойтись без него», «религиозность населения, ранее искусственно подавленная, возрастет», «авторитет служителей] культа среди населения поднимется»²⁹³. Действительно, к середине 1930-х гг. в целом произошло изменение отношения простых людей к духовенству. Лишенное государственного покровительства и преследуемое властями духовенство вызывало всё большее сочувствие в низах общества. По мнению М.Ю. Крапивина, священник 1930-х гг. был уже не старорежимный «жирный поп», а свой брат-труженик, советчик и утешитель²⁹⁴.

Таким образом, в начале 1937 г. ситуация в религиозном вопросе кардинальным образом изменилась. Власть осознала свою ошибку в представлении о религиозности населения как решенной проблеме. Эта ошибка могла стоить дорого, принимая во внимание приближение выборов в Верховный Совет СССР. Можно согласиться с мнением, что в данном аспекте Конституция, «задуманная как особый пропагандистский трюк, как гениальный обман иностранного мира и своего народа, могла стать опасной для власти и для вождя»²⁹⁵.

Проведение выборов по новым нормам законодательства, которое предоставило духовенству пассивное и активное избирательное право, всколыхнуло религиозные круги. Священнослужители развили бурную деятельность по мобилизации религиозного актива, подбору и выдвижению своих кандидатов в депутаты – такая деятельность была отмечена в Татарской, Удмуртской, Чувашской АССР, Горьковской, Западной, Куйбышевской, Ленинградской, Омской, Сталинградской, Ярославской областях РСФСР и Харьковской области УССР²⁹⁶.

В селе Николаевка Воронежской области группа во главе с местным священником призывала население «воспользоваться новой Конституцией, быть организованными, чтобы легче продвигать к руководству своих людей»²⁹⁷. В селе Богородском Ивановской области начетчик Спирлов уверял верующих, что «Христос – коммунист, и все, кто соблюдает его учение, – настоящие коммунисты, а потому выбирать в советы надо только верующих»²⁹⁸. В Сайрамском районе Южно-Казахстанской области националистические деятели совместно с мусульманским духовенством составили список своих кандидатов в председатели райисполкома, сельсоветов и других государственных органов²⁹⁹.

Священнослужители устраивали «пробные выборы», в частности, в Узбекской ССР, Карельской АССР, Калининской и Горьковской областях³⁰⁰. В ГЦекинском сельсовете Северной области религиозные активисты убедили колхозников переизбрать председателя колхоза имени Литвинова и выбрать на его место местного псаломщика³⁰¹.

В предвыборной деятельности священнослужители использовали предвыборные поездки – в частности, по колхозам Харьковской области³⁰², а также вели агитацию с помощью «странствующих» религиозных активистов³⁰³. Агитация велась не только в среде религиозной общины, но и в миру – например, в Ивановской области священник вел агитацию в промышленной артели за выдвижение его кандидатуры в Верховный Совет СССР³⁰⁴.

Священнослужители пытались реализовать свое право на участие в избирательных комиссиях, в частности в Ленинградской области. Антирелигиозная пропаганда с возмущением сообщала, что в Мирзояновском районе Южно-Казахстанской области из 125 человек, выдвинутых в участковые избирательные комиссии, 55 оказались «классово чуждыми» – особенно были представлены «сектанты, муллы, попы»³⁰⁵.

Священнослужители, выдвигая своих кандидатов в депутаты, в основном преследовали цель не развить мифическую «контрреволюционную» деятельность, которую им предписывала советская пропаганда, а упрочить положение религиозных институтов: например, в Малмыжском районе Кировского края собрание церковных активистов постановило: «Чтобы церковь хорошо работала… нужно выдвинуть в Верховный Совет кандидатуру протоиерея»³⁰⁶.

