Читать книгу Священный цветок. Чудовище по имени Хоу-Хоу. Она и Аллан. Сокровище озера - Генри Райдер Хаггард - Страница 18

Священный цветок
Глава XVII
Дом Священного цветка

Оглавление

Прошло около получаса, в течение которого я обдумывал наше положение пункт за пунктом, вполуха слушая восторженную болтовню Стивена. Сперва он распространялся о красоте Священного цветка, на который успел глянуть, потом о прекрасных глазах молодой леди в белом. Лишь намекнув, что излишняя настойчивость оскорбит девушку, я убедил его пока не соваться на участок, где росла орхидея. Во время нашего разговора ворота открылись, и в них показалась юная красавица.

– Господа, – с почтительным поклоном начала она на забавном тягучем английском, – мать и отец… да, отец… спрашивают, не желаете ли вы со спутниками утолить голод?

Мы выразили согласие, и она повела нас к дому.

– Не удивляйтесь, глядя на родителей, они очень счастливы, и не взыщите с нас за пресный хлеб, – попросила девушка и с почтением взяла меня за руку.

В сопровождении Стивена мы вошли в дом, оставив Мавово и Ханса охранять его снаружи.

Дом состоял из двух комнат – гостиной и спальни. В гостиной Брат Джон и его жена сидели рядом на диванчике и восхищенно смотрели друг на друга. Лица обоих блестели от слез, но то, несомненно, были слезы радости.

– Лизбет, это мистер Аллан Квотермейн, благодаря решительности и смелости которого мы снова вместе, – сказал Брат Джон, когда мы вошли. – А этот молодой джентльмен – мистер Стивен Сомерс, его компаньон.

Говорить леди не могла, поэтому поклонилась и протянула нам руку, которую мы пожали.

– Что такое смелость и решительность? – шепотом спросила Стивена девушка. – И почему их нет у тебя, о Стивен Сомерс?

– Долго объяснять, – засмеялся Стивен, и их болтовню я больше не слушал.

Потом мы сели за стол и подкрепились овощами и утиными яйцами, сваренными вкрутую. Стивен и Хоуп[33] – именно так мать навала дочь, рожденную в час глубокого отчаяния, – вынесли большие порции еды для Мавово и Ханса.

История миссис Эверсли оказалась невероятной, хоть и краткой. Она бежала от Хасана бен Магомета и работорговцев, как и поведал Брату Джону умирающий невольник на Занзибаре, и, проблуждав несколько дней, угодила в руки к понго, когда те небольшим отрядом вышли на охоту за рабами. Дикари переправили пленницу через озеро, на свою землю. К тому времени прежняя Мать Цветка, альбиноска, умерла, достигнув глубокой старости, и миссис Эверсли водворили на ее место, которое она с тех пор не покидала. Привез ее сюда тогдашний Калуби в сопровождении так называемых миновавших кары бога. Последнего она никогда не видела, хотя однажды слышала его рев. Чудище не тронуло их и ни разу не показалось за время путешествия.

Вскоре после водворения на остров миссис Эверсли родила дочь. Выхаживали ее служанки Цветка. С того момента к пленницам относились с большой заботой и благоговением, ибо Мать Цветка и сам Цветок воплощали плодовитость, и вымирающее племя сочло рождение ребенка благим знамением. Кроме того, понго надеялись, что со временем Дитя Цветка займет место своей матери. Одинокие, беспомощные, мать и дочь посвятили себя земледелию. К счастью, даже в плену при миссис Эверсли осталась маленькая Библия. Благодаря Священному Писанию Хоуп научилась читать и узнала много полезного.

Я часто думал, что, если бы меня обрекли на пожизненное одиночество и позволили бы взять с собой единственную книгу, я выбрал бы Библию, ведь в ней не только история мироздания, изложенная красочным языком, но и надежда человека на спасение. Этой книги было бы вполне достаточно, – уверен, миссис Эверсли и Хоуп согласились бы со мной.

Поразительно, но все эти годы миссис Эверсли, подобно своему мужу, надеялась, что ее вызволят из плена.

