Читать книгу Дети в сети. Шлем безопасности ребенку в Интернете - Галина Мурсалиева - Страница 6

«…Нас все время заставляют решать не те вопросы и не так их ставят», – объяснял мне когда-то давно про то, что происходит с общественным сознанием, психоаналитик Владимир Осипов. В ответах на не те и не так поставленные вопросы всегда происходит пляска каких-то невероятных домыслов, противоречий, предвзятости, выхваченных из контекста фраз обсуждаемого явления. И что еще хуже – фраз, которых даже и из контекста нельзя было выхватить, – их там просто не было. Безусловный в этом смысле чемпион – словосочетание «теория заговора».

Ничто в моем тексте не могло натолкнуть на эту мысль (сообщите, если вдруг что-то найдете). Можно тупо предположить, что приписываемая к публикации «теория заговора» могла каким-то странным образом зародиться с одного из первых абзацев. С того, где я, размышляя, кто стоит за группами смерти, перечисляю разные версии и говорю, что не знаю, какая из них верна. И потом уже, где-то ближе к концу, сетую, что мы видим только поверхность айсберга и не знаем, кто Воланд.

Но в моем перечислении есть разные виды духовных уродов – маньяки, фашисты, сектанты. Какой мог быть бы заговор, например, у маньяка?! Мог быть только преступный умысел. Я говорю в газетной публикации о преступлении, всячески это подчеркиваю. Именно этот посыл очень четко очерчен во вступительном слове «От редакции» – вы можете это увидеть сразу, как только откроете ее здесь же, в книге.

Для чего нужна была такая подмена понятий? Почему ее так мощно педалировали со всех сторон? Под нее легко ложилось продолжение фразы, цитирую по памяти одно из высказываний, которое в разных вариациях повторялось тысячи раз: «Эта публикация о бредовой теории заговора, из которой непонятно, кому и зачем могло бы быть нужно – убивать детей». То есть ложь первой фразы сразу подтачивала серьезность, тревожность, трагичность темы. Все становилось не настоящим.

Но давайте я еще раз повторю образец популярной рекламной (или антирекламной?) фразы, только уже без подставки в виде заговора. А именно так, как и было сказано в публикации, – объективно. Она бы звучала так: «Эта публикация о преступлении, из которой непонятно, кому и зачем могло бы быть нужно убивать детей». И смотрите – тогда уже сразу становится возможным разговор в нормальной логике. Я могу ответить: не знаю, кому нужно, но слышала от разных следователей предположительную версию об ОПГ.

Зачем? Я не знаю – нам с вами, нормальным, законопослушным людям, никогда до конца не понять, зачем, например, сатанисты приносят детей в жертву. Почему маньяки так извращенно их убивают. Зачем фашисты их сжигали в газовых камерах. Для чего наркодилеры продают им смертельный спайс. Зачем в секте «Народный храм» в Джонстауне были совершены массовые убийства и самоубийства 911 человек – взрослых и детей…

Нам никогда не понять.

Но кейс под названием «теория заговора», в который опустили суть страшного явления, имеет двойное дно. И его выдала в лексическом смысле, как ни странно, детский психолог. Она написала: «…Обвинять Интернет в существовании мирового заговора – идея не самая продуктивная». И в таком сочетании, в такой связке двух избитых уже обвинений сразу стала очевидна проекция параноидального объекта. Обратите внимание: люди, яростно приписывавшие мне «теорию заговора», для которой не было никаких оснований, с лёгкостью приняли свою собственную теорию заговора – об уничтожении Интернета. Почему? Потому что это – привычный заговор. Он не такой реальный, как суть и смысл публикации. С ним так комфортно выглядеть героями – вроде бы как воевать с властью, при этом уютно устроившись с ноутбуком на диванчике.

То есть вот о том, что материал «Группы смерти» сделан по заказу Роскомнадзора, ФСБ, депутата Мизулиной, уполномоченного по правам ребенка РФ Астахова (он на тот момент еще не был в отставке) и, наверное, даже Путина, тоже говорилось (подразумевалось) везде. Чтобы закрыть социальные сети и вообще Интернет. Такой заказ.

