Читать книгу Грани миров. Серия «Синий олень». Книга первая - Галина Тер-Микаэлян - Страница 9

Аду Эрнестовну Муромцеву справедливо считали одним из ведущих в Советском Союзе, да и во всем мире специалистом по криптографии и криптоанализу. Поэтому аудитория во время ее лекций всегда была переполнена слушателями – не только своими «родными» студентами и аспирантами, но и учащимися других ВУЗов, а также сотрудниками самых различных организаций. Даже предпраздничная пятница седьмого мая в этом смысле не составляла исключения.

Она не удивилась, когда перед самым началом лекции секретарша декана ввела иностранного вида товарищей и попросила сидевших в первых рядах ребят освободить для них места – накануне декан факультета, Аарон Маркович Гарбер, зашел к ней в кабинет и при закрытых дверях интимно сказал:

– Ада Эрнестовна, голубушка, вы знаете, что сейчас к нам в связи с празднованием двадцатилетия Победы прибыло невероятное количество делегаций от братских компартий. Так вот, в составе некоторых из них есть товарищи, которые очень хотят послушать ваши лекции – они специально ради этого приедут завтра из Москвы в Ленинград. В связи с этим меня просили передать вам особую просьбу, быть осторожнее в смысле обмена информацией. Конечно, все приехавшие – проверенные товарищи, но…

Ада Эрнестовна пожала плечами:

– Мне это не совсем понятно, Аарон Маркович, тематика моих работ открыта.

– Да-да, я понимаю, и все же… Я расскажу вам – конечно, сугубо лично – об одном случае. Когда не так давно наши физики ездили на международную конференцию, их в КГБ предупредили: ни в коем случае ничего не сообщать, только собирать информацию. Так ЦРУ оказалось хитрее: их специалисты ни о чем не спрашивали, охотно отвечали на все вопросы, но по характеру задаваемых нашими учеными вопросов получили кое-какую очень важную информацию. После этого случая в Комитете Госбезопасности произошли кадровые перестановки – такого промаха простить было нельзя. Это я вам, конечно, не для передачи кому бы то ни было.

– Да, понимаю, спасибо за откровенность, можете меня не предупреждать, Арон Маркович. Но вернемся к завтрашним гостям – я-то что могу поделать? – в голосе Ады Эрнестовны прозвучало легкое раздражение. – Я с органами Госбезопасности не сотрудничаю. Во время войны меня не взяли на работу в шифровальный отдел из-за того, что мой отец был расстрелян, а теперь я от всех подобных предложений отказалась сама.

– Я вас очень хорошо понимаю, Ада Эрнестовна, но речь идет не о сотрудничестве, да и не мое дело подобное вам предлагать. Просто меня просили передать: в завтрашней лекции постарайтесь дать больше общей информации, не делайте упор на детали ваших последних работ. И если… гм… если вам будут задавать вопросы…

– Я поняла, Арон Маркович, – в ее голосе прозвучала легкая ирония, – мне предлагают поступить так, как ЦРУ с нашими физиками, и выяснить уровень их достижений в области криптографии. К сожалению, обещать ничего не могу, я уже говорила, что мой удел – чистая наука.

Декан со вздохом покачал головой и поднялся.

– М-да. Ну, я передал вам то, что меня просили, вы меня поняли. Остальное – на ваше усмотрение. Да, и еще: товарищи прибудут из Москвы в Ленинград только к полудню, поэтому я попрошу вас перенести лекцию на более позднее время. Скажем, на три часа дня. Вы не возражаете?

– Переносите, – сухо ответила Ада Эрнестовна, с досадой подумав, что с учетом всех вопросов, которые зададут свои и иностранные товарищи, трехчасовая лекция, закончится не раньше семи, а то и половины восьмого.

Чисто из принципа, она не начала говорить, пока изгнанные с первых рядов студенты не притащили откуда-то стулья и не расселись. Иностранные товарищи почтительно ждали, приготовив свои блокноты с авторучками и слегка наклонившись вперед.

В самом последнем ряду примостился маленький человечек совершенно неприметного виду, как все остальные раскрыл перед собой тетрадь, вертя в руках авторучку и, возможно, совершенно искренне полагал, что никто не догадывается, из какой он организации.

