Читать книгу Триумф Рози - Грэм Симсион - Страница 7

– «Дело тут не только в ботинках»? Какого хрена, что это значит?

Я снова находился дома и предоставлял Рози подробный отчет о произошедших событиях. У меня не было ответа на ее вопрос. Три дня, проведенные в снежной курортной зоне, оказались невероятно загруженными. Я сумел без особых затруднений обеспечить себя местом временного проживания, поскольку лыжный сезон только начинался, однако провел в общей сложности несколько часов в автоматической прачечной, облачившись в два полотенца и стирая единственный имевшийся у меня комплект одежды. Я вынужден был проделать это дважды, тем самым совершенствуя свои бытовые навыки. Кроме того, мне приходилось осуществлять общий надзор за Хадсоном и Бланш. Кролик был недоступен для продолжительных бесед из-за своей аллигаторно-болотной проблемы.

В конце первого вечернего приема детей от Люси я попытался прояснить ее утверждение, которое вроде бы подразумевало: я рад, что она белая.

– Вы меня узнали по статье в газете? – спросил я.

– Я изучаю в университете инженерное дело. Наверное, мне бы не стоило ничего говорить, но если вы пожалуетесь руководству лыжной школы… – Она пожала плечами. – Если не выскажешься – получится, что ты это принимаешь.

Я пустился в объяснения, но она меня прервала:

– Не хочу это обсуждать. Ребята молодцы: мы завтра просто проведем парочку уроков, а потом они могут покататься по склонам для начинающих, если вы за ними будете приглядывать.

Кроме того, меня взволновал звонок профессора Лоуренс.

– Дон, этот перенос слушаний дал мне время подумать, и я… Не хочу, чтобы ты это неправильно понял. Но ты – необычный человек. Возможно, на естественных и математических факультетах подобное не такая уж редкость. Но… мне просто интересно, ты когда-нибудь обращался к психологу?

– Зачем?

– Мне кажется, даже неспециалист может догадаться, что ты – в спектре. Я имею в виду аутический спектр. Скорее всего, я не первая это предполагаю.

– Совершенно верно.

Профессор Лоуренс сделала паузу и затем продолжила:

– Эти неприятности, в которые ты сам себя втравил… там же все сводится к угнетению меньшинств. А между тем ты сам…

Мне потребовалось несколько секунд на то, чтобы осознать, что она, собственно, хочет сказать.

– Ты предлагаешь заявить, что у меня синдром Аспергера. Представить себя членом меньшинства, требующего особого отношения.

– Человеком с ограниченными возможностями, причем имеющими прямое отношение к той ошибке, которую ты совершил. Нужно, чтобы тебе официально поставили диагноз, если этого еще не сделали.

Моим первым чувством было облегчение. Если я действительно получу подобный диагноз, у меня всегда будет наготове простое объяснение для таких людей, как Люси. Однако уже через несколько минут по окончании телефонного разговора мною начал овладевать дискомфорт.

Мне показалось, что апелляция к синдрому Аспергера в качестве оправдания Возмутительной ситуации на лекции по генетике – путь трусливый. Я выставлю в дурном свете других людей с Аспергером, которые могли и не совершить того, что сделал я. И потом, несмотря на неофициальное заключение профессора Лоуренс, сам я не считал, будто нахожусь «в спектре».

В Нью-Йорке некий психиатр во время обеда, после того как один из наших сотрапезников сделал такое же предположение, заявил, что я не подхожу под этот диагноз: мол, особенности моей личности не заставляют меня страдать в социальном или профессиональном плане. Критерий «страданий в профессиональном плане» теперь оказался удовлетворен, но лишь в результате изменившегося отношения работодателя ко мне. Я не готов был признать, что мог приобрести данный синдром без каких-либо сопутствующих изменений в себе самом.

С другой стороны, если исходить из моего опыта общения с представителями психиатрии, вполне допустимо заключить: вероятно, мы могли бы найти специалиста, что согласился бы добавить синдром Аспергера в тот список, который я постепенно накопил к началу третьего десятка.

Утром я позвонил профессору Лоуренс.

– Дон, сейчас полседьмого.

– Это может занять некоторое время. А у меня семейные обязательства, которые невозможно передвинуть.

– Тебе кто-нибудь помогает с этим… семейным кризисом?

– Разумеется. Причем профессионально. – Люси была великолепным преподавателем сноубординга. И Хадсону, и Бланш очень нравилось с ней заниматься.

– Ладно, давай.

