Читать книгу Путь Меча - Генри Лайон Олди - Страница 6

…Комната, где я уже успел провести немало времени, называлась алоу-хона – комната огня. Это было просторное помещение на первом этаже, окна которого выходили в сад, окутанный сумерками и негромко шелестевший под прикосновениями легкого ветра; в западной стене алоу-хона находился встроенный очаг, вроде моего домашнего камина, с лепными фигурами диковинных птиц по бокам.

В очаге лениво тлели угли саксаула и ароматного алоэ, и земляной пол был устлан согласно традиции звериными шкурами.

– Спорь не спорь, а все-таки ты не прав, Единорог, – без особого нажима заметил Гвениль, развалившись поперек шкуры пятнистого барса с Белых гор Сафед-Кух и мерцая в отблесках очага.

Рядом с ним лежал Махайра Кресс, почти не принимавший участия в разговоре. Кроме нас троих, больше никого в алоу-хона не было.

– Почему это я не прав? – отозвался я из угла, где стоял, до половины уйдя клинком в специальное отверстие подставки для гостей, изнутри выложенное войлоком.

– Потому, – коротко отозвался гигант-эспадон со своего ложа.

Затем подумал и добавил:

– Если в твоем роду предпочитают обходиться без Посвящения, то это не повод, чтобы и все прочие от него отказались.

– Я и не утверждал, – начал было я, но Гвен перебил меня.

– Слушай, Единорог, а тебе ведь понравилось на Посвящении у Абу-Салимов! Не ври, я же вижу, что понравилось!..

– Ну, понравилось, – пробормотал я и почувствовал, что краснею отраженным светом очага. – И что с того? Я тут позвенел с вами, душой отдохнул и домой ушел – к турниру готовиться, – а старому Фархаду лежать без дела кучу лет и ждать… Пока еще посвященный Придаток вырастет, пока его Детский Учитель выучит как положено…

– А почему это у Мэйланьских Данов без Посвящения обходятся? – вдруг заинтересовался до того молчавший Махайра. – Вы что, первых попавшихся Придатков берете, которые повзрослее? Один состарился – другого нашли?

– Обидеть хочешь, Жнец? – вяло поинтересовался я для порядка, поскольку прекрасно знал, что Махайра и в мыслях не держал меня обидеть.

– Да нет, что ты, Единорог?! Просто интересно… да и не похож твой Чэн на необученного! И прошлый – как его, не помню уже – тоже не похож был…

– Учат они Придатков, – снова влез в разговор уставший молчать и слушать других Гвениль. – И не хуже прочих.

Ну спасибо, здоровяк… вот уж от кого не ожидал!

– Только легкие они, – продолжил меж тем эспадон, – Дан Гьены эти! Ты понимаешь, Жнец, – ни вида, ни солидности! Меня раз в пять легче будут, да и тебя раза в два… Мы, Лоулезские Эспадоны, долго ждем, пока Придаток в полную силу войдет, оттого и рубим мы хоть волос на воде, хоть куклу турнирную на две половины…

Я отчетливо увидел Придатка, разрубленного от ключицы до паха, вздрогнул и пристально вгляделся в Гвениля. Нет, чепуха, этого просто не может быть!..

Увлекшийся эспадон не обратил на меня ни малейшего внимания.

– А Дан Гьены в своем пыльном Мэйлане Придатка с самого раннего детства в работу берут! Ведь такого, как наш Единорог, и дитя в руке удержит. Вот и выходит, что им и без Посвящения можно! Сами учат, сами и пользуются…

«Удержать-то дитя удержит», – про себя подумал я и вспомнил Придатка Чэна шести лет от роду, его отца Придатка Янга в том же возрасте, их предка Придатка Лю Анкора, которого я перевез в Кабир… Вспомнил и те хлопоты, которых стоило мне их обучение. Пока они меня правильно держать научились, не роняя да не спотыкаясь… я ведь не канат для падающего, в меня изо всех сил вцепляться нельзя, у Дан Гьенов упор на три пальца…

– А-а-а, – расслабленно протянул Махайра.

– Чего «а-а-а»?! – обозлился я. – Мы со своими будущими Придатками с самого, почитай, начала возимся чище Детских Учителей, а не ждем вроде тебя с Гвенилем, когда нам уже обученного приведут! Вот поэтому…

Договорить мне не дали. Хлопнула дверь, и грузный Придаток внес в алоу-хона Шешеза Абу-Салима. Их величество огляделись по сторонам, соизволили выбрать дальнюю от входа стену, где и повисли сразу на двух крюках. На двух – это для грациозности висения, надо понимать.

Еще раз прошлись по встрепанному меху бордовые сапоги шагреневой кожи с модными кисточками на голенищах – и дверь закрылась за Придатком Абу-Салима.

Шешез поворочался, устраиваясь в более наклонном положении, и с интересом глянул на нас.

– Что замолчали, гордость Кабира? – весело бросил Шешез со стены, и мне показалось, что веселость ятагана неискренняя. – Опять спорите? Я к вам за советом пришел, а вы все что-то делите…

– За советом, как правитель фарр-ла-Кабир, или за советом, как мой вечный соперник в рубке, ятаган Шешез?

Нет, Гвениль положительно не умел соблюдать никаких приличий! Ему хорошо, он в Кабире в гостях, а не в вассальной зависимости… правда, зависимость моя больше на словах, а Гвен сидит в столице лет на сорок дольше меня, и домом своим давным-давно обзавелся, и семьей обзавестись заодно хотел, да отказали ему, грубияну двуручному…

– Как тот и другой сразу, – помрачнев, ответил ятаган.