Я, как царь Кащей, над златом воображаемым чахла – представляете, сколько мне могли бы заплатить? И еще вспоминала пикеты, на которые каждый четверг в начале двухтысячных годов приходили простые люди, всего-то поначалу человек 7 от силы. Помню, что в их числе были библиотекарь, озеленитель, водитель – обычные люди. Они разворачивали плакат – «Против войны в Чечне» в самом центре Москвы – это было очень рискованно, потому что именно Чечню в то время все громко и резко хотели «заасфальтировать» вместе со всем населением, включая младенцев. Я много времени провела с ними и не раз о них рассказывала в «Новой газете» (см. публикации «Разлом в головах» http://www.novayagazeta.ru/society/13566.html и «Разлом в головах – 2» http://www.novayagazeta.ru/society/16891.html).

Несколько раз цитировала слова (и никогда, наверное, уже не забуду) замечательной москвички пенсионерки Валентины Василевской: «Мы стоим, как флажок для нормальных людей, и они радуются, увидев нас, потому что им, так же как мне, казалось – до того как я узнала про этот пикет и стала приходить сама, – все общество впало в остервенение…»

Это было в разгар Второй чеченской войны и происходило, напомню, в центре Москвы. Мимо шли и шли прохожие. Увидев плакат пикетчиков, многие из них выкрикивали: «Предатели! Сколько вам заплатили?!» Теперь вот и у меня в первые дни после публикации при совсем уже других (или не совсем других?) обстоятельствах, спустя лет 14–15, тоже спросили в личном сообщении в Фейсбуке: «Мурсалиева, сколько вам заплатили?»

«Надо было понимать, что в ситуации, когда идет наступление на последние наши свободы, вас обвинят в заказухе. И вы невольно на них сработали, – горько сетовал один мой давний хороший знакомый. Он выглядел расстроенным. – Как так можно было?!! Надо было взвешивать риски!»

Мне ни разу не приходила в голову мысль о рисках именно в таком ракурсе. Но если бы даже она вдруг пришла – что тогда? Я не могу себе представить таких весов, думаю, что никто из нормальных людей таких весов не представит, ну правда – как это? Как взвесить? Ты кладешь на одну чашу предположение, что тебя могут обвинить… в гипотетической угрозе закрытия социальных сетей? Вообще Интернета? А на другую?

И вот именно здесь возникает тема, которая мне лично представляется невероятно важной. Она об образах, которые мы строим для себя и друг для друга. Что с нами происходит, когда мы – в образе бесстрашных героев, бескомпромиссных борцов с властью? Где та грань, за пределы которой переступить нельзя? И можно ли, геройствуя, особенно в ситуации уже даже не смутного, а беспросветно мутного теперешнего момента, когда не очевидны риски именно твоей жизни, жертвовать чужими жизнями? Всеми способами выключать свет, только что загоревшийся над следами преступников, путать эти следы, затаптывать – это же, по сути, уже сращивание с теми, кто выстроил смертельный Лас-Вегас детям. Такое незаметное происходит погружение: герой встал на защиту Интернета, узнав о том, что там орудуют «группы смерти». Не на защиту детей, а на защиту, по сути, границ места, где это происходит. Это все равно как если бы во время, когда в Москве орудовал битцевский маньяк, закричать: «Защитим Москву, нет никаких маньяков! Москва не виновата!»

«Интернет не виноват, подростковые суициды были и до него!» – это был один из пунктов (хотя вот это точно пунктик) обвинений «пограничников-героев». Обсуждать такой тезис всерьез – как? Кто с этим «прозрением» спорил?