– Ты предложила, чтобы мы заявили: поскольку мой мозг обладает особым устройством, явившимся результатом воздействия генетических факторов и, возможно, особенностей окружающей среды…

– От нас не потребуют представить научную статью о причинах развития аутизма.

– А если бы это была какая-то иная нейрофизиологическая особенность?

– Например? Прости, я что-то не пойму, какой тезис ты пытаешься доказать.

– Тезис следующий: устройство головного мозга каждого человека – результат действия того или иного сочетания генетических и внешних факторов. Мы даем названия только тем особенностям, которые легко описывать и которые сравнительно широко распространены. Мое поведение на пресловутой лекции – следствие особенностей моего мозга. И в данном случае не должно иметь никакого значения, есть у них научное название или нет.

– Дон… Я тебя услышала, но ты сейчас выстраиваешь философские доводы насчет свободы воли. Может, тебе имеет смысл выступить с ними на какой-нибудь конференции. Но это не прокатит на заседании университетской дисциплинарной комиссии. Ты просто их убедишь в своем сумасшествии.

– А разве идея не в этом? «Невиновен в силу психической невменяемости»?

– Я говорила об ограниченных возможностях.

– Я не считаю свои возможности ограниченными.

В конце концов я согласился известить профессора Лоуренс, если передумаю. Пока же этого не произошло, у меня не было оснований передавать Рози содержание данного разговора.

Встречу с Кроликом Уорреном, на которой мы должны были обсудить школьный отчет об успеваемости и поведении Хадсона, по требованию школы перенесли на более ранний срок, а именно – на первую неделю третьей четверти. «Всплыло кое-что еще», и директор также изъявила желание присутствовать на этой беседе.

Рози, в свою очередь, провела беседу с Хадсоном (без меня: «Мы же не хотим, чтобы ему казалось, будто мы у него что-то выпытываем»), чтобы выпытать что-нибудь в преддверии упомянутой встречи. Он не сумел – или не пожелал – предоставить какую-либо полезную информацию. Рози заверила Хадсона, что мы беспокоимся прежде всего о его благе – равно как и школа. Я был твердо уверен в справедливости лишь первой части данного утверждения.

Пока мы с Рози следовали по коридору учебного заведения, направляясь на встречу, на которой, по-видимому, предполагалось обсудить какую-то форму неподобающего поведения, я вдруг с удивлением осознал: жизнь Хадсона и моя жизнь следуют по сходным траекториям.

Мы беседовали уже семь минут, когда Нил Уоррен (который, несмотря на отсутствие рядом учащихся, все равно не желал, чтобы к нему обращались «Кролик») внес еще один элемент сходства, причем ошеломляющий.

– Я повидал немало мальчишек вроде Хадсона. Большинству из них потом – а иногда и до этого – ставили диагноз, который означал, что они аутисты.

– Что у них аутизм, – поправила директор школы. По моей оценке, ее возраст примерно совпадал с возрастом Рози – сорок два года. Она обратилась к Рози и ко мне: – Когда мы говорим об ограниченных возможностях, мы стараемся использовать язык, ориентированный на человека, а не на его особенности.

Я не знал, как надлежит к ней обращаться – «мисс Уильямс» или «Бронвин». Моя попытка подавить мысленную прикидку ее ИМТ возымела обратный эффект, как это обычно и происходит в таких случаях. Приблизительно тридцать пять. Держась приветливо и дружелюбно, она приступила к известному ритуалу подчеркивания позитивных моментов перед оглашением дурных вестей.

– Хадсон неплохо успевает по естественным наукам.

– В Нью-Йорке он был первым в классе по естественным наукам и по математике, – сообщила Рози. – Одна из причин, по которым мы выбрали вашу школу, – продвинутая программа по математике.

– Что ж, – произнесла директор, – это как раз одна из тех вещей, которые мы хотели с вами обсудить. У него хорошая математическая интуиция и превосходная память, но… – Она жестом указала на Нила.

– Но он как-то не рвется работать. Видит ответ – и не может объяснить, как до этого ответа дошел. У таких ребят поначалу все идет хорошо, но, когда задачи становятся сложнее и приходится поднапрячься, многие откатываются назад. А Хадсон всегда хочет действовать только по-своему.

– В отчете вы упоминаете об устных докладах, – заметила Рози.

– Доклады он делает часто. И уверенно держится. Но говорит только о космических путешествиях. Главным образом это сводится к названиям экспедиций и к датам полетов. Такие штуки не всегда годятся, чтобы завоевать внимание шестиклассников. И к чтению он относится без энтузиазма.

– К чтению – без энтузиазма? – удивленно переспросила Рози. И, обращаясь к ним обоим, добавила: – Мы вообще об одном ребенке говорим?