– Я верила, что ты жив, Джон, и мы встретимся, – говорила она мужу.

Мать и дочь оказались невероятно сильны духом. Обе были очень жизнерадостны, особенно юная Хоуп. Я почувствовал это, едва улеглись треволнения, связанные с нашим приездом. Впрочем, другой жизни девушка не знала, а человек приспосабливается ко всему. Добавлю, что впоследствии она превратилась в самую настоящую леди. Как же иначе, раз ее спутницами и наставницами стали мать, природа и Библия. Немые служанки-невольницы были не в счет.

Когда миссис Эверсли окончила рассказ, мы вкратце поведали ей о своих приключениях. С каким интересом слушали мать и дочь! О нашей беседе распространяться не буду, приведу лишь интересное замечание мисс Хоуп:

– Получается, наш спаситель – вы, Стивен Сомерс!

– Конечно, – подтвердил Стивен. – Но почему вы так решили?

– Потому что вы, увидев Священный цветок в далекой Англии, сказали: «Я должен его заполучить». Потом вы заплатили сребреники за путешествие. – (Вот оно, чтение Библии!) – Затем наняли храброго охотника, чтобы он убил Белого дьявола и привел сюда вас и моего седовласого отца. Да, вы наш спаситель, – заключила Хоуп, очень мило ему кивнув.

– Это не совсем так, – ответил Стивен. – Потом я вам объясню. А теперь, мисс Хоуп, не покажете ли вы нам Цветок?

– Сделать это может только Мать Цветка. Если вы посмотрите на Цветок в ее отсутствие, вы умрете.

– В самом деле? – воскликнул Стивен, умолчав о том, что влезал на плетень участка.

После долгих колебаний Мать Цветка согласилась-таки показать свое сокровище, рассудив, что главный бог понго повержен и опасности нет. Однако сперва она отправилась в заднюю часть дома и хлопнула в ладоши. На этот зов явилась немая старуха, типичная туземная альбиноска. На нас она воззрилась с удивлением. Миссис Эверсли заговорила с ней жестами, да так быстро, что едва можно было уследить за движением ее пальцев. Старуха поклонилась до земли, потом выпрямилась и побежала к озеру.

– Я послала ее за веслами, – пояснила миссис Эверсли. – Я помечу их своей печатью. Тогда никто не осмелится воспользоваться ими, чтобы переплыть через озеро.

– Очень благоразумно, – похвалил я. – О том, что мы здесь, Мотомбо лучше не знать.

Мы подошли к ограде, за которой рос Священный цветок. Миссис Эверсли разрезала туземным ножом пальмовые волокна, припечатанные глиной к столбу. Никто не мог проникнуть на участок, не порвав волокна. Печать, прелюбопытную золотую вещицу, Мать Цветка носила на шее как знак занимаемого ею положения. На лицевой стороне печати грубо вырезали обезьяну с цветком в правой лапе. Печать казалась очень старой, значит обезьяна и орхидея почитались народом понго с незапамятных времен.

Мать Цветка открыла дверь. Посреди участка росло прекраснейшее растение из тех, что доводилось видеть человеку. Оно было футов восемь в поперечнике, с длинными и узкими темно-зелеными листьями. Из почек пробивались бутоны. О, какая это была красота! Распустившихся я насчитал около дюжины, ибо мы застали пору цветения. Размер бутонов я уже упоминал, когда описывал высушенный экземпляр, повторять нет нужды. По количеству цветков этого священного растения понго предсказывали урожайность года: если орхидея цвела обильно, ждали хорошего урожая, если скудно – плохого, если не цвела вообще, готовились к голоду и засухе. Воистину, бутоны были великолепны – чашечка белая в черную полоску, околоцветник золотистый, как и боковые лепестки. В центре каждого бутона темнело пятно, очень похожее на обезьянью голову. Если меня цветок поразил, несложно представить, как отреагировал Стивен, с его-то орхидейной манией. Да он чуть рассудка не лишился! Стивен долго таращился на цветок, потом рухнул перед ним на колени, заставив мисс Хоуп воскликнуть:

– О Стивен Сомерс, вы тоже поклоняетесь Священному цветку?