Аде Эрнестовне вдруг подумалось, что в этот предпраздничный день они пришли слушать ее лекции, хотя многих из них кто-то ждет дома. Это ее, профессора Муромцеву, никто сегодня не ждет – старший брат возвращается из командировки только в субботу, младший вообще куда-то умотал со своей развратной девицей, а невестка к восьми уходит на дежурство в больницу. Если б Леня не погиб, или, хотя бы, у них остались дети… Почти четверть века прошло со дня его гибели…

Спохватившись, что думает совсем не о том, она отругала себя за мысли, которые стали все чаще и чаще посещать ее в самый ненужный момент, и оглядела аудиторию.

– Все расселись? Хорошо, начнем. Сегодняшняя наша лекция посвящена криптоанализу. В прошлый раз мы говорили о том, что является предметом криптографии, и для чего она нужна. Напомню. Представьте себе, во что обходится защита секретной информации некриптографическими методами – информации дипломатической, военной, промышленного характера. Это охрана, дорогостоящие сейфы и сигнализация. А во что обходится подтверждение подлинности документа? Печати, факсимиле, водяные знаки, фирменные бланки, личные подписи. Криптографический подход намного надежней, проще и дешевле – если документ зашифрован (то есть, подвергнут криптографическому преобразованию), то мы сразу достигаем двух целей. Во-первых, информация недоступна для лиц, не имеющих ключа. Во-вторых, она защищена от несанкционированных искажений. Разработка эффективных криптографических алгоритмов при соблюдении секретности и целостности ключа, иначе говоря, шифрование и расшифровывание – вот предмет криптографии.

Иное дело криптоанализ – он занимается вскрытием шифровок без знания ключа и использованной системы шифрования. Если криптографы стремятся обеспечить секретность, то криптоаналитики стремятся эту секретность сломать. Французы говорят: «Удел богов – создавать тайну. Удел королей – ее раскрывать».

Но забудем пока об извечном стремлении человечества овладеть чужими тайнами, о военных разведках, шпионаже. Поговорим о возможности прочитать надпись на забытом языке. Многим это кажется невозможным на том лишь основании, что надписи не были зашифрованы – нет, стало быть, ни системы криптографического алгоритма, ни ключа. Советую им вспомнить слова Пастера: «Языки суть шифры, в которых не буквы заменены буквами, а слова словами, так что неизвестный язык есть легко разгадываемый шифр».

Расшифровка Шампольоном иероглифического текста Розеттского камня положила начало чтению древнеегипетских иероглифов. Четыре года назад человек впервые вырвался в просторы космоса. Через пять-десять лет человечество, возможно, достигнет чужих планет и встретит там братьев по разуму – мы уже теперь должны быть готовы учиться находить ключи к пониманию на базе научного анализа. Как говорят инженеры, покажите специалистам один узел сложного устройства, и они полностью реконструируют его вид. То же самое и в криптоанализе – вскрытие тайны аналитическим путем само по себе является торжеством человеческого разума, и сейчас мы поговорим о том, как искать ключ, цепляясь, в прямом смысле этого слова, за соломинку…

После лекции посыпались вопросы, и лишь в десять минут восьмого усталая Ада Эрнестовна сделала, наконец, ассистентке знак, что пора сворачивать демонстрационные материалы. На прощание зарубежные товарищи пожали руку профессору Муромцевой и в один голос заявили, что счастливы были послушать ее лекцию, а Ада Эрнестовна каждому из них вежливо и устало улыбнулась.

Она уже подходила к своему кабинету, когда ее догнала запыхавшаяся секретарша:

– Ада Эрнестовна, вам во время лекции звонили из дому – просили перезвонить.

Ада Эрнестовна механически набирала номер своего домашнего телефона, а ее мысли все еще витали в аудитории. Вспоминая град сыпавшихся на нее после лекции вопросов, она с удовлетворением думала:

«Судя по тому, чем они интересуются, их работы отстали от моих лет на пять, а то и больше»

– Ада, – голос невестки, прозвучавший в трубке, заставил ее вернуться в реальность, – я ухожу на дежурство, на ужин котлеты – в кухне на столе целая сковородка, я и на завтра нажарила. Пока все горячее, я в холодильник не убираю, но ты поешь, а потом спрячь, не поленись, а то до утра протухнет.