– Я его учитель. В классе мы обсуждаем «Гарри Поттера»… Рози засмеялась:

– Он терпеть не может «Гарри Поттера».

Я счел нужным объяснить:

– Там содержатся магические элементы. Хадсон категорически не одобряет книги, сюжет которых хоть в чем-то опирается на магию. Но он читает серьезную научно-фантастическую литературу. И документальную.

Собственно, Хадсон прочел лишь одну книгу из категории нон-фикшен, зато проделал это много раз. Мы приобрели ее во время нашей поездки на мыс Канаверал, и Хадсон отлично усвоил абсолютно все факты, сообщаемые в тексте. Мы с Рози их тоже усвоили.

– И мы вам за это благодарны, – откликнулась директор. – Мы не всегда можем судить о ребенке на основании того, что видим в классе. Просто замечательно, что он читает. Но мы, наверное, все хотим, чтобы он расширял свой кругозор.

В этот момент Нил и упомянул аутизм.

– Но сначала о главном, – заявила директор, бросив на него взгляд, который я интерпретировал как «раздраженный». Она сообщила нам хорошую новость, но тут Нил перебил ее своей плохой новостью, и теперь ей требовалось сообщить две хорошие новости, чтобы закрыть первый сэндвич с плохой новостью и начать второй – чтобы она могла сообщить нам собственную плохую новость. Казалось, директор мучительно пытается вспомнить достаточно хорошую новость – такое случалось и со мной, когда я применял данную формулу. По-видимому, ей это не удалось, так как она сразу же перешла к плохим:

– Мы передвинули эту плановую встречу на более ранний срок, потому что получили жалобу от родителей одного из соучеников Хадсона. Официально я не могу сообщить, о ком идет речь. Но это и так ясно из обстоятельств дела. Как я понимаю, во время поездки на лыжный курорт вы провели некоторое время с их дочерью.

Рози взглянула на меня, и я опознал в этом взгляде ужас. В свое время она предупреждала меня – увы, слишком поздно – о тех рисках, которыми чреваты ситуации, когда человек мужского пола и средних лет временно берет на себя ответственность за девочку предподросткового возраста, с чьей семьей он не знаком. Неужели в придачу к ярлыку «расист» меня ждет еще и клеймо педофила?

Как уже не раз случалось, реальность оказалась не так страшна, как я вообразил. Выяснилось, что Хадсон спросил у Бланш, какая у нее форма альбинизма, и поведал, что по меньшей мере одну из его разновидностей связывают со сниженной продолжительностью жизни. Бланш, в свою очередь, спросила об этом у своих родителей, которые и пожаловались администрации школы.

– Я понимаю, Дон, вы – ученый, и я могу понять, по каким причинам вы захотели объяснить эти факты Хадсону. Но ему, возможно, требуются кое-какие рекомендации насчет такта, – проговорила директор.

– Присоединяюсь, – заявил Нил. – Обычная вещь при аутизме – среди прочих вещей. Он не виноват. Виновато его… расстройство.

– Я не обсуждал с ним эту тему, – отметил я. – Вероятно, он изучал ее самостоятельно. Могу предположить, что у Бланш как раз потенциально опасная форма альбинизма. Иначе родители бы ее успокоили и никакой жалобы не воспоследовало бы.

– Я бы не стала ничего предполагать, – отозвалась директор. – Бланш только пришла в нашу школу, и с учетом того, что она, судя по всему, сразу же пошла на сближение с Хадсоном… Вы ведь работаете в медицине, Рози?

Рози кивнула. Сейчас неуместно было бы приводить ее самохарактеристику по этой части («дерьмовый врач»).

– Что ж, – продолжала директор, – вы с Доном сами можете увидеть из общедоступного списка родителей, что ее отец по роду занятий – натуропат или что-то в этом роде. Поэтому… я не уверена, что здесь имели место какие-либо консультации с представителями вашей профессии.

– Мы уже перешли к обсуждению гипотезы о синдроме Аспергера? – спросил я.

– Об аутизме. Извините, что я вас поправляю, но психиатры больше не используют термин «синдром Аспергера», а для нас важно идти в ногу со временем, – проговорила директор. – То, что раньше именовали «синдромом Аспергера» или просто «Аспергером», мы теперь рассматриваем как легкую форму аутизма. Которая, как предполагает Нил, может иметься у Хадсона.

Рози отреагировала до того, как я сумел выдвинуть возражение, касающееся терминологии:

– Спасибо, что держите нас в курсе. Мы рады, что выбрали школу, которая ценит разнообразие. Если когда-нибудь возникнет проблема… если появятся какие-то конкретные вещи, в которых нам надо будет его поддерживать… я уверена, что вы дадите нам знать.