– Да, – ответил он, – я готов умереть за него.

– Это вы еще успеете! – в сердцах пообещал я, так как не люблю, когда взрослые люди выставляют себя идиотами. Придуриваться можно по одной-единственной причине, и точно не ради цветка!

Следом за нами за ограду прошли Мавово и Ханс, и я подслушал их разговор, который меня позабавил. Ханс объяснил Мавово, что белые люди восхищаются этим сорняком (он так и выразился: «сорняком») потому, что он похож на золото, а именно оно истинный бог белых, хоть и именуется по-разному. Мавово в ответ безразлично пожал плечами, мол, может, оно и так, хотя он видел истинную причину в другом: из сорняка готовят снадобье, дарующее белым силу и храбрость. Замечу, что зулусы ценят только те цветы, из которых потом завязываются съедобные плоды.

Налюбовавшись великолепным цветком вдоволь, я спросил миссис Эверсли, что за холмики окружают торфянистую клумбу, на которой растет орхидея.

– Это могилы Матерей Цветка, – ответила она. – Здесь их двенадцать; а вот место для тринадцатой. Оно предназначено для меня.

Чтобы сменить тему разговора, я задал ей иной вопрос, а именно: единственный ли это цветок или у понго есть еще?

– Других нет, – ответила она, – по крайней мере, я о них не слышала. Мне говорили, что много лет назад этот цветок доставили сюда издалека. Кроме того, согласно древнему закону, ему не дают разрастаться. Любой побег, тянущийся за пределы этой клумбы, я должна срезать и уничтожить с соответствующей церемонией. Видите семянку, оставленную на стебле прошлогоднего цветка? Она созрела, и в следующее новолуние, когда меня посетит Калуби, я должна буду сжечь ее на ритуальном костре в его присутствии. Если семянка проклюнется раньше, мне, опять-таки на ритуальном костре, следует сжечь побеги.

– Вряд ли Калуби сюда явится, – заметил я. – Пока вы здесь, он точно не приедет.

Перед тем как уйти, я, привыкший не упускать ничего полезного, сорвал эту зрелую семянку, размером не превосходящую апельсин. Никто не заметил, как я спрятал семянку в карман, никто ее не хватился.

Потом, предоставив Стивену и молодой леди восхищаться орхидеей (или друг другом), мы, трое старших, вернулись в дом, чтобы обсудить положение вещей.

– Миссис и мистер Эверсли, после двадцатилетней разлуки судьба свела вас снова, – начал я. – Но что нам делать дальше? Горилла убита, путь через лес свободен. Но за лесом озеро, а лодки у нас нет. К тому же на другом берегу, у входа в пещеру, сидит, словно паук в паутине, старый колдун Мотомбо. За пещерой нас могут поджидать Комба, или новый Калуби, и целое племя каннибалов…

– Понго едят людей?! – перебила миссис Эверсли. – Я не знала, что они так кровожадны. Правда, я знаю понго очень мало, так как почти не видела их.

– Раз так, поверьте мне на слово. Кроме того, понго наверняка рассчитывают нас съесть. Вряд ли вам хочется провести на острове остаток жизни, вот я и хотел бы узнать, как вы намереваетесь бежать из страны понго?

Супруги Эверсли покачали головой. По-видимому, они не думали об этом. Брат Джон погладил белую бороду и спросил:

– Аллан, у вас ведь есть план? Мы с женой полностью на вас полагаемся, вы так изобретательны!

– План?.. – Я запнулся. – Знаете, Джон, в любой другой ситуации… – После минутного замешательства я позвал Ханса и Мавово, которые уселись на корточках на веранде. – Ну и что вы можете предложить? – осведомился я, после того как обрисовал суть дела. При отсутствии жизнеспособных идей мне не терпелось взвалить ответственность на чужие плечи.

