Читать книгу Школа гениев - Геннадий Прашкевич - Страница 10

1

Рон Куртис любил выходить за рамки.

В свое время он отказался от кругосветки с Говардом Ф. Барлоу, чтобы совершить собственную – по Гринвичскому меридиану. Почти полгода он провел в сырых подземных переходах пещеры Сан-Пьер. С точностью до нескольких дней предсказал несколько кровавых переворотов в Африке и в Латинской Америке.

Говард Ф. Барлоу писал в своей нашумевшей книге:

«…Рон ставил нас в тупик.

Однажды, поспорив с Анри Лавалем, он десять часов просидел на главной площади столицы штата с плакатиком на груди: «Я не нуждаюсь в ваших подаяниях! Вы будете самыми последними идиотами, если поможете мне! А если вы все-таки окажетесь идиотами, я сегодня же пропью ваши деньги в самом гнусном кабаке Бэрдокка или использую их на жестокое обращение с животными!»

Прохожие испуганно шарахались.

Полицейский держался поближе к подозрительному, с иголочки одетому нищему. Кто-то запустил в Рона гнилым помидором. Тем не менее монеты так и летели в поставленную у ног Куртиса модную шляпу. Последнего жертвователя он даже заставил прочесть свой плакатик вслух, но тот лишь удвоил подаяние. Вот с ним, а также с потрясенным Анри, Рон устроил шумную оргию в «Маме Леоне».

Замечу, что выводы, сделанные Куртисом, оценивали его эксперимент вовсе не с юмористических позиций. «Нежелание задумываться над последствиями наших так называемых „добрых дел“ всегда кем-то используется далеко не в лучших целях…»

День начался с неожиданности.

В утренней почте Куртис обнаружил записку. «Снова в миру. Возможно, буду на пиру. Тот». Подпись явно не являлась местоимением. Именем древнеегипетского бога в «Брэйн старз» прозвали Билла Фроста.

«Снова в миру…»

Значит, Фрост вышел из Куинсвилла.

«Буду на пиру…»

Значит, Фрост появится на назначенной встрече выпускников.

Но почему возможно? Если Билл в Бэрдокке, он знает о скорой встрече «бэби-старз». Три года назад такая встреча тоже состоялась, но превратилась в прощание с Дэйвом Килби. Инга Альбуди почти не пострадала в той автокатастрофе, но Дэйв погиб.

«Я нашла того, кого любила, и его я высосала кровь…»

Странно, что никто не помнил, чем заканчивалась баллада.

А еще через год скончался мистер Джинтано.

«Снова в миру…»

Не худшая новость.

Жаль, что на одну такую всегда приходится пара похуже.

Два дня назад позвонил доктор Макклиф. «Рон, – голос главного врача клиники Джинтано звучал хрипловато. – Меня очень беспокоит состояние Инги. Только, пожалуйста, не остри, я говорю о душевном ее состоянии. Тебе следует поговорить с нею. Она только к тебе и прислушивается. Она даже с Херстом не захотела поговорить. Попробуй помочь ей. Инге необходимо лечь к нам на обследование».

Он помог.

В тот вечер они даже заехали с ней к Лавалю.

Анри был взвинчен и высокопарен. Инга никого не слушала. Три сигареты «Плизант» подряд. Она будто впала в сон, а Лаваль говорил и говорил о последних поступлениях в его коллекцию – три глиняных горшка с какого-то русского острова, из-за которого Россия бесконечно спорит с Японией.

Сунув в карман рукопись, предназначенную для журнала «Джаст», Куртис пересек улицу и заглянул в бар «Меркурий». Прокручивая в голове печальные события последних дней (смерть Анри… обострившаяся болезнь Инги…), он не забывал руководить действиями длиннорукого бармена.

– Не знаю, где вы научились нашему ремеслу, – благодарно встряхивал миксером Арчи Мейл, – но на вашем месте я не стал бы разбрасываться такими рецептами!

