Читать книгу Три поколения. Художественная автобиография (первая половина ХХ века) - Гавриил Яковлевич Кротов - Страница 16

Была Речь Посполитая. Были великие лыцари. Было великое царство Польское «вид можа до можа». Были великие паны. Был сейм, где любой пан мог крикнуть: «Не позволим!», и вопросы законодательства страны решались булатным клинком в поединке. Украсив противника шрамом, паны отправлялись в имение, подавали друг другу руку, устраивали продолжительную попойку и любовались своим благородством.

Но сапог Николая I тяжело наступил на царство Польское. После Венского конгресса Польша стала провинцией Российской империи. Органический статут 1832 года упразднил сейм и войско Речи Посполитой. С этого времени польские паны стали идти в ногу с быдлом, которое именовало себя пролетариатом и училось марксистской науке интернационализма и диктатуры пролетариата. Паны и быдло состояли в одной партии ППС и делились на «правицу» и «левицу», но считали себя частью одного тела. «Правица» хотела самоопределения Польского государства, а «левица» требовала всего. «Правица» сверкала именами прославленных родовых панов: Даниковского, Пилсудского, Грабовского, Дмовского. В «левице» было ничем не прославленное быдло: Мартин Каспржак, Роза Люксембург, Юлиан Мархлевский, Феликс Дзержинский.

В 1905 году «правица» решила договориться с царским правительством. Из Варшавы выехала делегация к Витте, во главе с паном Хмовским. Однако ни Витте, ни кто-либо другой из правительства не приняли делегацию.

Среди делегации был молодой отпрыск знатного графского рода, которого пока ещё не называли Ричардом, а просто Рисиком. Это был граф Чернота де Бояре-Боярские2. Молодой горячий граф мечтал носить блестящие эполеты и аксельбанты польского фендрика3. Кроме этого, у него было всё: деньги, титул, поместья, родовые замки.

Когда в приёмной графа Витте один офицер сказал колкость по адресу Царства Польского, молодой граф Чернота де Бояре-Боярские отвесил ему полновесную пощечину и вызвал на дуэль. Но офицер не принял вызова, а Черноту де Бояре-Боярские просто сослали в места не столь отдалённые. По географическому представлению царских чиновников – в Акмолинскую губернию Кокчетавского уезда, в село Воскресенское, под надзор полиции.

Молодой граф купил у промотавшегося помещика имение и вложил свои капиталы в скотоводство, пользуясь даровой силой киргиз-казахских племён.

Одиночество располагало к чтению, и у графа скоро появилась богатейшая библиотека. Шкафы вмещали в себя фолианты и манускрипты, здесь были и Эдрон-Брокгауз, и всевозможные брошюры, Спиноза и Некрасов, Кант и Чернышевский, Спенсер и Роберт Оуэн, Ницше и Карл Маркс. А на письменном столе в кабинете лежала постоянно раскрытая книжка «Записки пана Дмовского4».

В село Воскресенское Кокчетавского уезда Акмолинской губернии Яков пришёл другим путём – от села к селу, от города к городу. Много профессий он перепробовал, но упорно не подпускал голод к своей семье. Когда весной он остановился в селе Воскресенском, Клавдя нянчилась с пятилетней дочуркой Настенькой и ждала сына. Двигаться дальше было тяжело.

Яков снял квартирку в две комнаты. В сенях поставил верстак и принимал столярные заказы.

Однажды около ворот квартиры Якова остановился экипаж. Управляющий графа позвал Якова.

– Садись вон рядом с кучером. Граф вызывает. Работу дать хочет. Угодишь графу – заплатит щедро, а если увидишь, что работа не по тебе – сразу откажись. Только помни, что называть графа надо «Ваше сиятельство», но на колени перед ним не вставай – не любит граф этого. Он немного особенный. Помни, что граф не любит пьянства и вранья. Что сделаешь не так, сразу признайся.

Скоро экипаж въехал во двор имения. Управляющий указал Якову на скамейку:

– Посиди, их сиятельство сейчас приедут. Гурты осматривает.

Яков от нечего делать разглядывал двор. Но вот в ворота въехал всадник. Ловко соскочил с коня и бросил поводья конюху. Яков забыл посмотреть на того, кто приехал, он залюбовался конём. Это было какое-то произведение искусства. Сколько грации в каждом движении. Малейший изгиб тела обнаруживал новую красоту. Можно было любоваться калейдоскопичностью его прекрасных движений.

Только когда управляющий толкнул Якова в плечо, тот увидел перед собой человека, одетого в изящный костюм. В человеке, как и в его коне, тоже чувствовалась порода: стройный корпус тела, холёное лицо, нежная кожа, плавные красивые движения – всё это сочеталось в одно целое и забирало человека под своё влияние.

– Что, паренек, растерялся?

– Да, нет, ваше сиятельство. На красоту вашей лошади загляделся, простите. Даже вас не заметил. Первый раз такую красоту вижу.

– А что, красив мой Буцефал? Прохор, подведи коня. Вот, возьми его за повод.

Яков протянул руку к поводу, но глаза коня вдруг загорелись злобным огнём, ноздри раздулись, всё тело задрожало от оскорбления.

– Видишь, как он горд. А от этого ещё красивее становится. Трудно такую гордость покорить.

– Били его мало, да кормили хорошо, вот и гордости много. Любую тварь битьём да работой изнурить можно, ваше сиятельство.

– Не за эти ли слова тебя сюда выслали?

– Нет, ваше сиятельство, я сам пришёл сюда, сам и дальше пойду искать лучшего.

– Ну, а здесь что тебе надобно?

– Да вот, ваш управляющий привёз. Сказывали, что работа есть.

– Ну, пойдём.

Граф привел Якова в большую комнату и показал на шкафы, уставленные книгами.

– Вот, видишь шкафы? Отремонтировать надо и такие же новые сделать. Сможешь?

– Постараюсь, ваше сиятельство.

Яков горячо взялся за дело. Тонкая работа увлекла его. Шла она у него быстро. Граф был доволен.

Однажды граф заглянул в библиотеку и увидел, что Яков сидит на верстаке, углубившись в чтение. Не заметил он графа, книга целиком захватила его. Граф увидел, что Яков читает книгу Фридриха Ницше «Так говорил Заратустра».

– Пан понимает, что тут написано?

– Нет, ваше сиятельство, не понимаю.

– Так ты бы взял вон сказки.

– Не в этом дело. Смысл книги я понимаю, но не понимаю, как можно в книге писать такое. Книга хорошему учить должна, людей добрыми делать, дикость-зверство уничтожать, а здесь что сказано-то: дал мне бог силу, так все для тебя не люди. Или эта книга не для нас писана, а в секрете таится, для тех, кто людям жизни не даёт?

– Ах, вот ты о чём. Да, дружок, трудно понять это нормальному человеку. Эту книгу сумасшедший писал, но кажется, умные люди его больше слушают, чем Льва Толстого.