– Ладно, – Ада Эрнестовна вдруг почувствовала голод и вспомнила, что обедала в половине второго, а теперь уже был восьмой час. – Петя не звонил?

– Только что звонил – прилетает рано утром. Так не забудь спрятать котлеты, когда поешь, слышишь?

Войдя в квартиру, Ада Эрнестовна прежде всего сбросила туфли на высоких каблуках, сунула ноги в мягкие красные тапочки, и тут взгляд ее упал на стоявшую в углу сумку.

«Сережа? Приехал? И наверняка приехал не один, а с этой своей – как, бишь, ее? – новой красоткой! И Петр тоже хорош: „Не вмешивайся в его дела, это его жизнь, а не твоя!“ Нет, один раз я Петьку послушалась, не стала ему ничего говорить, а теперь уже сама буду решать, что мне делать! Мало того, что этот паршивец поставил меня в такое неловкое положение перед родителями Вали, так теперь еще и… Нет, я ему все выскажу!»

От возмущения внутри у нее все кипело, и даже чувство голода ушло куда-то на задворки. Подняв валявшуюся в углу сумку, она решительно направилась в комнату брата. Дверь была слегка приоткрыта, и Ада Эрнестовна, бесцеремонно заглянув внутрь, убедилась, что Сергей один. Она удовлетворенно вздохнула, но тут же в душе у нее шевельнулось беспокойство – брат лежал лицом к стене, натянув на голову одеяло, и даже не повернул голову на звук ее шагов.

– Сережа, ты спишь?

Он не спал, но меньше всего на свете ему сейчас хотелось говорить с сестрой.

Ада Эрнестовна нерешительно потопталась на месте, прислушиваясь к дыханию брата, потом подошла к нему и легонько коснулась губами лба – нет ли температуры. Лоб Сергея был влажный и прохладный, а сам он, приоткрыв глаза, сердито дернул головой и буркнул:

– Можно вообще человеку спокойно поспать в этом доме? Чтобы никто тебе не щупал лоб и не совал в рот таблетки?

– Да ради бога, хоть всю жизнь проспи! Возьми свою сумку, чтобы не валялась в прихожей под ногами, – выпрямившись, обиженно ответила старшая сестра, поставила в угол сумку и, сердито поджав губы, отправилась на кухню.

Поскольку выяснилось, что младший брат вернулся один, ей вновь захотелось есть. Налив себе чаю, она рассеянно жевала бутерброд с котлетой и думала:

«Скорей всего, до него дошло, что за фифа эта девица, и он принял разумное решение. Расстроен, конечно, я вижу – он и в детстве, когда очень переживал, то ложился носом к стене и натягивал одеяло на голову. Ничего, что ни делается, все к лучшему, а ему хороший урок. Нужно позвонить Синицыным – в воскресенье пусть приходят, как ни в чем ни бывало»

Придя к этому решению, Ада Эрнестовна успокоилась, выкурила сигарету, а потом отыскала в висевшей на стене «аптечке» снотворное и проглотила две таблетки. Она хотела уже отправиться спать, но увидела пришпиленный к кухонной двери листок бумаги с выразительной надписью «Спрячь котлеты!» и вернулась за сковородкой.

Сергей слышал, как сестра возилась в прихожей, где стоял холодильник, потом в ее комнате хлопнула дверь, и в доме наступила тишина. Он прижался лбом к стене, его слегка подташнивало, но что такое неприятные ощущения в желудке по сравнению с терзавшим душу мучительным чувством стыда! Надо же, как легко и примитивно его одурачили – словно неразумного пацана! Внезапно перед глазами встало лицо Лины, хрипловатый голос страстно и нежно прошептал: «Сереженька!», и от пронзившей с ног до головы боли, оттого, что не удалось прогнать это лицо и этот голос, ему стало еще горше, еще стыднее.

«А я тебя ждала… Я ждала тебя»

Облик Лины таял, расплывался в воздухе. Сергей протянул руку, чтобы удержать ее, сделал над собой усилие и открыл глаза. Было светло, ходики на тумбочке показывали семь часов, и он, не сразу отойдя от странного сна, понял, что уже утро.