В то же время советские органы выявили попытки ряда священнослужителей и религиозных активистов тем или иным образом противодействовать проведению выборов – они «призывали верующих проваливать кандидатуры коммунистов»³⁰⁷, агитировали против «блока коммунистов и беспартийных»³⁰⁸. В Мытищинском районе Московской области церковная группа «старалась дискредитировать кандидатуры, выставляемые в Верховный Совет»³⁰⁹. В Карелии ко дню выборов религиозные активисты приурочивали ремонт молитвенных зданий, в Грузии – организовывали религиозные процессии и массовые богослужения на кладбищах. Распространялись «письма с неба», которые пророчили близкий конец света, а с ним – и конец безбожной власти³¹⁰. Муллы и ишан Ашхабадского района Туркменской ССР «запугивали» женщин, отвлекали их от посещения кружков по изучению избирательного закона. В Уфе были распущены слухи, что «большевики к выборам не подготовились, и выборы не состоятся»³¹¹.

Резкая активизация религиозного актива вызвала серьезную озабоченность у советских властей. На февральско-мартовском 1937 г. пленуме ЦК ВКП(б) А.А. Жданов объявил, что церковь – это единственная сила, «не подконтрольная правящей партии»³¹². В марте 1937 г. Е.М. Ярославский констатировал: «Поповщина переходит в наступление»³¹³. В ответ была развернута широкая программа противодействия под следующими лозунгами: «Дать отпор поповщине во время предстоящих выборов», «Не место служителям культов в Советах депутатов трудящихся!», «Не пропустим враждебных людей в органы советской власти! Разоблачим врагов под маской служителей культа»³¹⁴.

Во-первых, пресекалась деятельность по выдвижению религиозными активистами кандидатов в депутаты. Государственные органы отслеживали, чтобы на предвыборных собраниях выдвигали только «нужных» кандидатов. Появление «незапланированных» кандидатов пресекалось³¹⁵. Пропаганда призывала «быть бдительными», чтобы не дать духовенству «помешать успешному проведению избирательной кампании». Особенно это касалось выборов в местные советы, когда ожидалось, что «придется встретиться с более активной работой церковников», которые «питают надежды попасть в Советы… в селах (меньше… в городах)» и будут «действовать более тонкими, более замаскированными приемами»³¹⁶.

Юридическим основанием для пресечения выдвижения кандидатов религиозными активистами служили дискриминационные положения статьи 141 Конституции: «Право выставления кандидатов обеспечивается за общественными организациями и обществами трудящихся: коммунистическими партийными организациями, профессиональными союзами, кооперативами, организациями молодежи, культурными обществами»³¹⁷. Этот перечень был исчерпывающим. Религиозные организации, на основании того, что они были «отделены от государства» и «лишены права вмешиваться в государственные дела», выставлять кандидатов в депутаты права не имели³¹⁸.

Во-вторых, была развернута бурная пропагандистская кампания, направленная на убеждение населения, что все священнослужители – «враги народа», «шпионы», «агенты фашизма». Советская печать утверждала, что служители религии «зачастую являются прямыми агентами и участниками всякого рода контрреволюционных шаек, иностранных разведок, диверсантских бандитских организаций и т. п.», «шпионы и диверсанты бродят по нашим селам под видом попов, монахинь, святых и юродивых, собирают сведения шпионского характера, готовят диверсии и террористические акты». Утверждалось, что «значительное количество попов разоблачено, как враги народа» и что «всякий, даже самый “советский” поп – мракобес, реакционер, враг социализма»³¹⁹.

Для иллюстрации крайней агрессивности этой кампании следует привести заголовки статей в центральной и региональной прессе: «Церковники и сектанты на службе фашизма», «Разоблачать фашистскую агентуру в рясах», «О некоторых фактах контрреволюционной и шпионской деятельности духовенства», «С крестом и маузером», «Враги в рясах», «Попы-шпионы», «Шпионы и диверсанты в рясах», «Церковники и сектанты на службе фашистских разведок»³²⁰. Пропаганда не скупилась на самые отвратительные эпитеты в адрес священнослужителей (например, «шпионско-диверсантская церковно-сектантская мразь»)³²¹.