– Мой отец Макумазан смеется над нами, – мрачно изрек Мавово. – Какие планы может строить крыса, сидящая в норе, пока собака караулит ее у входа? Сейчас мы в безопасности, как те крысы. Я не вижу иного выхода, кроме смерти!

– Весело! – заметил я. – А что скажешь ты, Ханс?

– Ох, баас, мне хватило мудрости спрятать Интомби в бамбуковую палку, – ответил готтентот. – Но теперь моя голова уподобилась тухлому яйцу. Когда я пытаюсь вытряхнуть из нее мудрость, мозги тают и болтаются в ней, как протухший желток. Хотя одна мысль у меня есть – спросить совета у мисс. У нее молодой, свежий ум. Бааса Стивена спрашивать бесполезно: у него голова теперь другим занята. – Ханс слабо улыбнулся.

Скорее чтобы выиграть время и обдумать положение, нежели по иной причине, я позвал мисс Хоуп. Она вместе со Стивеном вышла из-за ограды, возведенной вокруг Священного цветка. Я объяснил, в чем дело, говоря медленно и ясно, чтобы девушка меня поняла. К моему удивлению, она ответила сразу.

– Что есть бог, о мистер Аллан? Это больше, чем человек? Может ли он годами томиться в яме, как Сатана из Библии? Если он пожелает переселиться, увидеть новую страну, кто ему запретит?

– Не пойму, о чем вы, – ответил я, хотя и догадывался, к чему она клонит.

– О Аллан, Священный цветок – бог, моя мать – его жрица. Если Священному цветку здесь надоело и он желает расти в другом месте, почему бы жрице не перенести его туда и не переселиться вместе с ним?

– Великолепная идея! – сказал я. – Но видите ли, мисс Хоуп, тут есть или, вернее, было два бога, и один из них не может путешествовать.

– О, это очень легко устроить! Наденьте шкуру лесного бога на того человека. – Она указала на Ханса. – Кто заметит разницу? Они похожи друг на друга, как родные братья. Только этот меньше.

– Право, великолепная идея! – восхитился Стивен.

– Что говорит мисс? – подозрительно спросил Ханс.

Я объяснил ему.

– Ох, баас! – воскликнул Ханс. – Только представьте, как будет пахнуть шкура, когда нагреется на солнце. Кроме того, обезьяна большого роста, а я малого.

Он обернулся к Мавово и предложил ему взять эту роль на себя, намекая, что она больше подходит высокому статному зулусу.

– Я скорее умру, чем соглашусь, – ответил гордый Мавово. – Мне, благородному воину, нарядиться в шкуру мертвого зверя и явиться перед людьми в виде обезьяны? Мы поссоримся с тобой, Пятнистая змея, если ты еще раз предложишь мне такое.

– Мавово прав, – сказал я. – Он воин, которому нет равных в бою. Ты же, Ханс, силен своей хитростью и, надев шкуру гориллы, оставишь понго в дураках. Лучше тебе на пару часов вырядиться обезьяной, чем всем нам погибнуть.

– Верно, баас. Вообще-то, мне, как и Мавово, легче умереть, чем напялить эту шкуру, но здорово будет одурачить этих понго еще раз. Кроме того, я не желаю, чтобы бааса убивали только потому, что мне противен запах. Коли нужно, я сделаюсь богом-обезьяной.

Таким образом, благодаря самопожертвованию добряка Ханса, истинного героя этой истории, проблема решилась, насколько это было возможно. Отчаянную затею мы решили осуществить на заре следующего дня. Предстояла большая подготовка.

Для начала миссис Эверсли созвала служанок, которые вскоре собрались у веранды. Печальное зрелище: все двенадцать оказались неприятными на вид альбиносками, половина еще и глухонемыми. Миссис Эверсли обратилась к ним на правах жрицы и объявила, что живущий в лесу бог мертв, поэтому ей следует взять Цветок, именуемый Супругой бога, и отправиться к Мотомбо, дабы известить его о трагедии. Тем временем они должны оставаться на острове и продолжать обработку полей.