Она уже начала вставать, но тут обнаружилось, что Нил успел заметить некоторые «конкретные вещи» такого рода. Довольно многочисленные.

– Он отстает в социальном плане. У него толком нет друзей. Разве что, возможно, Бланш, но сейчас еще слишком рано об этом судить.

Нил сделал паузу – вероятно, чтобы отыскать в памяти другие неуспехи и минусы Хадсона.

– Он частенько норовит поумничать – кто-то научил его грамматике в большем объеме, чем необходимо на этой стадии обучения. И в сочетании с тем, что мы называем «отсутствием фильтров», когда говорим о… о людях с аутизмом… Я был бы очень признателен, если бы вы ему сказали, что поправлять учителя недопустимо. Он не виноват в своем американском акценте, но у него громкий голос, и от этого эффект еще сильнее. Дома он тоже так поступает?

– Нет, – ответил я. – Впрочем, мы с Рози, как правило, не делаем грамматических ошибок.

– Ясно, – произнес Кролик и снова ненадолго замолчал, после чего продолжил: – Ему очень трудно дается спорт, особенно командные виды. Он бегает, как… он бегает неаккуратно, не держит ритм. И срыв, который у него случился на лыжном курорте, был не первый. Два или три раза мне приходилось отправлять его в комнату для отстраненных от урока…

– У вас для этого есть специальное помещение? – спросил я. Мне показалось, что это великолепная идея.

– Ну, на самом деле это изолятор для больных, но он работает и как место для тех, кого вывели с занятий.

– И это явный намек, – заметила Рози.

– В общем, я говорил, что у него случалась пара таких… я тогда не считал, что это срывы, но…

– Но теперь, когда вы смотрите на него сквозь призму аутизма…

– Слушайте, – произнес Нил. – Я все понимаю. Его доводили, такое неминуемо случается, когда ты… не такой, как все. Но я должен добиваться, чтобы ребята знали: нельзя психовать просто из-за того, что к тебе кто-нибудь прикапывается. На этом уровне надо начать вырабатывать в себе какую-никакую стойкость.

«Стойкость» в данном случае, похоже, являлась эквивалентом выражения «сам должен уметь за себя постоять», которое в моем детстве служило распространенным оправданием школьной травли.

– По-моему, нам есть о чем подумать, – заметила Рози. – Этого вполне достаточно. Если только нет чего-то более серьезного. Хорошая успеваемость, немного незрел в социальном плане, дает сдачи, когда на него нападают.

– Тут много чего другого, – возразил Кролик. – Мы говорим «социальные навыки», но это же на самом деле жизненно необходимые навыки. Завязывание и развитие дружеских отношений, игры в коллективе, умение справляться с конфликтами и гневом. Понимание, когда можно говорить, а когда надо помолчать. Плюс школьная форма.

Хадсон предпочитал на протяжении всего школьного года носить летнюю форму, включавшую в себя шорты. Школьные правила предписывали мальчикам пятого и шестого класса во время холодного сезона носить длинные брюки. Нарушать это правило позволялось лишь в исключительных обстоятельствах. Хадсон заявлял: поскольку он – единственный учащийся, который желает носить шорты круглый год, он представляет собой исключение, а значит, эта его исключительность должна быть учтена. После продолжительной дискуссии школа согласилась с такой аргументацией.

– Я думала, мы уже все уладили насчет формы, – заметила Рози.

– Я не собираюсь заставлять его носить длинные штаны, – сообщил Кролик. – Но это еще один признак того, что у него отставание в социальном плане. На следующий год…

В этот момент его прервала директор:

– Если подытожить: мы думаем, для вас было бы разумно задуматься о постановке диагноза.

– Вы хотите, чтобы он прошел тестирование на аутизм? – уточнил я.

Директор кивнула:

– Мы не можем вас к этому принудить, но всем станет легче, если мы будем знать, с чем имеем дело. Особенно, как говорит Нил, с учетом подготовки к старшим классам. Если в школьной картотеке будет официальный диагноз, мы сможем пригласить какого-то помощника. Возможно, нанять ассистента учителя.

– Специально для Хадсона? – осведомилась Рози.

– Нет, не обязательно специально для него. Но мы можем получить под это дополнительное финансирование. А чем больше у нас финансовых ресурсов, тем больше мы можем сделать для всех учащихся.

Финансирование. Да, я был прав. Моя жизнь и жизнь Хадсона шли параллельными путями.