– Я ждала тебя позже, – говорил за стеной счастливый голос Златы Евгеньевны, – специально договорилась, чтобы меня пораньше подменили на дежурстве, думала, забегу домой, возьму машину и поеду в аэропорт тебя встречать.

«Петька приехал, – сонно сообразил Сергей, – это они в его кабинете разговаривают. Ну их, никого не хочу сейчас видеть – начнут расспрашивать»

Расспросов ему сейчас хотелось меньше всего, поэтому он лежал, стараясь не шевелиться – любой изданный им звук мог быть легко услышан в кабинете за стеной.

Дело в том, что еще в начале двадцатого века его комната, кабинет Петра Эрнестовича и часть прихожей составляли единое целое – большой бальный зал. Перед началом первой мировой войны хозяин дома уехал в Париж, сдав квартиры на верхних этажах нескольким молодым семейным парам – в том числе, молодым супругам Муромцевым. После революции к овдовевшему Эрнесту Александровичу приехала из Казани сестра Надежда с многочисленным семейством, и решено было приспособить огромный зал для житейских нужд – тем более, что устраивать балы в ближайшее время тогда никто не планировал.

Помещение разделили на три части двумя фанерными перегородками, прихожая стала больше за счет отошедшей к ней части зала, а из остального получились очень уютный кабинет и примыкавшая к нему спальня. Разделявшую их фанеру обклеили обоями, как обычную стену, но от этого она не перестала быть фанерой, и слышимость между двумя «самодельными» комнатами была идеальной.

Именно поэтому, если у Сергея гостила Валя Синицына, Петр Эрнестович тактично забирал свои бумаги из кабинета и удалялся работать в их с женой спальню. Ада Эрнестовна уже вынашивала грандиозную идею в дальнейшем превратить кабинет в детскую, откуда счастливым родителям – Сергею и Вале – слышно было бы каждое движение их малыша. Разумеется, планы свои она в присутствии младшего брата не обсуждала, чтобы «не будить в нем зверя», но по отдельным намекам Сергей о них прекрасно догадывался. Теперь ему вдруг припомнилось хитрющее многозначительное лицо старшей сестры, но стало не смешно, как обычно, а тошно и тоскливо.

«Дадут они мне поспать или нет? Шли бы обсуждать свои дела на кухню. Стукнуть им, что ли по стенке? Да нет, не стоит – тогда они уж точно прибегут на меня поглядеть, и прощай, покой. Хоть бы мне вообще никогда никого больше не видеть!»

– Нас сегодня совершенно неожиданно разбудили в два часа утра и предложили вылететь ночным рейсом, – бодро говорил меж тем по другую сторону стены-фанеры Петр Эрнестович. – Очень вежливо, конечно, даже отвезли в аэропорт. А в Москве сразу пересадили на дополнительный рейс до Питера, и вот я перед тобой.

– В связи с чем это такая спешка, вы спросили? – изумилась его жена. – Зачем было вытаскивать вас из постели ночью, если у вас были билеты на утренний самолет?

– Солнышко, какое это имеет значение? – рассмеялся он. – Пусть этим занимаются те, кому положено, а я еще буду забивать себе голову! Ты же знаешь, что наши гэбэшники всегда мудрят непонятным образом. Хорошо еще, что нас из Союза в Берлин на симпозиум выпустили, а то помнишь, как в прошлом году в Москве у Томашпольского перед самым выходом на посадку без объяснения причин забрали загранпаспорт и велели возвращаться в Ленинград?

– Это когда он собирался лететь в Югославию?

– Ага. Летел и малость не долетел. Все думали, что он в Белграде доклад делает, а он в это время сидел у себя дома и стыдился нос высунуть. Потом целый месяц ходил как в воду опущенный и никому в глаза не смотрел. Так что я не в претензии, я только рад раньше попасть домой.

– Что тебе сделать на завтрак – кашу или пудинг?

– Попозже, родная, я не голоден – нас накормили в самолете и очень серьезно. Сядь, Златушка, на диванчик и отдохни после дежурства. Посиди тихонечко, а я на тебя полюбуюсь, пока распаковываюсь – соскучился.

Судя по тому, как переместился голос брата, Сергей понял, что тот уже повесил пиджак в старый комод дубового дерева, а теперь достает из чемодана и раскладывает на столе свои бумаги.