Приказ поверг несчастных женщин в уныние, ибо они сильно привязались к своей госпоже и к ее дочери. Старшая из них, высокая тощая старуха с белыми волосами и розовыми глазами – Ангорский кролик, как назвал ее Стивен, – бросилась на землю и, целуя ноги миссис Эверсли, спросила, когда госпожа возвратится, ведь без нее и Дочери Цветка все они умрут от тоски.

Справившись с волнением, миссис Эверсли ответила, что не знает: все будет зависеть от воли Неба и Мотомбо. Потом, дабы прекратить дальнейшие разговоры, она велела служанкам принести кирки, которыми они обрабатывают землю, а также багры, циновки, веревки из пальмовых волокон и помочь нам выкопать Священный цветок. Выкапывали его под руководством Стивена, ведь для него это самая привычная работа, хотя выполнять ее было нелегко и невесело – служанки постоянно плакали, а имеющие голос рыдали навзрыд. У мисс Хоуп тоже были слезы на глазах, а миссис Эверсли заметно волновалась. Свыше двадцати лет она была хранительницей этого растения и, вполне естественно, стала относиться к нему с тем же благоговением, что и понго.

– Как бы это святотатство не принесло нам беды, – проговорила она.

Брат Джон, занимающий весьма определенную позицию по отношению к африканским суевериям, утихомирил ее, процитировав Вторую заповедь[34].

Наконец, стараясь не задеть корни, мы выкопали цветок вместе с куском дерна, чтобы не засох. В яме, на глубине около трех футов, обнаружилось несколько предметов. Во-первых, небольшой грубый амулет – каменная обезьяна в золотой короне. Тот древний амулет до сих пор хранится у меня. Во-вторых, слой угля, а в нем обгоревшие кости и малоповрежденный череп. Последний, по-видимому, принадлежал женщине низшей расы, возможно первой Матери Цветка, хотя мне он больше напомнил череп гориллы. Увы, темнота и нехватка времени не позволили рассмотреть останки, а увезти мы их не смогли.

Впоследствии миссис Эверсли рассказывала: она слышала от Калуби, что некогда у бога понго была жена, умершая задолго до переселения племени. В таком случае нам попались кости супруги бога-обезьяны. Орхидею извлекли из почвы, в которой она росла много лет, поместили на большую циновку, и Стивен, сущий виртуоз в таких делах, искусно обложил растение влажным мхом. Корни обмотали циновкой, каждый стебелек из предосторожности привязали к тонкой бамбуковой палочке. Потом орхидею уложили на бамбуковые носилки и закрепили веревкой из пальмовых волокон.

Тем временем стало темнеть. Всех нас одолевала усталость.

– Баас, может, нам с Мавово взять немного еды и переночевать в лодке? – спросил Ханс, когда мы возвратились в дом. – Эти женщины-служанки выглядят безобидно, но я наблюдал за ними целый день и боюсь, как бы они не наделали весел из палок и не пересекли озеро, чтобы предупредить понго.

Дробить наш небольшой отряд мне не хотелось, но мысль Ханса показалась благоразумной, и я согласился. Ханс и Мавово вооружились копьями, захватили провизию и отправились на берег.

Тот вечер запомнился мне еще одним событием – Хоуп приняла крещение от своего отца. В жизни не видывал ничего трогательнее, но описывать не стану.


Мы со Стивеном заночевали на огороженном участке, возле упакованной орхидеи: Сомерс не желал с ней расставаться. Предосторожность оказалась нелишней. Около полуночи дверь неслышно приоткрылась, и в свете луны я увидел женщин-альбиносок. Уверен, они собирались украсть Священный цветок. Я кашлянул и поднял ружье, после чего они убежали и больше не возвращались.

Брат Джон, его жена и дочь встали задолго до зари, чтобы подготовиться к путешествию, собрать провизию и так далее. Позавтракали мы еще при луне и с первыми лучами солнца, после молитвы о заступничестве, которую вознес к Небу Брат Джон, тронулись в путь.

Миссис Эверсли и ее дочь с грустью расставались с островком, где мирными затворницами прожили столько лет, где Хоуп родилась и выросла. Я очень старался отвлечь их разговорами.