Если ты правда веришь в свою бескомпромиссную борьбу с властями, ты – герой, а не живешь просто в образе, – значит, любую информацию от властей подвергаешь как минимум сомнению, а вообще-то – остракизму. Что же за облако счастья взвилось, от чего так ликовали-торжествовали «герои, борцы за свободы», когда появилась официальная информация о том, что зловещий персонаж моей публикации Ева Рейх оказалась 13-летним подростком? Почему это приняли безоговорочно и сразу, испытали такой прилив вдохновения, что выпустили (выдохнули?) десятки новых текстов-постов, заметок, комментариев – видите, мол, это «просто дети баловались в сети, нет никаких групп смерти».

И вот я думаю, а читали ли они действительно саму газетную публикацию, или желание громко высказаться по теме нового тренда (вдруг не успею, не услышат, не заметят, «солнышко скроется, муравейник закроется») затмило все? В публикации же говорится: «Не старайтесь запомнить имя Ева Рейх – «рейхов» в этих бесчисленных группах бесчисленное множество – Виталий Рейх, Александр Рейх и т. д. Ко всему прочему Ева Рейх легко переходит в «тело» Мирона, часто меняющего фамилии…»

Когда ты в образе, простейшая мысль «А если подростка подставили, объявив ее Евой Рейх?» из сознания вытесняется. В сети немало аргументов, в том числе и довольно-таки убедительных, для того чтобы как минимум усомниться в официальной информации. Но именно к ней направлена вспышка абсолютного доверия у «борцов с властью».

Когда вопросы ставят не те и не так, появляется интересный феномен: в пляску предвзятости, домыслов, противоречий влетают и абсолютно честные ответы. Ритм пляски влечет приличных, самостоятельно мыслящих людей, когда слышны такие, например, аккорды: «Подростки делали себе самопорезы и до Интернета». Я бы и сама здесь «станцевала круг»: в моей юности был такой знакомый Витя – у него все руки были в шрамах, а еще он втыкал себе в лоб кнопки. Он, к счастью, жив, благополучен. И каждый, так же, как я сейчас, вспоминал в обсуждениях своих каких-то Вить с разными судьбами. Но Витю, Машу или Иру, о которых мы все вспоминаем, никто не просил присылать фото шрамов в специальный альбом. И уж тем более никто не подстрекал их делать самопорезы специально, для того, чтобы в этот альбом войти. Это не было для детей ступенькой конкурса-игры, в результате которой ты либо перейдешь, либо не перейдешь на следующий уровень. Получишь или лишишься шанса стать избранным. И для Вити никто не развешивал на каждом столбе призывов-кричалок: «Закрой уши, никого не слушай! Режь себя, ну же! Ты никому не нужен». К нему не обращались напрямую из всех окон и дверей: «Любишь все запретное? Порезы и кровушку? Жми на нож». Это все есть в газетной публикации – и это только часть хитрой и продуманной схемы, смертельного Лас-Вегаса, внушающего детям разными путями: единственный выход из этой жизни – суицид, выпиливайся!

Мне поначалу само это слово – «выпиливание» – казалось странным каким-то жаргоном. А позже, уже после выхода публикации, один из друзей рассказал, что среди хиппи периода 1970–1980-х существовал глагол «пилиться» (обратите внимание на незавершенную форму!), который означал как раз процесс нанесения ран на запястья без цели суицида.

То есть, взяв завершенную форму глагола – «выпиливаться» и требуя от детей присылать свои шрамы, «Лас-Вегас» уже заранее увязывал этот этап с конечной целью их гибели.

Это как учебная программа, альтернативная такая школа наоборот. То есть речь можно вести даже не о каком-то просто клубе самоубийц, а о курсе обучения, четко рассчитанном по времени – 50 дней, с заданиями на дом. То есть в «классе на уроке» (в суицидальных пабликах) подросток, попавший по ссылкам в закрытую группу, смотрит огромное количество роликов о суицидах, слушает об этом песни и получает невероятное множество цитат великих классиков – все по теме. Цитаты замечательные, и песни есть хорошие, но когда это все сложено-уложено в одно, оно так и укладывается в головах. А в задании на дом Зазеркалье № 1 просит не только фото самопорезов – оно просит сочинений, рассказов или рисунков о Рине, девочке, которую искусственно превратили в мем суицида. Повторюсь – превратили искусственно! Потому что это очень важный след всей преступной схемы и его затаптывает Зазеркалье № 2. Обратите внимание, когда будете читать публикацию, вот на эти слова: «Если посвятить теме много времени, можно увидеть, как была тщательно спланирована раскрутка смерти Рины».