– Было бы на что любоваться, – со смешком возразила Злата Евгеньевна, но легкий скрип указал на то, что она все же присела на край дивана. Петр Эрнестович захлопнул дверцу гардероба и, подойдя к ней, опустился рядом.

– Напрашиваешься на комплимент? – глубокий голос его внезапно перешел в отрывистый и очень отчетливый шепот. – Хочешь, чтобы я без конца повторял, что ни за океаном, ни на дне моря, ни на других планетах нет никого прекрасней тебя? Иди ко мне, моя радость.

– Петя, да ты что, подожди! Пойдем в нашу комнату, ведь Ада может проснуться и нас увидеть. Хоть дверь в кабинет-то прикрой, – нежно и по-девичьи стыдливо бормотала его жена, но слова ее заглушил звук поцелуя.

– Не смеши меня – чтобы Ада в субботу поднялась раньше двенадцати! Ее сейчас из пушки не разбудишь – она приняла свое снотворное, на кухне пустой тюбик валяется. Иди ко мне, Златушка, прямо сейчас, я не хочу тебя отпускать ни на минуту, я так соскучился! Иди, чего ты, Сережки ведь дома нет.

– Ах, Петя! – и полный самозабвенного блаженства стон за стеной ясно показал, что женщина поддалась на уговоры мужа.

Совершенно очевидно, что возвращение младшего брата осталось ими незамеченным, а активно поскрипывавший теперь диван стоял вплотную к фанерной перегородке. Растерявшийся Сергей чувствовал себя крайне неловко, но что ему оставалось делать?

«Придется заткнуть уши и затаиться, как мышь в норе. Раз уж я такой дурак, что решил прятаться под одеялом, то теперь мне под ним и сидеть, потому что выхода нет. Даже если я потихоньку выберусь из комнаты, то мимо кабинета не проскользнешь – ведь эти олухи оставили дверь распахнутой, потому что Ада после снотворного спит, как сурок. Ладно, если что, то в крайнем случае, нырну под кровать, чтобы не смущать Злату. Но Петька-то, Петька-то – хорош, ничего не скажешь! Ведет себя, как мальчишка, и это в его-то возрасте!»

Тут Сергей едва не расхохотался, поймав себя на том, что лежит тут и брюзжит, как старый ханжа. Он сунул голову под подушку, чтобы поплотней закрыть уши, а потом с нежной завистью подумал:

«Везет же людям – до старости так любить друг друга и так тосковать в разлуке. Наверное, это и есть настоящее счастье, которое не всем дано. Хотя я, наверное, неправ – разве они старые? Им еще нет и пятидесяти, на Петьку все его аспирантки заглядываются, а она и теперь еще необычайно красива – наша Златушка! И она так любит, чтобы вокруг все тоже было чисто и красиво!

Когда Петр впервые привез ее в наш дом, мы с Адой еще были в эвакуации. Златушка немедленно принялась за уборку – торопилась привести дом в порядок к нашему возвращению. Она не знала точно, когда мы вернемся, но ждала нас, хотя никогда прежде не видела. Помню, мы с Адой по приезде вошли в прихожую, и сестра испугалась – она не узнала нашу квартиру, подумала, что в наше отсутствие к нам вселился кто-то посторонний. Потому что у нас никогда прежде не было такой чистоты и такого блеска. Потом к нам выбежали Петя и Злата. Кажется, я не сразу узнал Петю – на нем была военная форма, а я прежде никогда не видел его в форме. И потом, мне ведь было только семь, когда началась война, и мы не виделись четыре года. Он мне показался таким большим и широкоплечим – обнял всех разом, сгреб в кучу.

«Сережка, Адонька, это моя жена Злата. Златушка, знакомься, это мои самые-самые родные»

Ада со Златой начали целоваться и плакать, а я все смотрел на Злату и даже рот раскрыл – никогда не видел таких ослепительных красавиц. Потом из кухни вдруг запахло борщом, а я был голоден с дороги, и у меня разболелся бок. Злата вдруг посмотрела на меня и сказала:

«Скорее мойте руки, я даю вам обед»

Мне в тот год уже исполнилось одиннадцать, и я начал стесняться, когда Ада провожала меня в школу или брала на улице за руку. А вот рядом со Златой, помню, никакого стеснения не испытывал – когда мы шли куда-нибудь вдвоем, то сам цеплялся за ее пальцы и был страшно горд, что все мужчины оборачиваются и с восторгом смотрят нам вслед.