Священный цветок – ноша не из легких, но я решил: пусть орхидею несут женщины, ее жрицы. Впереди шел я с ружьем, следом мать и дочь с Цветком. Белые одежды они покрыли плащами из мягкой, специально обработанной коры. Замыкали шествие Брат Джон и Стивен с веслами. Мы без приключений добрались до озера и, к своему облегчению, встретили на берегу Мавово и Ханса. Не зря они спали в лодке – ночью подкрались альбиноски с явным намерением завладеть ею. Увидев, что она охраняется, женщины убежали. Когда мы приготовились к отплытию, несчастные служанки явились в полном составе, пали ниц и, кто мольбами, кто отчаянными жестами, упрашивали Мать Цветка не покидать их. В итоге зарыдали и миссис Эверсли с Хоуп. Только слезами тут не поможешь, и мы поскорее отчалили, оставив безутешных альбиносок на берегу.

Если честно, совесть мучила и меня, только что я мог сделать? Надеюсь, с альбиносками не случилось ничего плохого, хотя дальнейшая их судьба мне неизвестна.

На другом берегу озера мы спрятали лодку в кустах, в том самом месте, где нашли ее, и отправились дальше. Цветок несли теперь Стивен и Мавово, самые сильные из нас. Стивен на тяжесть не жаловался, зато как ругался зулус! Проклятия, которыми он сыпал несколько часов кряду, заполнят целую страницу, пожалуй, я как-нибудь их запишу, ведь некоторые из них прелюбопытны. Боюсь, если бы не дружба со Стивеном, Мавово бросил бы орхидею.

Мы пересекли Сад бога, где, по словам миссис Эверсли, Калуби дважды в год разбрасывали священные семена. Таким образом, подтвердилась история, услышанная нами ранее. Вероломная тварь, которую мы уничтожили, нападала на опостылевших ей вождей, когда те брели через лес. Впрочем, атаковала горилла исключительно после того, как Калуби завершали сев. Из этих семян вырастали растения, кормившие ее, – разве это не доказательство дьявольской хитрости старой обезьяны? То, что наш Калуби погиб не в лесу, казалось исключением из правил. Вдруг горилла знала, что он явился сюда не ради ее блага? Вдруг ее подстегнуло наше появление? Кто может объяснить поведение дикого существа?

Обычно преследование Калуби растягивалось года на полтора. В первый раз Белый дьявол сопровождал вождя до сада и обратно, проявляя свою неприязнь рыком. Во второй раз он хватал его за руку и откусывал ему палец (как случилось недавно), что вело к заражению крови и, как правило, к смерти. Если Калуби выживал, горилла убивала его позднее – чаще всего могучими челюстями ломала ему череп. Королей понго при посещении священного места сопровождали особо преданные им юноши, которых лесное божество также нередко лишало жизни. Те, кто остался невредим после шести посещений, подвергались особым испытаниям. Двое выживших удостаивались таких титулов, как Миновавший кары и Признанный богами, и пользовались большим почетом, как, например, Комба. После гибели Калуби один из них занимал его место, сохраняя его за собой лет десять, а то и дольше.

Миссис Эверсли не подозревала ни о ритуальном поедании останков Калуби, ни о захоронении костей в саркофагах – подобные события от нее тщательно скрывались. Она добавила, что из знакомых ей вождей как минимум трое обезумели от страха перед скорым концом, особенно после божественного рыка и откусывания пальца. Воистину несладко жилось коронованным особам понго, обреченным на мучительную гибель без малейшей надежды спастись. Не представляю ничего ужаснее существования королей, лишавшихся привилегий и власти столь чудовищным образом.

Я спросил миссис Эверсли, посещал ли бога Мотомбо. Она ответила, что раз в пять лет, в новолуние, после многочисленных обрядов колдун проводил в лесу целую неделю. Один из Калуби рассказывал ей, что видел, как Мотомбо и бог сидят в обнимку под деревом и «беседуют, словно братья». За исключением пары баек о сверхъестественной хитрости бога-обезьяны, это все, что я узнал о нем от понго, склонных считать его злым духом, вселившимся в огромную старую гориллу.