Смотрите, как пытались замести этот важный след: «Автор с Интернетом на вы, соответственно, не мог понимать и знать, что мемы не создаются искусственно, они возникают только стихийно…»

Что здесь правда? Я, конечно же, непрокачанный, непродвинутый пользователь. Я не знала сленга, что значат, например, слова «раржпег» или «сигна». Я также не знаю ничего до сих пор про поршневые кольца (не выдавайте меня ГИБДД) в машине, хотя езжу за рулем уже 17 лет. Но если вдруг когда-нибудь мне пришлось бы работать над материалом, где что-то, пусть даже какая-то не самая важная нить была бы связана с этими самыми кольцами, – я бы знала о них все досконально. И про верхние, и про нижние, и про то, какие из них обеспечивают герметичность камеры сгорания. Я бы узнала о них все, что можно было бы узнать, и, может быть, даже чуть больше. Это первое правило профессионала – не рассказывать в газете то, о чем твои представления смутны. Изучать, вникать в суть всех предметов, включаться эмоционально, подмечать детали, подниматься над ситуацией и видеть всю систему – я всю жизнь только так и работаю.

Нужно было разобраться в том, что такое «раржпег», в работе над материалом – я потратила время и разобралась. Я также досконально разобралась в мемах и, если честно, с трудом выдержала менторскую лекцию редактора «Медузы» Ивана Колпакова в прямом эфире на радио «Свобода» (http://www.svoboda.org/a/27747726.html): «Беда заключается в том… автор верит свято, что история про Рину стала мемом в Интернете, потому что кто-то управлял этой историей, кто-то специально ее вбрасывал, форсил, продвигал, рекламировал и так далее. Мемы просто по-другому существуют в Интернете, они сами собой возникают и сами собой разлетаются, так это происходит, потому что это горизонтальная структура…»

Я не знаю, свято ли верил в то, что он говорил, представитель «Медузы», но здесь вариантов всего два: он либо врал, либо абсолютно некомпетентен в вопросе, по которому так самоуверенно и с таким апломбом просвещал студию и слушателей радио. В мире, где в рекламу вкладываются миллиарды долларов, говорить о том, что нельзя создать искусственный мем, просто смехотворно. Существует понятие «forced meme», как раз означающее мем, который был искусственно популяризован частым повторением. Пиарщики, например, хорошо знают такое понятие, как «мемизация информационного сообщения для придания вирусности контенту».

Так вот, все было именно так: «История про Рину стала мемом… потому что кто-то управлял… специально ее вбрасывал, форсил, продвигал, рекламировал…» Я в это действительно верю, потому, что у меня для этого было достаточно доказательств до публикации и стало еще больше после нее благодаря читателям. (Подробнее об этом в первой главе второй части книги.)

…Итак, есть мем, он создан, впечатлил детей очень сильно. Что дальше? Им задают домашнее задание: написать сочинение или рассказ о Рине. Что такое сочинение в школе, для чего существует такая методика? Учителя вам ответят: для закрепления и лучшего осмысления материала.

Это – школа суицида: сочинения-рисунки о Рине, фото с порезами, которые дети должны были присылать в специальный альбом. С методичкой: глаголом «пилиться», который употреблялся прежде в связи со шрамированием, а превратился в «выпиливание». С четкими инструкциями, с проверкой знаний и уровня душевного состояния: «Эй, кис, что случилось?» (См. публикацию «Группы смерти».)

Я не буду сейчас даже брать в расчет, какие там дальше идут этапы «игры» (рассказано в публикации). Они самые действенные, но даже без них – это вот все просто триггер?!

Это понятие стало высшей ступенью эволюции в самой громкой части публичного обсуждения публикации «Группы смерти». Последним пунктом защит.