А еще помню, как она сразу же установила для меня жесткий режим. Я должен был ложиться спать не позже девяти, кушать в одно и то же время. Конечно, после голодных лет в эвакуации ее котлеты казались мне райским деликатесом, овсянку на завтрак я еще терпел, но творог! Я с детства ненавидел творог, потому что он всегда застревал у меня в горле, но все же каждый вечер послушно им давился. Хотя, наверное, без творога, овсяной каши и без всего этого строгого распорядка дня я бы так и не оправился после проклятой желтухи – ведь в эвакуации меня постоянно мучили боли. Врач в эвакуации мне советовал есть помалу, но регулярно и полноценную пищу. Ада в ту зиму продала на рынке свое теплое пальто и на эти деньги покупала мне продукты.

Она всегда готова была отдать мне последнее, но установить какое-то подобие режима – для нее это совершенно невыполнимая задача. Во-первых, моя сестрица безалаберна до жути, она и сама забывает поесть, когда работает. Во-вторых, мы с ней всю жизнь находимся в противофазе – она на меня давит, а я в ответ хамлю и делаю все наоборот. Слушаться же Злату мне почему-то всегда было приятно – у нее, видно, врожденный дар воспитательницы. Как жаль, что у них с Петей нет детей, какая из нее вышла бы прекрасная мать! И Ада тоже осталась одинокой, бедная моя сестренка. Все проклятая война!»

Из-за стены перестал доноситься громкий скрип, и Сергей сквозь подушку услышал приглушенный голос Златы Евгеньевны:

– Петя, ты уснул? Давай, приведем себя в порядок, а то уже скоро десять, утро в самом разгаре.

– Ада еще часа два будет спать, куда ты спешишь? Хочешь от меня убежать? – сонно и недовольно протянул ее муж.

– Петенька, но у меня куча дел, ты забыл, что завтра праздник, и у нас гости?

– Да, конечно, гости, – с сожалением согласился Петр Эрнестович и, спустив ноги с жалобно скрипнувшего при этом дивана, начал натягивать брюки. – Составь мне список всего, что нужно закупить, Златушка, а я прямо сейчас, с утра пораньше, проедусь по магазинам.

– Я вчера уже все купила, – в голосе ее неожиданно прозвучало отчаяние: – Петя, я, кажется, сделала глупость, и ты будешь на меня здорово сердиться.

– Что случилось? – диван вновь заскрипел под массивным телом Муромцева-старшего.

– Два дня назад из Москвы звонил Царенко.

– Царенко? – резко и неприязненно переспросил ее муж. – Какой Царенко? Неужели…

– Да, он. Сказал, что организует встречи бывших фронтовиков – ему поручили, кажется, на правительственном уровне. Он ведь теперь генерал.

– Я не хочу с ним встречаться ни на каких уровнях. Или, может быть, ты хочешь?

– Петя, прекрати, как ты можешь!

– Ты права, извини. Так зачем звонил этот…?

Сергей изумился – брат никогда прежде не употреблял нецензурных выражений.

– Он собирает ребят из нашего батальона, – голос Златы Евгеньевны дрожал, – хочет устроить показательную встречу к двадцатилетию победы. Приглашал нас с тобой девятого в Москву на парад, обещал устроить в гостинице.

– Благодарствую, – сквозь зубы процедил ее муж. – Ты, надеюсь, сообразила послать его очень-очень далеко?

– Не в такой форме, но, разумеется, отказалась – сослалась на то, что много работы и т.д., и т. п. А он тогда… Он сказал, что они с Векшиным и Павлюком после парада летят по делам в Ленинград и, если будет время, вечером зайдут к нам. Петенька, что мне было делать? Я не смогла сказать, что лучше бы нам сто лет его не видеть, я пробормотала что-то вежливое. Петенька, я не представляю, как я… – неожиданно она всхлипнула.

– Успокойся, ты к этому не будешь иметь никакого отношения – я просто спущу его с лестницы.