Нет, есть еще один момент, подтверждающий рассказ Бабембы. Думаю, временами понго отправляли в лес пленников-инородцев, чтобы злобная тварь забавлялась, убивая беззащитных. На эту участь понго по жуткой традиции обрекли и нас.

Мы вышли к упавшему дереву. Обезьянья шкура так и лежала растянутой на колышках, разве чуть усохла. Шкуру явно приметили лесные муравьи, которые, к счастью для Ханса, объели с нее мясо, а кожу не тронули, потому что она оказалась чересчур жесткой. Чистая работа, ничего не скажешь! Кроме того, трудолюбивые крохотные создания съели и саму гориллу. От нее остались только белые кости, лежащие в том же положении. Кусочек за кусочком многочисленная муравьиная армия уничтожила колоссальную тушу и скрылась в чаще.

Как же мне хотелось добавить огромный скелет гориллы к своей коллекции трофеев, но это не представлялось возможным. По словам Брата Джона, любой музей предложил бы за него несколько сотен фунтов, так как в мире вряд ли существовал экземпляр, подобный этому. Но скелет был слишком тяжел. Я мог лишь запечатлеть его в памяти, внимательно осмотрев громадные кости. Кроме того, я извлек из правой лапы и сохранил пулю, которую всадил в гориллу, когда та похитила Калуби. Пуля не сломала, а лишь раздробила кость.

Мы отправились дальше, захватив с собой шкуру лесного божества; голову и объеденные муравьями лапы предварительно набили влажным мхом, чтобы сохранить форму. Груз получился не из легких, по крайней мере так говорили Брат Джон и Ханс, несшие эти жуткие останки на суку поваленного дерева. О дальнейшем пути к озеру, омывавшему вход в пещеру, скажу, что, тяжелой ноше вопреки, спускаться с крутого склона было куда легче, чем подниматься на него. Однако вперед мы продвигались очень медленно. Когда наша процессия наконец достигла кладбища, до заката оставалось не более часа. Мы устроили привал и обсудили наше положение.

Что нам следовало делать? Перед нами лежало озеро, но не было лодки, чтобы через него переплыть. Да и что ждало на другом берегу? Пещера, в которой, словно паук в паутине, сидел тот, кого и человеком не назовешь! Не думайте, что мы лишь тогда забеспокоились о своем спасении. Напротив, даже пытались перетащить через лес лодку, на которой переправлялись на Остров Цветка и обратно. Но затею пришлось бросить, поскольку «суденышко» с днищем толщиной в четыре-пять дюймов, выдолбленное из цельного бревна, мы и пятидесяти ярдов не проволокли. Как же нам быть? Переправиться вплавь нельзя из-за крокодилов, да еще выяснилось, что из всего отряда плавать умеем лишь мы со Стивеном. А где взять бревна на постройку плота?

Я подозвал Ханса, и, оставив спутников на кладбище, где им ничего не угрожало, мы пошли на разведку. Спустились к берегу и пробрались к воде, опасливо скрываясь в камышах и мангровых зарослях. Пожалуй, нас вряд ли могли заметить – жаркий день клонился к вечеру, небо заволакивали огромные тучи, сулившие сильную грозу.

Мы смотрели на темную илистую воду, на крокодилов, дюжинами сидевших на мелководье и явно поджидавших кого-то, на другой берег с отвесной скалой и черным провалом в скале. Заводь у пещеры напоминала ров вокруг замка. Единственный путь лежал сквозь гору, ведь протоку, по которой Бабемба доплыл до большой воды, завалило сломанными деревьями. Мы искали бревно, на котором можно добраться до пещеры, или сухой тростник, или хворост, чтобы соорудить плот, однако нам, увы, ничего не попалось.

– Если не добудем лодку, лучше остаться здесь, – сказал я Хансу, притаившемуся в камышах рядом со мной, у кромки воды.