– А в каком важном деле совет требуется? – Махайра слегка шевельнулся и концом клинка успокаивающе тронул Гвениля за массивную крестовину.

– Турнир хочу отменить.

– Что? – хором вскрикнули мы втроем. – Почему?!

– Потому что боюсь, – оборвал нас Шешез.

Признание его прозвучало сухо и веско, заставив поверить в невозможное: ятаган фарр-ла-Кабир, племянник Фархада иль-Рахша, чего-то боится!

– Знаете небось, что ночью на улице Сом-Рукха произошло? Мне утром донесли; только слухи – они моих гонцов быстрее…

– Знаем, – проворчал Гвениль.

– Слышали, – отозвался Махайра.

– Кто это был? – вместо ответа спросил я, не уточняя, кого имею в виду: убитого или убийцу.

– Шамшер Бурхан ан-Имр, из сабель квартала Патайя. А убийца… ну, в общем, под подозрением…

Он все не мог договорить, и когда наконец решился, то вид у Шешеза был такой, словно он сам себе удивлялся.

– Под подозрением – Тусклые.

Это было равносильно тому, что сказать: «Под подозрением ночной ветер». Или: «Подозревается призрак Майского Ножа». Или еще что-нибудь в этом же духе…

По позе Гвениля было хорошо видно, как относится прямолинейный эспадон к такому, мягко говоря, странному заявлению. А вот Махайра внезапно оживился и с интересом ожидал продолжения.

А я понимал, что не зря Шешез вчера приходил ко мне в гости, и не зря сейчас он перестал ломать комедию и заговорил всерьез.

Поросший лесом Лоулез – родина Гвениля и его братьев, где на редких холмах возвышаются сумрачные замки с пятью сторожевыми башнями, или масличные рощи Кимены, где жили родичи Махайры, – в Мэйлане уже успели забыть, забыть и снова вспомнить то, о чем Лоулез и Кимена только сейчас начинали узнавать. Да и сам Кабир был все-таки поближе к Мэйланю – я имел в виду близость скорее духовную, чем простое количество верблюжьих перегонов, – и поэтому Шешез сумел решиться…

Ладно, пару часов назад я согласен был поверить, что Фархад иль-Рахш мог застать времена Диких Лезвий. Но многие ли поверят мне, если я заявлю во всеуслышание, что я много лет тому назад бежал из Мэйланя, повинуясь велению старейшин, решивших спасти молодежь от Тусклых?!

Бежал вместе с Да-дао-шу, вместе с яростными Сизыми Лепестками, вместе с единственным наследником Орлиного Когтя крюком Цзяньгоу! Бежал, оставляя за собой старейшин Высших родов Мэйланя, которые силой отослали нас – свою надежду на возрождение в случае поражения!

Нет – в случае того неясного, что гораздо хуже поражения… потому что кто поверит? Никто… Даже я – я ведь и тогда не верил, хоть и послушался, и сейчас… страх это, а не вера.

– Что ты знаешь о Тусклых, Высший Мэйланя Дан Гьен? – тут же спросил Шешез, подметивший мое состояние.

И уже другим звоном:

– Расскажи, Единорог… пожалуйста.

И я заговорил.

– Никто достоверно не знает, как рождается Тусклый клинок или как родившийся Блистающим становится Тусклым. Иные говорят, что когда ломается и погибает Блистающий, то перековывают его в тайных кузницах и закаливают в крови зверя дикого, зверя домашнего и в крови Придатка, не достигшего совершеннолетия. И тогда возрождается Блистающий, но дик нрав его, а клинок тускл и горяч. А еще говорят, что Блистающий, вкусивший плоти Придатка по третьему разу – будь то умысел или недомыслие, – тускнеет в течение полугода, но если примет он участие в пяти честных Беседах и двух турнирах с сильнейшими себя, то вновь заблестит он и отвыкнет от вкуса запретного. Разное говорят и о разном молчат… Слышал я, что даже новорожденный Блистающий прямо при закалке потускнеть может, если в смесь глины, речного песка и угольной пыли подмешать пепел от сожженного Придатка, умершего до того не своей смертью…

Я остановился и некоторое время молчал, глядя в огонь очага. Редкие язычки пламени выстреливали вверх горячими жадными клинками…

– Ничего я не знаю о Тусклых, – глухо прозвенел я. – Ничего. Я ведь из Мэйланя совсем молодым уехал… а молодые – они глупых стариков слушать не любят. Вот и я – слушался, а не слушал.

– Как это ничего?! – возмутился Махайра. – А это?..

От волнения он стал несколько косноязычным.

– Он прав, – отозвался со стены Шешез. – Это не знание. В это можно лишь верить. Или не верить.

Гвениль слегка шелохнулся, срезав клок шерсти с барсовой шкуры, на которой лежал, и вновь замер.

– Я не верю, – холодно заявил он. – Глупости все это! Тусклые, теплые… Ни один Блистающий не станет умышленно портить Придатков! Ни разу не слышал о таком и сейчас тоже не намерен!..

– Стали, – коротко лязгнул Шешез Абу-Салим. – В Хаффе стали, и в Дурбане стали… И в Кабире. И, как я понял, в Мэйлане тоже. Я – верю.

– А я не знаю, – честно сказал Махайра. – Не знаю, и все тут. А ты, Единорог?

– Я не верю, – ответил я и, после долгой паузы, закончил: – Я уверен.