– Разве мы не друзья?

Бармен благодарно замер.

– Разве мы не коллеги в конце концов? Разве в наших ремеслах мало общего? Коктейль в буквальном переводе с французского означает – петушиный хвост. Вы это знаете? А журналистская галиматья, которой я пробавляюсь… Ну, ну, не делайте возмущенного лица, Арчи! В переводе с жаргона французских студентов вся эта моя журналистская галиматья означает все тот же петушиный хвост. Да и делается по тому же рецепту. Щепотка того, щепотка другого. Ну и необычное название.

Он попробовал разлитую по бокалам смесь:

– Советую назвать этот петушиный хвост «Проснувшимся Гермесом», Арчи. Уверен, такая штука пробрала бы и Билла Фроста. Он знал толк. По сравнению с ним я всего лишь жалкий подражатель, Арчи. Билл из любой мешанины может создать нечто имманентное!

И одобрил:

– Старайтесь, Арчи.

И подмигнул:

– Ваши руки – неплохая приставка к миксеру!

2

Склонность к полноте (весьма и весьма реализованная с годами), склонность к меланхолии (тотальная, надо сказать, и тоже весьма и весьма реализованная), небольшой рост, блестящая, почти потерявшая волосы голова – Эрвин Килби не выглядел весельчаком. Журнал «Джаст» процветал, с Эрвином сотрудничали самые известные авторы страны, но вся фигура главного редактора выражала скорбный протест. Беспощадный рок. Эрвин знал, что стоит на пути добрых дел. Разве не злой рок погубил Дэйва Килби? Разве не тот же беспощадный рок отправил Билла в тюрьму, а Коринфскую невесту в клинику? А теперь еще и Анри…

Эрвин Килби испытывал отчаяние.

Множество старинных часов на стенах кабинета подчеркивали неумолимость рока.

Круглые, квадратные, овальные, маятниковые, пружинные, электрические, деревянные, выполненные из каких-то совсем уж экзотических материалов, даже из титана. Собирать эту коллекцию Эрвин начал лет пятнадцать назад, когда младший брат подарил ему на день рождения настоящий хронометр адмирала Дрейка, купленный на один из своих первых гонораров. Портрет Дэйва висел тут же в окружении часов. Темная прядь, упавшая на глаза… Дэйв любил встряхивать ею… Серые глаза… Внимательные глаза… Вызывающие птичьи усики…

Каждый день Эрвин с тоской вперял взор в глаза брата.

Но Дэйв молчал.

Ему нечего было сказать.

Он ничем не мог помочь Эрвину.

Ничего так сильно не боялся Килби-старший как рока.

Ход времени… Усмешка судьбы… За окнами медленно проносило серые влажные облака… Джулия, длинноногая и уверенная секретарша, чувствовала, что эти серые влажные облака проносит сквозь кабинет шефа… Так не бывает, но рок, рок…

Только одни часы в кабинете всегда молчали.

Простые песочные часы на деревянной подставке.

Их подарил Эрвину Анри Лаваль. И даже вырезал на подставке длинную строку. Может, сам сочинил, может, воспользовался помощью античных философов. Не стихи, нет. Что-то вроде философского постулата.

Не можешь постичь время, попробуй его на вкус.

Гений имеет право на странности. Но рок беспощаден и к гениям. Килби-старший со вздохом повернул голову:

– Что там у вас, Джулия?

– Это не у меня, шеф. Это у нас.

– И что там у нас?

– Мистер Куртис.

– Почему он не входит? Он, наверное, опечален?

– Не могу сказать этого, шеф.

– Как тебя понять, Джулия?

– Я никогда не видела мистера Куртиса опечаленным.

– Но в такой день!

– Наверное, это его стиль, шеф.

3

– Он в кресле выцветшем, угрюмый, неизменный собрат и друг, порывистым пером терзает мир, склонившись над столом… Но мыслью он не здесь, там – на краю Вселенной!