На мои слова готтентот не ответил, и я, задумавшись, отвлекся, наблюдая за жизнью насекомых. В этом крохотном мирке произошла сцена, весьма напоминающая трагедию на театральных подмостках. Крупный лесной паук натянул между двумя камышинками ловчую сеть размером с раскрытый дамский зонтик. Нижняя часть паутины почти касалась воды. В центре сидел сам охотник в ожидании добычи, словно крокодилы, караулящие жертву у берегов, словно гигантская обезьяна, караулившая Калуби, словно смерть, караулящая жизнь, словно Мотомбо, караулящий неизвестно кого в своей пещере.

Мне показалось, что черный паук с белым пятном на голове очень напоминает Мотомбо… И вот передо мной разыгралась настоящая драма. Большая белая бабочка из семейства бражников, порхавшая с камышинки на камышинку, запуталась в паутине, дюймах в трех от воды. Паук тотчас бросился на нее и обхватил несчастную жертву длинными лапами, чтобы та не билась. Потом он сполз ниже и начал оплетать пленницу паутиной. Вдруг из воды показалась голова крупной рыбы. Рыба преспокойно проглотила паука и исчезла в глубине, утащив за собой часть паутины, и тем самым освободила бабочку. Та упала на щепку и уплыла на ней.

– Баас видел это? – спросил Ханс, указывая на разорванную паутину. – Пока баас размышлял, я молился покойному отцу бааса, и тот указал нам путь, послав знамение из огненного места.

Даже в тот нелегкий момент я в душе рассмеялся, представив, как мой покойный отец отреагировал бы на слова своего крестника. Религиозные взгляды Ханса прелюбопытны, жаль, я так их и не проанализировал, а тогда, на берегу озера, задал лишь один вопрос:

– Какое знамение?

– Вот это самое, баас. Паутина – это пещера Мотомбо. Большой паук – сам Мотомбо. Белая бабочка – это мы, баас, запутавшиеся в паутине.

– Прекрасно, Ханс! – похвалил я. – А рыба, которая проглотила паука и помогла бабочке уплыть на щепке?

– Рыба – это вы, баас. Под покровом тьмы вы тихонько выберетесь из воды и застрелите Мотомбо из маленького ружья, после чего мы сядем в лодку и уплывем, как та бабочка на щепке. Гроза собирается. Кто ненастной ночью заметит, как баас переплывает заводь?

– Крокодилы, – ответил я.

– Баас, я не видел, чтобы крокодилы съели рыбу! Сейчас та рыба ушла глубоко, и она очень рада: в брюхе у нее жирный паук. А крокодилы в грозу ложатся спать – боятся, как бы молния не убила их за грехи.

Ханс напомнил мне о том, что я уже слышал, да и сам нередко замечал: в непогоду эти гигантские рептилии прячутся, вероятно, потому, что прячется их добыча. Как бы то ни было, решение я принял быстро.

Едва стемнеет, я переплыву озеро, держа Интомби над головой, и попытаюсь украсть лодку. Надеюсь, старый колдун спит, а если бодрствует, ему придется уснуть навеки. Я понимал, что затея отчаянная, но не видел иных вариантов. Без лодки мы были обречены на голодную смерть в лесу. Возвращение на Остров Цветка тоже сулило гибель – от рук понго. Ведь рано или поздно Комба с воинами придут искать растерзанные обезьяной тела чужеземцев.

– Я попробую, Ханс, – пообещал я.

– Я так и знал, баас! Я тоже отправился бы с баасом, да плавать не умею. А если начну тонуть, подниму шум, ведь тонущий над собой не властен. Все кончится благополучно, иначе покойный отец бааса не послал бы нам знамение. Бабочка спокойно уплыла на щепке, а потом наверняка расправила крылья и улетела. Жирный паук сейчас в желудке у рыбы. Ох, как она над ним смеется!

33

Хоуп (от англ. hope) – надежда.

34

 Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли (Исх. 20: 4).

Священный цветок. Чудовище по имени Хоу-Хоу. Она и Аллан. Сокровище озера

Подняться наверх