В-третьих, с 1937 г. разворачиваются массовые репрессии в отношении священнослужителей. Аресту подверглась большая часть православного духовенства (включая обновленцев), закрытие церквей приобрело обвальный характер – только в 1937 г. было закрыто 8 тыс. церквей³²². По данным А.Н. Яковлева, в 1937 г. по «церковным делам» было арестовано 136 900 человек, из них расстреляно – 85 300; в 1938 г. – соответственно 28 300 и 21 500³²³. В 1937 г. было арестовано 50 православных епископов (для сравнения – в 1935 г. – 14, в 1936 г. – 20 епископов)³²⁴. В дополнение в апреле 1938 г. была ликвидирована Комиссия по вопросам культов, которая пусть предвзято, но занималась разбором жалоб верующих на незаконные притеснения, принимая в том числе решения о пресечении незаконного закрытия церквей и мечетей³²⁵. С апреля 1938 г. вопросами религии занимались только специальные структуры НКВД.

Репрессии, с особой силой развернутые в отношении священнослужителей и религиозных активистов в 1937–1938 гг., в целом следовали в общем русле «ежовщины». Однако, на наш взгляд, они были усугублены ярко проявившимся в 1936–1937 гг. стремлением религиозного актива реализовать свои конституционные права. Советская пропаганда с удовлетворением сообщала, что на выборах в советы «церковники были биты», «все происки церковников и сектантских вожаков потерпели… полный крах»³²⁶. При этом, конечно, не уточнялось, какими средствами эта цель была достигнута.

После окончания «Большого террора» с 1939 г. накал репрессий в отношении священнослужителей и верующих снизился³²⁷. Антирелигиозную деятельность было предписано проводить более мягкими способами. Планировавшаяся третья «безбожная пятилетка» не была санкционирована руководством страны, и потому ее провозглашение не состоялось³²⁸. Вместо агрессивных акций предписывалось «терпеливо разъяснять вред религиозных предрассудков», применять «индивидуальный подход к верующим», не противопоставлять безбожников верующим, а оказывать им помощь «в деле их полного освобождения от реакционного влияния религии». Лозунг «Закрыть все церкви» был признан вредным³²⁹. Вновь усилилась антирелигиозная пропаганда. Периодичность журнала «Антирелигиозник» возросла до 12 номеров в год³³⁰. В 1938 г. было возобновлено издание газеты «Безбожник», количество номеров которой выросло с 30 номеров в 1938 г. до 44 номеров в 1940 г. В 1941 г. эта газета стала еженедельной³³¹. Стали выходить газета «Безвiрник» на украинском языке³³², журнал «Мебрдзоли атеисти»³³³ и одноименная газета на грузинском языке³³⁴. В 1937 г. был выпущен номер журнала «Безбожник» на бурятском языке, в 1938 г. – три номера узбекской газеты «Узбекистан худосизлари». В 1938–1941 гг. Центральные курсы политпросветработников издали 8 выпусков брошюры «Методическое письмо заочнику-антирелигиознику»³³⁵. В то же время с 1935 г. не издавался единственный печатный орган Русской православной церкви – «Журнал Московской патриархии»³³⁶.

Другой причиной, заставившей советское руководство проводить более осмотрительную политику в отношении религии, стало присоединение к СССР в 1939–1940 гг. Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины, 23 млн человек населения которых не испытало воздействия атеистической пропаганды. Утверждения советской пропаганды, что на Западной Украине и в Западной Белоруссии «вражда к попам и ксендзам была в народе очень сильна», а после вхождения этих территорий в состав СССР «многие трудящиеся открыто порывают с церковью и религией»³³⁷, не соответствовали действительности. Руководство Советского Союза, располагая действительными данными о религиозности населения новых территорий, обратило внимание на Русскую православную церковь как на потенциального союзника в советизации этих земель³³⁸. Важность использования потенциала РПЦ была высокой, ввиду распространенных на вновь вошедших в состав СССР территориях слухах о грядущих гонениях на религию³³⁹. Власти рассчитывали, что РПЦ сможет передать священнослужителям присоединенных регионов опыт религиозной деятельности в условиях советского общественного строя. Хотя иерархи церкви, окормлявшие паству на новых территориях, – митрополит Николай (Ярушевич) и архиепископ Сергий (Воскресенский) – иногда рассматривались местным населением как «агенты ЧК»³⁴⁰, что мешало укреплению их авторитета, власть пыталась опираться на РПЦ, в связи с чем не осуществляла на вновь присоединенных территориях антирелигиозные гонения³⁴¹.