– Ты, кажется, из «Меркурия», – удрученно догадался Килби-старший.

– Оставь, Эрвин. Я знаю, о чем ты думаешь. Гангрену не вылечишь молитвами. Разве не так?

Килби-старший скорбно промолчал.

– Я закончил свои заметки, – коктейль, приготовленный Арчи Мейлом несомненно поднял настроение журналиста. – Может, они не и понравятся нашим подписчикам, но это была последняя идея Анри. Так сказать, его прощальной поклон. Мечта о бессмертии. Это проглотят, правда?

– Тебе не идет цинизм, Рон.

– Это не цинизм. Я пытаюсь рассуждать здраво.

Листки, исписанные круглым отчетливым почерком, легли перед главным редактором журнала «Джаст».

Да, Куртис оставался Куртисом.

Там, где другой плакал бы, он смеялся.

Там, где другой смеялся бы, впадал в сарказм.

Ну да, эти новые оптимисты от финансов, писал он. Почему-то они решили, что откупиться можно даже от смерти. Наивные люди. Ругать науку за то, что она якобы разрушает гармонию мира, и при этом жадно цепляться за ее достижения! В данном случае за криогенетику.

Куртис без сожаления высмеивал наивных дельцов.

Ну да, мечта о бессмертии! Тебя заморозят. Ты уснешь в криогенном гробу и будешь спать долго. Пятьдесят, сто лет. Потом тебя разбудят представители прекрасного будущего мира. Привет, предок! Дельцы от науки, ядовито писал Куртис, научились закачивать специальные растворы в очищенные от крови сосуды своих молчаливых, засыпающих на десятилетия клиентов. Разумеется, пока очень немногие могут платить за столь туманное будущее. Но даже они… На что рассчитывать? – спрашивал Куртис. Неужели там, в прекрасном будущем умное обновленное человечество с распростертыми руками будет встречать старых, обглоданных многочисленными болезнями ублюдков, мораль которых, конечно же, не изменится к лучшему за долгие столетия вынужденного сна? И что они собираются делать в будущем? Лично он, Рон Куртис, сомневается в том, чтобы Альберт Эйнштейн или Норберт Винер легли в криогенный гроб. Я убежден, что гений, проявивший себя сегодня, только сегодня и необходим. При этом – нам, а не далеким потомкам. Любопытно бы увидеть выражение лиц прекрасных людей будущего, когда перед ними из заиндевелых криогенных гробов начнут выпрыгивать их заплесневелые предки…

4

– Но это же нельзя печатать!

– Что тебя пугает, Эрвин?

– Да все! Даже запятые! Это же прямой вызов памяти Сиднея Маури!

– Настроения швейцара не должны зависеть от того, закрывает он или открывает двери.

– Но, Рон! Маску шута давно натянул на себя Пауль. Тигру она даже идет.

Килби-старший сам ужаснулся тому, что произносят его толстые губы. Рыхлое лицо покрылось испариной.

– Веселый гид в угрюмом царстве. Разве Говард написал это не о тебе?

– Он тоже не стал оптимистом, – Куртис провел ладонью по кудрям. Иногда он действительно походил на Оскара Уайльда. Поразительно походил, хотя не искал с ним сходства.

– Не говори! Больше ничего не говори, Рон! – Эрвин вскинул над собой руки. – Вы – дети-звезды! Вы подняли Бэрдокк из небытия, наполнили его жизнью. В тихом сиянии света и славы. Правда?

– Ты кого-то цитируешь? – удивился Куртис.

– Вспомни, как сиял Бэрдокк в дни Конгресса по реформам образования! Вспомни всемирный съезд психофармакологов! Крупнейшие ученые, политики, ведущие умы мира. Сколько известных фирм почитает за честь иметь своих представителей в Бэрдокке. Молчи, Рон! Я запрещаю тебе открывать рот! Это ведь ты нашел нелепое и мерзкое сочетание…