Цель опоры на РПЦ на вновь присоединенных к СССР территориях заключалась также в «нейтрализации» потенциальной антисоветской активности других конфессий. Особую проблему для властей представляла связанная с Ватиканом Украинская греко-католическая церковь (УГКЦ), приверженцами которой были около 50 процентов населения Западной Украины³⁴². Поэтому советская пропаганда содержала антиуниатские посылы³⁴³, в том числе стремясь подорвать авторитет главы УГКЦ митрополита А. Шептицкого, который в советской пропаганде был назван «представителем польской аристократии», «уполномоченным по окатоличиванию украинских народных масс». Было объявлено, что украинцам «совершенно чужда» и Римско-католическая церковь³⁴⁴. Руководство СССР выражало недовольство тем, что в Литве католическое духовенство «ведет явно антисоветскую работу среди населения»³⁴⁵. В этой республике издавался антирелигиозный журнал «Свободная мысль» на литовском языке, а в Эстонии – журнал «Атеист» на эстонском языке. Однако в предвоенный период пошатнуть положение униатства и католицизма, равно как и протестантизма, на новых территориях СССР не удалось – прежде всего из-за высокой религиозности населения.

К началу Великой Отечественной войны отношение советской власти к религии оставалось резко отрицательным. С одной стороны, в государственной идеологии сохранялась ранее введенная положительная трактовка «прогрессивности» Крещения Руси (по той причине, что оно «поставило русскую киевскую державу на одну доску с самыми передовыми странами Запада»³⁴⁶), в июне 1940 г. в СССР была отменена шестидневка и восстановлен традиционный для христианского календаря воскресный отдых. Тем не менее советская пропаганда продолжала утверждать об «антипатриотичности» религиозных институтов, муссировала «примеры измены и предательства со стороны служителей церкви», предупреждала, что религия «разжигает национальную рознь, пытается натравить трудящихся разных национальностей друг на друга»³⁴⁷ (например, в Кабардино-Балкарии священнослужители были прямо обвинены в провоцировании преступлений по националистическим мотивам³⁴⁸).

В 1940 г. Президиум Академии наук СССР заслушал доклад Е.М. Ярославского о мерах по усилению научно-исследовательской работы по истории религии и атеизма, в рамках чего Институту истории АН СССР было поручено подготовить к публикации работы, раскрывающие «реакционную роль церкви в истории народов СССР»³⁴⁹. В июне 1941 г. в журнале «Безбожник» была опубликована статья, в которой утверждалось, что Русская православная церковь была «антипатриотичной» и «антинациональной» во все периоды истории России. Был сделан вывод, что «религия является злейшим врагом советского патриотизма»³⁵⁰. Роль религии в мире оценивалась в советской пропаганде предвоенного периода так же отрицательно. Пропаганда распространяла сведения, что «церковь не только организационно и политически связана с фашизмом», «находится… на службе фашизма», но и «пытается внушить верующим мысль о примирении с фашистами»³⁵¹. Резко негативная оценка давалась католической церкви – в частности, в связи с принудительной «христианизацией прибалтийских народов»³⁵². Подчеркивалось, что католические священнослужители на Западной Украине и в Западной Белоруссии «мечтают о возвращении ненавистного народу панского строя»³⁵³, говорилось о связи великого муфтия Иерусалима Х.М.А. эль-Хусейни и мусульман Эфиопии с итальянскими фашистами³⁵⁴.

Перед Великой Отечественной войной произошел новый подъем репрессий по «церковным делам». Если в 1939 г. по делам такого рода было арестовано 1500 человек и расстреляно 900 человек (в 95 раз меньше, чем в 1937 г.), то в 1940 г. – уже 5100 человек и 1100 человек, в 1941 г. – 4000 человек и 1900 человек соответственно³⁵⁵.